пками,  и
остаток дня был проведен в доставке на берег судовых запасов.
     Матросы работали  в течение двух дней, снимая с парохода все, что могло
еще пригодиться,  и  пока половина  отряда занималась  переправкой  на берег
необходимых  предметов,  другая  половина вырубала  площадку в джунглях, где
предполагалось  разбить  постоянный  лагерь.  Они  выбрали  это место  из-за
протекавшего здесь ручья с пресной водой.
     На третий день,  когда работа  была почти  завершена, на вершине скалы,
примыкавшей  к  берегу с  юга, появилась  не  замеченная никем группа  людей
человек  в  двенадцать  и   стала  разглядывать  с  высоты  лагерь.  Укрытые
растительностью,  они  наблюдали  за пришельцами, прибывшими  на  их  остров
впервые за много-много лет.
     XI
     Люди, изучавшие потерпевших  кораблекрушение с "Сайгона", были воинами.
Их одежду составляли набедренные повязки. Концы ткани, свисавшие сзади, были
искусно  расшиты цветными  нитками или  украшены  перьями.  Плечи  покрывали
прямоугольные  накидки,  на  ногах  обуты  сандалии,  изготовленные  из кожи
животных.  Головы венчали  уборы  из  перьев,  а на  одном из  воинов  перья
составляли сложный мозаичный рисунок. Одежду этого  воина  дополняла отделка
из  нефрита,  а  пояс  и  сандалии были  усыпаны  нефритом и золотом,  как и
браслеты на руках  и  ногах. Резные украшения, вдетые в  нос,  губу  и мочки
ушей, тоже  были сделаны из  нефрита.  Весь  парадный  наряд  этого человека
отличался  великолепием  и  не  шел  ни  в  какое  сравнение  с одеждой  его
товарищей, ибо Ксатл Дин принадлежал к знатному роду.
     Коричневые лица  людей покрывала татуировка, но  татуировка Ксатл  Дина
была несомненно более вычурной. Вооружение группы  составляли луки и стрелы,
каждый воин имел по два колчана, а кроме того, по  копью и праще для метания
камней. Вдобавок к этому  --  длинный  меч, изготовленный  из твердой породы
дерева.  На лезвии меча  через  равные промежутки были сделаны вкрапления из
вулканического стекла. Для обороны они носили деревянные щиты, обитые шкурой
зверей.  Понаблюдав  некоторое  время  за  чужаками,  воины  растворились  в
джунглях.
     На берег доставили карты и морские приборы, и в полдень капитан Боултон
попытался установить  местонахождение острова. Но, приступив  к решению этой
задачи и изучив карту, он обнаружил,  что в радиусе нескольких сот  миль нет
никакой суши.
     -- Наверное, я ошибся  в расчетах, -- сказал он де Грооту, и они вместе
принялись   проверять  и  перепроверять  данные,  но  всякий  раз  результат
оставался  прежним  --  они находились где-то  в центре южной  части  Тихого
океана, в сотнях миль от земли.
     -- Не может такого быть,  -- воскликнул Боултон, --  чтобы  существовал
никому не известный и не отмеченный на карте остров.
     --  Я был  такого  же мнения,  -- согласился де Гроот, -- но  только до
последнего момента. Ваши выводы абсолютно правильны, сэр, и мы  находимся на
неизвестном острове.
     -- Имея притом столько же шансов быть когда-либо спасенными,  как  если
бы мы  находились на луне. Если здесь не побывал  ни один корабль  со времен
Васко да Гама, то логично предположить, что до конца наших дней  сюда больше
никто не заглянет.
     -- Если за  четыреста лет сюда не заходил ни один корабль, --  возразил
де Гроот, --  то наши шансы  превосходны, ибо, как вам  известно,  рано  или
поздно это  должно  случиться, и закон вероятности, согласно  которому  этот
остров остается необнаруженным, вот-вот исчерпает себя.
     -- Вы хотите сказать, что закон сработает в нашу пользу,  -- рассмеялся
Боултон. -- Что ж, хочется верить в вашу правоту.
     Тарзан работал наравне со всеми.  Для полковника с женой и двух девушек
были сооружены удобные хижины.
     Затем Тарзан созвал всех людей.
