а медальон к губам и,
встав, сделала Тарзану маленький реверанс.
     Тарзан  не  знал  точно,  что  она хочет  этим  сказать,  но  правильно
догадался --  это ее  способ выразить признательность за подарок.  Итак,  он
тоже  встал  и,  взяв  медальон  в  руки, склонился с  важностью  старинного
придворного и прижал свои губы к тому месту, которого коснулись ее губы.
     Величавый и любезный поклон его  был исполнен с  грацией и достоинством
полнейшей бессознательности. Это была печать его происхождения, естественное
проявление утонченного воспитания многих поколений и наследственный инстинкт
приветливости, которых не смогли искоренить грубое воспитание и дикая среда.
     Становилось уже темно, и они снова принялись за плоды, которые были для
них одновременно и пищей, и питьем. Потом Тарзан встал и повел Джэн Портер к
маленькому убежищу, сооруженному им, попросив ее знаком войти в него.
     В первый раз  после  нескольких часов  ощущение  страха вновь  охватило
Джэн, и Тарзан почувствовал, что она пятится назад, как будто опасаясь его.
     Часы, проведенные с этой девушкой, сделали Тарзана совершенно иным, чем
он был утром;
     Теперь  в каждом фибре его существа  наследственность  говорила громче,
чем воспитание.
     Он, конечно,  не  переродился в  одно  мгновение из  дикой  обезьяны  в
утонченного  джентльмена,  но инстинкт последнего стал  преобладать; он весь
горел желанием понравиться женщине, которую он любил, и не уронить себя в ее
глазах!
     Итак,  Тарзан,  обезьяний приемыш, сделал  единственную  вещь,  которая
могла убедить  Джэн Портер в ее безопасности. Он вынул  из ножен свой  нож и
передал его ей рукояткою вперед снова указывая знаком войти в убежище.
     Девушка поняла и, взяв длинный нож, вошла в шалаш и  улеглась на мягкие
травы, в то время как Тарзан растянулся на земле поперек входа.
     Так застало их восходящее утро.
     Когда Джэн Портер  проснулась,  она  не  сразу припомнила  удивительные
происшествия минувшего дня, и  потому изумилась, увидав странную обстановку,
окружающую  ее:  маленький  лиственный шалаш,  мягкие  травы  ее  постели  и
незнакомый вид кругом из отверстия в шалаше.
     Медленно восстановляла она все обстоятельства ее теперешнего положения.
И тогда огромное изумление родилось в ее сердце и ее охватила могучая  волна
благодарности за  то,  что,  хотя она и  подверглась ужасной  опасности,  но
осталась невредимой.
     Она  двинулась к выходу из своего шалаша,  чтобы взглянуть, где Тарзан.
Его не  было; но на этот раз страх не напал на нее: она была уверена, что он
вернется!
     На  траве, у  входа  в  беседку,  она увидела отпечаток  его тела в том
месте,  где  он лежал всю  ночь,  охраняя  ее.  Она  знала, что  именно  его
присутствие здесь позволило ей спать в такой мирной безопасности.
     Имея  его  вблизи,  кто бы мог бояться?  Она сомневалась, чтобы был еще
другой человек на земле, с которым девушка могла чувствовать себя вне всякой
опасности  в  диких африканских джунглях. Даже  львы и пантеры ей  теперь не
страшны.
     Она взглянула вверх и увидела, как его  гибкая фигура легко спрыгнула с
близ стоящего дерева. Когда он поймал  ее глаза  на  нем, лицо его озарилось
той открытой, сияющей улыбкой, которая накануне завоевала ее доверие.
     Он  подошел  -- и  сердце  Джэн  Портер  забилось  сильнее  и глаза  ее
заблестели, как никогда не блестели прежде, когда к ней приближался мужчина.
     Он опять  собрал плодов  и сложил их  у  входа в шалаш. Еще раз уселись
они, чтобы вместе поесть.
     Джэн Портер стала раздумывать, какие же у него планы? Доставит ли он ее
назад  на берег, или  будет держать здесь?  И вдруг  она  осознала,  что это
обстоятельство, по-видимому, не очень  ее тревожит. Неужели возможно, что ей
это все равно?
     Она  начала  также  понимать,  что,  сидя  здесь,  рядом  с улыбающимся
гигантом,  и кушая восхитительные плоды  в лесном раю, скрытом  в отдаленных
глубинах африканских джунглей -- она была и довольна, и очень счастлива.
