шие опасения. Джэн Портер и  Эсмеральды  в ней не
было. Немедленно Клейтон бросился в  джунгли в сопровождении обоих стариков,
громко окликая девушку по имени.  Около получаса носились они по  лесу, пока
Клейтон не наткнулся на распростертое тело служанки.
     Он нагнулся к ней, пощупав ее  пульс и послушал биение сердца. Она была
жива. Он стал трясти ее.
     -- Эсмеральда!  --  кричал  он  ей  в  ухо. -- Эсмеральда!  бога  ради,
скажите,  где мисс Портер?  Что  случилось? Эсмеральда! Негритянка  медленно
открыла глаза. Она увидела Клейтона, увидела кругом себя джунгли.
     -- О, Габерелле! -- простонала она и снова упала в обморок.
     К этому времени подошли профессор Портер и м-р Филандер.
     -- Что нам делать, мистер Клейтон?  -- спросил старый профессор. -- Где
нам искать ее? Бог  не может быть настолько жестоким, чтобы  отнять теперь у
меня мою дочку.
     --  Мы, должны  прежде всего привести в  чувство Эсмеральду, -- ответил
Клейтон. -- Она может сообщить нам, что случилось. -- Эсмеральда! -- крикнул
он снова, грубо тряся негритянку за плечи.
     --  О,  Габерелле! Хоть бы  умереть! --  вопила  бедная женщина, крепко
зажмурив  глаза. -- Дай мне умереть, господи, но не дай мне видеть опять эту
ужасную образину. Зачем послал ты  дьявола за бедной старой Эсмеральдой? Она
никому  зла не сделала, никому, господи, никому. Она совершенно неповинна ни
в чем, господи, да, неповинна ни в чем!
     -- Ну, ну,  Эсмеральда, -- прикрикнул  Клейтон, -- перед вами не бог, а
мистер Клейтон. Откройте глаза. Эсмеральда исполнила, что ей было велено.
     -- О, Габерелле! Слава господу богу! -- проговорила она.
     -- Где мисс Портер? Что случилось? -- спрашивал Клейтон.
     -- Разве мисс Джэн нету здесь?.. -- воскликнула Эсмеральда,  поднимаясь
с  изумительной быстротой  для  особы ее  объема.  --  О, господи, теперь  я
вспомнила.  Должно быть, оно унесло ее. --  И  негритянка принялась рыдать и
вопить причитания.
     -- Кто унес? -- крикнул профессор Портер.
     -- Большое толстое животное, покрытое волосами.
     -- Горилла,  Эсмеральда? -- спросил м-р Филандер, и трое мужчин затаили
дыхание, когда он высказал ужасающую мысль.
     -- Я думала, это был дьявол, но, должно быть, это был один из тех, кого
вы  зовете  горильмантами. О,  моя  бедная  крошка,  моя  маленькая  птичка,
бедная... -- И снова Эсмеральда разразилась несдерживаемыми рыданиями.
     Клейтон  немедленно стал искать следы, но  не мог  найти ничего,  кроме
массы примятой поблизости травы, а его  лесные понятия были слишком ничтожны
для истолкования того, что он видел.
     Весь остаток дня  трое мужчин занимались поисками в джунглях. Но  когда
спустилась  ночь, они  волей-неволей были  вынуждены  с  отчаянием  в сердце
прекратить  эти  поиски,  потому  что  они  не знали  даже  куда, по  какому
направлению унесло Джэн Портер животное.
     Было уже  далеко после  захода солнца, когда  они добрались  до хижины.
Убитое горем небольшое общество сидело теперь безмолвно в маленькой комнате.
     Наконец, профессор Портер прервал молчание. Тон его голоса  уже не  был
тоном ученого  педанта, разводящего  теории об абстрактном и неведомом.  Это
был  тон человека действия --  тон решительный, но вместе с тем  проникнутый
таким  неописуемо-безнадежным  горем, что  вызвал ответную волну отчаяния  в
душе Клейтона.
     -- Я прилягу, -- сказал старик, --  и постараюсь  заснуть.  Завтра рано
утром, как  только рассветет,  возьму  с  собой  столько пищи,  сколько могу
снести, и пойду искать Джэн, пока не найду ее. Без нее не вернусь!
     Его спутники не  сразу ответили.  Каждый из  них  был поглощен  в  свои
печальные  мысли,  и  каждый  знал, как  знал  это и старый  профессор,  что
означали его последние слова:
     профессор Портер никогда не вернется из джунглей.
