вы теперь, как это далеко?
     Тарзан задумался.
     -- Живут ли белые люди в Африке? -- спросил он.
     -- Живут.
     -- Где живут самые близкие?
     Д'Арно указал на карте точку к северу от них.
     -- Так близко? -- с удивлением спросил Тарзан.
     -- Да, -- ответил д'Арно,-- но это совсем не близко.
     -- А у них есть большие суда для переезда через океан?
     -- Есть.
     -- Мы  пойдем туда завтра, -- заявил Тарзан. Д'Арно улыбнулся и покачал
головой.
     -- Это слишком далеко! Мы умрем много раньше, чем доберемся туда.
     -- Вы хотите остаться здесь навсегда? -- спросил Тарзан.
     -- О, нет, -- ответил д'Арно.
     -- Ну, тогда мы завтра двинемся с  места. Здесь мне больше не нравится.
Я готов скорее умереть, чем оставаться здесь.
     -- Хорошо, -- ответил д'Арно, пожав плечами. -- Не знаю, друг мой, но и
я тоже скажу, что предпочел бы умереть, чем жить здесь. Если вы уйдете, и  я
уйду с вами.
     -- Значит, решено, -- сказал Тарзан. -- Завтра я отправлюсь в Америку.
     -- Как же вы поедете в Америку без денег? -- спросил д'Арно.
     -- Что такое деньги? -- удивился  Тарзан. Потребовалось немало времени,
чтобы он хоть смутно понял.
     -- Как люди добывают деньги? -- спросил он, наконец.
     -- Они их зарабатывают.
     -- Отлично. Я заработаю.
     --  Нет,  друг мой,  --  возразил д'Арно.  -- О  деньгах  вы не  должны
беспокоиться и вам  не  нужно будет зарабатывать.  У меня их  достаточно для
двух,  достаточно  для двадцати, -- гораздо больше  денег у  меня,  чем  это
полезно для одного  человека. И вы будете иметь все, что  пожелаете, если мы
когда-нибудь доберемся до цивилизации.
     Итак, на следующее  утро они двинулись в путь вдоль  берега. Каждый нес
ружье  и  патроны,  а  также  постель   и  немного   провизии   и   кухонных
принадлежностей.
     Последние  показались  Тарзану  совершенно  бесполезным бременем, и  он
выбросил свои.
     --  Но вы должны  научиться есть вареную пищу, мой друг, --  усовещевал
его д'Арно. -- Ни один цивилизованный человек не ест мясо сырым!
     -- Хватит у  меня времени научиться,  когда я  доберусь до цивилизации.
Мне эти вещи не нравятся; они только портят вкус хорошего мяса.
     Целый  месяц шли  они к северу,  иногда находя себе  пищу в изобилии, а
иногда голодая по нескольку дней.
     Они не встречали и признаков туземцев, а дикие  звери их не беспокоили.
В общем их путешествие было необыкновенно удачно.
     Тарзан   закидывал   товарища   вопросами   и   его   познания   быстро
увеличивались. Д'Арно учил его тонкостям цивилизации, даже употреблению ножа
и вилки. Но иногда Тарзан с отвращением бросал их,  и схватив пищу сильными,
загорелыми руками, рвал ее коренными зубами, как дикий зверь.
     Тогда д'Арно сердился и говорил:
     -- Вы не должны есть, как скот, Тарзан, когда я так стараюсь сделать из
вас джентльмена. Mon Dieu! Джентльмены не делают этого -- это просто ужасно!
     Тарзан улыбался смущенно и снова брался за вилку и нож, но в душе он их
ненавидел.
     По дороге он рассказал д'Арно  о  большом сундуке,  о том, как  матросы
зарыли его, и о том,  как он  его отрыл, перенес на  сборное место обезьян и
там зарыл снова.
     Должно быть это сундук с кладом профессора Портера,-- сообразил д'Арно.
-- Это очень, очень не хорошо, но, конечно, вы не знали!
     Тарзан тут только вспомнил  и понял письмо,  написанное Джэн Портер  ее
приятельнице,  украденное им  у  нее  в  первый  же  день,  когда  пришельцы
устроились в его  хижине.  Теперь он знал,  что это  было в сундуке и что он
значил для Джэн Портер!
     -- Завтра мы вернемся назад  за сундуком,  --  объявил он,  обращаясь к
д'Арно.
     -- Назад? --  воскликнул д'Арно. -- Но  дорогой мой, мы теперь уже  три
недели  в пути;  нам  придется  употребить  еще  три  недели  для  обратного
путешествия  за  кладом.  И затем, при огромном весе сундука, нести  который
потребовались четыре матроса, месяцы пройдут раньше, чем  мы опять дойдем до
этого места.