     -- Я позвал вас для того, чтобы сообщить о своем решении. Мы разделимся
на два лагеря.  Абдула, Краузе, Шмидт, Убанович  и  ласкары должны  покинуть
нас. Все  наши  беды из-за них.  Это по их вине мы оказались выброшенными на
никому не известный остров, где, по словам Боултона, нам, вероятно, придется
провести всю оставшуюся жизнь. Если  мы позволим им остаться в нашем лагере,
не оберешься неприятностей. Я знаю этот тип людей.  -- Затем он обратился  к
Краузе. -- Пойдете со своими людьми на север на расстояние по меньшей мере в
два  долгих перехода, и  чтобы ни  один из  вас  не  смел подходить к нашему
лагерю  ближе,  чем на  десять  миль.  Того,  кто ослушается  --  убью. Все.
Отправляйтесь.
     -- Ладно, мы уйдем, -- сказал Убанович, -- но возьмем с собой свою долю
провизии, оружия и патронов.
     -- Возьмете с собой лишь свои жизни и больше ничего.
     -- Не  хотите же вы сказать, что отсылаете их в незнакомые  джунгли без
еды и оружия? -- воспротивился полковник.
     --  Именно это  я и имею в  виду, -- отозвался  Тарзан,  --  и  им  еще
повезло.
     -- Вы не смеете поступать с нами таким образом, -- воскликнул Убанович.
-- Как можно  содержать в роскоши  кучу грязных  буржуев и притеснять бедных
трудящихся. Я  раскусил  вас! Вы -- виляющий хвостом  лизоблюд, заискивающий
перед богачами и власть имущими.
     -- Подумать только!  -- возмутился  Алджи. -- Этот  негодяй  еще и речи
произносит.
     -- Прямо как в Гайд-парке, -- сказала Патриция.
     --  Вот именно, --  перешел  на крик  Убанович. --  Надменная буржуазия
издевается над честными пролетариями.
     -- Пошел прочь, -- зарычал Тарзан. Абдула дернул Убановича за рукав.
     --  Лучше пойдем,  -- зашептал  он. --  Знаю  я  этого малого, он сущий
дьявол, ему проще убить нас, чем оставить в живых.
     Изгои  двинулись на север,  таща  за  собой упирающегося Убановича.  Он
обернулся и крикнул напоследок:
     -- Я  ухожу, но  вернусь,  когда гнущие на вас  спину рабы поймут,  что
господами должны стать они, а не вы.
     -- Слава богу! -- воскликнула Патриция Ли. -- Я рада, что они убрались,
это, по крайней мере, уже кое-что. -- И она бросила многозначительный взгляд
на Тарзана.
     Вокруг  лагеря  в джунглях в изобилии росли кокосовые пальмы  и бананы,
хлебные деревья и съедобные корнеплоды, а в лагуне водилась  рыба, так что о
голоде не могло быть и речи. Но одна рыба Тарзана не устраивала.
     Завершив благоустройство  лагеря, он  стал  мастерить  свои излюбленные
орудия  охоты.  Он собственноручно  изготовил  лук,  стрелы и колчан,  среди
корабельного имущества отыскал подходящий нож и веревку, а из остроги сделал
копье. Последним оружием он как бы косвенно  признавал присутствие  огромных
хищников, выпущенных им на остров. И вот однажды утром, когда все еще спали,
Тарзан покинул лагерь и пошел вверх по  течению маленькой речушки, сбегавшей
с покрытых зеленью холмов. Избегая густой поросли, он двигался по  деревьям,
перепрыгивая с ветки на ветку.
     Итак,  как  я  уже  сказал, он оставил лагерь до  того, как  проснулись
остальные,  да и  сам Тарзан так  полагал,  но вскоре он почуял, что  кто-то
преследует его, и, оглянувшись,  увидел двух орангутангов, двигавшихся вслед
за ним по деревьям.
     -- Тарзан  охотится, -- сказал  он  на языке больших обезьян,  когда те
нагнали его. -- Не шумите.
     -- Тарзан охотится, Мангани не шумят, -- уверил его один из них.
     И они втроем молча продолжили путь по деревьям тихого леса.
     На  нижних склонах  гор  Тарзану  встретились слоны,  поедающие  нежные
побеги  растений. Он заговорил с ними, и те приветственно затрубили. Они  не
испытывали  боязни  и   не  уходили.  Тарзан  решил  узнать,  насколько  они
дружелюбны,  и  спрыгнул  на  землю  рядом с огромным  африканским  самцом и
заговорил  с ним  на  языке, к которому прибегал  на  протяжении  всей своей
жизни, когда разговаривал со своим любимцем Тантором.
     На самом деле это вовсе не язык, и я не знаю, как его назвать, но с его
помощью  Тарзану   удавалось  передать  этим   животным,  с  которыми  он  с
младенчества играл в детские игры, скорее свои чувства, нежели желания.