     Наконец,  Клейтон встал  и,  нежно  положив на руку  сгорбленное  плечо
старого профессора, сказал:
     -- Я, конечно, пойду с вами. И не  говорите  мне, что я не должен этого
делать.
     -- Я знал, что вы это предложите, что вы захотите идти, м-р Клейтон, но
право --  не делайте этого. Джэн  теперь  вне человеческой помощи.  Я просто
потому  иду, чтобы вместе с нею погибнуть, а  также чтобы сознавать, что та,
которая была так недавно моей дорогой маленькой дочуркой, не лежит одиноко и
покинутая  всеми в страшных джунглях. Одни и же те стебли  и листья  покроют
нас с нею и одни и те же дожди  будут поливать нас. Нет, я должен идти один,
пото-му что  она была  моей дочерью, единственным, что оставалось  у меня на
свете и что я любил!
     -- Я  пойду с вами,  -- просто  сказал Клейтон.  Старик поднял голову и
внимательно посмотрел на энергичное, красивое лицо Уильямса Сесиля Клейтона.
Быть  может, впервые он  прочел  на этом  лице  любовь,  таившуюся  в сердце
молодого человека, -- любовь к его дочери.
     Обычно профессор Портер был слишком  занят своими собственными  учеными
мыслями, чтобы  замечать  мелкие факты,  случайные слова,  которые  бы давно
подсказали всякому другому, что молодые люди все ближе и ближе тяготеют друг
к другу. Теперь он стал припоминать все, одно за другим.
     -- Как хотите, -- согласился он наконец.
     -- Вы можете рассчитывать также и на меня, -- заявил м-р Филандер.
     -- Нет, мой дорогой старый друг, --  возразил профессор Портер, -- всем
нам идти не следует. Было бы большой жестокостью оставить бедную  Эсмеральду
здесь одну; да и всем троим не  достигнуть большего  результата, чем одному.
Без  того достаточно уже  мертвых  в этом  жестоком лесу. Пойдемте, господа,
попытаемся немного заснуть.
     XIX
     ЗОВ ПЕРВОБЫТНОСТИ
     С  того времени, как  Тарзан, приемыш обезьян, ушел из племени  больших
антропоидов, оно  было  раздираемо  постоянными распрями  и  ссорами. Теркоз
оказался  жестоким  и  капризным  царем;  многие  из более старых  и  слабых
обезьян, на которых он чаще всего привык обрушивать свой зверский нрав, ушли
далеко  вглубь страны,  забрав  с  собой  свои семьи,  в  поисках  тишины  и
безопасности.
     Но,  наконец,  и  оставшиеся  были  доведены  до  отчаяния  постоянными
придирками Теркоза, и тут один из них вспомнил прощальный совет Тарзана.
     -- Если у вас будет жестокий  повелитель, -- сказал он, покидая  их, --
не поступайте так, как поступают другие обезьяны, -- пусть никто из  вас  не
пытается восстать против него в одиночку. Вместо того, пусть двое, или трое,
или  четверо  соберутся вместе и все сразу  нападут на него.  Тогда ни  один
властитель  не  осмелится быть иным, чем ему  следует,  потому  что  четверо
всегда справятся с любым вождем.
     Вспомнив  этот  мудрый совет,  обезьяна повторила его многим  из  своих
товарищей,  так  что, когда  Теркоз  вернулся  домой,  то его ждал теплый  и
дружный прием.
     Особых формальностей не  было. Как только Теркоз приблизился к сборищу,
пять огромных волосатых зверей бросились на него.
     В душе Теркоз был отъявленным трусом,  какими обыкновенно бывают нахалы
и среди обезьян, и среди людей. Поэтому Теркоз не принял боя, исход которого
был для него ясен, но вырвался и скрылся в ветвях деревьев.
     Он сделал еще две  попытки вернуться  в  племя, но всякий раз  на  него
нападали и прогоняли его. Наконец, поняв, что его никогда не примут обратно,
он ушел в джунгли, горя ненавистью и бешенством.
     Несколько дней он там без цели бродяжничал. Гнев его все разрастался, и
он  искал какое-нибудь  слабое существо, на  котором он  мог бы  излить  всю
душившую его злобу.
     В  таком  состоянии   духа  это   ужасное  человекоподобное   чудовище,
перекидываясь  с  ветки  на  ветку,  неожиданно  встретило в  джунглях обеих
женщин.
     Он был  как  раз над  ними, когда заметил их. Первое  указание  на  его
присутствие  Джэн Портер получила только тогда, когда большое волосатое тело
прыгнуло на землю  рядом  с нею, и она  увидела его  страшную образину,  его
оскалившийся отвратительный рот, не дальше фута от себя.
