роизвел на меня впечатление: мне еще не
приходилось видеть таких чумазых оборванцев.  В  большинстве  своем  они
носили грубые холщовые штаны,  кое-как  скроенные  куртки  из  прокисшей
овчины и высокие конусовидные шапки  с  меховой  оторочкой.  Да  уж,  со
стороны моря блистательная Лауда походила не на столицу  государства,  а
на грязный рыбачий поселок. Рыбой здесь и в самом деле воняло от души.
   Бэрд  первым  взобрался  на  выщербленный  камень  причала  и   помог
подняться Эйно. Едва я покинул шлюпку, матросы тотчас налегли на весла и
погнали ее обратно в море.  Публика,  толпившаяся  на  берегу,  опасливо
шарахнулась в сторону, давая нам  дорогу.  Эйно  уверенно  прошел  вдоль
причала и вышел к неровной каменной лестнице, ведущей наверх, к торговым
улочкам.  Там  мы  нашли  нечто  вроде  извозчика  -  двуколку  с  тощей
заморенной кобылой  какой-то  непонятной  пегой  масти.  Лоттвиц  что-то
сказал вознице, бросил ему в ладонь серебряную монету и сделал нам  знак
забираться.
   Дальнейший пейзаж меня не очень разочаровал. Все было  приблизительно
так, как я и ожидал. Вслед за узкими  и  грязными  торговыми  кварталами
начались запутанные, такие же узкие, но уже не вонючие  и  почти  чистые
улицы, застроенные облупленными каменными строениями. Похоже, здесь были
просто помешаны на балконах и балкончиках  -  они  гроздьями  свисали  с
каждого фасада. Чем дальше мы отъезжали от берега, тем все более  чистая
публика попадалась нам навстречу. В конце  концов  двуколка  затарахтела
мимо громоздких и нелепых двух-трех-этажных  особняков,  прятавшихся  за
высокими вымазанными глиной заборами. Глядя по сторонам, я вдруг  понял,
что за все время, которое я находился в благословенном Бургасе,  мне  не
встретилась ни одна женщина. Сей  факт  наводил  на  довольно  печальные
размышления. Я вспомнил предложение  таможенного  чина  и  подумал,  что
Шахрисар нравится мне гораздо больше. Там тоже рабство,  там  вообще  на
каждом шагу воры и бандиты - но там, по крайней мере, не принято считать
своих жен  и  матерей  скотиной,  которая  должна  жить  в  хлеву  и  не
показываться на улице.
   Мы остановились возле высоких,  окованных  металлом  ворот  какого-то
богатого дома. Эйно оглядел небольшую калитку со смотровым окошком  и  с
маху врезал по ней рукоятью пистолета.
   - Не нравится мне здесь, - заметил Бэрд, ежась от холодного ветра.  -
Мрачно как-то, тебе не кажется?
   - Кажется, - согласился я и погладил торчащий из кобуры  "вулкан".  -
Скорей бы отсюда. Смотри, на улице ни единой души, а у меня тем не менее
такое ощущение, что за нами наблюдают...
   - У меня тоже.
   В окошке появилась какая-то непонятная  расплывшаяся  рожа  и  что-то
возмущенно прочирикала. Эйно ответил ей на том же  птичьем  языке.  Рожа
исчезла.
   - Пошел доложить хозяину, - сказал князь. - Да, гостеприимная страна,
ничего не скажешь. Бэрд, сколько у вас пистолетов?
   - Два, ваша светлость. Позволю себе заметить, я умею стрелять с  двух
рук.
   - Хорошо. Постарайтесь поменьше их демонстрировать.  Тебя,  Мат,  это
тоже касается.
   Я пожал плечами и  передвинул  кобуру  правее,  пряча  ее  под  полой
куртки. В этот момент калитка вдруг распахнулась, и перед нами склонился
в поклоне жирный  евнух,  оснащенный  парой  кинжалов  и  пистолетом  за
поясом.
