ю  судьбу  он
воспринимал такой,  какая она есть, без тени  протеста, решительно и стойко.
Пока  его  тело  находилось  в  узком  пространстве,  ограниченном  четырьмя
каменными стенами,  в  мыслях  он снова  навещал любимые  места первобытного
леса, бродил  по широким степям и  жил на свободе,  окунаясь  в незабываемое
прошлое.
     Он вспомнил дни своего  детства, когда обезьяна  Кала кормила его своей
грудью, защищала от бед  и несчастий дикой жизни. Он вспомнил ее  нежность и
терпение к  недоразвитому детенышу,  которого  нужно было  длительное  время
носить на руках, испытывая  при этом  затруднения, в то время как ее подруги
стремительно передвигались  по  деревьям в  поисках пищи  или  спасались  от
могучих врагов, взлетая на верхушки деревьев.
     Таковы были его первые впечатления о жизни. Да и на  втором году он еще
не был способен быстро передвигаться по деревьям и даже по земле. Зато потом
он   развивался  очень  быстро,  намного  быстрее,  чем  избалованные   дети
цивилизованного  мира, потому  что от быстрейшего  развития хитрости  и силы
зависела его жизнь.
     С легкой  улыбкой вспоминал  он ярость  старого Тублата,  его приемного
отца, когда  Тарзан  нарочно  старался разозлить  его.  Старый  Разбитый Нос
всегда ненавидел Тарзана,  потому что  его  затянувшееся  детство не  давало
возможности  Кале  рожать  детенышей.  Тублат  доказывал  на  корявом  языке
обезьян, что Тарзан слишком  слаб  и  никогда  не  станет настолько умным  и
сильным, чтобы приносить пользу  племени. Он  хотел убить Тарзана и  пытался
склонить старого вождя  Керчака разрешить это убийство.  Когда  Тарзан  стал
достаточно  взрослым,  чтобы  разобраться  в  черных  замыслах  Тублата,  он
возненавидел его и всячески старался причинить ему боль.
     Воспоминания  о  тех   днях  теперь  вызывали  лишь   улыбку.  Но   его
воспоминания хранили  и трагедию, самую  большую трагедию  в  его  жизни  --
смерть Калы. Истинное понимание случившегося пришло к нему позднее, когда он
уже почти стал взрослым мужчиной. Кала  была с ним,  когда он больше всего в
ней нуждался, помогала  до тех пор, пока он  не стал  взрослым  и  способным
заботиться о себе сам, относиться к другим обитателям джунглей на равных. Но
он навсегда лишился защиты ее  могучих рук и клыков, у него нет такой защиты
и сегодня. Он  потерял материнскую любовь этого дикого  сердца, единственную
любовь матери.
     Его  мысли естественно  обратились  к другим лесным друзьям. Среди  них
были  большие  обезьяны, слон  Тантор, Золотой  Лев  Джад-бал-джа, маленький
Нкима. Бедный маленький Нкима!
     После Калы, занимавшей в  его голове и сердце  первое  место, его мысли
обратились к  нему.  Он  заболел как раз перед  тем,  как Тарзан  отправился
путешествовать на  север. Стоял сезон дождей,  и Тарзан не  хотел усугублять
его болезнь. Несмотря на громкие вопли, маленький Нкима так и остался один.
     Тарзан сожалел немного,  что  не взял  с собой  Джад-бал-джа.  Конечно,
Золотой  Лев иногда  обременял  компанию, особенно когда  Тарзан имел дело с
людьми, но это был верный  друг и хороший спутник, только иногда он  нарушал
тишину своим громоподобным рыком.
     Тарзан вспомнил тот  день,  когда  он поймал  маленького львенка, и как
учил суку За кормить  его  своим молоком. Что это  был за львенок! Настоящий
лев  с  самого первого дня их знакомства.  Тарзан вздохнул, вспомнив те дни,
когда он и Золотой Лев охотились и сражались вместе.
     ГЛАВА VII
     Тарзан  надеялся, когда его вели в темницу, что на  следующее  утро его
допросят и  выпустят или, по крайней мере,  больше  не  будут держать в этой
каменной мышеловке.
     Но  его не освободили  утром, как он рассчитывал, более того, задержали
еще   на  сутки,  потом  еще.  Возможно,  ему  придется  сделать  попытку  к
освобождению,  когда раб  принесет еду,  но его не  оставляла  надежда,  что
следующий день принесет ему свободу, поэтому он ждал.