     Пронзительный  крик  вырвался  у Джэн, когда рука зверя схватила  ее за
плечо. Потом она увидела ужасные клыки,  которые разверзлись над ее  горлом.
Но прежде, чем они коснулись прекрасной кожи, антропоид уже передумал.
     Его жены остались в племени.  Он должен  заменить их другими. Эта белая
безволосая обезьяна будет первой в его новом хозяйстве.  Он грубо вскинул ее
на свои волосатые плечи и вспрыгнул на  ветку, готовя Джэн участь, которая в
тысячу раз хуже смерти.
     Крик ужаса негритянки  раздался только  один  раз вместе с  криком Джэн
Портер, а потом,  -- как это  всегда полагалось  у  Эсмеральды в критических
моментах, требовавших полного присутствия духа, -- она упала в обморок.
     Но  Джэн  Портер  ни  разу не  теряла  сознания.  Правда, что  страшная
образина, прижимавшаяся близко к ее лицу, и зловонное дыхание, обдававшее ее
ноздри,  парализовали ее. Но сознание ее было ясно, и она  понимала все, что
происходило  когда  зверь нес  ее.  Все  же  она не  кричала и  не боролась.
Внезапное появление обезьяны до такой степени сбило ее с толку, что ей стало
теперь казаться, что ее несут к берегу.
     Она решила сохранить  свою  энергию  и силу голоса  до  той поры, когда
увидит, что  они  достаточно  близко от лагеря, чтобы привлечь  оттуда столь
желанную ей помощь.
     Бедное дитя!  Если бы она знала, что ее несут  все  дальше  и дальше  в
непроходимую глушь джунглей!
     Крик,  который  встревожил Клейтона и обоих стариков,  привел  Тарзана,
приемыша  обезьян, прямо  туда, где лежала  Эсмеральда. Но  не на Эсмеральде
сосредоточился его интерес, хотя он и удостоверился, что она невредима.
     Одно  мгновение Тарзан  исследовал  землю  и  ближайшие  деревья,  пока
инстинкт обезьяны,  соединенный с  разумом человека, не рассказали ему,  так
изумительно знавшему жизнь лесов, все происшествие так же ясно, как будто он
видел его своими глазами.
     И  тотчас  помчался  он  по  свежему  следу,  который  никакой   другой
человеческий глаз  не мог бы  заметить,  и тем более объяснить. Больше всего
следов на концах ветвей, где  антропоид перебрасывался с ветки  на ветку, но
по ним  трудно установить его направление,  потому что под тяжестью его тела
ветвь  склоняется  вниз  и  неизвестно, подымалась  или  спускалась  по  ней
обезьяна; зато ближе к стволу, где следы слабее, направление яснее означено.
Вот  тут, на ветке, большой лапой беглеца была раздавлена гусеница, и Тарзан
инстинктивно  чувствует,  куда  ступит  теперь  та  же  большая  лапа  --  и
действительно он  находит там микроскопическую частичку уничтоженного червя,
иногда простой влажный след.
     Дальше, маленький кусочек  коры  отодран когтем, а  направление  излома
указывает на направление беглеца. Там  и  сям  на какой-нибудь большой ветке
или на стволе  дерева, которых  коснулось  волосатое тело, застрял крошечный
обрывок волос. По тому, как он втиснут под корой, он говорит Тарзану, что он
идет правильно.
     Он  не  замедляет  своего бега, чтобы подметить все  эти,  на вид столь
слабые, признаки зверя. Для Тарзана они ярко выделяются среди мириады других
повреждений, шрамов и знаков на ветвистом пути. Но больше всего помогает ему
запах, потому что  Тарзан преследует по ветру, и  его развитые ноздри так же
чувствительны, как ноздри собаки.
     Есть люди, которые  думают,  что существа  низшего  порядка  специально
одарены  природой лучшими  обонятельными  нервами,  чем человек,  --  но это
только дело развития.
     Жизнь  людей --  не  в  такой  сильной зависимости  от совершенства  их
чувств.   Способность  к   рассуждению   освободила   человека   от   многих
обязанностей; чувства до известной степени атрофировались, так же как мышцы,
двигающие уши и  волосяной  покров  головы, атрофировались от недостаточного
употребления.
     Мускулы имеются и у ушей и под кожей головы, но они недоразвиты оттого,
что в них не нуждаются.