   - Ну и пират, - буркнул про себя  Бэрд,  проходя  вслед  за  Эйно  на
территорию усадьбы.
   Слуга провел нас каким-то глиняным  туннелем  с  узкими  каплевидными
окошками в стенах, и вот мы  вошли  в  дом,  которого,  кстати  сказать,
снаружи почти не видели. Воистину, в Бургасе царили странноватые нравы.
   Оставив нас в небольшом помещении, вся обстановка  которого  состояла
из грубых циновок на глиняном полу,  кастрат  сделал  знак  подождать  и
исчез, скрывшись  за  занавесями.  По  виду  Эйно  я  понял,  что  такая
любезность начинает действовать ему на нервы. Однако ждали  мы  недолго:
не прошло и минуты, как в комнату вошел высокий светлобородый мужчина  в
высокой  шапке  и  украшенной  жемчугом  и  расшитой  серебром  жилетке,
наброшенной на голое тело. Вместо шаровар на  нем  была  длинная  черная
юбка из какой-то плотной материи.
   - Четыре к семи, - произнес Эйно, глядя ему в глаза.
   Хозяин поклонился и  ответил  по-пеллийски  с  сильным,  режущим  ухо
акцентом:
   - Пять от десяти. Меня зовут  Ромир.  С  этой  минуты  я  ваш  слуга.
Пожалуйте в трапезную.
   Есть? Здесь? Что же они мне предложат - протухший бараний жир и  кашу
из кислой соломы? Попытавшись представить, чем нас будут сейчас кормить,
я скривился и ощутил спазм в желудке. Наверное, следовало бы  прихватить
что-нибудь с "Брина". Бэрда, по-видимому, посетили те  же  самые  мысли.
Поглядев на меня, он незаметно провел рукой по горлу  и  сморщил  нос  -
однако же мы ошиблись, да еще и как.
   Двигаясь за хозяином, мы вдруг оказались в светлом и просторном зале,
где стоял  круглый,  застеленный  тяжелой  скатертью  стол  и  несколько
высоких стульев. С низкого потолка  свисал  на  цепи  витой  светильник,
чем-то похожий на раковину морской улитки. А на  столе  не  было  ничего
похожего на бараний жир.
   - Я как раз собирался обедать, - словно извиняясь, проговорил Ромир и
попытался помочь Эйно сесть на стул, но был вежливо отодвинут в сторону.
   Я услышал, как Бэрд тихонько свистнул сквозь дырку в  зубах.  Посреди
стола находилось блюдо с молочным  поросенком  -  жареным,  с  корочкой,
обложенным какими-то травками и овощами. Рядом плавал в соусе  жирнейший
каплун. Горки риса на  небольших  тарелках,  небольшие  белые  хлебцы  и
бесконечное разнообразие свежайшей зелени...
   "Да, - сказал я себе, - вот тебе и урок. Не суди о жратве  по  кислым
овчинам. Надеюсь, повара господина Ромира не переперчили каплуна?"
   Мы с Бэрдом довольно бесцеремонно разодрали несчастную птицу, оставив
хозяину поросенка. Эйно, это я понял сразу, есть не собирался вовсе,  он
лишь прикусил зубами хлеб и бросил в рот  подсоленный  пучок  травы.  Он
выглядел задумчивым.
   - Я зашел в Бургас для  того,  чтобы  пополнить  запасы,  -  довольно
туманно начал он. - Еще мне нужны лошади, не меньше сорока самых крепких
и выносливых лошадей. Я в них плохо разбираюсь и поэтому рассчитываю  на
вашу, дорогой Ромир, помощь...
   - Все, что смогу, -  несколько  подобострастно  отозвался  хозяин.  -
Лошадей - буквально сегодня. Какие припасы будет угодно  закупить  вашей
милости?
   - Всего понемногу... это, в сущности, не главное. Скажите, Ромир, вам
приходилось слышать о кхуманах?
   Ромир кашлянул.
