тил   его  за  покрытый  латами  локоть  и
поворачивал, пока они не оказались лицом к лицу.
     -- Это келья, это гробница. Ни один живой король не станет
здесь сидеть. Проведи нас к Королю Хаггарду, если он еще жив.
     -- Ну, в этом ты можешь  убедиться  сам,  --  стремительно
отозвался голос стражника. Он отстегнул шлем и снял его с седой
головы. -- Я -- Король Хаггард, -- сказал он.
     Глаза его были того же цвета, что и рога Красного Быка. Он
был выше  Шмендрика,  лицо  его прорезали глубокие морщины, и в
нем не было ни мягкости,  ни  глупости.  Это  было  лицо  щуки:
длинные холодные челюсти, твердые щеки, худая властная шея. Ему
могло быть и семьдесят, и восемьдесят лет, и больше.
     Второй  стражник  шагнул  вперед,  прижимая  шлем к груди,
Молли Отрава раскрыла от удивления рот, увидев  его  лицо.  Это
было дружелюбное помятое лицо того самого принца, который читал
журнал,  пока его принцесса пыталась вызывать единорога. Король
Хаггард сказал: -- Это Лир.
     -- Приветствую вас, -- поклонился Принц Лир.  --  Рад  вас
видеть.
     Его  улыбка,  словно  веселый щенок, виляла хвостиком у их
ног, но глаза его --  глубокая  тенистая  синева  за  короткими
хлыстами  ресниц  --  были  устремлены  в  глаза Леди Амальтеи.
Молчаливая, как драгоценный камень, она тоже смотрела на  него,
понимая  его  ничуть  не  лучше,  чем люди единорогов. Но принц
чувствовал странную счастливую уверенность в том, что он  видит
его целиком и насквозь; всюду, вплоть до тайников, о которых он
и  не  подозревал,  отдавался  эхом  и пел ее взгляд. Где-то на
юго-восток  от  его  двенадцатого  ребра  начали   пробуждаться
чудеса,  и  сам  он,  еще  отражая  свет Леди Амальтеи, начинал
светиться. -- Что за дело у вас ко мне?
     Шмендрик Маг  прочистил  глотку  и  поклонился  старику  с
бледными глазами.
     -- Мы  хотим  поступить к вам на службу. Воистину далеко и
во всех краях сказочный двор Короля Хаггарда...
     -- Я не нуждаюсь в слугах. -- Король  отвернулся,  лицо  и
фигура его выражали безразличие.
     Но  все  же Шмендрик чувствовал, что любопытство шевелится
под  камнецветной  кожей,  под  корнями  волос.  Он   осторожно
произнес:
     -- Но   у   вас,   несомненно,   есть   некоторая   свита,
приближенные. Простота -- богатейшее украшение короля, но такой
король, как Хаггард...
     -- Я теряю интерес к тебе, -- вновь прервал его шелестящий
голос, -- а это очень опасно.  Через  минуту  я  позабуду  тебя
совсем  и  потом не смогу вспомнить, что, собственно, я с тобой
сделал. То, что я забываю, не только перестает существовать, но
даже становится никогда по настоящему не бывшим. -- Как  только
он  сказал  это,  его глаза, как и глаза его сына, обратились к
взору Леди Амальтеи. --  Мой  двор,  раз  ты  употребляешь  это
слово,  состоит  из  четырех воинов. И я обошелся бы и без них,
если бы это было возможно, поскольку они, как и все  остальное,
обходятся  дороже, чем стоят. Но они по очереди служат часовыми
и поварами и на расстоянии создают впечатление армии. Какие еще
помощники могут мне понадобиться?
     -- Но  удовольствия  придворной   жизни,   --   воскликнул
волшебник,  --  музыка, беседы, женщины, фонтаны, охота, маски,
грандиозные пиры...
     -- Для меня они -- ничто, -- отрезал Король Хаггард. --  Я
испытал все эти удовольствия, и они не сделали меня счастливее.
