руг. Попробуй
снова.
     Но Шмендрик, горько улыбаясь, рылся в карманах, где что-то
бренчало и позвякивало.
     -- Так  я  и знал, что этим и кончится, -- бормотал он, --
мечтал я, что будет иначе, но так я и знал. -- Он вынул кольцо,
на котором висели ржавые ключи.-- Вам  должен  служить  великий
волшебник,   --   продолжал  он,  --  но  пока,  увы,  придется
ограничиться услугами второразрядного карманника. Единороги  не
знают  нужды,  позора,  сомнений,  долгов,  но смертные, как вы
могли заметить, хватают, что могут. А Ракх может думать  только
о чем-нибудь одном.
     Она  внезапно  почувствовала,  что  все звери в "Полночном
карнавале" не спят и бесшумно  наблюдают  за  ней.  В  соседней
клетке  гарпия  начала  медленно переступать с ноги на ногу. --
Скорее, -- сказала Она, -- скорее. Шмендрик уже вставлял ключ в
замочную скважину. При первой неудачной попытке  замок  молчал,
но  когда  он  попытался  вставить  второй  ключ,  замок громко
выкрикнул:
     -- Хо-хо, тут какой-то волшебник? Какой-то волшебник! -- У
него был голос Мамаши Фортуны.
     -- Ах, чтоб ты сдох, -- пробормотал волшебник. Он повернул
ключ, и замок  с  презрительным  ворчанием  открылся.  Шмендрик
широко  распахнул дверцу клетки и мягко произнес: -- Прошу вас,
леди. Вы свободны.
     Она легко ступила  на  землю,  и  Маг  Шмендрик  изумленно
попятился.
     -- О,  вы  не  такая, как за решеткой, -- прошептал он, --
меньше и не такая... О Боже.
     Она была в своем лесу, мокром, черном  и  опустошенном  ее
долгим  отсутствием.  Кто-то звал ее издалека, но Она согревала
деревья, пробуждала травы. Галькой о днище  лодки  проскрежетал
голос  Ракха:  -- Ну, Шмендрик, я сдаюсь. Почему ворон похож на
классную доску?
     Она отодвинулась в  самую  глубину  тени,  и  Ракх  увидел
только  волшебника и пустую клетку. Рука его нырнула в карман и
появилась вновь.
     -- Ну, тощий вор, -- сказал он,  осклабившись  в  железной
ухмылке.  --  Теперь  она  нанижет  тебя на колючую проволоку и
сделает ожерелье для гарпии. -- Он  повернулся,  направляясь  к
фургону Мамаши Фортуны.
     -- Бегите,  --  сказал  волшебник.  Совершив  отчаянный  и
неуклюжий полупрыжок-полуполет, он приземлился прямо  на  спину
Ракха,  зажав ему глаза и рот своими длинными руками. Они упали
вместе, но Шмендрик поднялся первым и пригвоздил коленями плечи
Ракха к земле. -- На колючую проволоку, -- задыхался он. --  Ты
-- мешок  с  камнями,  ты  -- пустырь, ты -- разорение. Я набью
тебя несчастьем, покуда  оно  не  польется  из  твоих  глаз.  Я
превращу  твое  сердце в траву, а все, что ты любишь, в овец. Я
превращу тебя в плохого поэта с возвышенными мечтами. Я  сделаю
так,  что  все  ногти у тебя на ногах станут расти внутрь. Ты у
меня попляшешь.
     Ракх тряхнул головой и сел, отбросив Шмендрика  на  десять
футов в сторону.
     -- О  чем  ты  говоришь? -- злобно хохотнул он. -- Тебе не
под силу даже  превратить  сливки  в  масло.  Волшебник  только
начинал  подниматься  на ноги, как в свою очередь Ракх придавил
его к земле.