     -- Тантор,  --  произнес  он и приложил  руку к шершавой коже огромного
зверя. Гигантский самец стал переминаться с ноги на ногу, затем обернулся  и
дотронулся   до  человека-обезьяны   хоботом  --   любознательное,  пытливое
прикосновение. А  когда  Тарзан заговорил успокаивающим тоном, прикосновение
превратилось в ласку, Тогда человек-обезьяна  подошел  к огромному животному
спереди, положил руку на его хобот и произнес:
     -- Нала!
     Хобот плавно обвился вокруг туловища Тарзана.
     -- Нала! Тантор, нала! -- повторил Тарзан, и хобот поднял его в воздух.
     --  Бьят, Тантор,  --  скомандовал Тарзан, --  танд  бьят! --  И  самец
опустил Тарзана на свою голову.
     -- Вандо! -- сказал Тарзан и почесал слона за ушами.
     Остальные слоны продолжали срывать  побеги, уже не обращая  внимания на
человека-обезьяну, а орангутанги, рассевшись  на ближайшем дереве, принялись
возмущаться, поскольку боялись Тантора.
     Теперь Тарзан решил провести эксперимент.  Он прыгнул со спины слона на
ближнее  дерево и  отошел на небольшое  расстояние  в глубь  джунглей. Затем
позвал:
     -- Йад, Тантор, йад бьят.
     По  лесу  пронесся ответный гортанный  крик самца.  Тарзан прислушался.
Раздался хруст ломаемых кустов, и вскоре перед ним замаячила  огромная  туша
Тантора.
     --  Вандо,  Тантор,  --  похвалил  он и стал удаляться  по деревьям,  к
немалому  облегчению  орангутангов, с неодобрением наблюдавших за всей  этой
сценой.
     Перед ними выросла крутая гора, и они то и дело попадали в такие места,
где  могли пройти лишь Тарзан и  его друзья --  обезьяны. Наконец они втроем
наткнулись  на  уступ,  тянувшийся к  югу. Уступ однако  уводил в сторону от
речушки, с которой  Тарзан расстался у подножия водопада, низвергавшегося на
скалы, столь  отвесные и скользкие, что преодолеть  их могла разве что  муха
или ящерица и вряд ли кто-нибудь еще.
     Они двинулись  вдоль  уступа, огибая  склон  горы, и  вышли  к большому
ровному плато, на котором  рос густой лес. Тарзан прикинул,  что здесь можно
хорошо поохотиться, и снова двинулся по деревьям.
     Вскоре  Уша-ветер  донес  до   его  ноздрей  знакомый  запах  --  запах
Хорты-кабана.  Вот оно,  мясо,  и Тарзан моментально  превратился  в  дикого
зверя, подкрадывающегося к своей добыче.
     Однако не успел он проделать и несколько шагов, как его тонкое обоняние
уловило два  других  запаха --  запах следов льва Нумы в сочетании с запахом
человека.
     Тому, что эти два запаха перемешались, могло быть два объяснения:  либо
человек  охотился  на  льва,  либо  лев  на  человека.  И  поскольку  Тарзан
определил, что это был запах  одного человека, то пришел к выводу, что охоту
вел  лев. И Тарзан поспешил  по деревьям в том направлении, откуда доносился
запах.
     XII
     Тхак Чан на льва не охотился. Это невозможно, ибо он ни разу в жизни не
видел льва и вообще не подозревал о  существовании такого зверя, как впрочем
и любой из  его предков  за всю историю их рода. Давным-давно, до  того, как
Чак Тутул Ксиу покинул Юкатан, народ Тхак Чана знавал ягуара, и память о нем
перенес через  огромный водный  простор  на этот  отдаленный  остров, где ее
увековечили в камне в храмах и на стелах, воздвигнутых повсюду. Тхак Чан был
охотником из города  Чичен  Ица,  который основал на этом острове  Чак Тутул
Ксиу, открывший его и назвавший Аксмол в честь города, где он родился.
     Тхак Чан  охотился за дикой свиньей, которая,  если рассвирепеет, может
стать столь же грозной, как и лев Нума. Пока же Тхак Чану не везло.
     Тхак Чан ступил на маленькую поляну среди леса, и тут же его испуганное
внимание  привлек  зловещий рык,  раздавшийся с другой  стороны поляны.  Там
стоял самый жуткий  зверь из  тех,  которых Тхак Чану когда-либо  доводилось
видеть. Чудовище, злобно рыча, глядело на человека.