Зачем мне то, что не приносит счастья?
     Леди  Амальтея  спокойно прошла мимо него к окну и вперила
взгляд в ночное море.
     Шмендрик вновь попытался поймать ветер в паруса и объявил:
     -- Как  я  вас  понимаю!  Какими  утомительными,  пошлыми,
гнилыми  и  расточительными  кажутся вам все удовольствия мира!
Вам наскучило  блаженство,  вы  пресыщены  чувствами,  утомлены
бесплодными радостями. Это болезнь королей, и поэтому никто так
не  нуждается в услугах волшебника, как король. Ведь только для
волшебника мир вечно течет, оставаясь бесконечно  пластичным  и
вечно  новым.  Только  ему  известна  тайна  перемен, только он
воистину знает, что все вокруг так и  рвется  стать  чем-нибудь
другим,  и из этого общего стремления он черпает свою силу. Для
волшебника март -- это май, снег -- трава, а трава--  бела,  то
-- это  и  что  вам  угодно.  Наймите сегодня волшебника! -- Он
закончил свою речь, упав на колени и протянув обе руки к Королю
Хаггарду. Тот нервно отступил в сторону, бормоча:  --  Вставай,
вставай, у меня от тебя голова болит. К тому же у меня уже есть
придворный волшебник.
     С  покрасневшим  и  опустевшим  лицом Шмендрик поднялся на
ноги: -- Вы мне не сказали. Как его имя? -- Его  зовут  Мабрак,
-- ответил Король Хаггард. -- Я не часто говорю о нем. Даже мои
воины  не  знают,  что он живет в замке. Мабрак таков, каким по
твоим словам должен быть волшебник,  и  еще  более  того,  ведь
тебе,  я  не  сомневаюсь,  и  не  снилось,  каким  должен  быть
волшебник. В своей среде он известен как чародей чародеев. И  я
не вижу причины заменять его безымянным шутом и бродягой...
     -- А я вижу, -- в отчаянии прервал его Шмендрик. -- Я вижу
одну причину,   которую   вы   назвали   минуту   назад.   Этот
великолепный Мабрак не делает вас счастливым.
     На жестокое лицо  Короля  упала  тень  разочарования,  оно
изменилось. Мгновение он был похож на возбужденного юнца.
     -- А  ведь  и  верно,  --  пробормотал  Король Хаггард. --
Волшебство Мабрака давно не волнует меня. Хотел бы я  знать,  с
каких  пор?  -- Он резко хлопнул в ладони и крикнул: -- Мабрак!
Мабрак! Явись, Мабрак!
     -- Я здесь, -- отозвался глубокий голос из  дальнего  угла
комнаты.  Там  стоял старик в темном, усеянном звездами плаще и
остроконечной сверкающей искрами  шапке,  и  никто  не  мог  бы
поручиться,  что  он  не  был там, когда пятеро вошли в тронный
зал.
     Его борода и брови были  белы,  лицо  выглядело  мягким  и
мудрым,  но  глаза  были  тверды  как лед. -- Что угодно вашему
величеству?
     -- Мабрак, -- сказал Король Хаггард,  --  этот  джентльмен
принадлежит к вашему братству. Его зовут Шмендрик.
     Льдистые глаза старого волшебника слегка расширились, и он
посмотрел на оборванца.
     -- Ну,   в   самом   деле!  --  воскликнул  он  с  видимым
удовольствием. -- Шмендрик, мой милый мальчик, как приятно тебя
видеть! Ты не помнишь меня, а ведь я был близким другом  твоего
учителя,  старого  доброго  Никоса.  Он  так  надеялся на тебя,
бедняга. Ну, вот это сюрприз! И ты  все  еще  не  оставил  наше
ремесло?  Ну  да, ты очень упорный человек! Я всегда говорил --
труд составляет девять десятых любого искусства; конечно,  быть
артистом  --  на  девять десятых не утешение. Но что же привело
тебя сюда?