     Но,  то с Тарзаном,  обезьяньим приемышем.  С  первых  дней детства его
существование  неизмеримо больше  зависело от  остроты  его  зрения,  слуха,
обоняния,  осязания и  вкуса, чем от более  медленно  развивающегося  органа
разума.
     Менее всего  у Тарзана  было развито  чувство вкуса, и он мог  с  почти
одинаковым  удовольствием  есть  роскошные   плоды  и   сырое   мясо,  долго
пролежавшее  в  земле; в  этом,  впрочем,  он  мало чем отличался  от  наших
утонченных гурманов!
     Почти бесшумно мчался Тарзан по следу Теркоза и его добычи; но звук его
приближения все  же  достиг до  ушей убегавшего зверя  и  заставил  его  еще
быстрее бежать.
     Три мили были покрыты, прежде чем  обезьяна-человек настиг их и Теркоз,
видя,  что  ему  не уйти,  соскочил  на  открытую  небольшую  поляну,  чтобы
сразиться здесь за свою добычу, или же, бросив ее, спастись бегством.
     Он еще прижимал к себе огромной лапой  Джэн Портер, когда Тарзан, точно
леопард, прыгнул на арену,  которую природа как бы нарочно создала для этого
первобытного боя.
     Когда  Теркоз  увидел,  кто его  преследовал,  он  сразу  подумал,  что
похищенная им самка-- жена Тарзана: они, очевидно, были той же породы -- оба
белые и безволосые. И Теркоз был в восторге  от возможности больно отомстить
ненавистному врагу.
     Внезапное  появление таинственного богоподобного человека подействовало
как бодрящее вино на измученные нервы Джэн Портер.
     По описаниям Клейтона, своего отца и м-ра Филандера она догадалась, что
должно быть это  и есть то самое изумительное существо, которое спасло их, и
она видела в нем друга и защитника.
     Но когда Теркоз грубо толкнул ее в  сторону, чтобы броситься  навстречу
Тарзану,  Джэн  Портер рассмотрела  огромные  размеры  обезьяны, ее  могучие
мускулы и огромные клыки, и сердце ее упало. Разве мог человек, каков бы  он
ни был, победить такого мощного противника?
     Они  сшиблись, как  два  разъяренных быка  и, как два волка,  старались
добраться  до  горла  друг друга. Против  длинных клыков обезьяны у человека
было узкое лезвие ножа.
     Джэн  Портер  всем  своим  гибким, молодым  телом  прильнула  к  стволу
большого дерева, прижав  крепко  руки  к нервно  дышащей груди, и  с  широко
раскрытыми  глазами, в которых отражалась смесь ужаса и восхищения, смотрела
на бой первобытной обезьяны с первобытным человеком за обладание женщиной --
за обладание ею.
     Когда большие  мускулы спины и плеч человека  вздулись от  напряжения и
огромный  бицепс  и  предплечье  остановили  страшные  клыки,  завеса  веков
цивилизации и  культуры  разверзлась  перед  отуманенным  взором  девушки из
Балтиморы.
     А  когда  длинный  нож раз  десять  упился  горячей  кровью  Теркоза  и
громадная  туша  его  безжизненно  пала  на  землю,  первобытная  женщина  с
распростертыми объятиями бросилась к  первобытному мужчине, который сражался
за нее и завоевал ее.
     А Тарзан?
     Он сделал то, что сделал  бы  на  его месте  всякий мужчина, у которого
течет  в жилах красная кровь.  Он взял женщину в свои объятия и стал осыпать
поцелуями ее трепещущие губы.
     Одно  мгновение  Джэн  Портер  лежала в  его  объятиях с  полузакрытыми
глазами. Одно  мгновение  -- первое  в ее молодой жизни --  она  узнала, что
такое любовь.
     Но  завеса упала так же внезапно, как  поднялась.  Сознание оскорбления
покрывало лицо Джэн Портер  ярко вспыхнувшим румянцем. Женщина оттолкнула от
себя Тарзана, человека-обезьяну, и закрыла лицо свое руками.
     Тарзан был изумлен, когда девушка, которую он безотчетно любил какой-то
отвлеченной любовью, вдруг очутилась добровольной пленницей  в его объятиях.
Теперь он был не менее изумлен тем, что она отталкивает его.
     Он приблизился к ней еще раз и взял  ее за руку. Она бросилась на него,
как тигрица, нанося своими крошечными руками удары в его большую грудь.
     Тарзан не мог ничего понять.
     Еще за минуту до того, он  был  намерен  как можно скорее  вернуть Джэн
Портер  ее родственникам, но эта  минута уже канула в смутном и невозвратном
прошлом, а вместе с нею кануло и его доброе намерение.