     Любая неволя всегда вызывала в нем чувство сильной  досады,  но  на сей
раз она  казалась невыносимой,  потому что  вместе с  ним отбывал  наказание
Фобек.  Этот  человек  раздражал  Тарзана,  он  был  невежествен,  хвастлив,
задирист.  В   интересах  мира  человек-обезьяна  терпел  больше  от  своего
компаньона,  чем  позволил  бы  ему   в  обычных  условиях.   Но  Фобек,  со
свойственной  ему логикой,  считал,  что терпение Тарзана  вызвано  страхом.
Придя к такому заключению, он стал высокомерным и еще более невыносимым.
     Фобек провел в камере больше  времени,  чем Тарзан,  и  осознание этого
легко приводило  его в  ярость. Иногда он  часами сидел молча, уставившись в
пол, или начинал  что-то  бессвязно бормотать, переходя к длительным желчным
разговорам, затем он обращал свою злобу на Тарзана. То, что Тарзан молчаливо
сносил такие провокации, увеличивало его злобу, но предотвращало драку между
ними  --  ведь для ссоры  нужны  двое,  а Тарзан  предпочитал не  ссориться,
правда, только пока.
     -- Представляю, какое развлечение  получит от тебя Немона, --  прорычал
Фобек  после  того, как ни  одна  из  его  многочисленных тирад не  получила
ответа.
     -- Даже если так, -- отвечал Тарзан, -- все же  ты  доставишь ей больше
удовольствия, чем я.
     --  Уж я-то постараюсь! -- воскликнул Фобек.  -- Если это будет борьба,
то  она  никогда  в  своей жизни  не  видела  такого  сражения,  кто  бы  ни
противостоял Фобеку -- человек или зверь. А может  быть, это  будешь ты? Ба!
Тогда ей придется поставить против тебя подростка, если  она захочет увидеть
хоть какой-то  поединок. Ты же  трус,  у тебя в  жилах  течет вода. Если она
проявит  мудрость, она просто бросит тебя в жерло Ксаратора. Клянусь хвостом
божества!  Как бы мне хотелось  увидеть тебя  там! Ставлю на кон мою  лучшую
кольчугу, что они услышат твои вопли в Атне.
     Человек-обезьяна молча стоял, глядя на маленький прямоугольник голубого
неба,  который  был виден  через  небольшое зарешеченное  окно  в  двери. Он
продолжал хранить молчание  и после того, как Фобек прекратил свои насмешки,
совершенно игнорируя его, как будто он вообще не сказал ни одного слова, как
будто он даже не существовал. Фобек впал в  бешенство. Он поднялся  со своей
лавки.
     -- Трус! --  заорал он. -- Почему ты мне не отвечаешь? Клянусь  желтыми
клыками Тооса! Я вобью  в  тебя  хорошие  манеры,  чтобы ты  отвечал,  когда
говорят лучше, чем ты.
     И он сделал шаг в направлении человека-обезьяны.
     Тарзан медленно  повернулся  к разъяренному мужчине и  посмотрел ему  в
глаза. Тарзан  ждал. Он не промолвил ни слова,  но  вся его фигура, его поза
были столь красноречивы, что Фобек поневоле остановился.
     Что могло затем произойти в камере, трудно сказать, но тут дверь широко
распахнулась, и прямо перед ними оказались четверо воинов.
     -- Пошли с нами, -- сказал один  из них. -- Оба! Фобек мрачно, а Тарзан
с достоинством  прошли в сопровождении воинов через  двор  и, минуя  длинный
коридор, очутились  в большом  помещении.  Здесь  за  столом  сидело  семеро
воинов, сплошь покрытых  украшениями из золота и слоновой  кости. Среди этой
семерки  Тарзан  увидел  двоих,  кто допрашивал  его в  ту  роковую ночь, --
старого Томоса и молодого Джемнона.
     -- Это благородные вельможи, -- прошептал Фобек  Тарзану. -- Вон тот, в
центре, старый  Томос,  советник королевы. Ему  очень  хочется  жениться  на
королеве, но я-то думаю, что он слишком стар для нее. А тот, что  справа  от
него, Эрот. Он  был когда-то, подобно  мне, простым воином, но он понравился
Немоне  и теперь ходит в королевских фаворитах.  Она не хочет выходить замуж
за него, ведь у него не благородное происхождение. А  молодой человек, слева
от Томоса, Джемнон. Он из старинного известного рода. Воины, которые служили
с ним, говорят, что это очень благородный человек.