     -- Он явился, чтобы занять твое место, --  сказал  Хаггард
равнодушно  и  решительно.  --  Теперь  он  --  мой  придворный
волшебник.
     Шмендрик вздрогнул от изумления,  и  это  не  укрылось  от
взгляда  старого  волшебника,  хотя  его самого решение Короля,
казалось, не удивило. Одно мгновение он явно  решал,  стоит  ли
разгневаться, но предпочел искренне удивиться.
     -- Конечно,  как  угодно  вашему величеству, -- замурлыкал
он. --  Однако,  быть  может,  ваше  величество  заинтересуется
некоторыми  моментами  из  жизни  своего  нового  волшебника. Я
думаю, милый Шмендрик не будет возражать, если я  упомяну,  что
для  нас,  профессионалов,  он нечто вроде ходячего анекдота. В
самом деле, среди адептов его лучше  всего  знают  под  кличкой
"Прихоть   Никоса".  Его  очаровательная  полная  неспособность
справиться с простейшей руной, его творческая манера  обращения
с простейшими теургическими рифмами, не говоря...
     Король  Хаггард  слегка  шевельнул  рукой,  и Мабрак сразу
замолк. Лир хихикнул. Король сказал:
     -- Меня не надо убеждать в том, что он  никуда  не  годный
волшебник.  Чтобы  увидеть  это, мне достаточно одного взгляда,
так же как и для того, чтобы понять, что ты один из  величайших
волшебников на свете.
     Мабрак   надулся,  погладил  свою  великолепную  бороду  и
нахмурил высокое чело.
     -- Но это для меня тоже ничего  не  значит,  --  продолжал
Король Хаггард. -- В прошлом ты выполнял любые чудеса, какие бы
я ни потребовал, и это привело лишь к тому, что у меня пропал к
ним  вкус.  Тебе  все  по  плечу, но удивление быстро проходит.
Вероятно, великая сила не  может  дать  того,  что  мне  нужно.
Волшебник-мастер  не сделал меня счастливым. Теперь я посмотрю,
что может недоучка. Ты свободен, Мабрак, -- и кивком головы  он
отпустил старого волшебника.
     Вся  видимая  приветливость  исчезла  с  лица Мабрака, как
искра в снегу. Лицо его стало таким же ледяным, как глаза.
     -- Так легко от  меня  не  избавиться,  --  проговорил  он
особенно мягко, -- тем более по прихоти, пусть даже это прихоть
короля,   и  для  того,  чтобы  освободить  место  для  дурака.
Берегись, Хаггард! Мой гнев страшен.
     В темной палате поднялся ветер. Казалось, он дул отовсюду:
из окна, из полуоткрытой двери,  но  настоящим  его  источником
была сгорбленная фигура волшебника. Холодный, сырой и зловонный
ветер  с  болота  кружил по комнате, словно злорадное животное,
только  что  обнаружившее,  как  хрупки  люди.   Молли   Отрава
прижалась к Шмендрику, которому было явно не по себе. Принц Лир
то выдвигал, то снова отправлял меч обратно в ножны.
     Даже  Король  Хаггард  отступил на шаг перед торжествующей
ухмылкой Мабрака. Казалось, стены зала растворяются и исчезают,
а звездный плащ волшебника стал чудовищной воющей ночью. Мабрак
не произносил ни слова, но ветер начал злобно  рычать,  набирая
силу. Мгновение -- и он станет видимым, обретет форму.
     Шмендрик   открывал   рот,   но,   если  он  и  произносил
заклинания, его не было слышно, и попытка его была напрасной.
     Молли Отрава увидела, что Леди Амальтея обернулась во тьму
и простерла руку, на которой средний и безымянный  пальцы  были
равной длины. Странное пятно на ее лбу сияло как цветок.
     И  исчез  ветер,  будто  его  никогда не было. Хмурая мгла
палаты  казалась  полднем  после  наведенной   Мабраком   ночи.