     -- Но это  нужно,  друг  мой,  -- настаивал Тарзан.  --  Идите дальше к
цивилизации, а я вернусь за кладом. Один я смогу идти куда скорее.
     -- У меня есть план получше, Тарзан! -- воскликнул д'Арно. -- Мы вместе
дойдем до ближайшего  поселения. Там мы  наймем  гребное судно и вернемся за
сокровищем морем вдоль  берега, таким  образом  доставка  его будет  гораздо
легче.  Это  и быстрее и  безопаснее и не  заставит нас разлучаться.  Что вы
думаете о моем плане, Тарзан?
     -- Идет! -- сказал Тарзан. -- Сокровище окажется на месте, когда бы  мы
ни  явились за ним; и хотя я мог бы сходить  туда теперь и нагнать вас через
месяц или два, но буду более спокоен за  вас, зная, что вы не один в дороге.
Когда  я  вижу,  до чего  вы  беспомощны  д'Арно,  я  часто  удивляюсь,  как
человеческий род мог избежать уничтожения за все те века,  о которых вы  мне
говорили. Одна Сабор могла бы истребить тысячи таких, как вы.
     Д'Арно засмеялся:
     -- Вы будете более  высокого мнения  о  своем роде,  когда увидите  его
армии и флоты, огромные города и могучие  механические приспособления. Тогда
вы поймете, что  ум, а не мускулы, ставит человеческое существо выше могучих
зверей ваших джунглей. Одинокий и  безоружный человек, конечно, не  равен по
силе крупному зверю; но если десять  человек соберутся, они соединят свой ум
и свои  мускулы против диких  врагов,  в  то время  как  звери,  неспособные
рассуждать, никогда  не задумаются о союзе против людей. Если бы было иначе,
Тарзан, сколько прожили бы вы в диком лесу?
     -- Вы правы,  д'Арно, -- ответил Тарзан. --  Если  бы  Керчак пришел на
помощь Тублату  в  ночь Дум-Дума,  мне  был  бы конец. Но  Керчак  не  сумел
воспользоваться таким подходящим для него случаем! Даже Кала, моя  мать,  не
могла  строить планов вперед. Она просто ела, сколько ей было нужно и  когда
она хотела  есть.  Даже  находя пищу в  изобилии в такие времена,  когда  мы
голодали,  она никогда не  собирала  запасов.  Помню,  она  считала  большой
глупостью с моей стороны обременять себя излишней пищей во  время переходов,
хотя бывала  очень рада есть вместе со мной, когда случайно на пути у нас не
встречалось продовольствия.
     -- Значит, вы знали вашу мать, Тарзан? -- спросил с удивлением д'Арно.
     --  Знал. Она была  большая,  красивая  обезьяна, больше меня  ростом и
весила вдвое по сравнению со мной.
     -- А ваш отец? -- спросил д'Арно.
     --  Его  я  не  знал.  Кала  говорила,  что  он  был  белая обезьяна  и
безволосый, как я. Теперь знаю, что должно быть он был белым человеком.
     Д'Арно долго и пристально рассматривал своего спутника.
     --  Тарзан, --  сказал  он наконец, --  невозможно, чтобы обезьяна Кала
была  вашей  матерью.  Если  бы  это  было  так,  вы  унаследовали  бы  хоть
какие-нибудь особенности  обезьян. А у вас их совсем нет. Вы -- чистокровный
человек и, вероятно, сын высококультурных  родителей. Неужели у вас нет хотя
бы слабых указаний на ваше прошлое?
     -- Нет никаких, -- ответил Тарзан.
     -- Никаких записок в хижине,  которые могли  бы пролить какой-либо свет
на жизнь ее прежних обитателей?
     --  Я  прочел  все, что  было в  хижине, за  исключением одной  книжки,
которая, как  я  знаю теперь, была написана не по-английски, а  на  каком-то
другом языке. Может быть, вы сумеете прочесть ее.
     Тарзан вытащил со дна своего колчана маленькую черную книжку и подал ее
своему спутнику.
     Д'Арно взглянул на заглавный лист.
     -- Это дневник Джона Клейтона, лорда Грейстока,  английского дворянина,
и  он  написан  по-французски,  --  сказал  он,  и  тут же  принялся  читать
написанный свыше двадцати  лет  тому назад дневник,  в котором  передавались
подробности  истории,  уже нам  известной -- истории  приключений, лишений и
горестей  Джона  Клейтона и  его  жены  Элис со дня  их  отъезда из  Англии.
