шла из хижины, и когда  проходила в дверях, Тарзан
разглядел, что она несет в руках горшок для варки пищи.
     Он пошел за ней по пятам  и, выглянув в дверь,  увидел, что все женщины
торопливо  шли  к  хижинам и  выходили из них  с горшками  и  котелками. Они
наполняли  их  водой  и  ставили  на  костры  близ столба,  где  еще  висела
неподвижная окровавленная, истерзанная масса.
     Выбрав  минуту, когда, как  ему  казалось,  никого поблизости  не было,
Тарзан поспешил  обратно  в  конец улицы к  своей связке стрел  под  большим
деревом. Как и в  прошлый раз, он опрокинул котел,  а  затем гибким кошачьим
прыжком взобрался на нижние ветви лесного гиганта.
     Бесшумно поднялся он выше, пока не нашел места, откуда сквозь просвет в
листве мог свободно видеть все, что происходило внизу.
     Женщины рубили истерзанное тело пленника на куски и раскладывали их  по
горшкам. Мужчины  стояли кругом,  отдыхая от  разгульного  танца. В  деревне
воцарилось сравнительное спокойствие.
     Тогда Тарзан высоко поднял предмет, взятый им из хижины, и с меткостью,
достигнутой годами упражнений в  швырянии  плодов и кокосовых орехов, бросил
его в группу дикарей.
     Предмет упал среди них, ударив одного из воинов по голове и сбив его  с
ног. Затем он  покатился среди женщин и остановился у полуистерзанного тела,
которое они приготовляли для пиршества.
     Оцепенев, в ужасе смотрели на него чернокожие.
     Это был человеческий череп, который лежа на земле, скалил на  них зубы.
Падение его с  ясного  неба казалось чудом. И чудо  это  охватило чернокожих
страшным суеверным страхом. Все,  как один,  разбежались  по  своим хижинам.
Своею хорошо рассчитанной выходкой Тарзан внушил  дикарям вечный ужас  перед
какой-то  невидимой  и неземной силой,  подстерегающей их  в лесу вокруг  их
поселка.
     Позже, когда они  нашли  перевернутый  котел и увидели,  что стрелы  их
снова  украдены,  в  их  бедном  мозгу  людоедов  зародилась мысль, что  они
оскорбили какого-то могущественного бога, правящего этой частью джунглей. Он
мстит им за то, что, выстроив здесь  поселок, они  не  подумали умилостивить
его предварительно богатыми дарами. С той поры  народ Мбонги  стал ежедневно
оставлять пищу  под большим деревом, откуда исчезли стрелы. Это была попытка
задобрить таинственного Могучего.
     Семя  страха  было  глубоко  посеяно  в  дикарях, и  Тарзан,  обезьяний
приемыш, сам не зная того, положил этим основу многих будущих  несчастий для
себя и для своего племени.
     В ту ночь  он спал в  лесу, недалеко  от поселка,  и следующим утром на
заре медленно двинулся  в обратный  путь. Он был страшно голоден, а ему  как
раз  попались  только  несколько ягод  и подобранные  на листьях гусеницы...
Увлеченный поисками  еды, он случайно поднял голову над пнем, под которым он
рылся, и вдруг на  тропе, менее,  чем в  двадцати шагах от себя,  он  увидел
львицу Сабор.
     Большие  желтые глаза ее  были устремлены на  него с злобным  и мрачным
блеском;  красный язык  жадно  облизывал  губы,  Сабор тихо  кралась,  почти
касаясь земли животом.
     Тарзан и не думал бежать. Он был рад случаю, которого искал все прошлые
дни. А ведь теперь он был вооружен не одной лишь травяною веревкой.
     Быстро снял он лук со спины и вложил в него стрелу, тщательно смазанную
ядом.  Когда  Сабор  прыгнула,  маленькая  острая палочка  встретила  ее  на
полпути, а Тарзан в то же  мгновение отскочил в сторону. Громадная кошка  со
всего размаху уткнулась в  землю  около  него, а  другая окунутая  в  смерть
стрела глубоко вонзилась ей в бедро.
     С  ревом  зверь обернулся и прыгнул еще раз -- и опять неудачно; третья
меткая  стрела  попала  ей прямо  в  глаз.  Но на этот раз  львица оказалась
слишком близко к обезьяне-человеку, чтобы  тот мог увильнуть от падающего на
него
     тела.