Волшебник  согнулся  почти  до  пола и, не отрываясь, глядел на
Леди Амальтею.  Его  мудрое  приветливое  лицо  казалось  лицом
утопленника,  борода  стекала  с  подбородка  струйками стоячей
воды. Принц Лир взял его за руку.
     -- Пойдем, старина, --  сказал  он  дружелюбно.  --  Выход
здесь, дедушка. Я напишу тебе рекомендацию.
     -- Я  ухожу,  --  ответил  Мабрак. --Но не из страха перед
тобой,  вонючий  недоносок,   или   перед   твоим   сумасшедшим
неблагодарным  отцом,  или  перед  вашим  новым  волшебником...
Большого счастья он вам не принесет. -- Его глаза встретились с
голодными  глазами  Короля  Хаггарда,  и  он  заблеял  козлиным
смехом. -- Ни за что на свете, Хаггард, я не хотел бы оказаться
на  твоем  месте,  --  объявил  он. -- Ты впустил свою погибель
через главные ворота, но выйдет она  другим  путем.  Я  мог  бы
объяснить  поподробнее,  но  я  не  служу тебе более. Жаль, ибо
придет время, когда спасти тебя сможет лишь мастер, а под рукой
будет только Шмендрик! Прощай, бедный Хаггард, прощай.
     Смеясь, он исчез, но с тех пор его злорадство,  как  запах
дыма или старой холодной пыли, не покидало этот зал.
     -- Ну,  --  в  сером  свете  Луны  раздался  голос  Короля
Хаггарда. -- Ну... -- неслышными  шагами,  почти  весело  качая
головой, он медленно подошел к Шмендрику и Молли. -- Смирно, --
скомандовал  он,  когда  те пошевелились. -- Я хочу видеть ваши
лица. -- Его дыхание скрежетало, как нож  о  точило,  когда  он
переводил глаза с одного лица на другое. -- Ближе, -- проворчал
он, кося глазом во тьме. -- Ближе, ближе! Я хочу видеть вас.
     -- Тогда   зажгите   свет,  --  произнесла  Молли  Отрава.
Спокойствие собственного голоса испугало ее больше,  чем  буря,
учиненная  старым волшебником. "Легко быть храброй ради нее, --
подумала она, -- но если я становлюсь храброй сама по себе, чем
же это кончится?"
     -- Я никогда не зажигаю свет, -- ответил  Король.  --  Что
хорошего в нем? -- Он отвернулся, бормоча себе под нос: -- Одно
лицо почти безгрешно, почти глупо, но все же тупости в нем нет.
Другое  --  схоже с моим, а это должно быть опасно. И все это я
видел еще у ворот, так почему же я впустил их? Мабрак был прав;
я постарел и поглупел. Но в их глазах  я  все  же  вижу  только
себя.
     Принц  Лир  нервно дернулся, когда Король направился через
тронный зал к Леди Амальтее. Она вновь смотрела в окно, и  лишь
когда  Король Хаггард оказался совсем рядом, ускользнула легким
движением, странно наклонив голову.
     -- Я не прикоснусь к вам, -- сказал Король, и она замерла.
-- Почему вы все время у окна? --  спросил  он  --  На  что  вы
смотрите?
     Я  гляжу на море, -- ответила Леди Амальтея голосом низким
и дрожащим, но не от страха, а от полноты жизни, как дрожит  на
солнце едва вышедшая из куколки бабочка.
     -- А,  --  сказал  Король.  --  Да, море всегда прекрасно.
Кроме моря, я  ни  на  что  не  могу  подолгу  глядеть.  --  Он
минуту-другую  смотрел  на  Леди  Амальтею; в отличие от Принца
Лира его лицо не отражало ни капли ее света, но поглощало его и
прятало в каких-то тайниках. Его дыхание было таким же затхлым,
как  и  ветер,  поднятый  волшебником,  но  Леди  Амальтея   не
шевелилась.  Внезапно он выкрикнул: -- Что это у вас в глазах?!
