шорох прибоя. Эйно снова вывел нас верной дорогой. Четверть часа  спустя
лошади спустились на галечный пляж, и Эйно отстегнул небольшую седельную
сумку.
   Только теперь я заметил, что сундучок, с которым мы покинули таверну,
исчез. Наверное, решил я, в нем была плата для графа Айека, и он  принял
ее, не тревожа работодателя. Это было благородно с его  стороны...  Эйно
тем временем завозился перед небольшой складной  треногой,  водружая  на
нее нечто, напоминающее собой толстую колбасу с крохотными крылышками по
бокам. Не понимая, что он делает, я почел за  благо  отойти  в  сторону.
Седой высек искру, поднес к "колбасе" маленький язычок  пламени,  и  она
вдруг злобно зашипела в ответ. Эйно отшатнулся -  неожиданно  взвизгнув,
ракета сорвалась с  места  и  ушла  в  темное  еще  небо,  чтобы,  дугой
домчавшись почти до горизонта, вспыхнуть там ослепительно яркой  зеленой
каплей.
   - Я видел такие на ярмарках, - заметил я, давясь горьким дымом.
   - Такие? - скептически отозвался мой наставник. - Ну, я так не думаю.
Сейчас нам ответят.
   Словно услышав его слова, над горизонтом вспыхнул  крохотный  красный
глаз. Он горел несколько секунд, медленно опускаясь в море. Поглядев  на
его падение, Эйно удовлетворенно вздохнул и вернулся к лошади.
   - Можно позавтракать, - сказал он мне,  вынимая  из  сумки  холодного
гуся и вино.
   Когда гусиные кости ушли на корм  крабам,  а  вино  развеселило  наши
сердца, в  светлеющей  дали  появился  характерный  силуэт  "Бринлеефа",
совершающего поворот, - чуть накренясь под ветром, барк шел к берегу.

***

   Проснувшись -  вскоре  после  полудня,  -  я  наскоро  позавтракал  и
поднялся наверх, в светлую каюту, служившую моим  новым  друзьям  чем-то
вроде  штаба.  В  глубоких  креслах  сидели  Эйно  и  Иллари,   небрежно
помахивавший тонким высокогорлым кувшином. Старик Тило, упершись локтями
в столешницу, в глубокой задумчивости катал по картам небольшой  хлебный
шарик.
   - А, вот и он, - лениво приветствовал меня Эйно. - Надеюсь,  тебе  не
приснился тот жирный ублюдок, которого ты наколол на свой палаш,  словно
цыпленка?
   И он тихо хохотнул, лукаво поглядывая на Иллари.
   - Хорошее получилось бы  жаркое,  -  меланхолично  отозвался  тот.  -
Малый, тебе еще не приходилось бывать в Шахрисаре?
   - В Шахрисаре? - поразился я. - О боги, конечно же, нет.  Чтобы  меня
продали в рабство? Благодарю покорно. Шахрисарские  пираты,  по  слухам,
уже почти уничтожили всякую торговлю со своими ближайшими соседями, а уж
про наших купцов и говорить нечего...
   - Пираты... - эхом повторил Эйно. -  Да,  пиратов  в  Тиманском  море
достаточно. Скоро они, пожалуй, станут жрать самих себя. Но  ничего,  не
нам, в конце концов, их бояться. Пойдем-ка наверх:  я  хочу  ветра,  как
пьяница водки.
   - Мы идем в Шахрисар? - нерешительно спросил  я,  когда  долгожданный
ветер ударил мне в спину, заставив вцепиться в гладкое дерево  поручней,
ограждавших верхнюю часть кормовой рубки.
   Эйно задрал голову и  принялся  разглядывать  наполненные  солнцем  и
ветром паруса. Потом он достал из-под полы своей  куртки  уже  привычную
мне трубочку.
   - Да, - ответил он. -  Боюсь  только,  что  на  обратном  пути  всему
экипажу придется жрать сплошную солонину с закисшим  дешевым  вином.  Ну
ничего, может быть, мы что-нибудь придумаем.
   - Вы уже бывали там?
   - Давно, - голос Эйно прозвучал глухо. - Мальчишкой-рабом...
   Я содрогнулся. Участи шахрисарского раба  не  мог  позавидовать  даже
мученик из числа тех, что так почитаемы в Гайтании. Как же он  выжил?  И
если выжил, то как же  бежал  домой,  в  далекую  Пеллию?  Это  казалось
совершенно немыслимым.
