.
   - Удивительно, но он здесь.
   Помня про всякий хлам, развешанный  в  темном  коридоре,  я  старался
двигаться боком, и в результате треснулся ухом о  какую-то  кочергу.  Не
обращая внимания на мои проклятия,  Дериц  вошел  в  комнату  Вилларо  и
сделал мне знак молчать.
   На сей раз барон выглядел совсем не  таким  благодушным,  как  в  тот
день, когда мы с ним познакомились. Не отвечая на  приветствия  Энгарда,
он вперил в него острый злой взгляд и проскрипел:
   - Опять ничего? Ты бездельничаешь, мой мальчик...
   - Я кое-что узнал, - Энни облизнул  пересохшие  губы  и  потер  вдруг
зачесавшийся нос. - Я говорил  с  матросом  со  шхуны...  так  вот,  тот
утверждает, что Такео остался в Ханонго. Если точнее - в южной столице.
   - В Машибуте? - взгляд барона потеплел, он взял со столика  небольшую
глиняную трубку и пустил к потолку облако едкого дыма. - А  ты  думаешь,
что тому матросу можно доверять?
   Энгард обескураженно развел руками.
   - Он собирался удрать с корабля и вообще из столицы. Зачем ему врать?
К тому же есть и еще кое-какие обстоятельства: этот матрос - плотник  со
шхуны - родич одного моего должника. У него были проблемы с  Лоррейнами,
уже давно, и тот тип утверждал, что он их всех ненавидит и готов продать
за грош. Он рассказал мне, что шхуну  атаковал  королевский  сторожевик,
приняв их то ли за пиратов, то ли за судно из Ханонго, попавшее  в  наши
воды. Вы легко сможете это  проверить:  достаточно  только  связаться  с
командованием сторожевой службы - уж вам-то они врать не станут.
   - А твой должник, он, часом,  не  собирается  удрать  из  столицы?  -
прищурился Вилларо.
   - Вот уж не думаю, - дернул плечами Энгард. - Особых проблем у  него,
кажется, нет. Мелкий жулик со старыми связями - в последнее время  почти
отошел от дел, не рискует и живет  в  свое  удовольствие.  Зачем  такому
удирать?
   - Проследи за ним, -  приказал  Вилларо.  -  Так,  просто  на  всякий
случай...
   Ну а сам-то ты что об этом думаешь?
   - Я размышляю о том, что могло  послужить  причиной  его  бегства,  -
сразу же отозвался Энгард, и я понял, что этот ответ он готовил заранее.
   - Бегства! - раздраженно фыркнул  Вилларо.  -  Это  не  бегство,  это
дела-а... он еще вернется, вот увидишь, и мы опять  не  сможем  схватить
его за жабры -  я  не  могу  запереть  уважаемого  негоцианта,  имея  не
доказательства, а одни лишь домыслы. Или что, пытать членов его команды?
Тоже, конечно, вариант, но я стал  бояться  этого  дурацкого  шума...  в
последнее время. Нет, работать нам следует очень тихо -  по  возможности
пока только глазами. Такео, бесспорно, вернется. И как бы он не вернулся
со своими друзьями. Что у тебя с Сульфиком?
   - Ничего, - мотнул  головой  Энгард.  -  Я  просто  не  могу  к  нему
подобраться.
   Барон вздохнул:
   - Ну, если не можешь ты, то мои бараны и подавно  не  смогут.  Ладно,
пока продолжай наблюдать за всем, что происходит в  доме  Такео,  и  ищи
подходы к этому кретину Сульфику - может быть,  все-таки  удастся  найти
какое-нибудь слабое место.
   - Приятная картина, - зашипел Энгард, едва за нашими спинами  бахнула
дверь с львиной лапой, - мы застряли. Теперь придется ждать  возвращения
проклятого Такео и ломать себе голову, что  за  ним  последует.  Почему,
спрашивается, он вообще  решился  на  такой  странный  номер  -  корабль
отправил домой, а сам остался в Машибуте?