Они полны зеленых листьев, деревьев, ручьев, зверушек.  Где  я?
Почему я не вижу в них себя?!
     Леди  Амальтея не ответила ему. Хаггард резко повернулся к
Шмендрику и Молли. Его улыбка, словно лезвие  сабли,  легла  им
обоим  на  горло. -- Кто она? -- потребовал он ответа. Шмендрик
прокашлялся.
     -- Леди Амальтея -- моя племянница, -- начал он. --  Кроме
меня,  у  нее нет живых родственников, а потому я -- ее опекун.
Должно быть, вас удивляет состояние ее  наряда,  но  все  очень
просто. В пути нас ограбили бандиты...
     -- Что  ты  несешь?  Причем  тут  наряды?  -- Король опять
повернулся к белой девушке, и Шмендрик  вдруг  внезапно  понял,
что  ни Король Хаггард, ни его сын так и не заметили ее наготы,
едва скрытой рваным плащом. Леди Амальтея держалась так, что ее
лохмотья казались нарядом принцессы, к тому же она не  знала  о
своей наготе. Голым перед нею был закованный в броню король.
     -- Как она одета, что с вами случилось, кем вы приходитесь
друг другу,  меня,  к  счастью, не интересует, -- сказал Король
Хаггард. -- И  в  этих  вопросах  ты  можешь  лгать,  насколько
смеешь. Я хочу знать -- кто она. Я хочу знать, почему перед ней
как  дым  рассеялась  магия  Мабрака, хоть она не произнесла ни
слова. Я хочу знать, почему в  ее  глазах  по  зеленым  листьям
скачут  лисята.  Отвечай  скорее и избегай искушения соврать, в
особенности о листьях. Говори.
     Шмендрик не отвечал. Он произнес  несколько  нелживых,  но
абсолютно  нечленораздельных звуков. Собрав всю свою храбрость,
Молли собралась ответить,  хотя  и  подозревала,  что  говорить
правду  Хаггарду  невозможно. Холод, веявший от него, губил все
слова, путал их смысл, а лучшие намерения сгибал и  выкручивал,
как  башни  этого  замка.  И все же она заговорила бы, но тут в
мрачной палате раздался другой голос:  легкий,  добрый,  глупый
голос  Принца  Лира.  --  Отец,  ну не все ли равно? Теперь она
здесь. Король Хаггард вздохнул.  Но  это  был  не  тихий  вздох
согласия, а скорее рычание готового к прыжку тигра.
     -- Конечно,  ты  прав, -- сказал он. -- Она здесь, все они
здесь, и впустил ли я с ними свою погибель или нет,  я  все  же
немного  погляжу  на  них.  Им  сопутствует  приятная атмосфера
несчастья. Возможно, это то, что мне нужно.
     Потом он резко обратился к Шмендрику: -- В качестве  моего
волшебника  ты  будешь  развлекать  меня, когда я этого захочу,
фокусами или мудрым волшебством. Конечно, ты должен сам  знать,
когда  и  в каком виде ты нужен, поскольку я не могу для твоего
удобства определять свои намерения и желания. Денег ты получать
не будешь, так как сюда пришел не за ними. Что  касается  твоей
шлюхи,  помощницы  или  как ты там ее называешь, если она хочет
остаться в замке, она будет служить мне. С нынешнего вечера она
кухарка и горничная, а заодно уборщица и судомойка.
     Он остановился,  явно  ожидая  протестов,  Но  Молли  лишь
кивнула. Луна больше не светила в окно, но Принц Лир видел, что
в  комнате  не  стало  темнее. Холодное сияние от Леди Амальтеи
нарастало медленнее, чем ветер, созданный  Мабраком,  но  Принц
вполне  понимал,  что оно куда опаснее. Он хотел писать стихи в
этом свете, и мысль эта пришла ему в голову впервые.