     -- Ты никогда не нравился мне, -- с  удовольствием  сказал
он.  --  Ты любишь выпендриваться, хотя при твоей силенке... --
Его руки, тяжелые как ночь, сомкнулись на горле волшебника. Она
не видела. Она была у самой дальней клетки, где скулил, рычал и
припадал к земле мантикор. Концом рога Она прикоснулась к замку
и, не обернувшись, направилась к клетке дракона. По очереди Она
освободила  всех  --  сатира,  Цербера,  Змея  Мидгарда.   Чары
пропадали, когда узники обретали свободу и исчезали в ночи, кто
быстро,  кто  медленно  и  неуклюже,  --  веселая  собака, лев,
обезьяна, крокодил и змея. Никто не благодарил ее, но Она и  не
ждала благодарности.
     Только   паучиха   не  обращала  внимания  на  мягкий  зов
единорога, донесшийся  к  ней  сквозь  открытую  дверь.  Арахна
трудилась   над   паутиной,  полагая,  что  это  Млечный  Путь,
опадающий хлопьями снега. Она шепнула:
     -- Ткачиха, свобода лучше, свобода  лучше,  --  но  Арахна
сновала  вверх  и  вниз  по  своему  железному ткацкому станку.
Паучиха  не  остановилась  даже  на  секунду,   и   когда   Она
воскликнула: -- Это очень красиво, Арахна, но это не искусство,
-- новая паутина тихо, как снег, опускалась вдоль прутьев.
     Поднялся  ветер.  Паутина скользнула мимо глаз единорога и
исчезла. Это гарпия, взмахивая крыльями, собиралась с силами --
так  навстречу  изогнувшемуся  гребню  волны   несутся   потоки
смешанной  с  песком  воды. Залитая кровью луна вырвалась из-за
облаков, и Она увидела Келено, золотую, с волосами, полыхавшими
как пламя. Сильные, холодные взмахи крыльев  сотрясали  клетку.
Гарпия смеялась.
     Ракх   и  Шмендрик  стояли  на  коленях  рядом  с  клеткой
единорога. Волшебник сжимал в руках тяжелую связку ключей, Ракх
потирал голову и мигал. Слепыми от ужаса глазами  смотрели  они
на  поднимающуюся  гарпию.  Ветер  пригибал  их, толкал друг на
друга, их кости гремели.
     Она направилась к клетке гарпии. Маг Шмендрик, маленький и
бледный, повернувшись к  ней,  открывал  и  закрывал  рот;  Она
знала,  что  он кричит, хотя и не могла слышать его: "Она убьет
тебя, она убьет тебя! Беги, глупая, пока она еще в клетке!  Она
убьет тебя, если ты ее выпустишь!"
     Но   Она  шла,  озаряемая  светом  своего  рога,  пока  не
оказалась перед Келено, Темной.  На  мгновение  ледяные  крылья
повисли  в  воздухе  как  облака, и древние желтые глаза гарпии
опустились прямо в сердце единорога, притянув  ее  к  себе.  "Я
убью  тебя,  если  ты  освободишь  меня,  -- говорили глаза. --
Освободи меня".
     Она опустила голову,  и  кончик  рога  коснулся  замка  на
клетке гарпии. Дверь клетки не отворилась, и прутья не растаяли
в свете звезд. Гарпия подняла свои крылья, и все четыре решетки
медленно опали, как лепестки раскрывающегося в ночи гигантского
цветка. На обломках ужасная в своей красе и свободная вскричала
гарпия,  волосы  ее  развевались,  как  мечи.  Луна съежилась и
скрылась. Без ужаса Она удивленно воскликнула: -- О,  ты  такая
же,  как  я!  --  и  радостно  попятилась,  чтобы увернуться от
гарпии, рог ее взметнулся в злобном ветре. Гарпия ударила  один
раз, промахнулась и с медным звоном взлетела в сторону. Дыхание
ее  было  теплым  и зловонным, крылья звенели. Гарпия сияла над
головой. Она видела свое отражение на бронзовой груди гарпии  и
чувствовала,  как  свет  чудовища  отражается  от  ее тела. Как
двойная звезда, кружили они  друг  подле  друга,  и  подо  всем
съежившимся  небосводом  не  было  никого  реальнее  этой пары.