     Огромный лев медленно вышел на поляну, и Тхак Чан повернулся и бросился
наутек.  От  раздававшихся   за  спиной  громовых   раскатов   его  едва  не
парализовало от  страха.  Тхак  Чан  мчался, спасая  собственную  жизнь,  по
знакомому лабиринту леса, а сзади прыжками его настигал голодный лев. В этой
неравной гонке у Тхак  Чана не было бы  шансов на спасение, даже  если бы он
продолжал свой бег, но когда он споткнулся  и упал, то понял, что это конец.
Он  повернулся лицом к страшному незнакомому зверю,  но не поднялся с земли,
ожидая атаки с изготовленным для броска копьем.
     Из-за поворота тропы среди деревьев появился лев. Круглые желто-зеленые
глаза  зверя  уставились на человека.  Тхак Чану  показалось, что они  горят
огнем ярости.
     Зверь оскалил огромные желтые клыки  и издал столь злобное рычание, что
у Тхак Чана  сердце ушло в пятки. Лев не стал нападать, а  просто двинулся к
своей жертве,  ибо это  был ничтожный человечишка, недостойный соперник  для
царя зверей.
     При виде приближающейся смерти Тхак Чан стал молиться чужеземным богам.
И тут, словно  в ответ на его  молитвы, произошло чудо -- с высокого  дерева
над тропой спрыгнул  обнаженный человек, гигант по сравнению с Тхак Чаном, и
упал прямо  на спину этому свирепому зверю, которого Тхак  Чан  даже не знал
как  назвать. Могучая рука обхватила  зверя  за шею, могучие  ноги  сплелись
вокруг  его  туловища. Зверь встал  на задние  лапы,  оглашая  воздух жутким
ревом,  и  попытался достать обидчика клыками и  когтями. Чудовище  прыгнуло
вверх,  извиваясь  и  выгибаясь,  затем  бросилось  на  землю   и  принялось
перекатываться с боку на бок  в отчаянной попытке  освободиться, но молчащее
существо держалось цепко и свободной рукой вновь и вновь вонзало длинный нож
в рыжевато-коричневый бок зверя, пока тот не издал  последний громовой рык и
не рухнул на землю. Зверь конвульсивно дернулся и в следующий миг затих.
     Тхак Чан наблюдал  за этой поразительной схваткой со смешанным чувством
ужаса и  надежды. Он решил, что сам  бог явился  спасти его, хотя бога этого
боялся ничуть не меньше, чем зверя.
     Когда животное испустило дух,  Тхак Чан впился  взглядом в человека или
бога, что для него пока оставалось неясным. Тот поднялся и встал одной ногой
на  тело  поверженного  зверя.  Затем  поднял лицо  к  небу и издал  долгий,
протяжный крик, столь жуткий, что Тхак Чан содрогнулся и закрыл уши руками.
     Впервые с того момента, как остров Аксмол поднялся со дна  океана,  его
горы   огласились   победным   криком  обезьяны-самца,   одолевшего   своего
противника.
     XIII
     Тхак Чану доводилось слышать о разных богах, и он попытался определить,
кто  же  это  такой.  Был  Хуиц-Хок  --  Повелитель  холмов и  долин;  Че --
Повелитель леса; были  бесчисленные земные боги; потом еще, конечно, Ицамна,
правитель неба, сын  Хунаб  Ку,  первого  бога, и  Хан Ахо,  бог  подземного
царства Ментал  -- холодного,  сырого, мрачного подземелья, где после смерти
поселяются  души  простолюдинов и тех, кто  вел неправедную  жизнь;  был еще
Эйчукан, бог  войны, которого  несли в бой  на  специальных  носилках четыре
полководца.
     Скорее всего, это Че -- Повелитель леса.  И Тхак Чан обратился  к нему,
называя  именно  так, и  вежливо поблагодарил за то,  что  тот  спас его  от
неведомого зверя.  Однако, когда  Че ответил,  оказалось, что говорит  он на
языке, которого никогда  ранее Тхак Чану  не доводилось слышать, и Тхак  Чан
подумал, что это, наверное, язык богов.
     Какое-то время Тарзан разглядывал этого странного маленького человека с
красновато-коричневым оттенком кожи, говорившего на удивительном не понятном
Тарзану языке, и затем сказал:
     --  Дако-зан, -- что на  языке великих обезьян означало "мясо", но Тхак
Чан лишь покачал головой и извинился за собственное невежество.
     Увидев,  что таким образом ничего  не добиться, Тарзан вынул из колчана
стрелу  и  принялся рисовать  наконечником  на  плотно  утрамбованной  земле
изображение Хорты, дикой свиньи.  Затем  приладил стрелу к луку и пронзил ею
рисунок зверя чуть ниже левой лопатки.