     Тарзан рухнул  под тяжестью огромной туши  своего врага, но  высвободил
при этом свой нож  и успел нанести львице несколько ран. Одно мгновение  они
оба неподвижно  лежали;  наконец обезьяний приемыш  понял,  что безжизненная
масса,  упавшая на него, никогда больше не сможет  повредить ни человеку, ни
обезьяне.
     С   трудом  выкарабкался   он   из-под   тяжелого   звериного  тела  и,
выпрямившись, смотрел  на  свой трофей. Мощная  волна ликования нахлынула на
него.
     Глубоко дыша, он поставил  ногу на тело могучего врага и, откинув назад
красивую молодую голову, проревел страшный победный клич обезьяны-самца.
     Лес отозвался на дикий крик торжества. Птицы умолкли, а  крупные хищные
звери отошли, оглядываясь, подальше, так как мало кто в джунглях искал ссоры
с большими антропоидами.
     А в Лондоне в  это время другой лорд Грейсток держал речь к людям своей
породы  в  палате лордов, и никто не дрожал от звуков его приятного, мягкого
голоса.
     Сабор  была совсем невкусной едой  даже для Тарзана, но голод -- лучшая
приправа  для жесткого и горького  мяса, и вскоре обезьяна-человек  исправно
набил  себе желудок  и  приготовился заснуть.  Однако, он сперва решил снять
шкуру с львицы, это была  ведь одна  из  причин,  ради которых он  добивался
умертвить Сабор.
     Тарзан  проворно  снял ее большую  шкуру, потому что  хорошо набил себе
руку на маленьких животных, и повесил  свой  трофей на разветвление высокого
дерева. Затем, свернувшись поудобнее, заснул глубоким сном без сновидений.
     Недосыпавший в прежние дни, утомленный и плотно поевший, Тарзан проспал
целый солнечный  круг  и проснулся  лишь  около  полудня  следующего дня. Он
тотчас же спустился  вниз к  освежеванной туше  Сабор, но,  к  досаде своей,
нашел  от нее  одни кости, чисто обглоданные  другими  голодными обитателями
джунглей.
     Через полчаса неторопливого шествия по лесу он увидел молодого оленя, и
прежде  чем  маленькое  существо  узнало  о близости  врага,  острая  стрела
вонзилась ему в шею.
     Яд  подействовал  так быстро, что, едва сделав несколько прыжков, олень
пал мертвым  в кустарнике.  Тарзан опять хорошо  поел,  но  на  этот  раз не
ложился спать.
     Он  спешил  туда,  где  кочевало его  племя,  и,  встретив  обезьян,  с
гордостью показал им шкуру Сабор.
     -- Обезьяны  Керчака,  -- кричал он, -- смотрите! Смотрите,  что сделал
Тарзан, могучий убийца! Кто из вас когда-либо убил  хоть одного  из  племени
Нумы? Тарзан сильнее вас всех, так как  Тарзан не обезьяна. Тарзан... --  но
тут он был принужден прервать свою речь,  потому что на языке антропоидов не
существовало  слова для обозначения человека, и сам Тарзан мог только писать
это слово, да и то по-английски, а произнести его не умел.
     Все  племя  собралось  вокруг.  Обезьяны  слушали  его  речь,  созерцая
доказательство его удивительного подвига.
     Только Керчак остался стоять в стороне, кипя от ненависти и бешенства.
     Внезапно что-то  сорвалось  в тупом  мозгу антропоида.  С бешеным ревом
бросился зверь на толпу.
     Кусаясь и колотя своими огромными руками, он убил и искалечил с  дюжину
обезьян, прежде чем остальные успели спастись на верхние ветки деревьев.
     В  безумии своего бешенства  Керчак с  визгом осматривался кругом,  ища
глазами Тарзана, и вдруг заметил его сидящим поблизости на ветке.
     --  Спустись-ка теперь, великий убийца, -- вопил Керчак, --  спустись и
почувствуй клыки более великого! Разве могучие бойцы забираются на деревья и
трясутся  при  виде опасности? --  И  Керчак  вызывающе испустил боевой клич
племени.
     Тарзан спокойно сошел наземь. Еле дыша, смотрело племя со своих высоких
насестов,   как  Керчак,  продолжая   реветь,  бросился  на  легкую   фигуру
противника.