Гарпия в восторге смеялась, и глаза ее обрели цвет меда. И  Она
поняла, что гарпия собирается ударить во второй раз.
     Гарпия сложила крылья и упала с неба, как звезда, но не на
нее, а  мимо;  она  пронеслась  так  близко; что одним пером до
крови поранила плечо единорога, светлые когти ее были  нацелены
в  самое  сердце  Мамаши Фортуны, которая простирала к ней свои
острые пальцы, как бы призывая гарпию к себе на грудь.
     -- Вдвоем! -- триумфально кричала ведьма. -- Порознь вы не
освободились бы! Вы были моими!
     Гарпия настигла ее, ведьма переломилась, как сухая  ветка,
и  упала.  Гарпия  припала  к  ее  телу, скрыв его, и бронзовые
крылья ее побагровели.
     Тогда Она повернулась. Совсем рядом детский голос звал  ее
бежать,  бежать.  Это  был волшебник. Глаза его были громадны и
пусты, а лицо, всегда слишком юное, стало, совсем  детским.  --
Нет,  --  ответила Она. -- Следуй за мной. Гарпия издала густой
довольный звук, от которого у волшебника задрожали  колени.  Но
Она вновь сказала: -- Иди за мной.
     Так  вместе  шли  они  из  "Полночного карнавала". Луны не
было, но в глазах волшебника Она была луной, холодной,  бледной
и   очень   старой,   освещавшей  путь  к  безопасности  или  к
сумасшествию. Он следовал за ней, не  оглянувшись,  даже  когда
удар  бронзовых  крыльев прервал тяжелый топот Ракха и раздался
предсмертный его крик.
     -- Он побежал, -- сказала Она, --  от  бессмертных  нельзя
бежать.  Это привлекает их внимание. -- Ее голос был мягок, и в
нем не слышалось жалости. -- Никогда не беги, --  сказала  Она,
-- ступай  медленно  и  притворись,  что  думаешь о другом. Пой
песню,  рассказывай  поэму,  показывай  свои  фокусы,  но   иди
медленно,  и она, быть может, не станет преследовать. Иди очень
медленно, волшебник.
     Так вместе, шаг за шагом, шли  они  сквозь  ночь,  высокий
человек в черном и белый зверь с одним рогом. Волшебник жался к
ее  свету  так  близко,  как  только осмеливался, ведь вокруг в
темноте метались голодные тени, тени звуков, с которыми  гарпия
уничтожала  жалкие остатки "Полночного карнавала". Но один звук
долго преследовал их уже после того, как затихли остальные,  --
тонкий сухой плач паука.

     IV

     Долго, как новорожденный, рыдал волшебник, прежде чем смог
заговорить.  --  Бедная  старуха,  -- прошептал он наконец. Она
ничего не сказала, и Шмендрик поднял голову и странно  поглядел
на нее. Начинал накрапывать серый утренний дождь, и она плыла в
нем, словно дельфин.
     -- Нет,  -- ответила Она на его немой вопрос. -- Я не умею
жалеть. -- Скорчившись под дождем у дороги, он молчал,  кутаясь
в  промокший  плащ, пока не стал похож на сломанный зонтик. Она
ждала, чувствуя, как каплями дождя падают дни ее  жизни.  --  Я
могу грустить, -- мягко молвила Она, -- но это не одно и то же.
     Когда  Шмендрик  вновь  посмотрел  на  нее,  он,  хотя и с
трудом, но уже взял себя в руки.
     -- Куда вы идете теперь? -- спросил он. --  Куда  вы  шли,
когда она поймала вас?
     -- Я  искала  свой  народ, -- ответила Она. -- Ты не видел
их, маг? Они так же белы  и  дики,  как  я.  Шмендрик  серьезно
покачал  головой:  --  Взрослым  я ни разу не слышал о подобных
вам. Когда я был мальчишкой, думали, что  три-четыре  единорога
еще   осталось,   однако   я   знавал   лишь  одного  человека,
встречавшегося с единорогом. Несомненно,  все  они  ушли,  все,
кроме  вас,  леди.  Когда  идешь  там,  где  они  жили  раньше,
раздается эхо.