   - Возможно, на шхуне был какой-то срочный груз? - предположил я.
   - Или срочное сообщение... да, я уже думал об этом  -  но  мы  этого,
пожалуй не узнаем, разве что потом.
   - Когда?..
   - Вот именно. Вилларо из кожи вон лезет, так ему хочется увидеть этих
странноватых мошейничков.  Я,  если  уж  честно,  боюсь  только  одного:
неужели тут действительно замешаны какие-то дворцовые игры?
   - Ты внимательно просмотрел нашу  добычу?  -  вдруг  спросил  я,  уже
взявшись рукой за дверцу кареты.
   - Не очень, - прищурился Энгард. - У меня все не было времени.  А  ты
считаешь, что...
   - Да я, видишь ли, тоже боюсь.
   - Проклятие! - Дериц рывком запрыгнул в просторное  нутро  экипажа  и
распахнул лючок кучера:
   - Отвезешь меня на поле Ноора. Я должен навестить  брата...  так  что
сегодня, наверное, вам не стоит меня ждать. Можете  тискать  девчонок  и
опустошать мои погреба - желательно только, чтобы к завтрашнему  дню  вы
оба могли быстро прийти в себя.
   - Ты что-то замыслил? - скривился я.
   - Да что я могу замыслить - ты же сам видишь, что обстановка меняется
ежеминутно. Завтра будем смотреть документы,  чтоб  они  провалились.  Я
видел там кое-что, но  совершенно  не  придал  этим  бумажкам  значения.
Главное, что я помню фамилии!..
   - Меня бесит твоя привычка разговаривать с самим собой.
   - Прости, - меланхолично отозвался Энгард - он уже погрузился в  свои
размышления и вяло  реагировал  на  окружающих.  Я  отвернулся  и  пожал
плечами.
   Теперь Дериц будет сосредоточенно молчать до тех пор, пока не  сможет
изложить ситуацию более или менее внятно: я уже  знал,  что  мешать  ему
сейчас бесполезно.
 
*** 
 
   - Я знаю этого человека,  -  негромко  сообщил  Бэрд,  когда  карета,
высадив Дерица, снова тронулась с места.
   - Какого человека? - удивился я, не понимая, о чем он. - Его кличка -
Висельник, а в Сером квартале он принимает своих осведомителей.
   - Ты имеешь в виду барона Вилларо?
   Бэрд тихонько рассмеялся и похлопал меня по колену:
   - Ну да, на самом деле он, конечно, барон... а кличка у него  оттого,
что в молодости его хотели повесить на острове  Гиэр,  но  он  сорвался,
получил  губернаторское  помилование,  а  потом,  сдав  кое-каких  своих
друзей, стал оказывать небольшие услуги Тайной канцелярии. С того все  и
пошло. А папаша у него и впрямь был придворным...
   - Я никогда бы не подумал, что он вор.
   - Не  вор,  мошенник.  Впрочем,  из  мошенников  получаются  отличные
сыскари.
   Если, конечно, их не повесят  раньше.  Я  не  рекомендовал  бы  графу
Энгарду особенно уж целоваться с  этим  типом.  Многие  из  его  делишек
заканчивались большой кучей трупов, а  он,  получив  то,  что  было  ему
нужно, продвигался вверх.
   Самое неприятное то, что у Висельника очень странная мотивация.
   Услышав незнакомое слово, я не сразу понял, что Бэрд имеет в виду.
   Посмотрев  на  мою  удивленную  физиономию,  он  вновь  рассмеялся  и
пояснил:
   - У многих возникает вопрос - зачем ему все это надо?  К  деньгам  он
почти равнодушен, к славе не стремится, придворных чинов в "серебре"  не
выслужишь...  власть  -  вот  что  ему  надо.  Власть,   невидимая   для
окружающих.