   - Меня захватили лавеллеры, - пояснил Эйно. - В те  годы  у  нас  шла
война. Совсем небольшая, но мне от этого было не легче, потому что отец,
несмотря на целые годы поисков, так и не смог найти и выкупить меня.  Но
не бойся: тебе рабство не грозит. Мы должны попытаться  найти  ответ  на
один  очень  важный  вопрос.  Когда-нибудь  ты  узнаешь  все,  -   моряк
повернулся ко мне  и  весело  сверкнул  глазами,  -  а  пока  ты  должен
сопровождать нас с Иллари и учиться.
   - Учиться? - удивился я.
   - Да, пока только учиться. Учить языки и обычаи, заводить  знакомства
среди тех, с кем тебе придется торговать и сражаться. Без  этого  ты  не
сможешь исполнить свое предназначение.
   Его  слова  заставили  меня  погрузиться  в  задумчивость.  О   каком
предназначении он говорил, этот непостижимый пеллиец? Разве я  был  взят
на борт не в качестве врача? Слишком много людей  -  людей,  с  которыми
судьба столкнула меня в последнее время, - говорили со  мной  туманно  и
загадочно.  Эйно,  Иллари,  таинственный  раненый   вельможа,   которого
"Бринлееф" подобрал на западном берегу моей несчастной страны. Чего  они
все от меня хотели, эти странные люди?
   - Мы войдем в  Тиманское  море  через  Врата  Белых  Бурь.  Купцы  не
решаются идти этим путем, даже большой  военный  фрегат  сильно  рискует
разбиться на скалах, но мы попробуем. Тебе предстоит настоящее испытание
- зато потом, до самых проливов, мы  будем  в  полной  безопасности.  Ни
одному пиратскому вожаку и в голову не придет караулить добычу  на  этом
курсе.
   "Вряд ли  пиратские  галеры,  вооруженные  лишь  мелкими  пушчонками,
способны причинить вред такому гиганту, как  "Бринлееф",  -  подумал  я,
глядя, как несколько  матросов  окатывают  обшитую  металлом  палубу  из
толстой кишки: двое качали рычаги насоса, а еще  трое,  смеясь,  держали
дергающийся, извивающийся в руках шланг. - Скорее всего пираты  даже  не
смогут его догнать. Под свежим ветром барк идет куда как ходко, за  ним,
пожалуй, не угонится даже трехмачтовый фрегат".
   Резко хлопнув меня по плечу, Эйно  развернулся  и  скатился  вниз  по
трапу, который вел на палубу, чтобы исчезнуть в одном из  многочисленных
люков. Оставшись в одиночестве, я еще недолго понаблюдал за матросами  и
уже собрался было идти к себе, как вдруг наверх выбрался верзила Перт.
   Ломая язык плохим гайтанским и беспрестанно похохатывая, он предложил
мне спуститься вместе с ним на палубу. Отведя меня к самой  фок-мачте  -
по пути матросы деловито облили меня до пояса, что  вызвало  у  рулевого
настоящий припадок веселья, - Перт представил меня  мрачному,  жилистому
старику-боцману в тесных кожаных штанах и  жилетке  на  голое  тело.  На
поясе у него висел характерной формы чехол с пеллийским биноклем.
   - Давай, Жиро, - предложил он боцману, - подними-ка господина доктора
на самый верх. Только смотри мне - отвечаешь за него головой.
   У Жиро были длинные седые волосы, собранные  на  затылке  в  косу,  и
неимоверной, просто ярмарочной длины усы: правый ус он  забрасывал  себе
за ухо, а левый доходил ему едва  не  до  груди,  испещренной  уродливой
сеткой мелких сабельных и осколочных шрамов.
   - Руки у парня ничего, - ответил Жиро по-гайтански, - наверное, лазил
в детстве по деревьям.
   - Это правда, - немного покраснел я, пьянея от мысли, что сейчас  мне
придется карабкаться по вантам на немыслимую высоту.
   - На самый верх мы, конечно, не полезем,  -  тихо  предупредил  Жиро,
отводя меня к левому борту корабля. - И смотри: если там, на  высоте,  у
тебя "заклещит" пальцы и ты решишь, что спускаться вниз слишком  опасно,
- подыши как следует, морем полюбуйся... оно и отпустит. Ясно?
   - Ясно, - немного нервно отозвался я и схватился за канат.
   Я остановился на верхнем фор-марса-pee. Отсюда, с высоты в  несколько
десятков локтей,  белые  барашки  волн  казались  далекими  и  какими-то
игрушечными, ненастоящими. Как ни странно,  но  ожидаемого  ужаса  я  не
испытывал. Барк почти не качало, и я стоял  на  рее,  держась  рукой  за
какой-то туго натянутый фал, нисколько не боясь  упасть:  наоборот,  мне
было весело и интересно.