     Несмотря на  свои  короткие ноги,  Керчак  достигал почти  семи футов в
вышину. Его огромные  плечи были оплетены громадными  мускулами, а  короткая
шея казалась  сзади глыбой железных  мышц, так что голова его представлялась
как  бы  небольшим шаром, выступающим из большой  горы  мяса. Оттянутые вниз
губы  оскалили  боевые  клыки, а маленькие,  злобные,  налитые кровью  глаза
сверкали страшным огнем безумия.
     Выжидая его,  стоял Тарзан -- тоже  крупное и мускулистое животное.  Но
его рост и сильные мышцы казались жалкими рядом с исполинской фигурой зверя.
     Его  лук и  стрелы лежали в стороне  -- там,  где он  их оставил, когда
показывал шкуру Сабор своим соплеменникам. Он стоял лицом к лицу с Керчаком,
вооруженный одним охотничьим ножом и человеческим разумом.
     Когда его противник с  яростным  ревом  бросился на него, лорд Грейсток
вынул из ножен  свой  длинный нож и  с  таким  же неистовым  вызовом  быстро
бросился вперед  навстречу  противнику. Он  был достаточно  ловок,  чтобы не
позволить длинным волосатым рукам охватить  себя. В то мгновение, когда тела
их должны были столкнуться, Тарзан сжал кисть одной из рук своего противника
и,  легко  отскочив в  сторону,  вонзил  по  самую  рукоятку свой нож в тело
обезьяны, пониже сердца.
     Но прежде,  чем  он успел  выдернуть  нож,  быстрое  движение  Керчака,
пытавшегося  схватить  его  в свои ужасные  объятия, вырвало  оружие из  рук
Тарзана.
     Обезьяна готовила  ужасающий  удар в  голову ладонью -- удар,  который,
если бы попал в цель, легко проломил бы череп юноши.
     Но человек был  проворнее и, пригнувшись, сам нанес зверю  могучий удар
сжатым кулаком под ложечку.
     Керчак зашатался; к тому же  смертельная  рана  под  сердцем почти  что
лишала  его  сознания.  Но  он  приободрился  на  одно  мгновение,  как  раз
достаточное, чтобы вырвать свою руку у Тарзана, и вступил с ним врукопашную.
     Крепко прижав обезьяну-человека  к себе, свирепый самец пытался поймать
своими  громадными клыками  горло  Тарзана,  но мускулистые пальцы  молодого
лорда успели охватить шею Керчака.
     Так боролись  они: один  --  стараясь перекусить  шею соперника  своими
страшными  зубами, другой  силясь --  сжать  дыхательное горло  врага  своей
рукой, в то же время отстраняя от  себя оскаленную пасть зверя. Более мощная
обезьяна начинала, казалось, медленно брать верх, и зубы  надрывавшегося  из
последних  сил зверя  были  уже в  дюйме от горла  Тарзана. Но  вдруг Керчак
содрогнулся  всем  своим грузным телом --  на одно мгновение как бы замер, а
затем безжизненно свалился на землю.
     Он был мертв.
     Вытащив  нож,  который так часто давал  ему победу над мускулами  более
могучими, чем его  собственные,  Тарзан  поставил  ногу  на шею побежденного
врага, и снова громко, на весь лес, раздался свирепый крик победителя.
     Таким образом молодой лорд Грейсток сделался царем обезьян.
     XII
     УМ ЧЕЛОВЕКА
     Среди  подданных Тарзана был один самец, который дерзал оспаривать  его
власть.  Это  был  сын  Тублата,  Теркоз. Но  он так  боялся острого ножа  и
смертоносных  стрел  нового  властелина,  что  осмеливался   проявлять  свое
недовольство  только  в  мелочном  непослушании   и  в  постоянных  коварных
проделках.  Тарзан  знал,  однако,  что  Теркоз только выжидает  подходящего
случая,  чтобы внезапной изменой вырвать власть из его рук, и  потому всегда
держался настороже против возможного нападения врасплох.
     В   течение  долгих  месяцев   жизнь   обезьяньего   племени  протекала
по-прежнему. Нового было только то, что, благодаря выдающемуся уму Тарзана и
его  охотничьей  ловкости,  снабжение  продовольствием  шло  теперь  гораздо
успешнее, и еды было  больше, чем  когда-либо  прежде. И  потому большинство
обезьян было очень довольно сменой правителя.
     Тарзан  по ночам  водил племя на поля черных людей. Здесь, по указаниям
своего  мудрого вождя,  обезьяны досыта  ели, но никогда не уничтожали того,
что не  могли  съесть,  как это  делает  мартышка Ману и  большинство других
обезьян.