   Что-то похожее, вспомнил  я,  Энни  говорил  и  о  Фолааре.  Тот  уже
доигрался.
   Правда, сам Энни не считал его умным,  а  вот  о  Вилларо  он  совсем
другого мнения.
   И все же, как бы и толстяку  не  выпало  перехитрить  самого  себя...
Энгард сейчас увлечен, а что делать мне?
   Лавировать? О проклятье, но мне постоянно приходится чего-то ждать!
   Ожидание, в свою очередь, наполняет меня неуверенностью - чем  больше
я, ожидая, размышляю над  своим  положением,  тем  сильнее  мне  хочется
бросить все и уехать в Альдоваар. В конце концов, у меня  масса  дел.  И
опять же: если бросить этот узел нераспутанным, где гарантия, что он  не
затянется в виде петли на моей несчастной шее?
   Бэрд смотрел на меня, ожидая вопросов, но я  молчал,  и  он  не  стал
навязываться,  отвернулся  к  окну,  оставив  меня   наедине   с   моими
размышлениями.
   Глядя, как бегут мимо нас высокие дубы королевской  дороги,  я  и  не
заметил,  как  экипаж  приблизился  к  хорошо  знакомому  мне  горбатому
мостику. Мои губы  сами  собой  сложились  в  улыбку,  где-то  на  грани
сознания мелькнул туманный и теплый образ, - я вздохнул и подумал о том,
что было бы неплохо навестить сегодня Айрис.
   - Бэрд, - позвал я, - какое подношение уместно для жрицы Ни-Эшер?
   - Ни-Эшер?  -  по  лицу  лейтенанта  скользнула  недоуменно-глумливая
улыбка. - Пару бочек рому для поминовения самотопов, пожалуй.
   - А если серьезно?
   - О небо, да пару куриц, может быть... ты спятил, парень -  какой  же
кретин станет что-либо жертвовать Ни-Эшер? Не знал? Или ты  уже  заранее
решил, что утопишься от несчастной любви? Я могу предложить  тебе  более
завидную участь...
   Я фыркнул и отвернулся. Значит, ей не жертвуют... бедная, на  что  же
она живет?
   Прибыв в усадьбу, я приказал одной  из  девушек  собрать  кое-что  из
провизии, переоделся в более привычную морскую одежду,  нахлобучил  свою
широкополую  шляпу  и,  разъяснив  Бэрду,  где  меня  искать  в   случае
необходимости, выбрался за ворота.
   С моря опять волокло тучи, воздух заметно посвежел: от утренней  жары
не осталось и  следа.  Столичный  климат  вообще  здорово  отличался  от
южного, погода часто менялась в течение одного дня. У нас  в  Альдовааре
почти всегда ровная жара, а тут... У  нас?  Я  горько  усмехнулся  своим
мыслям, закрыл за собой тяжелую кованую калитку,  поправил  висевшую  на
плече сумку с припасами и решительно зашагал прочь из узкого проулка.
   В Пеллии, сказал я себе, не бывает зимы. Когда,  интересно,  я  снова
увижу снег? И здесь  такое  небо...  пронзительное,  бездонное,  в  нем,
кажется,  отражается  невыносимо  голубой  океан,   украшенный   редкими
барашками волны. Хорошо это или плохо - для меня? Да уж... особенно если
бы я мог найти ответ на вопрос о том, что же я тут на самом деле  делаю.
Сын мелкого элинорского чинуши, ставший пеллийским князем.  Наверное,  у
меня на родине моим рассказам не поверил бы ровным  счетом  никто,  даже
наши провинциальные вертихвостки на выданье. О боги, как же  далеко  это
все от меня - теперь! Впереди показались знакомые мне  могилы.  Я  вдруг
вспомнил, как  закапывал  в  саду  тяжелое  тело  отца,  и  остановился.
Холодная тоска, похожая на штормовой ветер с моря, сжала мое сердце. Это
кладбище, эти надгробия, символы чьего-то забытого уже  отчаяния,  вдруг
показались мне листьями, устилавшими по осени аллею в отцовском парке.