   - Ну что? - спросил Жиро, тревожно всматриваясь в мою  физиономию.  -
Не страшно? Я смотрю, из тебя получится отличный моряк.
   - Получится, - тихо отозвался я, втягивая в легкие  пьянящий  морской
воздух. - Получится, вот увидите...

Глава 4

   Так прошло десять дней. Все это время Перт, практически не давая  мне
передышки, гонял меня по всему кораблю. Повинуясь его странным, как  мне
сперва казалось, капризам, я то забирался на самые верхушки мачт,  то  с
грохотом  валился  в   душную   черноту   люков,   чтобы   оказаться   в
поскрипывающем чреве необъятного "Брина". Попутно он учил меня языку.  С
чужими наречиями у меня дело шло  легко,  и  вскоре  я  научился  вполне
сносно понимать его речь - тягучую,  пересыпанную  двойными  гласными  и
шипящими. Я не без удивления заметил, что мозоли  на  ладонях,  мучившие
меня в первые дни,  совершенно  перестали  восприниматься  как  таковые,
качки я уже почти не ощущал даже на самых верхушках  мачт  и  даже  стал
находить определенную прелесть в ежедневном поливании палубы водой  -  а
ведь беспощадный Перт чаще всего заставлял меня браться за рычаг насоса.
Рулевой  научил  меня  обращаться  с  компасом  и  показал,  как  тросы,
хитроумно  соединенные  с  главным  штурвалом  корабля,   ворочают   его
громадный дубовый киль. После часов, проведенных рядом с ним на вахте, я
стал разбираться в румбах и показаниях приборов, измеряющих  скорость  и
направление ветра, а также показывающих, сколько миль в час  делает  наш
громадный барк.
   И наконец, я узнал главную тайну "Бринлеефа": Перт объяснил мне,  для
чего предназначена высокая черная труба в  средней  части  корабля.  Нам
пришлось  опуститься  в  душную  полутьму  машинного   отделения,   где,
поблескивая  надраенной  сталью  труб   и   паропроводов,   стояли   две
корабельные машины.
   Признаться, я был не просто ошарашен - я был сражен наповал. Мне  уже
приходилось видеть подобные грохочущие механизмы - в последние годы  они
стали появляться на некоторых рудниках, принадлежавших  особо  удачливым
купцам. Питаемые углем, эти чудовища откачивали из шахт воду и поднимали
наверх лотки с породой. Приобретали  их  у  лавеллеров;  но  на  "Брине"
стояли более совершенные, потрясшие меня механизмы. Через целую  систему
валов и тонущих в масле зубчатых  колес  вращение  передавалось  на  два
странных по виду (видел я их, конечно, лишь на рисунках) винта,  которые
и толкали корабль вперед. Как именно это происходило, я понять не  смог,
но Перт и Жиро объяснили мне, что машина  используется  только  в  самых
тяжелых случаях, тогда, например, когда из-за штиля или неблагоприятного
ветра барк не может идти под парусами.
   Единственное, что мне так и не показали, - это странные сооружения на
палубе, все  время  скрытые  под  намертво  зашнурованными  брезентовыми
чехлами. Сам я интересоваться ими не решился, уверив  себя  в  том,  что
рано или поздно все тайное станет явным.
   К  тому  моменту,  когда  впереди  появились  окутанные  никогда   не
исчезающими туманами страшные Врата Белых Бурь, я научился читать карту,
разобрался в закорючках пеллийского алфавита и даже, как  мне  казалось,
мог бы держать корабль на курсе. Я мало спал, ел, как никогда раньше,  и
всем своим существом ощущал, как та, прежняя моя  жизнь  становится  все
менее различимой, готовясь и вовсе  растаять  в  закатном  сиянии  моря.
Странно, я даже стал забывать отца...
   А мой пациент неожиданно поднялся на ноги.
   Это произошло на одиннадцатый день после того, как "Бринлееф" лег  на
курс, который должен был привести его в страшное Тиманское  море.  После
обеда я посидел с Тило над картами, а  потом  поднялся  наверх  -  и,  к
изумлению своему, увидел его.
   Раненый вельможа стоял, опираясь на  толстую  черную  палку,  рукоять
которой была окована серебром, и смотрел вперед, держа в свободной  руке
сложенную подзорную трубу. Качка - а приближение к Вратам давало о  себе
знать достаточно крупной волной - его словно и не касалась.