     Поэтому, хотя чернокожие и досадовали на постоянный грабеж их полей, но
набеги обезьян  не отбивали  у  них охоты обрабатывать землю, что несомненно
случилось  бы,  если  бы  Тарзан позволил  своему  народу  бесчинно разорять
плантации.
     В  продолжение этого времени Тарзан много раз посещал по  ночам поселок
для другой  -- личной своей  цели. Он время от времени возобновлял  там свой
запас стрел. Скоро заметил он и пищу, которую негры теперь постоянно ставили
под деревом, и стал съедать все, что чернокожие оставляли для него.
     Когда  дикари убедились, что  пища исчезает за ночь,  они пришли  в еще
больший ужас,  так как ставить  пищу  для снискания благосклонности бога или
черта  -- это одно,  но  уже  совершенно  другое,  когда  дух  действительно
является в  поселок  и  поедает  приносимую  пищу!  Это  было  неслыханно  и
наполнило их суеверные умы всякого рода смутными страхами.
     Периодическое исчезновение стрел и странные проделки,
     творимые  невидимым существом, довели  чернокожих  до такого состояния,
что жизнь их в новом поселке сделалась невыносимой. Мбонга и его  старейшины
стали усиленно поговаривать о том, чтобы навсегда оставить деревню  и искать
новую более спокойную местность поглубже в джунглях.
     Черные воины, в поисках места,  забирались все дальше и дальше на юг, в
самую глубь лесов.
     Появление  этих разведчиков  стало все чаще беспокоить  племя  Тарзана.
Тихое уединение первобытного леса  было нарушено новыми,  странными криками.
Не было больше покоя ни для зверей, ни для птиц. Пришел человек...
     Другие  животные приходили  и ночью и днем,  скитаясь по  джунглям,  --
свирепые, жестокие звери; но более слабые их соседи  только на время убегали
от них, чтобы тотчас же вернуться, когда минует опасность.
     Не то с человеком.  Когда  он  приходит, многие из  более крупных пород
инстинктивно   покидают  местность  и  чаще  всего  уже   никогда  более  не
возвращаются; так  всегда  было  с  большими  антропоидами.  Они  бежали  от
человека, как человек бежит от чумы.
     Некоторое время племя Тарзана еще держалось вблизи бухты, потому что их
новый  царь  и  думать  не хотел  о том, чтобы навсегда  бросить  сокровища,
собранные им в маленькой хижине.
     Однажды,  несколько   из  человекоподобных   встретили   многочисленных
чернокожих  на  берегу  маленькой  речки,  в  продолжение  многих  поколений
служившей  привычным местом водопоя, и увидели,  что черные  люди  расчищают
джунгли и сооружают множество хижин. После этого обезьяны не захотели больше
оставаться у бухты,  и  Тарзан  увел  их  вглубь  страны, на много переходов
дальше, в место, еще не оскверненное ногой человеческого существа.
     Но раз в месяц Тарзан,  быстро перепрыгивая с ветки на  ветку, мчался в
свою  хижину, чтобы  провести там  день с книгами, а  также чтобы  пополнить
запас стрел. Последняя задача становилась все более и более трудной, так как
черные стали прятать на ночь свои стрелы в житницы и жилые хижины.
     Тарзан  за день  должен  был  усиленно  наблюдать, куда будут  спрятаны
стрелы.  Дважды входил  он  в  хижины, пока  их  обитатели  спали  на  своих
циновках,  и  похищал  стрелы  из-под  самого носа  воинов. Но  этот  способ
показался Тарзану  слишком опасным,  и потому он предпочитал ловить одиноких
охотников  своими длинными смертоносными  петлями.  Обобрав  с них  оружие и
украшения, он бросал  ночью эти трупы  с высокого  дерева на середину  улицы
поселка.
     Эти разнообразные случаи опять до того напугали чернокожих что если  бы
не  месячная передышка между посещениями  Тарзана,  внушавшая им каждый  раз
надежду, что больше набегов не будет, то они вскоре  опять  покинули бы свой
новый поселок.
     Чернокожие  еще  не  заметили  хижины Тарзана  на  далеком  берегу,  но
обезьяна-человек  жил в постоянном  страхе,  что во время его отсутствий они
найдут  ее  и ограбят его  сокровища.  Поэтому  с течением времени  он  стал
проводить  все больше и больше времени близ жилища своего отца  и все реже и
реже бывал среди обезьян. И вот, члены  его  общины  стали страдать  от  его
пренебрежения к  ним;  то и  дело  возникали  ссоры и распри, которые только
верховный вождь мог мирно уладить.