     -- Нет, -- ответила она. -- Ведь другие-то их  видели.  --
Она  обрадовалась,  услыхав,  что единороги встречались еще так
недавно, когда волшебник был ребенком, и спросила:  --  Мотылек
рассказал  мне о Красном Быке, а ведьма -- о Короле Хаггарде. Я
ищу их, чтобы узнать, что им известно о единорогах и где искать
королевство Хаггарда?
     Черты волшебника перекосились,  однако  он  вернул  их  на
прежнее  место  и  начал улыбаться так медленно, словно его рот
обрел жесткость металла. Через минуту-другую рот принял  нужную
форму, но это была железная улыбка.
     -- Я могу рассказать вам одно стихотворение, -- сказал он:
---------------------------------------------------------------------------

     Там, где сердца жестоки, как меч,
     Где зла и коварна людская речь,
     Где скалы остры, бесплодна земля --
     Там встретишь Хаггарда-короля.
     -- Ну,  теперь,  когда я попаду туда, несомненно узнаю эту
страну, -- сказала Она, думая, что он дразнит ее.--А ты  знаешь
что-нибудь о Красном Быке?
     -- О  нем  нет  стихов,  --  ответил  Шмендрик.  Бледный и
улыбающийся, он поднялся на ноги. -- О короле Хаггарде дошли до
меня только слухи. Он стар и колюч, как последние дни ноября, и
правит бесплодной страной у моря.  Говорят,  прежде  эта  земля
была  мягкой  и  зеленой, но пришел Хаггард, коснулся ее, и она
увяла. У фермеров есть поговорка -- когда они смотрят на  поле,
погубленное пожаром, ветром или саранчой, то говорят: "Погибло,
как  сердце  Хаггарда".  Говорят  еще,  что  в его замке нет ни
света, ни очагов, и это он посылает своих людей красть  цыплят,
простыни и пироги с подоконников. Рассказывают, что в последний
раз   он  рассмеялся,  когда...  Она  топнула  ногой.  Шмендрик
заговорил быстрее: -- О Красном Быке я знаю меньше, чем слышал.
Историй о нем так много, и все они противоречат друг другу. Бык
-- это живое существо, Бык -- это призрак, Бык  --  это  Король
Хаггард  после захода солнца. Бык жил в той стране до Хаггарда,
или пришел с ним, или пришел к нему. Он  защищает  Хаггарда  от
набегов  и  мятежей  и позволяет ему экономить на войске. Он --
дьявол, которому Хаггард продал свою душу. Он -- то  самое,  за
что Хаггард продал свою душу. Бык принадлежит Хаггарду. Хаггард
принадлежит Быку.
     Она  чувствовала, как, словно круги на воде, ширится в ней
уверенность. В памяти  ее  вновь  заверещал  голосок  мотылька:
"Давным-давно  прошли  они  по  дорогам, и Красный Бык бежал по
пятам за  ними".  Она  увидела  белые  тени,  уносимые  ревущим
ветром, и колеблющиеся желтые рога.
     -- Я  отправлюсь  туда,  --  сказала Она. -- Волшебник, ты
выпустил меня на свободу -- и я выполню одно твое желание, пока
мы не расстались. Чего ты хочешь?
     Узкие глаза Шмендрика сверкнули изумрудными  листьями:  --
Возьмите меня с собой.