   - Приходилось, - кивнул он, откладывая в сторону  двузубую  вилку.  -
Только не здесь. Там, где я... там, где я жил раньше.
   - Да, я знаю, что на родину вы вернулись не так давно. А здесь? Разве
Бургас не торгует с рашерами?
   -  Эпизодически,  не  более  того.   Лауда   не   является   торговым
перекрестком, вы должны это знать. Торговцы-рашеры заходят в наш порт не
чаще  одного-двух  раз  в  год,  они  не  имеют  здесь   ни   постоянных
представителей, ни постоянных интересов. Бургас вообще  стоячее  болото.
Здесь ничего  не  происходит,  сатрапы  мало  интересуются  даже  своими
собственными территориями. На окраинах страны вообще не платят податей -
их просто некому там собирать.
   - Рай для капиталовложений, - хмыкнул  Эйно.  -  Значит,  я  не  могу
рассчитывать на то, что найду здесь проводника-рашера?
   Ромир потер ладони, глотнул из грубого серебряного  кубка  и  опустил
голову.
   - Я здесь недавно, - сказал он, - и  все  еще  плохо  ориентируюсь  в
ситуации. Но думаю, что - нет. Ни  я,  ни  кто-либо  из  моих  друзей  и
знакомых, никто из  нас  и  понятия  не  имеет  о  каких-либо  раше-рах,
проживающих в Лауде. Боюсь, что их здесь просто нет. Бургас  -  довольно
изолированное место...
   - Я это уже понял, - немного раздраженно ответил Эйно. - Что  ж,  раз
так, давайте заниматься припасами и лошадьми...

Глава 2

   Лошадей  грузили  на  рассвете.  Я  проснулся  от  того,  что  где-то
неподалеку раздалось жалобное конское ржание. Открыв глаза, я решил, что
это был  сон,  и  собрался  было  перевернуться  на  другой  бок,  чтобы
продолжить  путешествие  по  стране  ночных  миражей,  но   тут   ржание
повторилось.
   "Я свихнулся? - со страхом подумал я. - Это уже галлюцинации?"
   Крики матросов, пробившиеся через закупоренный иллюминатор, заставили
меня вспомнить о  том,  что  вчера  князь  расплатился  за  целый  табун
копытных, которых должны были доставить  на  борт  до  утреннего  горна.
Горном, раздававшимся со всех храмов, в Лауде начинали очередной день. Я
не очень уразумел, когда же этот горн должен вострубить, но  понял,  что
вскоре после того, как солнце приподнимется над горизонтом  больше,  чем
на палец.
   Стало ясно, что спать дальше мне уже не придется. Я кое-как умылся и,
постукивая зубами от холода, впрыгнул в теплое  белье,  натянул  кожаные
штаны, фуфайку и куртку. Вечером я затопил в  каюте  небольшую  печурку,
но, видимо, дрова она пожирала  с  бешеным  аппетитом  -  к  утру  каюта
выстудилась так, что в ней впору было готовить прохладительную воду.
   "Вчерашняя ночь была гораздо теплее", -  подумал  я,  поднимаяясь  по
трапу наверх.
   За погрузкой наблюдал Иллари, заспанный и злой. Увидев меня, он молча
протянул мне флягу с ромом и заорал:
   - Да что ж вы ее мотаете, олухи! Хотите, чтоб сорвалась? Тише, скоты,
тише! Жиро, старый говнюк, куда ты пялишься? На лошадь смотри!
   Выглядело все это жутковато. Под  правым  бортом  "Бринлеефа"  стояла
широченная плоскодонная баржа, на палубе которой испуганно жались друг к
дружке два десятка крупных, по большей части черных  лошадей.  Погонщик,
схватив за узду первую попавшуюся, с размаху бил  ее  в  лоб  деревянным
молотом, после чего безвольное животное обвязывалось  широкими  кожаными
ремнями, которые цеплялись за крюк  правой  носовой  шлюпбалки  корабля.