     Тарзан,   обезьяний   приемыш,  преобразовался   в   один  миг,   когда
почувствовал теплое гибкое тело, крепко прижавшееся к нему.
     Прекрасные  губы  слились  с  его  губами  в  жгучих  поцелуях и выжгли
глубокое клеймо в его душе-- клеймо, отметившее нового Тарзана.
     Он снова положил руку на ее плечо. Она оттолкнула его. И тогда  Тарзан,
обезьяний приемыш, поступил  как  раз так,  как это сделал бы его отдаленный
предок.
     Он поднял свою женщину и понес ее в джунгли.
     Рано  утром  на  следующий день, четверо  людей, оставшиеся  в хижине у
моря, были разбужены пушечным выстрелом Клейтон выбежал первым и увидел, что
там, за входом в маленькую бухту, стоят на якоре два судна.
     Одно было "Арроу",  а другое -- небольшой французский крейсер, на борту
которого  толпилось  много  людей,  смотревших  на  берег.  Клейтон,  как  и
остальные, которые теперь присоединились к нему, ясно понимал,  что пушечный
выстрел имел целью привлечь их внимание, если они еще оставались в хижине.
     Оба  судна  стояли   на  значительном  расстоянии  от  берега,  и  было
сомнительно, чтобы даже в подзорную трубу они могли заметить четыре фигурки,
махавшие шляпами так далеко за мысами бухты.
     Эсмеральда  сняла  свой  красный передник и бешено размахивала  им  над
головой; но Клейтон,  опасаясь, что даже и это может  остаться незамеченным,
бегом  бросился к северному мысу бухты,  где  им был  приготовлен сигнальный
костер.
     Ему,  так же как и  тем, кто, затаив дыхание, остались ждать  у хижины,
показалось,  что  прошла  целая  вечность,  пока,  наконец,  он  добрался до
огромного вороха сухих ветвей и кустарника.
     Выйдя  из  густого  леса  на  открытое  место,  с которого  можно  было
различить суда, Клейтон был страшно поражен, увидев, что на "Арроу" подымают
паруса, а крейсер уже двинулся вперед. Быстро зажег он костер со всех сторон
и помчался на самую крайнюю точку мыса, где, сняв  с себя рубашку и привязав
ее к упавшей ветке, он долго стоял, размахивая ею над головой.
     Но суда все удалялись, и он уже потерял  всякую  надежду,  когда  вдруг
огромный столб дыма, поднявшийся над лесом густой отвесной колонной, привлек
внимание дозорного  на крейсере, и тотчас же дюжина биноклей была направлена
на берег.
     Оба  судна  повернули обратно:  "Арроу"  спокойно  стал, покачиваясь на
волнах океана, а крейсер медленно направился к берегу.
     На некотором расстоянии он остановился, и шлюпка была спущена и послана
к берегу. Когда она подошла, из нее выпрыгнул молодой офицер.
     -- Мосье Клейтон, я полагаю? -- спросил он.
     -- Слава  богу, вы пришли!  -- был ответ Клейтона,-- может быть, даже и
теперь еще не поздно!
     --  Что  вы хотите  этим  сказать,  мосье? -- спросил  офицер.  Клейтон
рассказал о том, что  Джэн Портер похищена и что  им нужны вооруженные люди,
чтобы продолжать поиски в джунглях.
     -- Mon  Dieu! -- печально воскликнул офицер. -- Вчера -- еще не было бы
слишком поздно, а сегодня -- быть может, было бы лучше, чтобы бедная девушка
не была найдена... Это ужасно, monsieur! Это просто ужасно!
     От крейсера отплыло еще несколько шлюпок. Клейтон указав офицеру вход в
бухту, сел в его шлюпку и она была направлена в закрытый  заливчик, куда  за
ней последовали и другие лодки.
     Вскоре все высадились у  того места, где стояли  профессор  Портер, м-р
Филандер и плачущая Эсмеральда.
     Среди офицеров  последней, отчалившей  от  крейсера,  шлюпки был  и сам
командир  корабля. Когда  он услышал историю  о  похищении  Джэн Портер,  он
великодушно вызвал охотников сопровождать профессора Портера и Клейтона в их
поисках.
     Не было ни одного офицера  или матроса среди этих храбрых и симпатичных
французов, кто не вызвался бы в охотники.
     Командир выбрал  двадцать матросов и двух офицеров -- лейтенанта д'Арно
и  лейтенанта  Шарпан