     Двое пленников  и их  стража  остановились  в  дверном  проеме,  ожидая
разрешения  войти.  Тарзан  с  присущей  ему  любознательностью  внимательно
рассматривал комнату. В зале было три двери: через одну из них ввели Тарзана
и Фобека,  другая находилась как раз  напротив окон, а  третья  --  в другом
конце зала. Двери были великолепно украшены и отполированы, некоторые панели
покрыты мозаикой из золота и слоновой кости.
     Пол  помещения  был  выложен  камнем  и  состоял  из  множества  частей
различной  формы  и  величины,  но  так  аккуратно  подогнанных,  что  места
соединения были едва различимы.  На полу лежало  несколько небольших ковров,
сделанных то ли из  шкур львов, то ли из жесткой и грубой шерсти. Ковры были
очень просты по форме  и  окрашены  всего в  несколько цветов.  Словом,  они
напоминали работу  примитивных мастеров  из племени навахо,  проживающего  в
юго-западной Америке.
     На стенах висели картины, изображавшие боевые сцены, в  которых, наряду
с воинами,  принимали участие  львы и  слоны. Но  почему-то  сражения всегда
проигрывали  воины со  слонами,  а  те,  на стороне которых  сражались львы,
побеждали и коллекционировали головы своих павших врагов. Над этими стенными
росписями  были помещены в ряд человеческие головы. То же самое Тарзан видел
в караульном помещении, куда привели его  воины в ту ночь, когда он появился
в Катне. Головы немного отличались от тех  лучшей выделкой и  оправой. Как и
там, человеческих голов было много, и они грозно улыбались своим врагам.
     Но вот осмотр помещения был прерван голосом Томоса.
     -- Подведи пленников ближе, -- приказал он  младшему офицеру, одному из
четырех воинов, сопровождавших их.
     Когда мужчины остановились с  противоположной стороны стола, за которым
сидели вельможи, Томос указал пальцем на Фобека.
     -- Что это за человек? -- спросил он.
     -- Его зовут Фобек, -- ответил младший офицер.
     -- В чем он обвиняется?
     -- Он оскорбил Тооса.
     -- Кто его обвиняет?
     -- Верховный жрец.
     -- Это получилось случайно, -- поспешил  объяснить Фобек. -- Я не хотел
оскорблять его.
     -- Молчать!  -- загремел Томос. Затем он указал на Тарзана.  -- А этот?
-- спросил он. -- Кто это такой?
     --  Этот человек  называет  себя  Тарзаном,  --  объяснил  Джемнон.  --
Помните, мы с вами допрашивали  его той  ночью,  когда  он был  взят в  плен
нашими воинами.
     --  Да,  да,  -- сказал  Томос.  --  Я помню. Он  был вооружен каким-то
диковинным оружием.
     -- Не  тот ли это человек,  о котором вы  рассказывали мне?  -- спросил
Эрот. -- Кажется, он пришел из Атны, чтобы убить нашу королеву?
     -- Да, это он, -- ответил Томос, -- он пришел ночью во время последнего
урагана,  и ему  удалось  проникнуть  во  дворец,  но воины  заметили  его и
арестовали.
     -- Он совсем не похож на жителя Атны, -- заметил Эрот.
     -- Я не из Атны, -- сказал Тарзан.
     -- Молчать! -- скомандовал Томос.
     -- Но почему я должен молчать?  -- возразил Тарзан. -- Здесь ведь никто
не замолвит за меня  ни  единого слова, поэтому я  вынужден говорить о  себе
сам. Я  не  враг  вашим  людям,  и  мой  народ  не воюет с вашим.  Я  требую
освобождения!
     -- Он требует свободы,  -- ухмыльнулся Эрот и громко захохотал.  -- Раб
требует свободы!
     Томос приподнялся со своего места, его  лицо стало  багровым от ярости.
Он стукнул кулаком по столу и, указывая пальцем на Тарзана, заорал:
     -- Говори тогда, когда  тебе разрешено, раб, а  когда  Томос,  советник
королевы, приказывает тебе молчать -- молчи!
     -- Я говорю тогда, -- сказал Тарзан, -- когда хочу говорить.
     -- У нас есть способ  заставить дерзких рабов  замолчать  навсегда,  --
произнес насмешливо Эрот.