   Когда-то  я  мечтал  вырваться  из  привычных  мне   полуобрушившихся
кирпичных  стен,  окружавших  поместье,  увидеть   далекие   страны   и,
разумеется, - о, как же иначе!  -  заслужить  себе  неизбежную  в  таких
случаях славу. Кто бы мог  подумать,  что  дурацкие  подростковые  мечты
сбудутся таким неожиданным, но, увы,  жестоким  образом.  Блеск  океана,
топот копыт, грохот орудий и завывание бури, - и вот я стою на холме,  у
подножия которого меня ждут чужие могилы, и, борясь с  комком  в  горле,
вспоминаю желтое покрывало  осенней  листвы  в  безумно  далеком  парке,
посреди маленькой, давно сожженной страны.
   Я медленно спустился вниз и прошагал к храмику.  Дверь  придела  была
приоткрыта на палец, но я не стал распахивать ее, а  вежливо  поскребся.
Айрис появилась тотчас же, и у меня промелькнула неприятная мысль о том,
что я не вовремя, однако смущенная  улыбка,  заставившая  порозоветь  ее
щеки, убедила меня в обратном.
   - Это вы? - тихо произнесла она. -  Вас  так  долго  не  было,  я  уж
решила, что вы покинули столицу...
   - Я действительно покидал столицу, был на юге, -  ответил  я,  ощущая
какую-то неловкость, - но вернулся.
   Сделав приглашающий жест, Айрис нырнула в дверь, и я, шагнув  следом,
заметил, что она  прячет  в  небольшой  кожаный  ларь  какие-то  свитки,
намотанные на палочки из черного дерева. "Вероятно, - подумал я,  -  она
читала религиозные каноны... а впрочем, чем еще ей тут заниматься?"
   Я сбросил на скамью свою кожаную сумку и потянул ремешок застежки.
   - Я принес кое-какие вкусности... вы позволите?
   - О, конечно! - жрица резко обернулась и бросилась убирать  со  стола
деревянную хлебницу и  коробочки  с  приправами.  Неожиданно  я  обратил
внимание на ее руки  с  обкусанными  ногтями.  Остановившись,  я  поднял
голову; наши взгляды встретились. В глазах Айрис  стояло  что-то,  очень
похожее на отчаяние. Она тотчас дернулась, резко  повернулась,  хлебница
выпала из ее рук, девушка ойкнула и нагнулась, поднимая ее, -  я  стоял,
замерев, словно истукан, и ощущая, как мелко пульсирует кровь в кончиках
пальцев.  Парой  секунд  позже  я  овладел  собой  и  потащил  из  сумки
многочисленные свертки.
   - Закатим пиршество, - сказал я, стараясь говорить  как  можно  более
беспечным тоном, - тем более что и погода  вполне  располагает,  вам  не
кажется?
   Айрис посмотрела в окно и кивнула:
   - Да, море здесь часто преподносит сюрпризы...
   Девчонки  Дайниз  расстарались  на  славу:   в   сумке   обнаружились
пол-окорока, еще горячие, хрустящие ломтики жареного картофеля,  печеные
крабы, множество завинчивающихся походных чашечек с  набором  соусов,  а
также несколько кувшинов вина с дорогими печатями на многоцветных  витых
шнурках. При виде моих яств жрица недоуменно распахнула глаза:
   - Вы заказывали все это в столице?
   - Что вы, у нас просто хороший повар. Иногда он  творит  чудеса.  Для
меня, привыкшего к корабельной кухне, все  это  кажется  даже  излишним,
но...
   - К корабельной кухне? Вы так много плаваете?
   Я понял, что сболтнул лишнего, но деваться было уже некуда.
   - Да, - ответил я, срывая печать с высокого  серебряного  кувшина.  -
Недавно я унаследовал титул... мой господин и наставник был  королевским
корсаром. Там, на юге...