     Она никак не могла  уразуметь этого.  Казалось бы, что она должна  быть
измучена  разными  страхами, что  должна  бы  впасть  в  уныние  от  мрачных
предчувствий, а вместо всего этого сердце в груди  ее ныло, и  она улыбалась
человеку, сидевшему рядом и отвечавшему ей улыбкой!
     Когда они кончили завтрак, Тарзан вошел  в  ее шалаш и взял оттуда свой
нож.  Девушка совсем и  забыла о нем! Она поняла,  что это случилось потому,
что она забыла страх, побудивший ее взять этот нож.
     Сделав ей  знак следовать за ним,  Тарзан направился к деревьям на краю
арены и, охватив ее сильной рукой, вспрыгнул на верхние ветки.
     Девушка  знала, что  он  несет  ее к  родным местам, и не  могла понять
внезапного чувства одиночества и печали, охватившего ее.
     Несколько часов они  медленно  двигались вперед.  Тарзан не спешил.  Он
пытался как можно дольше продлить сладостное удовольствие этого путешествия,
в котором дорогие ему руки обвивали его шею, и  потому он уклонился далеко к
югу от прямого пути к берегу.
     Много  раз они останавливались  для  короткого отдыха, в котором Тарзан
совсем не нуждался,  а в полдень они  остановились на целый час у небольшого
ручья, где поели и утолили свою жажду.
     Таким образом  солнце  было  уже близко к закату,  когда они подошли  к
поляне  и  Тарзан, спрыгнув на  землю у большого  дерева,  раздвинул высокую
траву и указал ей на маленькую хижину.
     Она  взяла его за руку, чтобы отвести туда и рассказать отцу,  что этот
человек спас ее от смерти  и ужаса худшего, чем  смерть, и что он охранял ее
нежно и бережно, как мать.
     Но  на  Тарзана,  приемыша  обезьян,  опять  нахлынула  робость  дикого
существа перед человеческим жильем. Он покачал головой и отступил.
     Девушка  подошла к нему близко и смотрела ему в лицо просящими глазами.
Ей почему-то была невыносима мысль, что он вернется один в ужасные джунгли.
     Но он  продолжал качать головой и,  наконец, нежно привлек  ее к себе и
наклонился, чтобы  поцеловать ее,  но раньше  посмотрел ей  в  глаза,  чтобы
узнать, будет ли ей это угодно, или она оттолкнет его.
     Одно лишь  мгновение колебалась девушка, затем порывисто обвила его шею
руками, привлекла его лицо к своему и смело поцеловала его.
     -- Я люблю вас, люблю вас, -- шепнула она.
     Издали  донесся слабый звук многих  ружейных  выстрелов. Тарзан и  Джэн
Портер подняли головы. Из хижины вышли м-р Филандер и Эсмеральда.
     С того места, где  находились Тарзан  и  девушка,  они не  могли видеть
обоих судов, стоящих в бухте на якоре.
     Тарзан  указал  по направлению к звукам, коснулся  рукой своей груди  и
снова указал в  том  же направлении. Она поняла.  Он уходил,  и почему-то ей
стало ясно, что он это делает, думая, что люди ее народа в опасности.
     Он опять поцеловал ее.
     -- Возвращайтесь  ко  мне,  --  шепнула она. -- Я буду ждать вас, ждать
всегда.
     Тарзан исчез -- и, обернувшись Джэн Портер пошла через поляну к хижине.
     М-р Филандер  первый увидел ее.  Было темно,  а  м-р Филандер был очень
близорук.
     --  Скорей Эсмеральда!  -- крикнул он.  -- Бегите в хижину. Это львица!
господи! господи!
     Эсмеральда не стала ломать  себе голову  над проверкой сказанного м-ром
Филандером. Его тона было достаточно. Она мигом очутилась в хижине и заперла
за  собою  дверь  раньше, чем  он кончил  произносить ее имя. Его  "господи,
господи" --  было  вызвано  тем,  что  Эсмеральда  в  излишней  торопливости
заперлась, оставив снаружи как его, так и быстро приближающуюся львицу.
     Он яростно забарабанил по тяжелой двери.
     -- Эсмеральда! -- вопил он. -- Эсмеральда! Впустите! Лев уже почти съел
меня!
     Эсмеральда  поняла,  что шум  у двери  производит львица, и,  по своему
обычаю, упала в обморок.