     Не  отвечая,  равнодушным  танцующим  шагом  Она двинулась
прочь. Волшебник сказал:
     -- Я могу оказаться  полезным.  Я  знаю  дорогу  в  страну
Хаггарда  и  языки, на которых говорят вдоль пути. -- Казалось,
Она вот-вот исчезнет в вязком тумане, и  Шмендрик  поспешил  за
нею.  --  К  тому  же  ни  один путник не пострадал от общества
волшебника,  даже  единорог.  Вспомните,  что  рассказывают   о
великом  волшебнике  Никосе.  Однажды  в  лесу  он наткнулся на
единорога, который спал, положив голову  на  колени  хихикавшей
девицы,  а в это время к ним подкрадывались с натянутыми луками
три охотника, которым был нужен его рог.  У  Никоса  оставалось
только мгновение. Одним словом и взмахом он обратил единорога в
милого  молодого  человека,  тот  проснулся,  увидел пораженных
лучников, набросился на них и перебил всех до единого.  У  него
был витой сужающийся к концу меч, и он топтал тела поверженных.
     -- А девушка? -- спросила Она. -- Он ее тоже убил?
     -- Нет, -- он на ней женился. -- Он говорил, что она всего
лишь ничего  не  понимающее,  рассерженное на собственную семью
дитя, которому нужен только хороший муж. Он им был  и  тогда  и
после,  даже  Никос так и не смог вернуть ему прежний облик. Он
умер в преклонном возрасте, уважаемый всеми. Некоторые говорят,
что он умер потому, что исчезли фиалки, ему всегда  не  хватало
фиалок. Детей у них не было.
     Ее дыхание чуть изменилось.
     -- Волшебник  не  помог,  а  причинил  ему  зло,  -- мягко
сказала Она.-- Ужасно, если добрые волшебники  превратили  весь
мой  народ в людей -- это ведь все равно, что запереть человека
в горящем доме. Уж лучше бы их всех убил Красный Бык.
     -- Там, куда вы идете, -- ответил Шмендрик,  --  мало  кто
пожелает  вам  добра, а доброе сердце, пусть даже глупое, может
однажды оказаться нужнее  воды.  Возьмите  меня  с  собой  ради
смеха, ради удачи, ради неизвестного. Возьмите меня с собой...
     Пока  он  говорил,  дождь  утих, небо стало проясняться, и
мокрая трава засветилась, как  внутренность  морской  раковины.
Она  посмотрела  вдаль, пытаясь среди сливающихся в серый туман
королей разглядеть сухую хищную  фигуру,  а  в  снежном  блеске
замков и дворцов увидеть тот, что покоится на плечах Быка.
     -- Никто еще не путешествовал со мной, -- ответила Она, --
но ведь  никто  еще и не брал меня в плен, не принимал за белую
кобылу и не придавал  мне  мой  же  собственный  вид.  Кажется,
многое  должно  случиться  со  мной  впервые и твое общество не
будет ни самым  странным,  ни  самым  последним.  Если  хочешь,
можешь  отправиться со мной, но я бы предпочла, чтобы ты выбрал
другую награду. Шмендрик печально проговорил:  --  Я  думал  об
этом. -- Он посмотрел на свои пальцы, и она увидела серповидные
отметины  там,  где  прутья  укусили  его.  --  Вы  не  сможете
выполнить мое настоящее желание.
     "Вот  оно,   --   подумала   Она,   почувствовав   первое:
прикосновение  печали.  --  Таким  оно  и будет, путешествие со
смертным". .
     -- Нет, -- ответила Она.  --  Как  и  ведьма,  я  не  могу
сделать  из  тебя то, чем ты не являешься. Я не могу превратить
тебя в настоящего волшебника.
     -- Я так и думал, -- ответил Шмендрик. --  Все  правильно.
Не беспокойтесь. -- Я не беспокоюсь, -- отозвалась она.
     В  первый день путешествия на них спикировал голубой самец
сойки и сказал:
     -- Вот это да, пусть  меня  набьют  сеном  и  поместят  за
стекло!  --  И  полетел  прямо  домой, чтобы рассказать жене об
увиденном.
     Сидя на краю гнезда, она нудно и монотонно бубнила:
     Мухи, жуки, пауки, слизняки, Клещ из  куста  и  комарик  с
реки,  Овод,  кузнечик  и  червячок -- Все будут срыгнуты вам в
должный срок. Баюшки-бай, непоседы, проказники,  Кстати  полеты
-- уж вовсе не праздники.