Десяток матросов,  налегая  на  рукояти,  вращали  шестеренный  редуктор
лебедки - подняв  жалобно  плачущего  коня  на  уровень  планшира,  таль
проворачивали, и он оказывался  на  палубе,  где  его  обливали  ледяной
забортной  водой,  снимали  ремни  и  отправляли  по  пологому  слипу  в
специально оборудованный трюм.
   - Какие-то они замученные, эти лошади, - сказал я Иллари.
   -  Естественно,  -  отозвался  тот,  -  их  же  чем-то  напоили.   Не
представляю себе, как мы будем их разгружать? Эти, правда, -  он  махнул
рукой в сторону людей на барже, - дали нам охапку какой-то травы...
   - Наверное, какой-нибудь сонник, - решил  я.  -  Их  вообще  много  -
всяких. Справимся, коль приспичит.
   - Да уж приспичит... Жиро, сын ослицы! Я кому сказал, медленнее?! Что
вы там спешите, как при поносе?
   Сладковатый ром здорово обжег мне  глотку,  но  в  желудке  сразу  же
потеплело. Сделав  еще  один  глоток,  я  сплюнул  за  борт  и  поспешно
потянулся за трубкой, чтобы придавить дымом подступающую тошноту.  Сразу
же вспомнился вчерашний каплун, которого мы с Бэрдом умяли  в  считанные
минуты. Да, не скоро еще мне случится  полакомиться  чудной,  истекающей
ароматным жирком птичкой. Вчера,  кажется,  на  борт  загрузили  немалое
количество мешков риса и бочек с солониной? Вот ее мы и  будем  жрать...
очень скоро, когда  закончатся  пеллийские  запасы  копченостей.  А  как
здорово Эйно приготовил мясо - тогда, в парке, показывая нашим наемникам
чудо столичной механики! Я облизнулся, выругался и решил  спуститься  на
камбуз.
   Главный повар Джикс  угостил  меня  куском  свинины  с  хлебом,  и  я
поплелся к себе, искренне надеясь, что погрузка  скоро  закончится  и  я
смогу подремать еще пару часов. Чтобы с палубы попасть в мою каюту,  мне
требовалось пройти мимо кают-компании - еще в  коридоре  я  увидел,  что
дверь ее раскрыта. Изнутри доносился голос Эйно. Когда  я  поравнялся  с
дверным проемом, он увидел меня и сделал приглашающий жест. Я вошел.  На
большом столе лежали расстеленные карты и секстант.  В  кресле  у  стены
сидел Перт, а рядом со  столом  -  Тило,  мрачный  и  насупившийся.  Под
потолком висел дым.
   - Что так рано? - поинтересовался Эйно. - Шум разбудил?
   - Да, - вздохнул я. - У вас совет?
   - Что-то вроде того. Дела наши, парень, плохи. Мы не знаем, где и как
искать то, ради чего я пустился в это плавание. Из всей  нашей  компании
один лишь ты знаешь географию  этой  проклятой  страны.  Двое  наемников
кое-как ворочают языками и смогут, наверное, объясниться с  аборигенами.
Но больше мы не имеем ничего. Решительно ничего!
   Я приблизился к столу. На одной из карт была изображена знакомая  мне
западная часть огромной страны, на другой - восточная, о которой у  меня
на родине знали совсем мало. Я попытался совместить их, частично наложив
друг на друга, но мне это не очень удалось из-за разности масштабов.
   - Наши путешественники добирались приблизительно вот до этих  гор,  -
указал я пальцем. - А что за ними, никто не знает. Говорят, там  чуточку
другой язык и другие обычаи. Языку меня  научил  мой  духовник,  который
несколько лет провел в западных монастырях. Про обычаи и порядки я  знаю
не очень много.  Кажется,  это  довольно  дикая  страна...  Но  мы  ведь
подплываем с запада? Я не знаю, что там...
   Эйно поморщился.