   - Со мной все в порядке, - с улыбкой проговорил он, предвосхищая  мой
незаданный вопрос. - Честно говоря, мне уже столько раз  дырявили  тушу,
что лишняя дырка не имеет никакого значения.  А  ты...  -  он  помедлил,
щурясь, - уже успел загореть. Видно, Лоттвиц делает из  тебя  настоящего
морского волка. Наверное, это правильно... Я слышал, тебя ждет Шахрисар?
Это не самое лучшее место на свете, но знающие люди  говорили  мне,  что
бывает и хуже.
   - Н-не знаю, - промямлил я, действительно не зная, что ему  ответить:
величественный аристократ заставлял меня трепетать.
   - Да, наверное, есть и хуже. В молодости я очень много путешествовал,
видел и Юг, и  Север,  видел  бескрайние  равнины,  покрытые  страшными,
черными лесами, посреди которых стоят давно забытые Чужие  Города...  На
Юге я дрался с  кочевниками,  в  Пеллии  -  с  Белыми  Шапками.  Пеллия,
наверное, очарует тебя, но мне кажется, что тебе  будет  лучше  поменьше
соваться на сушу. Если, конечно, дело не касается Островов.
   - О каких островах вы говорите, са?
   - О, - он рассмеялся и с неожиданной  ловкостью  извлек  из  голенища
левого сапога причудливо изогнутую флягу, - ты все увидишь  сам.  Хочешь
вина?
   - Не откажусь, са.
   Вино оказалось гайтанским, довольно дешевым, я  даже  удивился  столь
странному вкусу вельможи, - но все же я выпил с удовольствием. Возвращая
флягу, я спросил:
   - Вы  сказали,  что  не  станете  плыть  в  Пеллию.  Стало  быть,  вы
высадитесь в Шахрисаре?
   - Нет, - раненый помотал головой. - Меня высадят  на  противоположном
берегу, в Сандасе. Шахрисар мне уже ни к  чему,  у  меня  сейчас  другие
дела. Меня с нетерпением ждут  советники  сандасского  сатрапа:  клянусь
Саргази, я везу им хорошие новости.
   На этом наша беседа закончилась. Спрятав  флягу,  вельможа  поковылял
вниз, а я, оставшись на мостике, долго  еще  думал  о  черных  лесах  за
бескрайним океаном, о таинственных городах и о том, что может ждать меня
в Шахрисаре.

***

   Эйно рискнул идти через Врата под парусами.
   Так сказал мне помрачневший Перт, прежде чем разразиться тирадой мало
понятной  мне  пеллийской  ругани,  в   которой   он   поминал   чьих-то
родственников, обвиняя их в греховной связи с морскими демонами.
   Я еще не понимал, что  происходит  на  самом  деле,  но  уже  начинал
потихоньку догадываться - Тило как-то сказал мне,  что  войти  во  Врата
гораздо легче,  нежели  преодолеть  их  в  обратном  направлении,  чтобы
вырваться на просторы океана. У нас  было  слишком  мало  угля!  Слишком
мало, поэтому такой риск  Эйно  предпочел  риску  оказаться  запертым  в
Тиманском море. Как показало время, он был совершенно прав.
   А пока Перт занял свое место за штурвалом, а рядом с  ним,  покуривая
громоздкую и очень старую глиняную трубку,  расположился  сам  Тило.  Ни
Эйно, ни Иллари я не видел - впрочем, вскоре медная переговорная  трубка
требовательно взвыла его голосом, Перт что-то  ответил  -  стремительно,
будто читал детскую скороговорку, и закричал в другую. Сквозь  наклонные
стекла рубки я увидел, как на мачтах появились  матросы  и,  руководимые
стариком Жиро, начали вязать рифы, убавляя нам паруса.
   Вокруг "Бринлеефа" стояло туманное марево, не бывшее  на  самом  деле
туманом, - это бесчисленные  брызги,  вздымаемые  разбивающейся  о  барк
волной, обволакивали его удивительным облаком, затруднявшим видимость.
   - Скалы! - услышал я голос Эйно из трубки. - Лево на пять румбов! Так
держать! Теперь доверни левее!
   Повинуясь рукам Перта, нос  громадного  корабля  покатился  влево.  Я
видел,  как  вздулись  мышцы  предплечий  рулевого  и  как   прищурились
выцветшие  от  старости  глаза  Тило,  -  а  через  секунду   мимо   нас
стремительно пронесло едва различимую белую громаду скалы.
   - Держи правее! - неожиданно прошамкал Тило, не вынимая изо рта своей
трубки.