     -- Сегодня  я  видел  единорога,  --  сев  на ветку рядом,
сказал самец.
     -- А ужина ты не  видел?  --  холодно  ответила  жена.  --
Терпеть не могу мужчин, говорящих с пустым ртом.
     -- Детка,  подумай, -- единорога! -- Отбросив свою обычную
важность, он подскочил на ветке. -- Я не видел ни одного из них
с тех пор, как...
     -- Ты никогда их не видел, -- ответила она. -- Не забывай,
с кем говоришь. Мне лучше знать, что ты видел в своей жизни,  а
что  нет.  Он не обратил внимания на выпад. -- С ней был кто-то
странный в черном, -- трещал он. -- Они шли за Кошачью гору. Уж
не направляются ли они в страну Хаггарда. -- В  позе,  когда-то
покорившей  его  жену,  он  артистично нагнул голову. -- Чем не
завтрак для старого Хаггарда, -- дивился он. -- Явился единорог
и смело стучится в его черную дверь.  Я  бы  все  отдал,  чтобы
увидеть...
     -- Полагаю,   вы   не   целый  день  наблюдали  с  нею  за
единорогами? -- щелкнув клювом, прервала его жена. --  Понятно,
ей  не  привыкать  по части оправданий. -- Взъерошив перья, она
надвигалась на него. -- Дорогая, я даже не видел ее, -- пискнул
муж, и хотя жена знала, что он в  самом  деле  не  видел  и  не
осмелился  бы  увидеть, она все же влепила ему разок. Уж она-то
знала толк в вопросах морали.
     Единорог и волшебник шли вверх по мягкой весенней Кошачьей
горе, потом вниз в долину, в которой росли яблони.  За  долиной
высились  невысокие  горы, толстые и ручные как овцы, удивленно
нагнувшие свои головы, чтобы обнюхать проходящего единорога. Их
сменили летние вершины  и  прожаренные  равнины,  над  которыми
воздух  дрожал,  как  над  сковородкой. Вместе они перебирались
через реки, карабкались вверх или вниз  по  поросшим  куманикой
берегам  и  обрывам,  странствовали  в  лесах,  напоминавших ей
собственный, хотя быть похожими они не могли,  ведь  они  знали
время.  "И  мой  лес  теперь тоже его знает", -- думала Она, но
говорила  себе,  что  это  ничего  не  значит   и   все   будет
по-прежнему, когда она вернется.
     Ночью,  когда  Шмендрик  спал сном стершего ноги голодного
волшебника, Она, не смыкая глаз, припадала к земле и ждала, что
громадный силуэт Красного Быка вот-вот бросится на нее с  луны.
Иногда  она  была уверена в этом, до нее доносился его запах --
темный лукавый смрад, сочащийся в ночи. Вскрикнув,  с  холодной
готовностью  Она вскакивала на ноги, но всякий раз обнаруживала
лишь  двух-трех  оленей,  глазеющих  на  нее  с   почтительного
расстояния.  Олени  любят  единорогов  и  завидуют  им. Однажды
вытолкнутый хихикающими друзьями двухлетний бычок подошел к ней
совсем близко и, пряча глаза, пробормотал:
     -- Вы прекрасны. Вы так прекрасны,  как  рассказывала  мне
мать.
     Молча  Она  посмотрела  на  него,  зная,  что он и не ждет
отпета. Остальные олени фыркали, давились смехом и шептали:  --
Давай дальше, дальше.
     Тогда олень поднял голову и быстро и радостно воскликнул:
     -- А  я  все  же  знаю  кое-кого  прекраснее  вас.  --  Он
повернулся  и  в  лунном  свете  побежал  прочь,   его   друзья
последовали за ним. Она снова легла.
     Время   от   времени  они  заходили  в  деревни,  Шмендрик
объявлял,  что