     --  Совершенно ясно, что этот  человек  пришел  из  далекой страны,  --
вмешался Джемнон.  --  Поэтому нет ничего  удивительного в  том,  что  он не
понимает  наших  традиций и не отличает великих среди  нас.  Так давайте  же
послушаем его. Если  он не  житель  Атны  и не враг нам,  почему  мы  должны
бросать его в тюрьму или наказывать?
     -- Он ночью перебрался  через  дворцовые  стены, --  возразил Томос. --
Ясно,  что сюда  он пришел  с  единственной целью  -- убить  нашу  королеву.
Поэтому он должен умереть,  но способ предания смерти этого  человека должен
доставить удовольствие Немоне, нашей несравненной королеве.
     -- Он ведь говорил нам, что  река принесла его  к  Катне, --  настаивал
Джемнон. --  Та ночь была  очень  темной, поэтому он не знал, где находится,
когда выбрался на берег. А во дворце он оказался совершенно случайно.
     --  Прекрасный  рассказ,  но  он  очень   мало  похож   на  правду,  --
сопротивлялся Эрот.
     --  Почему же  не похож  на правду? -- горячо возразил  Джемнон.  --  Я
думаю,  это  чистая правда. Мы ведь знаем,  что ни один человек  не способен
переплыть эту реку во время  урагана. Кроме всего  прочего, Тарзан никак  не
мог достичь того места, где он выбрался  на  берег и взобрался на  стену, не
переплыв  реку или  не пройдя по золотому мосту. Мы знаем,  что той ночью по
мосту никто  не  проходил,  потому что он  надежно охраняется.  А раз  он не
проходил по мосту и не переплыл реку, значит, он оказался в том месте только
по одной причине -- его принес поток с верховий реки.  Я верю ему и надеюсь,
что  мы обойдемся  с  ним  как с почетным воином  из далекой страны, пока не
найдем лучших доказательств, чтобы поверить ему окончательно.
     -- Меня не будет  среди  тех,  кто защищает человека, пришедшего  убить
нашу королеву, -- заявил Эрот.
     -- Довольно  споров! -- грубо  отрезал  Томос. --  Человек  должен быть
осужден и убит, как захочет того Немона.
     Как только он закончил говорить, дверь в одном конце зала  распахнулась
и в помещение  вошел  знатный  придворный, разодетый  в  сверкающие  золотом
одежды. Остановившись сразу за  порогом,  он  повернулся лицом к благородным
судьям.
     -- Ее величество королева! -- громко провозгласил он  и отступил на шаг
в сторону.
     Все находящиеся в  комнате повернулись к двери, а благородные встали со
своих  кресел  и  преклонили колени,  подобострастно вглядываясь  в  дверной
проем,  где  должна  была  появиться королева.  Воины,  находившиеся  здесь,
включая тех, кто  охранял Тарзана и Фобека, сделали то же самое. Фобек также
последовал  их  примеру.  Все  в  зале  стали   на  колени,  за  исключением
царедворца, провозгласившего приход королевы, и Тарзана из племени обезьян.
     --  На  колени,  шакал! -- прошипел  один  из охранников,  и  в  то  же
мгновение в проеме двери появилась женщина.
     В царственном величии стояла  королева,  лениво окидывая  взглядом зал,
затем взор ее остановился на фигуре человека-обезьяны,  и на  миг  ее  глаза
встретились с глазами Тарзана. С выражением легкой озабоченности на лице она
вошла в комнату, а затем подошла к преклонившим колени мужчинам.
     За  нею  следовало  полдюжины пышно  облаченных  придворных, сверкающих
золотыми  и  костяными  украшениями,  но  в этой группе Тарзан видел  только
величественную фигуру королевы. Одета  она была скромнее, чем ее придворные,
однако это прекрасное тело, красоту которого одежда скорее подчеркивала, чем
скрывала,  не  нуждалось в  украшениях, кроме  тех,  которыми  природа щедро
одарила его. Немона была еще прекраснее, чем описал ее невежественный Фобек.