   - Вы говорили, он умер?
   - Его убили.
   Айрис поставила на стол знакомые мне стаканчики и села напротив меня.
Я сосредоточенно, стараясь не смотреть на нее,  резал  своим  матросским
ножом окорок, раскладывая  ломти  мяса  на  простой  оловянной  тарелке.
Закончив, я развинтил соусницы - по комнате сразу же  поплыл  многоликий
аромат - и разлил вино.
   - Вечером, наверное, будет холодно.
   - Да, -  она  коротко  поклонилась  и  взяла  свой  стакан.  -  Какой
прекрасный напиток. Вы, вероятно, очень богаты?
   - Мои доходы не покрывают расходов. Пока, по крайней мере. Айрис, - я
залпом проглотил свое вино,  едва  не  закашлялся  и  несколько  секунд,
морщась, массировал горло, - Айрис, скажите, вы  здесь  потому,  что  не
смогли... тогда?
   - Вы очень проницательны, мой князь, -  ее  голос  прозвучал,  словно
шелест ночного ветра в старом парке.
   - Простите...
   - Это вы меня простите.
   Она закрыла лицо руками и отвернулась. Я сидел,  боясь  шевельнуться,
весь покрытый потом от тех слов, Которые я  только  что  произнес,  -  я
знал, что должен, обязательно должен сказать и все  прочее,  но  откуда,
откуда же мне было взять силы на это?
   - И вы, - слова выходили из моей глотки тяжело, так, будто я  страдал
от удушья - а впрочем, так оно, наверное, и было, я плохо  отдавал  себе
отчет в том, что делаю, - и вы до сих пор помните его?
   - Это неважно, -  ответила  девушка,  все  так  же  глядя  куда-то  в
сторону. - Это было нелепо, но мы не хотели видеть очевидное. Что  ж  вы
не наливаете, князь?
   Очнувшись, я поспешно схватился за кувшин, плеснул на скатерть  -  по
безукоризненно белому полотну расплылось темное, почти черное  пятно,  -
покраснел и наполнил наконец наши стаканчики. Хвала  небесам,  моя  рука
сама нащупала трубку и кисет, находившиеся в боковом кармане куртки.
   Айрис взяла стакан и отпила  немного  вина.  Я  смотрел  на  гобелен,
изображавший влюбленных-самоубийц, и думал о том, что я никогда не  смог
бы поступить так, как поступил ее возлюбленный. Не из страха, нет!  Тот,
кто видел летящие в него ядра, просто  не  способен  отступить  с  такой
легкостью, как это сделал он. С легкостью отчаяния! Мне показалось,  что
я снова слышу глухой стук  копыт,  короткие,  отрывистые  команды  Эйно,
щелчки взводимых затворов, слышу, как тикают капельки в  каменном  мешке
монастыря, а рядом со мной дышит Ута, которую  я  должен  убить.  Тысячи
проклятий, я больше не был мальчишкой... Жрица допила  вино  и  с  шумом
вернула стакан на стол.
   "Этак мы насосемся, как портовые грузчики, - подумал я,  распечатывая
очередной кувшин. - А впрочем, это, наверное, к лучшему".
   - Вы хотите спросить,  не  бывает  ли  мне  здесь  одиноко?  -  глухо
проговорила Айрис, осторожно поблескивая своими удивительными глазами. -
Да. Бывает... но я сама все решила, не так ли?
   Я поднялся из-за стола, подошел к окну и резким рывком поднял хлипкую
раму. В лицо мне ударил поток холодного влажного ветра. Более  всего  на
свете сейчас я хотел бы оказаться на палубе своего  корабля,  несущегося
на всех парусах через океан. Но я был здесь, рядом с  этой  непостижимой
женщиной, заставлявшей  меня  страдать  и  страшиться  одновременно.  На
палубе "Бринлеефа"!