Оканчивался  дневник за  час  до  того,  как  Клейтон  был  сражен  насмерть
Керчаком.
     Д'Арно читал громко.  По временам его голос срывался и он  был вынужден
остановиться. Какая страшная безнадежность сквозила между строками!
     По  временам он  взглядывал  на  Тарзана. Но обезьяна-человек  сидел на
корточках неподвижный, как каменный идол.
     Только когда началось  упоминание  о малютке, тон  дневника изменился и
исчезла  нота  отчаяния, вкравшаяся в  дневник  после  первых  двух  месяцев
пребывания на  берегу. Теперь тон дневника был окрашен каким-то  подавляющим
счастьем, производимым еще более грустное впечатление, чем все остальное.
     В одной из записей звучал почти бодрый дух:
     Сегодня  моему мальчику исполнилось шесть месяцев. Он сидит на  коленях
Элис  у  стола,  за  которым я  пишу;  это счастливый, здоровый,  прекрасный
ребенок.
     Так или иначе, даже против всякой правдоподобности, мне представляется,
что я вижу его взрослым, занявшим в свете положение отца, и этот второй Джон
Клейтон покрывает новою славой род Грейстоков.
     И вот, как будто для  того,  чтобы придать моему пророчеству вес  своей
подписью, он  схватил мое перо  в пухленький кулачок и  поставил на странице
печать своих крошечных пальчиков, перепачканных в чернилах.
     И тут же,  на поле страницы, были  видны слабые и наполовину замазанные
оттиски четырех крошечных пальчиков и внешняя часть большого пальца.
     Когда  д'Арно кончил  читать,  оба  человека  просидели несколько минут
молча.
     --  Скажите, Тарзан, о чем вы думаете? -- спросил д'Арно. --  Разве эта
маленькая  книжечка  не  раскрыла перед вами тайну вашего  происхождения? Да
ведь вы же лорд Грейсток!
     Голова Тарзана поникла.
     --  В книжке  все  время говорят  об одном ребенке,  -- ответил он.  --
Маленький скелетик его лежал в колыбели, где он умер, плача о пище. Он лежал
там с  первого дня, как  я вошел в хижину, и  до того дня,  когда экспедиция
профессора Портера похоронила  его  рядом  с  его отцом  и матерью, у  стены
хижины.  Это-то  и  был  ребенок,  упоминаемый  в книжечке,  и  тайна  моего
происхождения еще темнее, чем  была прежде, потому что последнее время я сам
много думал  о возможности, что эта  хижина была  местом моего  рождения.  Я
думаю, что Кала говорила правду, -- грустно заключил Тарзан.
     Д'Арно  покачал головой.  Он  не был  убежден, и в  уме его  зародилось
решение  доказать  правильность своей  теории,  потому  что  он нашел  ключ,
который мог открыть тайну.
     Неделю спустя путники неожиданно вышли из леса на поляну.
     В  глубине высилось  несколько  зданий,  обнесенных крепким частоколом.
Между ними  и  оградой  расстилалось  возделанное поле, на котором  работало
множество негров.
     Оба  остановились  на  опушке джунглей.  Тарзан  уже готов был спустить
отравленную стрелу со своего лука, но д'Арно ухватил его за руку.
     -- Что вы делаете, Тарзан? -- крикнул он.
     -- Они будут пытаться  убить нас, если увидят,  -- ответил Тарзан. -- Я
предпочитаю быть сам убийцей.
     -- Но, может быть, они нам друзья, -- возразил д'Арно.
     -- Это черные  люди, -- было единственным ответом  Тарзана. И  он снова
натянул тетиву.
     -- Вы не должны этого делать, Тарзан! -- крикнул д'Арно-- Белые люди не
убивают зря. Mon Шеи, сколько вам  еще осталось учиться! Я жалею того буяна,
который  рассердит вас,  мой дикий друг, когда я привезу вас в Париж. У меня
будет дела полон рот, чтобы уберечь вас от гильотины.
     Тарзан улыбнулся и опустил лук.
     -- Я не понимаю,  почему  я  должен  убивать чернокожих в джунглях и не
могу  убивать их  здесь? Ну, а если лев Нума  прыгнул бы  здесь на  нас,  я,
видно,  должен был бы сказать ему: "С добрым утром, мосье Нума, как поживает
мадам Нума?"
     --  Подождите, пока  чернокожие на нас бросятся, -- возразил д'Арно, --
тогда стреляйте. Но пока  люди не докажут, что они ваши враги -- не  следует
предполагать этого.