     Узкая  диадема,  оправленная крупными  красными  камнями,  прижимала  к
голове блестящие черные волосы. С обеих сторон, закрывая уши, к диадеме были
прикреплены два больших золотых диска. Передняя часть диадемы  соединялась с
тыльной великолепной золотой цепочкой, с помощью  которой на темени королевы
поддерживался  большой  красный рубин. Шею молодой женщины украшала  простая
золотая  цепь с  брошью  и великолепным кулоном из слоновой кости.  Ее плечи
обвивали  такие же  золотые  цепочки,  поддерживающие треугольные украшения,
также  сделанные из слоновой кости. Широкая  лента золотой сети поддерживала
грудь королевы.  Лента была  украшена горизонтальными  цепочками с  красными
рубинами, а с ее верхней части  свисало пять узких треугольников из слоновой
кости -- один большой в  центре  и  по два маленьких с обеих сторон. Бедра у
королевы  закрывал  широкий  пояс из золотой сетки.  К  нему был  прикреплен
другой  треугольник из слоновой кости, тонкая верхушка которого доходила  до
ног. Короткая юбочка выше колен (из шерсти черной обезьяны) довершала наряд.
     Запястья  красавицы были  обвешаны бесчисленными браслетами из золота и
слоновой кости, лодыжки украшены вертикальными  полосками из слоновой кости,
скрепленными  кожаными  ремешками.  По  форме  они напоминали  те, что носил
Валтор  и  воины  Катны. На ногах  сверкали изящные сандалии,  и, когда  она
бесшумно  двигалась  в  них по отшлифованному  каменному  полу,  ее движения
представлялись  Тарзану  странной  смесью соблазнительной томности  с хищной
грацией и дикой настороженностью тигрицы.
     То, что она была прекрасна и соответствовала самым высоким  требованиям
женской  красоты в любой стране и в любое время,  становилось очевидным  для
хозяина джунглей по мере того, как она приближалась  к нему. Ее красота была
столь  совершенна,  что  он  поневоле  задавался вопросом: является  ли  она
воплощением ангельской доброты или, напротив, изощренной дьявольской силы.
     Медленно пройдя  через весь зал, она задержала свой  взгляд на Тарзане,
но человек-обезьяна не чувствовал робости под этим  царственным взором.  Его
глаза не выражали ни упрямства, ни дерзости, -- возможно, в них не было даже
интереса,  лишь осторожная, ни  к чему не  обязывающая  оценка дикого зверя,
наблюдавшего за живым существом, которого он не боится, но и не желает с ним
связываться.
     Лукавое выражение не сходило с лица Немоны и тогда, когда она подошла к
краю   стола,   где  стояли  коленопреклоненные  вельможи.  В  нем  не  было
раздражения,  скорее  оно выражало легкий интерес, потому  что Немону всегда
интересовали и развлекали необычные вещи, которые очень редко случались в ее
монотонной  жизни.  Безусловно,  весьма  странным  для нее  казался человек,
который не показывал должного почтения перед ее королевской особой.
     Она остановилась и взглянула на благородных дворян, стоящих на коленях.
     --   Встаньте!  --  скомандовала  она,  и  в  этом  единственном  слове
прозвучали все великолепные оттенки  ее богатого грудного голоса, вызвавшего
какое-то странное щемящее чувство в груди у человека-обезьяны.
     --  Что  это  за человек,  который не стал на колени перед  Немоной? --
спросила  она  повелительным  тоном,  снова  обратив свой лучистый  взор  на
загорелую атлетическую фигуру, безмолвно стоящую перед ней.
     Поскольку Тарзан  оказался  позади благородных, когда  они  повернулись
лицом  к  Немоне  и  бросились на  колени, только  два  его  охранника  были
свидетелями  такого  вопиющего  неповиновения, но теперь,  когда  напыщенные
вельможи встали и огляделись вокруг,  они мгновенно потеряли самообладание и
их  сердца  наполнились ужасом  и яростью: они увидели,  что упрямый пленник
ведет себя вызывающе по отношению к королеве.
     Томос побагровел от ярости. Задыхаясь от гнева, он прошептал:
     -- Это невежественный и нахальный дикарь, моя королева, но поскольку он
должен умереть, то не принимайте во внимание его выходки.
     --  Почему он  должен  умереть? --  спросила Немона. -- И как он должен
умереть?
     -- Он  должен  умереть потому, что пришел сюда с  единственной целью --
совершить убийство вашего величества, -- объяснил Томос.  --  Но  способ его
умерщвления,  конечно, находится в  руках нашей  неподражаемой королевы,  --
прибавил он.
     Темные  глаза Немоны, прикрытые длинными ресницами, еще  раз оценивающе
скользнули   по   геркулесовской  фигуре  человека-обезьяны,  затем  надолго
задержались  на  его  загорелой коже  и могучей  мускулатуре и обратились  к
прекрасному мужественному лицу. Наконец, их взгляды встретились.
     -- Почему ты не стал на колени? -- спросила Немона