   Да! И... и чтобы рядом со мной стояла она. Я стиснул зубами  мундштук
своей  трубки,  выпустил  терпкий  медовый  дым  через  ноздри  и  резко
повернулся.
   Деревянными шагами, словно ярмарочная кукла, я приблизился к Айрис и,
склонившись, коснулся ладонями ее плеч.
   Она содрогнулась, но все же не двинулась с места.  Вынув  трубку  изо
рта, я положил подбородок ей на голову, утопая  в  травяном  аромате  ее
волос, и она покорно  приподнялась,  разворачиваясь  ко  мне,  мои  губы
скользнули по холодному бархату ее щеки, и  я  вдруг  почувствовал,  как
чья-то мягкая, но неодолимая лапа перехватывает мне горло, а  в  глазах,
отказываясь подчиняться моей воле, набухают слезы.
   Мои руки стиснули ее тонкие запястья, и  бесконечно  долгое  время  я
ощущал лишь, как текут по щеке мои слезы - текут,  чтобы  упасть  ей  на
лицо. Она сидела не шелохнувшись; я шмыгнул носом, и вдруг  она  властно
поднялась, повернулась в моих руках и уткнулась в кружевной  ворот  моей
сорочки.
   - Я хочу вина, - услышал я незнакомый  голосок  и,  содрогнувшись  от
неожиданности, опустил голову.
   На меня блеснул большущий темный глаз, в нем была тревога  и  надежда
одновременно. Я прижал ее к себе так, что у девушки  едва  не  затрещали
ребра, потом мягко отстранил ее и приник губами к ее рту. Она потянулась
ко мне,  отвечая  на  поцелуй,  и  я  вдруг  с  недоумением  понял,  что
целоваться Айрис совершенно не умеет: ее губы скользили по моим,  словно
боясь раскрыться полностью.
   - Я не стою ваших слез, мой  князь,  -  вдруг  произнесла  она  своим
обычным голосом и, вывернувшись из моих объятий, вернулась к столу.
   Только теперь я осознал, что пора поискать носовой платок.
   Жрица медленно наполнила свой стаканчик и так же неторопливо поднесла
его к губам. Я стоял у  нее  за  спиной,  более  всего  на  свете  боясь
встретиться с ней взглядом.
   - Не стойте там, - тихо попросила  Айрис.  -  Садитесь  ко  мне,  вот
здесь, рядом. Садитесь... я знаю, что вам больно. Вы хотите, чтобы стало
еще больнее?
   Я послушно опустился на стул подле нее и нащупал на  столе  свою  уже
погасшую трубку. За окном начинались прозрачные  пеллийские  сумерки.  В
последних лучах заходящего солнца, еще пробивавшихся сквозь  распахнутое
окно, ее глаза казались мне парой темных  демонов,  сверкающих  на  этом
странном, вдруг осунувшемся лице. Не веря увиденному, я вдруг понял, что
полные губы жрицы чуть подрагивают.
   - Вы очень сильный человек, князь, - в ее глазах была мука. - Если бы
я могла встретить вас раньше... вас, такого, каков вы  сейчас,  сегодня,
этим вечером...
   - Наверное, все было бы иначе, - прошептал я, лишенный голоса.
   - Вы не будете счастливы со мной. На свете так много невозможного...
   - Нет.
   - Да... почему же вы не пьете?
   - Сейчас... сейчас...
   Я наконец разжег свою непокорную трубку, глотнул  вина  и  тотчас  же
задавил его порцией дыма. Кажется, мне стало легче. Она смотрела на меня
с такой нежностью и такой грустью, что я вдруг ощутил  себя  измученным,
уставшим от одиночества ребенком - но, увы,  я  знал,  что  все  гораздо
хуже. Знал, не понимая еще до конца охвативших меня чувств.
   Я встал. На столе оставались, кувшины  и  нетронутые  закуски...  она
остановила меня почти в дверях. Ее легкая рука, словно крылом, коснулась
моего лица, я