     -- Пойдемте,  --  сказал Тарзан, пойдемте  и представимся им, чтобы они
сами убили нас! -- И он прямо пошел поперек  поля,  высоко подняв голову,  и
тропическое солнце обливало своими лучами его гладкую, смуглую кожу.
     Позади  него шел д'Арно, одетый в платье,  брошенное Клейтоном в хижине
после  того, как французские офицеры с крейсера снабдили его более приличной
одеждой.
     Но  вот, один из чернокожих поднял глаза, увидел Тарзана, вернулся и  с
криком бросился к частоколу.
     В один  миг  воздух наполнился криками ужаса убегавших  работников,  но
прежде, чем они добежали до палисада,  белый человек появился из-за ограды с
ружьем в руках, желая узнать причину волнения.
     То, что он увидел перед собой, заставило его  взять ружье на  прицел, и
Тарзан, из племени обезьян, вторично попробовал бы свинца, если бы д'Арно не
крикнул громко человеку с наведенным ружьем:
     -- Не стреляйте! Мы друзья!
     -- Ни с места, в таком случае! -- послышался ответ.
     -- Стойте, Тарзан! -- крикнул д'Арно. -- Они думают, что мы враги.
     Тарзан приостановился, а затем он  и д'Арно стали медленно подходить  к
белому  человеку  у   ворот...  Последний  рассматривал  их  с   изумлением,
граничащим с растерянностью.
     -- Что вы за люди? -- спросил он по-французски.
     -- Белые люди, -- ответил д'Арно. -- Мы долго скитались по джунглям.
     Тогда человек опустил ружье и подошел к ним с протянутой рукой.
     -- Я отец Константин из здешней французской миссии, -- сказал он, --  и
рад приветствовать вас.
     -- Вот это  мосье Тарзан, отец Константин, -- ответил д'Ар-но, указывая
на  обезьну-человека;  и  когда  священник  протянул  руку  Тарзану,  д'Арно
добавил: -- А я, -- Поль д'Арно, из французского флота.
     Отец Константин пожал руку,  которую Тарзан протянул  ему в  подражание
его  жесту,  и  окинул  быстрым и  проницательным  взором  его  великолепное
сложение и прекрасное лицо.
     Тарзан, обезьяний приемыш, пришел на первый передовой пост цивилизации.
     Они   пробыли  здесь   с  неделю,   и  обезьяна-человек,  до  крайности
наблюдательный, многому  научился  из обычаев людей.  А  в это время  черные
женщины шили для  него и для  д'Арно  белые  парусиновые  костюмы, чтобы они
могли продолжать свое путешествие в более пристойном виде.
     XXVI
     НА ВЫСОТЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ
     Месяц  спустя  они добрались до  маленькой  группы  строений  на  устье
широкой реки. Глазам Тарзана представилось большое количество судов, и снова
присутствие множества людей исполнило его робостью дикого лесного существа.
     Мало-помалу  он  привык   к   непонятным  шумам   и  странным   обычаям
цивилизованного  поселка, и никто  не мог  бы  подумать,  что  этот красивый
француз  в безупречном  белом  костюме,  смеявшийся  и  болтающий  с  самыми
веселыми из  них, еще два  месяца тому  назад  мчался  нагишом через  листву
первобытных  деревьев,  нападая  на  неосмотрительную  жертву и  пожирая  ее
сырьем!
     С  ножом  и вилкой,  которые  он так  презрительно  отбросил месяц тому
назад, Тарзан обращался теперь столь же изысканно, как и сам д'Арно.
     Он был необычайно способным учеником, и молодой  француз упорно работал
над  быстрым  превращением   Тарзана,  приемыша   обезьян,   в  совершенного
джентльмена в отношении манер и речи.
     --  Бог создал  вас джентльменом в душе, мой друг, -- сказал д'Арно, --
но нужно, чтобы это проявилось и во внешности вашей.
     Как  только  они  добрались  до  маленького  порта, д'Арно известил  по
телеграфу свое правительство о том, что он невредим, и просил о трехмесячном
отпуске, который и был ему дан.
     Он протелеграфировал также и своим банкирам о высылке  денег.  Но обоих
друзей   сердило  вынужденное  бездействие   в  продолжение  целого  месяца,
происходившее от  невозможности  раньше зафрахтовать  судно для  возвращения
Тарзана за кладом.
     Во  время их  пребывания в  прибрежном  городе, личность  мосье Тарзана
сделалась   предметом   удивления   и  белых   и   черных  из-за  нескольких
происшествий, казавшихся ему самому вздорными пустяками.