     М-р  Филандер  бросил назад испуганный взгляд. Ужас! Зверь  был  совсем
близко. М-р  Филандер попытался вскарабкаться по стене хижины и ему  удалось
ухватиться за легкий выступ тростниковой крыши. С минуту он висел, цепляясь,
как  кошка,  на  веревке,  натянутой  для  просушки  белья. Но  вдруг  кусок
тростниковой крыши рухнул, и м-р Филандер стремительно свалился на спину.
     В  то  мгновение,  когда  он  падал,  в его уме  блеснуло замечательное
сведение  из  естественной  истории.  Если  верить  изменчивой  памяти  м-ра
Филандера,  львы  и  львицы  никогда  не  тронут  человека,  притворившегося
мертвым.
     Итак, м-р  Филандер продолжал  лежать там, где упал, леденея от страха.
Так как его  руки  в момент падения были вытянуты кверху, то эта поза смерти
не была слишком убедительной.
     Джэн Портер следила на всеми его выходками с кротким удивлением. Теперь
же  она засмеялась легким, заглушенным смехом; но этого было достаточно. М-р
Филандер повернулся набок и осмотрелся кругом. Наконец, он разглядел ее.
     -- Джэн! -- крикнул он. -- Джэн Портер! господи, помилуй! Он вскочил на
ноги и бросился к ней. Ему не верилось, что это она и что она жива.
     -- Помилуй, господи! Откуда вы? Где же вы были? Как?..
     --  Смилуйтесь,  м-р  Филандер,  --  прервала  его  девушка. --  Мне не
разобраться в такой куче вопросов!
     -- Хорошо, хорошо, -- сказал м-р Филандер.  -- Господи, помилуй! Я  так
исполнен удивления и безграничного восторга видеть вас невредимой и здравой,
что, верите ли, едва сам понимаю, что  говорю. Но  идите  скорее, расскажите
все, что с вами случилось!
     XXI
     ДЕРЕВНЯ ПЫТОК
     По мере того,  как маленький отряд матросов  с трудом пробирался сквозь
густые  заросли  джунглей,  бесполезность  их  поисков  все  более  и  более
выяснялась.  Но  горе  старика  и безнадежный  взгляд  молодого  англичанина
удерживали д'Арно от отказа продолжать поиски.
     Он думал, что все же есть некоторая возможность найти тело девушки или,
вернее,  остатки его, так  как он не сомневался  в  том, что хищные звери ее
растерзали. Он развернул своих людей длинною цепью разведчиков с того места,
где была найдена  Эсмеральда, и в таком растянутом построении они, обливаясь
потом и задыхаясь, продвигались вперед  сквозь спутанные,  вьющиеся стволы и
крепкие ползучие растения.
     Это было  тяжелой работой. Полдень заставал их отошедшими всего лишь на
несколько  миль  вглубь  страны.  Пройдя  еще  некоторое  расстояние,  после
краткого отдыха, один из матросов открыл хорошо протоптанную тропу.
     Это была старая слоновая тропа, и д'Арно, посоветовавшись с профессором
Портером и Клейтоном, решил пойти по ней.
     Тропа  извивалась в  северо-восточном направлении, и отряд  двигался по
ней гуськом.
     Лейтенант д'Арно  был впереди всех и шел быстро, потому что дорога была
здесь сравнительно  легкая.  Тотчас позади него  шел  профессор,  но  д'Арно
опередил  его  на  сотню  ярдов, когда внезапно  с  полдюжины  черных воинов
окружили его. Д'Арно  крикнул  предостереженно своему отряду, но, прежде чем
он смог выхватить револьвер, его связали и поволокли в кустарник.
     Крик  его  встревожил  матросов, и около двенадцати  человек  кинулись,
обогнав профессора  Портера, на  помощь своему офицеру. Они не знали причины
окрика офицера, но понимали, что это несомненно предостережение об опасности
впереди.
     Они уже пробежали то место, где д'Арно был схвачен, как вдруг брошенное
из  джунглей копье пронзило  одного из  них, и  вслед  затем их осыпал  град
стрел.
     Матросы подняли  ружья и  выстрелили в кустарник по направлению, откуда
летели метательные снаряды.
     К  ним  подоспел  остаток  отряда,  и  залп за  залпом  были  пущены  в
невидимого врага. Эти-то выстрелы и слышали Тарзан и Джэн Портер.
     Лейтенант Шарпантье, находившийся в тылу, бросился к месту происшествия
и, узнав все  подробности засады, приказал  матросам следить за ним и быстро
нырнул в спутанные заросли.