     -- Вы  можете  входить  и  выходить,  когда  и  куда   вам
заблагорассудится,  --  сказал Король Хаггард Леди Амальтее. --
Быть может, я поступил глупо, впустив вас, но я не столь  глуп,
чтобы запрещать вам что-либо. Мои секреты охраняют себя сами, а
ваши? На что вы смотрите?
     -- Я  гляжу  на  море,  -- повторила Леди Амальтея. -- Да,
море всегда прекрасно, -- ответил Король.  --  Когда-нибудь  мы
посмотрим на него вместе. -- Он медленно направился к двери. --
Будет  любопытно,  --  сказал  он,  --  жить  в  замке вместе с
существом, одно присутствие которого заставило Лира  впервые  с
пятилетнего возраста назвать меня отцом.
     -- С  шести  лет, -- поправил Принц Лир, -- мне было тогда
шесть.
     -- С пяти или шести -- безразлично, -- сказал  Король,  --
это  перестало доставлять мне удовольствие существенно раньше и
нимало  не  радует  сейчас.  Ее  присутствие  еще   ничего   не
переменило, в замке. -- Он исчез, почти столь же незаметно, как
Мабрак,  и  они  услышали  звяканье  его подкованных ботинок на
лестнице.
     Молли Отрава тихо подошла к Леди Амальтее и встала рядом с
ней у окна. -- Что это? -- спросила она. --  Что  там?  Зеленые
глаза  Шмендрика,  облокотившегося  на трон, следили за Принцем
Лиром. Далеко, в долине Хагсгейта вновь раздался холодный рев.
     -- Я найду для вас жилье,  --  сказал  Принц  Лир.  --  Вы
голодны?  Я  раздобуду  что-нибудь  поесть.  Я  знаю, где лежит
ткань, хороший сатин. Вы сможете сшить себе платье.
     Никто не отвечал. Тяжелая ночь поглотила его слова, и  ему
казалось,  что  Леди  Амальтея не видит и не слышит его. Она не
шевелилась, но ему чудилось, что она плывет мимо него как луна.
     -- Разрешите мне помочь вам, -- обратился к ней Принц Лир.
-- могу я что-нибудь сделать для вас? Чем я могу вам помочь?
     -- Чем я могу вам помочь? --  спросил  Принц  Лир.  --  Да
собственно  ничем,  -- ответила Молли Отрава. -- Кроме воды мне
ничего не надо, если только  вы  не  хотите  чистить  картошку,
против чего я не стану возражать.
     -- Нет,  я не это имел в виду. То есть да, если вы хотите,
я это сделаю, но я говорил с ней. То есть,  когда  я  говорю  с
ней, я все время это спрашиваю.
     -- Садитесь  и  очистите  мне  несколько  картофелин,  это
займет ваши руки.  --  Они  находились  на  кухне  --  в  сырой
комнатенке, пропахшей гнилой репой и прокисшей свеклой. В одном
углу  стояла  стопка глиняных тарелок, под треногой подрагивал,
пытаясь вскипятить большой котел  воды,  жалкий  огонек.  Молли
сидела  за  грубым  столом, заваленным картошкой, луком-пореем,
морковью  и  другими  овощами,  по  большей  части  увядшими  и
подгнившими.   Принц   Лир  стоял  перед  ней,  раскачиваясь  и
пошевеливая большими мягкими пальцами.
     -- Сегодня утром я убил еще  одного  дракона,  --  наконец
сказал он.
     -- Отлично,--  ответила  Молли,  -- отлично. Сколько же их
будет всего?
     -- Пять. Хоть он и был поменьше прочих, но с другими таких
хлопот у меня еще не было. Я не мог подобраться к нему  пешком,
поэтому  пришлось  доставать его пикой, и мой конь так обжегся.
Забавно получилось с ним... Молли прервала его:
     -- Садитесь, ваше высочество. Когда я смотрю на вас,  меня
так  и  дергает.  --  Принц Лир уселся напротив нее. Он вытащил
кинжал и начал чистить картофелину.  М