   Чтобы не упасть, я схватился рукой  за  надраенный  медный  поручень,
приделанный к переборке, - барк укладывало с борта  на  борт,  я  хорошо
видел, как море прокатывает  по  палубе  белые  лавины  воды,  и  в  эти
мгновения в мою душу властно ворвался страх. Я  почувствовал,  как  меня
тошнит, но это не было приступом морской болезни, нет: меня  тошнило  от
ужаса. Вокруг нас теснились скалы.
   Маневрируя, барк медленно продвигался вперед. Наверное, более  легкий
корабль неминуемо попал бы во власть неописуемого белого бешенства  волн
- и оказался бы выброшен на  эти  туманные  бивни,  постоянно  омываемые
сотнями тонн морской воды. Позже я часто думал о том, что именно  в  эти
минуты - а мы шли сквозь Врата не более получаса - мне стало понятно,  в
чем заключается истинное величие враждебной человеку океанской стихии.
   Все закончилось неожиданно -  волнение  почти  утихло,  впереди  ярко
сияло солнце, и море  показалось  мне  удивительно  безмятежным,  словно
оживший густо-зеленый ковер, неутомимо катящий на юг тонкие  серебристые
барашки волн. Выбравшись из рубки, я стремительно  взбежал  по  трапу  и
оказался на мостике.
   Насквозь промокший Эйно невозмутимо покуривал свою трубочку.
   - Смотри, - сказал он мне, указывая за корму.
   Уже достаточно далеко, не менее чем в паре миль от  барка,  я  увидел
пульсирующее марево тумана, поднятое бушующим  морем.  И  только  теперь
понял, чем мы рисковали.
   Проход, с обеих сторон стиснутый тонущими в белой пене клыками  скал,
был достаточно узок - а ведь я знал, что там, в глубине этого  каменного
хаоса, Врата  представляют  собой  бурлящий  лабиринт  протяженностью  в
несколько миль! Справа и слева от Врат  до  горизонта  тянулись  темные,
неровные  контуры  скалистых  островков,  населенных  лишь  бесчисленным
множеством морских птиц, которые бесстрашно ныряли в волну, добывая себе
рыбу.
   - Здесь сталкиваются два мощных течения, - пояснил Эйно, отряхивая  с
себя воду, - океанское - и более теплое,  идущее  из  глубин  Тиманского
моря. Поэтому Врата опасны в любое время года. Обратно нам придется идти
под машиной. Или рисковать встречей с пиратами.
   - Разве мы  должны  бояться  галер?  -  поразился  я.  Эйно  негромко
рассмеялся и потер в пальцах горячий чубук своей трубки.
   - Разве я сказал, что мы должны их бояться? Я не хочу, чтобы обо  мне
заговорило все побережье. "Брину" еще не раз  придется  гостить  в  этих
водах, и я не имею ни  малейшего  стремления  к  популярности.  Если  мы
встретим пиратов, их придется топить...
   Я попытался вспомнить все, что мне  приходилось  слышать  о  страшных
галерах, терроризирующих почти  все  Тиманское  море.  Разумеется,  даже
целая свора этих  суденышек  не  смогла  бы  долго  продержаться  против
страшной артиллерии "Бринлеефа", бьющей, как я  уже  знал,  на  огромные
расстояния,  -  но  все  же  слава   безжалостных   головорезов,   давно
закрепившаяся за шахрисарскими корсарами, холодила мне  сердце.  К  тому
же, как я знал, шахрисарские сатрапы  имели  и  настоящий  боевой  флот,
состоящий из больших океанских кораблей.  Вспомнив  про  острый  носовой
таран нашего барка, я решил,  что  дело  не  так  уж  плохо.  Даже  если
"Бринлеефу" не поможет  артиллерия,  он  легко  перетопит  своих  врагов
таранными ударами бронированного носа.
   - "Брин" строился для  того,  чтобы  властвовать  в  любых  водах,  -
произнес Эйно, многозначительно глядя на меня. - Я вынашивал этот проект
в течение десятилетия. Раньше у меня были другие корабли, последний  уже
нес на себе броню, но меня не устраивала его  артиллерия.  А  потом  мой
старинный друг Кошхар предложил одну идею, которая сперва казалась  всем
просто сумасшедшей... скоро ты поймешь, о чем я говорю.
   Продолжая загадочно усмехаться, Эйно потрепал меня по плечу и скрылся
в люке.
   Несмотря на жаркое южное солнце, я зябко передернул  плечами.  Хозяин
"Бринлеефа" вызывал у меня смешанные чувства - с одной стороны, я не мог
не восхищаться им,  но,  с  другой,  он  казался  мне  этаким  смеющимся
демоном, непредсказуемым и смертельно опасным. Постояв  еще  немного  на
мостике, я поглазел, как матросы добавляют парусов, как  Жиро  и