     Однажды огромный негр, допившийся до белой горячки, терроризировал весь
город,  пока  не забрел на  свое горе на  веранду  гостиницы, где,  небрежно
облокотившись, сидел черноволосый французский гигант.
     Негр поднялся, размахивая ножом, по  широким  ступеням и  набросился на
компанию  из  четырех  мужчин,   которые,  сидя  за  столиком,  прихлебывали
неизбежный абсент.
     Все четверо убежали со  всех ног с  испуганными  криками, и  тогда негр
заметил  Тарзана. Он с  ревом набросился на обезьяну-человека,  и сотни глаз
устремились на Тарзана,  чтобы быть свидетелями, как гигантский негр зарежет
бедного француза.
     Тарзан  встретил  нападение  с   вызывающей  улыбкой,  которою  радость
сражения всегда украшала его уста.
     Когда негр  на  него  бросился, стальные мускулы схватили черную  кисть
руки с занесенным ножом.  Одно  быстрое усилие  -- и рука  осталась висеть с
переломленными костями.
     От боли и  изумления  чернокожий  мгновенно  отрезвел,  и когда  Тарзан
спокойно опустился в  свое  кресло, негр с пронзительным воплем  кинулся  со
всех ног к своему родному поселку.
     В  другой раз Тарзан и д'Арно сидели за  обедом с  несколькими  другими
белыми. Речь зашла о львах и об охоте за львами.
     Мнения разделились насчет храбрости царя зверей;  некоторые утверждали,
что лев  --  отъявленный трус, но  все соглашались, что  когда  ночью  около
лагеря  раздается  рев  монарха   джунглей,   то   они   испытывают  чувство
безопасности, только хватаясь за скорострельные ружья.
     Д'Арно  и  Тарзан  заранее   условились,  что  прошлое  Тарзана  должно
сохраняться в  тайне, и кроме французского офицера  никто не знал  о близком
знакомстве Тарзана с лесными зверями.
     -- Мосье  Тарзан еще  не  высказал своего мнения, -- промолвил один  из
собеседников. -- Человек с такими данными, как у него, и который провел, как
я  слышал,  некоторое время в  Африке, непременно должен был  так или  иначе
столкнуться со львами, не так ли?
     -- Да, --  сухо ответил Тарзан. -- Столкнулся настолько,  чтобы  знать,
что каждый из вас прав в своих суждениях о львах, которые вам повстречались;
но  с таким же успехом  можно судить и о  чернокожих по тому негру,  который
взбесился здесь  на  прошлой неделе,  или решить  сплеча, что  все  белые --
трусы,   встретив   одного  трусливого   европейца.  Среди   низших   пород,
джентльмены, столько  же  индивидуальностей,  сколько  и  среди  нас  самих.
Сегодня вы  можете  натолкнуться  на льва с более чем робким  нравом, --  он
убежит  от  вас.  Завтра  вы  нарветесь  на   его  дядю,  или  даже  на  его
братца-близнеца, и друзья ваши  будут удивляться, почему вы не возвращаетесь
из джунглей. Лично же я всегда заранее предполагаю, что лев свиреп, и всегда
держусь настороже.
     --  Охота  представляла  бы  немного удовольствия,  -- возразил  первый
говоривший, -- если бы охотник боялся дичи, за которой охотился!
     Д'Арно улыбнулся: Тарзан боится!
     -- Я не  вполне разумею, что  вы хотите сказать словом страх, -- заявил
Тарзан: -- Как и  львы, страх тоже  различен у различных  людей. Но для меня
единственное  удовольствие  охоты  заключается  в  сознании,  что  дичь  моя
настолько же  опасна  для меня,  насколько  я  сам опасен для нее. Если бы я
отправился   на  охоту   за   львами  с  двумя  скорострельными  ружьями,  с
носильщиком, и двадцатью  загонщиками,  мне думалось бы, что  у льва слишком
мало  шансов, и  мое удовольствие  в  охоте  уменьшилось бы  пропорционально
увеличению моей безопасности.
     -- В таком случае остается предположить, что мосье  Тарзан предпочел бы
отправиться на  охоту  за львами нагишом и вооруженный одним лишь  ножом? --
рассмеялся  говоривший  раньше, добродушно, но с легким оттенком сарказма  в
тоне.
     -- И с веревкой, -- добавил Тарзан.
     Как раз в эту минуту глухое рычание льва донеслось из далеких джунглей,
словно бросая вызов сме