     Тхак Чан заулыбался  и возбужденно  закивал головой,  затем сделал знак
Тарзану  следовать  за  ним.  Пройдя несколько  шагов  по  тропе,  Тхак  Чан
ненароком взглянул вверх и увидел на дереве орангутангов, глядящих вниз. Это
оказалось чересчур  для  Тхак Чана с  его незатейливым  воображением. Сперва
незнакомый ужасный зверь, потом  бог, а теперь еще две омерзительные  твари.
Дрожа всем телом, Тхак Чан вскинул лук и прицелился  в обезьян. Подскочивший
к нему  Тарзан  вырвал из  его рук  оружие  и позвал  орангутангов,  которые
спустились вниз и подошли к Тарзану.
     Теперь Тхак Чан был  убежден, что это тоже боги, и  от одной мысли, что
он  общается  с  тремя  богами, Тхак Чан пришел в сильнейшее  волнение.  Ему
захотелось немедленно поспешить  назад в Чичен  Ица  и рассказать всем своим
знакомым о чудесных событиях дня, но он тут же поймал себя на мысли, что ему
никто не поверит и что жрецы могут рассердиться. Заодно он припомнил случаи,
когда людей приносили в жертву в храме и за гораздо меньшие прегрешения.
     Нужно  что-то придумать.  Тхак Чан  повел Тарзана  через  лес в поисках
дикой  свиньи, ломая голову над возникшей  проблемой. Наконец у него  созрел
великолепный план. Он приведет богов  в Чичен Ица  с тем, чтобы  люди  могли
сами убедиться, что Тхак Чан говорит правду.
     Тарзан полагал,  что  его  ведут  поохотиться  на  Хорту, дикую свинью.
Поэтому,  когда  вдруг за поворотом обнаружилось, что  джунгли  кончились, а
впереди раскинулся прекрасный  город, Тарзан удивился ничуть  не меньше, чем
Тхак Чан, уверенный, что повстречался с богами.
     Центральная часть города была выстроена  на холме, на вершине  которого
высилась  пирамида,  увенчанная,   судя  по  всему,  храмом.  Пирамида  была
сооружена  из  плит  застывшей лавы,  которые  образовывали  крутые ступени,
ведущие к  вершине. Вокруг пирамиды располагались  другие здания, скрывавшие
ее  основание  от  взгляда Тарзана,  а вокруг всей центральной  части города
тянулась стена, в которой кое-где  виднелись ворота. С внешней стороны стены
ютились ветхие тростниковые хижины, там, несомненно, жило беднейшее сословие
горожан.
     --  Чичен Ица, -- объявил  Тхак  Чан, указывая рукой и жестом приглашая
Тарзана следовать за ним.
     Человек-обезьяна   насторожился,    испытывая   природное    недоверие,
свойственное дикому зверю, которое было  у него едва ли не врожденным.  Он и
раньше не  любил город  и вообще с подозрением относился к незнакомым людям,
однако вскоре любопытство  взяло  верх над благоразумием, и он последовал за
Тхак  Чаном  в сторону города. Они миновали мужчин и  женщин, работающих  на
полях, где выращивались маис, бобы и овощи -- памятники проницательности Чак
Тутул Ксиу, который более чем  четыреста лет тому назад догадался привезти с
собой с Юкатана семена и луковицы.
     Работавшие  в  поле  мужчины  и  женщины  подняли головы,  с удивлением
разглядывая спутников Тхак Чана, но еще больше изумились,  когда Тхак Чан  с
гордостью объявил, что это Че -- Повелитель леса, и два земных бога.
     В тот же момент нервы обоих земных богов сдали, божества развернулись и
задали стрекача в сторону джунглей. Тхак Чан умоляюще призывал их вернуться,
но его увещевания оказались тщетными, и в следующий миг полусогнутые грузные
фигуры взметнулись на деревья и исчезли из виду. Наблюдавшие за происходящим
стражники, охраняющие  ворота,  к которым приближались  Тарзан и  Тхак  Чан,
оживились и засуетились. Они вызвали старшего, и тот уже  поджидал Тхак Чана
с  его спутником,  когда они подошли к воротам.  Офицер по  имени  Ксатл Дин
оказался  предводителем  отряда  воинов,  обнаруживших на берегу потерпевших
кораблекрушение.
     -- Кто ты такой, -- властно спросил он, -- и кого привел в Чичен Ица?
     -- Я Тхак Чан,  охотник, -- ответил спутник  Тарзана,  -- а  это  Че --
Повелитель  леса, который спас меня от страшного зверя,  когда тот  собрался
меня  сожрать. Те двое