     Стрелы и  пули посыпались  густо  и часто, и через миг  матросы  бились
врукопашную   с  полусотней  черных  воинов  из   поселка  Мбонги.  Страшные
африканские  ножи  и  приклады французов  смешались в  яростной  схватке, но
вскоре туземцы бежали в джунгли, оставив французов считать свои потери.
     Четверо из двадцати матросов  были убиты, с дюжину ранены,  а лейтенант
д'Арно пропал. Ночь быстро спускалась, и  их  положение еще ухудшалось  тем,
что они не могли найти слоновую тропу, по которой шли до тех пор.
     Оставалось одно: разбить  лагерь и  ждать до рассвета в том месте,  где
они находились. Лейтенант  Шарпантье  приказал расчистить небольшое открытое
место и возвести вокруг лагеря ограду из срубленных деревьев.
     Работа эта была  окончена уже ночью: матросы развели  большой  костер в
середине поляны, чтобы работать при его свете.
     Когда  они  оказались, насколько  возможно,  защищенными  от  нападения
негров  и  хищных  зверей,  лейтенант  Шарпантье  расставил  часовых  вокруг
маленького  лагеря,  и голодные, усталые  люди бросились  на землю,  надеясь
заснуть.
     Стоны раненых, вой и  рычанье хищных зверей, привлеченных шумом и огнем
костров, отгоняли сон от усталых глаз.  С  чувством тоски и голода пролежали
люди  всю  эту  долгую ночь, молясь о рассвете и лишь моментами  забываясь в
тяжелом кошмаре.
     Чернокожие, схватившие д'Арно,  не участвовали  в  последовавшей  затем
схватке; они волокли своего пленника некоторое время сквозь джунгли, а затем
вышли на тропу дальше того места, где происходил бой.
     Они быстро подгоняли пленника, и  звуки сражения становились все слабее
и слабее по мере того, как  они от него удалялись. И вот, неожиданно,  перед
глазами  д'Арно  открылась большая  поляна,  в  одном  конце  которой  стоял
обнесенный частоколом тростниковый поселок.
     Было уже  темно, но часовые у  ворот  увидели  приближавшуюся группу  и
разобрали, что ведут пленника, прежде чем группа дошла до них.
     За палисадом  раздался  крик. Толпа женщин и  детей  выбежала навстречу
идущим.
     И  тогда началось для французского  офицера самое ужасающее  испытание,
которому  может  подвергнуться  человек:  прием белого  пленника  в  поселке
африканских   каннибалов.  Дьявольскую  злобу   их   еще  разжигало  горькое
воспоминание о жестоких варварствах, примененных к ним  самим и к их племени
белыми  офицерами  Леопольда  II Валмийского, этого низкого  лицемера, из-за
зверств которого они  покинули свободное государство Конго и  бежали  жалким
остатком некогда сильного племени.
     Пустив в ход  зубы  и ногти, женщины и дети накинулись  на д'Арно,  его
били палками и камнями и терзали руками. Всякий  признак одежды был сорван с
него, и их беспощадные удары падали на его голое и дрожащее тело. Но ни разу
француз  не  крикнул  от  боли.  Он  воссылал лишь безмолвную молитву, чтобы
скорей быть избавленным от этой пытки.
     Но  смерть,  о которой он молил, не могла  ему достаться легко.  Вскоре
воины  отогнали  женщин  от  пленника.  Его  нужно было сохранить для  более
благородной забавы, чем эти; и когда первая вспышка их ненависти утихла, они
ограничились тем, что выкрикивали насмешки и оскорбления и плевали на него.
     Теперь  они  добрались  до  середины поселка.  Здесь д'Арно был  крепко
привязан  к  тому большому  столбу,  с которого еще  ни один  живой  человек
никогда не смог освободиться.
     Часть женщин рассыпалась по хижинам за горшками  и водой, другие зажгли
ряд костров,  чтобы сварить  часть мяса  для пира, в то время  как остальная
часть должна  была быть медленно высушена впрок  длинными  ломтями; ожидали,
что и  другие воины  вернутся и приведут еще много  пленных.  Пиршество было
отложено до возвращения воинов,  оставшихся для схватки  с  белыми, так  что
было  поздно,  когда  все  собрались  и закружились в пляске  смерти  вокруг
обреченного.
     В полуобмороке от боли и истощения, д'Арно смотрел из-под полуопущенных
век  на  то, что  казалось ему  причудливым  бредом  или  же страшным ночным
кошмаром, от которого он должен проснуться.