     Наконец, некоторые  из старейших обезьян  завели разговор с Тарзаном по
этому поводу, и он после того целый месяц оставался без отлучек из племени.
     Обязанности   верховного   вождя   у  антропоидов   не  трудны   и   не
многочисленны. После полудня придет, например, Така, и пожалуется на то, что
старый Мунго  украл у него его новую жену.  Тогда дело Тарзана, созвать всех
обезьян  -- и если  окажется, что  жена  предпочитает своего нового  супруга
прежнему мужу, он  приказывает,  чтобы так и было, или  же велит Мунго  дать
Таке в обмен одну из своих дочерей.
     Обезьяны считают окончательным всякое решение вождя -- каково бы оно ни
было, и, удовлетворенные, возвращаются к своим занятиям.
     А то прибежит с  криком  Тана, прижав  руку к боку, из которого  хлещет
кровь. Она жалуется, что Гунто, муж ее, зверски ее укусил. А вызванный Гунто
говорит,  что  Тана  ленива,  не  хочет  носить  ему  жуков  и  орехов,  или
отказывается чесать ему спину.
     И  Тарзан бранит их обоих, грозя Гунто смертоносными  стрелами, если он
будет  продолжать  истязать  Тану, а Тана,  со своей  стороны,  должна  дать
обещание исправиться и лучше исполнять свои женские обязанности.
     Так все и  идет.  По большей части, это все маленькие  семейные распри,
которые, если их не уладить, могут однако привести к значительным  партийным
ссорам и даже иногда к расчленению племени.
     Но  Тарзану  это  стало  надоедать.  Он  понял,  что  верховная  власть
значительно ограничивает его свободу. Его страстно тянуло к морю, озаренному
ласковым  солнцем,  к  прохладной  комнате  уютно   построенного  дома  и  к
нескончаемым чудесам многочисленных книг.
     Когда Тарзан  стал старше,  он  понял,  что становится  чужим  в  своем
племени. Их интересы все больше расходились с его интересами. Обезьянам были
чужды многие странные и чудесные  грезы, которые мелькали в деятельном мозгу
их человека-вождя. Их язык был так беден, что Тарзан даже не  мог говорить с
ними о  многих новых истинах и  о  широких горизонтах мысли,  которые чтение
раскрыло перед его жадными взорами.  Он  не мог сообщить им и о  честолюбии,
тревожившем его душу.
     У него  уже давно  не  было друзей  и товарищей.  Ребенок может  водить
знакомство со  многими странными  и  простыми  существами, но для  взрослого
человека необходимо некоторое, хотя бы внешнее равенство ума, как основа для
дружбы.
     Будь жива Кала, Тарзан  всем бы пожертвовал, чтобы остаться вблизи нее.
Но теперь,  когда ее  не  было, а  резвые  друзья его детства превратились в
свирепых и грубых животных, он  чувствовал,  что  ему гораздо более по  душе
спокойное одиночество своей  хижины, чем докучливые  обязанности  вождя стаи
диких зверей.
     Однако желание Тарзана  отказаться от своего верховенства  над племенем
сильно  задерживалось  ненавистью  и  завистью Теркоза,  сына  Тублата.  Как
упрямый молодой англичанин,  Тарзан  не  мог  заставить себя отступить перед
лицом злорадствующего врага.
     Тарзан знал  отлично, что  на его место будет избран вождем Теркоз, так
как   свирепое  животное  уже  давно  установило  право  своего  физического
превосходства  над   немногими   самцами-обезьянами,   которые  осмеливались
восстать против его жестоких задираний.
     Тарзану хотелось  сломить этого злобного зверя,  не прибегая к ножу или
стрелам. Его сила и  ловкость настолько возросли вместе с его возмужалостью,
что  он стал  подумывать:  не  сможет ли  он  победить  грозного  Теркоза  в
рукопашной схватке?  Если бы только не огромные боевые клыки, дававшие такое
превосходство  антропоиду   перед   плохо   вооруженным  в  этом   отношении
Тарзаном!..
     Но однажды,  силою  обстоятельств,  это  дело  было  выхвачено  из  рук
Тарзана,  и он мог спокойно  избирать свой путь  и либо остаться в  племени,
либо уйти из него, не запятнав свою честь дикаря.
     Случилось это так:
     Племя спокойно искало себе пищу. Все разбрелись в разные стороны, к