   - Скорее всего нам придется искать череп именно на  востоке.  Есть  у
меня кое-какие предположения, но пока о них не будем. Либо он уже  попал
в руки  кхуманов,  либо  находится  у  некоего  вельможи,  весьма  слабо
разбирающегося в обычаях Гайтании... Как ты считаешь, человек  с  запада
Рашеро должен ориентироваться в гайтанских финансовых законах?
   - Скорее всего да, - ответил я.  -  Многие  богатые  рашеры  посылают
своих сыновей на учебу и в Гайтанию, и к нам. Очень  многие...  так  что
человек с запада действительно должен знать обычаи и законы. А почему вы
об этом спрашиваете?
   Князь неопределенно махнул рукой. Наклонившись над картой, он  впился
в нее острым взглядом, потом взял измеритель и стал прикладывать  его  к
ней, прикидывая, очевидно, какие-то неизвестные мне расстояния.
   - Его там крепко выставили с заемным договором, - промычал он. -  Как
малого на базаре... и не только.
   - Но у вас, наверное, есть хоть какой-нибудь  ориентир?  -  осторожно
спросил я, продолжая разглядывать карту.
   - Хоть какой-нибудь  есть,  -  Эйно  скорчил  кислую  мину  и,  резко
выпрямившись, повернулся и распахнул иллюминатор. В  помещение  ворвался
холодный воздух. - Ладно, - сказал он, хлопнув меня по плечу, - ты  пока
можешь отсыпаться. Когда проснешься, поболтаем.

***

   - Ветер слабеет, - тревожно проронил Тило. - А впереди,  если  верить
карте, какие-то островки. Эйно, прошу тебя, прикажи разводить пары. Если
нас вынесет на отмели...
   - Хорошо, -  Лоттвиц  глянул  на  почти  обвисшие  паруса  и  тряхнул
головой, - придется потратить уголь... но ведь полный ход мы сможем дать
не раньше чем через три часа. Иллари, пусть  убавят  паруса.  Если  там,
впереди, мели, то лучше подождать, пока заработает машина.
   Вскоре над трубой появился дымок. Механики и кочегары готовились дать
ход. Все это время я торчал наверху,  заправляясь  горячей  похлебкой  и
оглядывая горизонт. "Бринлееф" поднял якоря сразу  же  после  того,  как
принял на борт последнюю  лошадь,  и  вскоре  после  этого  мне  удалось
уснуть. Я поднялся около полудня,  когда  бургасские  берега  уже  давно
растаяли за кормой. Вскоре ветер стал стихать, на воде  появилась  зыбь.
Тило нервничал, и не  зря:  подробные  карты,  составленные  пеллийскими
навигаторами, которые время от  времени  ходили  в  Бургас,  говорили  о
наличии множества островков на север от столицы. Вероятно, следовало  бы
взять к востоку, чтобы уйти подальше в океан и спокойно обогнуть  их  по
широкой дуге, но Эйно упрямо стремился на север - теперь Тило готов  был
вновь схватиться за свой излюбленный лот, так как мелей он  боялся  пуще
смерти.
   Через пару часов, однако, ветер начал  свежеть,  и  я  подумал,  что,
вернувшись  с  обеда,  Лоттвиц  прикажет  погасить   котлы,   чтобы   не
расходовать драгоценный уголь. Обед, впрочем, что-то затягивался. Сидя в
кресле  возле  закрепленного  на  специальном   станке   дальномера,   я
прислушивался к пыхтению машины и размышлял о том, что может ждать нас в
стране рашеров. Воображение рисовало мне заснеженные горы, ледяные ветры
и полчища монахов, поджидающих нас с мушкетами в руках. Несмотря на  то,
что еще высокое солнце хорошо  прогревало  воздух,  одна  лишь  мысль  о
снегах и морозах заставляла меня ежиться.
   - Дымы прямо по курсу! - неожиданно донесся до меня усиленный рупором
голос впередсмотрящего, который сидел в "вороньем  гнезде"  на  верхушке
грот-мачты. - Вижу дымы!