     Размалеванные  скотские физиономии,  громадные  рты  и  вялые, обвисшие
губы,   остро  отточенные  желтые  зубы,   вытаращенные  дьявольские  глаза,
лоснящиеся  гладкие  тела,  жестокие  копья -- несомненно такие создания  не
могут существовать на земле, все это должно быть сном!
     Дикий,  вертящийся  круг дикарей все более приближался.  Вот  сверкнуло
копье и оцарапало ему  руку. Острая  боль и ощущение горячей, капающей крови
убедили его в ужасающей реальности его безнадежного положения.
     Еще  одно копье  и  еще одно вонзились в него. Он закрыл глаза и крепко
стиснул  зубы! Он не крикнет, нет! Он--солдат Франции и покажет этим скотам,
как умирает офицер и джентльмен ...
     Тарзан, обезьяний приемыш, не нуждался  в толкователе, который объяснил
бы ему смысл этих  далеких выстрелов. С  поцелуями Джэн Портер, еще горящими
на устах, он мчался как вихрь по деревьям прямо к поселку Мбонги.
     Самая  схватка его мало интересовала; он решил, что она скоро кончится.
Тем, которые были убиты, он все равно не может помочь, а тем, которые успели
спастись, тоже не нужна его помощь.
     Он торопился к тем, кто не был убит и не  спасся. И он знал, что найдет
их у большого столба в середине поселка Мбонги.
     Много раз Тарзан  видел, как  черные отряды  возвращались с  набегов на
север,  ведя пленников, и каждый раз те же  сцены разыгрывались у  зловещего
столба в ослепительном блеске ряда зажженных костров.
     Он знал также, что  они редко теряют много времени в приготовлениях,  и
потому опасался, что на этот раз опоздает и сможет лишь отомстить.
     Тарзан смотрел сквозь пальцы на их прежние  оргии и только по  временам
вмешивался  ради удовольствия дразнить чернокожих; жертвами  их  всегда были
черные люди.
     А этой ночью дело  обстояло иначе:  белые  люди, -- люди одного  рода с
Тарзаном,  -- быть может, терпят как раз  теперь  предсмертные  муки пыток в
этом страшном застенке джунглей.
     Он мчался вперед. Ночь спустилась, и он продвигался по верхней террасе,
где  роскошная  тропическая  луна освещала  его головокружительный  путь  по
слегка волнистым веткам верхушек деревьев.
     И вот,  он увидел  отражение отдаленного пламени. Оно лежало  вправо от
его  пути.  Это  должно  быть  зарево от костра, которое  пленники разложили
прежде, чем  они подверглись нападению, -- подумал он; Тарзан ничего не знал
о присутствии моряков.
     Тарзан был так  уверен в  своем знании джунглей, что не  отклонился  от
своего пути, а промчался мимо яркого  света на  расстоянии полумили. Это был
сторожевой огонь французов.
     Через  несколько минут  Тарзан  парил  на деревьях над  самым  поселком
Мбонги. Ага! Значит  он не  очень опоздал! Или все-таки?.. Он не мог решить;
фигура у столба была  совершенно безмолвна,  а  между тем черные  воины  еще
только слегка покалывали ее.
     Тарзан хорошо знал их обычай. Смертельный удар еще не был нанесен, и он
мог бы  с точностью почти  до минуты сказать,  как долго продолжается танец.
Еще одно мгновение-- и нож Мбонги отсечет одно ухо у жертвы,  и это  отметит
начало конца, так как  очень скоро после  того  от  пленника  останется лишь
судорожно корчащаяся груда изувеченного тела.
     В нем и  тогда  еще  будет  искра жизни,  но  спасать  его было  бы уже
бессмысленным и смерть являлась бы единственным, желанным благодеянием.
     Столб  стоял  на расстоянии сорока  футов от ближайшего  дерева. Тарзан
развернул свой  аркан.  И  над дьявольскими  криками пляшущих демонов  вдруг
неожиданно раздался боевой вызов обезьяны-человека.
     Плясавшие остановились, словно окаменев.
     Веревка взвилась с певучим жужжанием высоко над головами чернокожих. Ее
совсем не было видно при ослепительном  огне костров.  Д'Арно  открыл глаза.
Огромный чернокожий, стоявший  прямо перед ним, упал навзничь, словно сбитый
с  ног незримой рукой. Он барахтался и кричал, а его тело,  перекатывающееся
из стороны в сторону, быстро двигалось в тень п