   Ничего не понимая (откуда здесь могут взяться дымы?! Или это пожар на
островах?..), я метнулся вниз.
   - Дымы, князь, - доложил  я,  вбегая  в  кают-компанию.  -  Вахтенный
говорит, что видит какие-то дымы, прямо по курсу.
   Эйно поднял голову от карты, которую  сосредоточенно  разглядывал,  и
недоуменно прищурился.
   - Дымы?..
   Все вместе - Эйно, Иллари, Тило и я - мы выскочили наверх - и  в  эту
секунду мне показалось,  что  откуда-то  далеко  из-за  горизонта  ветер
принес слабые хлопки: один, потом другой... ветер дул нам прямо в корму,
и быть этого,  конечно  же,  не  могло,  а  раз  так,  значит,  стрельба
происходила гораздо ближе к нам, чем можно было бы подумать.
   - Паруса! - заорал впередсмотрящий.
   Эйно поспешно развернул дальномер - это была самая мощная  оптика  на
всем корабле - и впился взглядом в сияющую синь волн.
   - Точно, - прошипел он. -  Один  четырехмачтовый,  два  фрегата,  еще
фрегат, шхуны, довольно большие, и...
   - Что - и? - тревожно спросил Иллари.
   - Еще четырехмачтовик!  Несет  вооружение  барка.  Как  бы  не  нашей
постройки. А вон и  те,  кого  они  топят...  Проклятье,  это  "пузаны"!
Торговые каракки! Да что же  это  такое?  Неужели  это  бургасский  флот
дерется с "купцами"?
   - Дай-ка я посмотрю, - оттолкнул его Иллари. Эйно уступил ему место и
рявкнул в медный раструб переговорной трубы:
   - Лево руля! Пять румбов влево!
   - Мне кажется,  это  не  флот,  -  проговорил  Иллари,  отрываясь  от
дальномера, - как бы это не пираты. Тило, посмотри ты. Что скажешь?
   - Да они двигаются прямо на нас! - завопил штурман  через  минуту.  -
Это точно пеллийский барк, ему лет двадцать, не больше. Наверняка купили
в Галотте. Они нас заметили!
   - И если это действительно  пираты,  то  они  точно  приняли  нао  за
большого и жирного "пузана", - скривился Эйно. - Что будем делать?
   - Одна каракка уже горит, - продолжал Тило, не прекращая  наблюдения,
- и на нее, по-моему, уже лезут. Это пираты, явно. Говорил  же  я  тебе,
давай обойдем эти острова!
   - Жиро, брамселя долой! - заорал Эйно в переговорную  трубу.  -  Всем
наверх, орудийная прислуга по местам! Я спущусь в машину,  -  сказал  он
Иллари. -  Спрошу,  что  там  у  них.  Приготовься  расчехлить  барбеты.
Кажется, нам придется сразиться с целой эскадрой.
   На корабле началась суета. Два десятка матросов принялись карабкаться
по вантам, чтобы убрать верхние паруса,  на  орудийной  палубе  забегали
канониры; я слышал отрывистые команды  боцманов,  глухой  лязг  и  скрип
блоков и топот десятков ног, обутых в тяжелые морские сапоги. "Бринлееф"
ожил и начал готовиться к бою.
   - Идут к нам, - медленно, словно в задумчивости,  проговорил  Жиро  и
выпрямился.
   Впрочем, это я видел и без дальномера, на такой дистанции уже  вполне
хватало  моего  бинокля.  Далекие  крохотные  силуэты  четырех  кораблей
выстроились в ряд и  на  всех  парусах  устремились  вперед,  наперехват
"Брину". Где-то на горизонте маячили мачты  еще  нескольких  судов,  над
двумя из которых ветер загибал к  морю  черные  хвостики  дыма.  "Купцы"
горели. Меня это немного удивило: какой смысл поджигать корабли, которые
ты собираешь