мидту.
     С капитанского мостика спустился Ханс де Гроот и присоединился к Краузе
и  девушке,  стоявшим  возле  клетки с  дикарем.  Приятной  наружности,  лет
двадцати   двух-двадцати   трех,  голландец  был  нанят  на  корабль  первым
помощником капитана в Батавии перед самым отплытием, когда обнаружилось, что
его предшественник загадочным образом "упал за борт".
     Шмидт,  полагавший,  что  эта  должность  по   праву  принадлежит  ему,
возненавидел де Гроота и не скрывал этого. То, что они враждовали, никого на
борту  "Сайгона"  не  удивляло,  ибо  вражда являлась здесь скорее правилом,
нежели исключением.
     Капитан  Ларсен,  который не  мог  подняться  с постели из-за жестокого
приступа лихорадки, не разговаривал с Краузе, зафрахтовавшим  судно, а члены
команды, состоявшей в основном  из  ласкаров и китайцев, в любой момент были
готовы  перерезать  друг  друга.  В  общем,   пленные   звери   были  самыми
благородными существами на борту.
     Де Гроот  в течение нескольких секунд  разглядывал  человека в  клетке.
Реакция его оказалась такой же, как и у девушки и Шмидта.
     --  Это  белый человек! --  воскликнул  он. --  Надеюсь,  вы не  будете
держать его в клетке, словно дикого зверя?
     -- Именно это  я и собираюсь делать,  -- обозлился  Краузе.  -- Не ваше
собачье дело. Не суйтесь, куда не следует, -- и он бросил сердитый взгляд на
девушку.
     -- Дикарь принадлежит вам, -- сказал де  Гроот, -- но хотя бы развяжите
ему руки. Держать его связанным -- излишняя жестокость.
     -- Развяжу, --  недовольно  буркнул Краузе,  -- как  только  на  палубу
поднимут железную клетку, иначе с его кормежкой хлопот не оберешься.
     -- Он ничего не ел и не пил со вчерашнего дня, --  воскликнула девушка.
--  Мне  все  равно,  кто он такой,  Фриц,  но я даже  с собакой не стала бы
обращаться так, как ты обращаешься с этим беднягой.
     -- И я не стал бы, -- отозвался Фриц.
     --  Он  ничтожнее  собаки,  --  раздался за их  спинами голос.  Подошел
Абдула. Он приблизился к клетке  и плюнул  в человека,  находящегося  в ней.
Девушка влепила Абдуле звонкую пощечину. Рука араба схватилась за кинжал, но
вмешался де Гроот, сжав его запястье.
     -- Зря ты  так, -- сказал  Краузе. Глаза  девушки метали молнии,  кровь
отхлынула от лица.
     -- Я не  собираюсь стоять и  безучастно смотреть, как он издевается над
человеком, -- сказала она. --  Это  касается и всех остальных.  -- И Джанетт
взглянула прямо в глаза Краузе.
     --  Я поддерживаю ее, -- добавил де  Гроот. -- Может быть,  то, что  вы
держите его в  клетке, --  и не  мое дело, но оно станет моим,  если  вы  не
соизволите обращаться с ним достойно.  Вы уже распорядились  насчет железной
клетки?
     --  Буду  обращаться с ним так,  как мне заблагорассудится, -- прошипел
Краузе. -- А что, интересно, вы предпримете в противном случае?
     -- Изобью, -- ответил де Гроот, -- а в первом же порту сдам властям.
     -- А вот и железная клетка,  --  сказала  Джанетт. --  Пересадите его и
снимите веревки.
     Краузе  испугался  угрозы де Гроота сообщить обо всем властям  и сбавил
обороты.
     --  Да ладно  вам, -- произнес он благодушным  тоном, -- не стану я его
мучить.  Я  выложил  за  него  немалые деньги и собираюсь  заработать на нем
кругленькую сумму. Какой же мне резон относиться к нему плохо?
     -- Вот и постарайтесь относиться к нему хорошо, -- сказал де Гроот.
     Поднятую  из   трюма  большую  железную  клетку  поставили  вплотную  к
деревянной, дверь  в дверь.  Краузе достал  револьвер.  Затем обе двери были
подняты. Человек в клетке не шелохнулся.
     --  Перебирайся,  ты,  немой  идиот!  --  заорал Краузе,  наставляя  на
человека револьвер. Тот даже не взглянул в сторону Краузе.
     -- Принеси железный  прут, эй ты там, -- скомандовал Краузе, -- и пихни
его сзади.
     -- Погоди, -- сказала девушка, -- дай-ка  я попробую. -- Она  подошла к
противоположной стороне железной клетки и стала жестами подзывать  пленника.
Тот глядел на нее, не шевелясь.
     -- Подойдите на минутку, -- позвала  она де Гроота. -- Дайте ваш нож, а
теперь сомкните  запястья, словно они у вас связаны.  Да-да, вот так. -- Она
взяла нож и стала изображать, будто перерезает веревку на руках у де Гроота.
Затем снова поманила  человека из деревянной клетки. Он приподнялся,  ибо не
мог выпрямиться во весь рост в низкой клетке, и перешел в железную.
     Девушка  стояла вплотную  к  решетке, держа  в руке нож. Матрос опустил
дверь железной клетки. Узник подошел к девушке и, повернувшись к ней спиной,
прислонил запястья к решетке.
     -- Ты  говорил, что  он  глуп, -- сказала Джанетт Краузе, --  но это не
так. По  одному  его  облику  видно.  --  Она перерезала  путы,  сковывавшие
побелевшие  вспухшие руки  человека.  Тот  обернулся  и  поглядел на нее, не
говоря ни слова, но глаза его, казалось, благодарили девушку.
     Де Гроот стоял рядом с Джанетт.
     -- Впечатляющий экземпляр, верно? -- спросил он.
     -- И красивый, -- отозвалась девушка и тут же повернулась к Краузе.  --
Вели принести воды и пищи, -- распорядилась она.
     -- Хочешь стать его нянькой? -- усмехнулся Краузе.
     -- Хочу, чтобы с ним обращались  по-человечески,  -- ответила она  -- А
что он вообще ест?
     -- Не знаю, -- откликнулся Краузе. -- Так что же он ест, Абдула?
     ---- Этот пес не ел двое суток,  -- ответил араб, -- так что, думаю, он
будет  жрать практически все. В джунглях он,  словно зверь,  питается  сырым
мясом, добытым на охоте.
     -- Постараемся снабдить его и мясом, -- сказал Краузе. -- Кстати, таким
образом будем избавляться от падали, если она у нас появится.
     Он  отправил матроса на  камбуз за мясом  и  водой.  Человек  в  клетке
уставился на Абдулу и глядел  так долго и  пристально, что  араб сплюнул  на
палубу и отвернулся.
     --  Не  хотел бы  я  оказаться  на  твоем месте,  если  он, не дай Бог,
вырвется из этой клетки, -- произнес Краузе.
     --  Не стоило развязывать ему руки,  -- ответил  Абдула. --  Он опаснее
льва,
     Вернувшийся  матрос вручил  мясо и воду Джанетт,  которая  передала  их
дикарю.  Тот  отхлебнул глоток  воды,  затем  прошел в  дальний угол клетки,
уселся на корточки, вонзил в мясо крепкие белые зубы и урча принялся есть.
     Девушка вздрогнула, мужчины неловко задвигались.
     -- Так же ест и большеголовый, -- сказал Абдула.
     -- То есть лев, -- пояснил Краузе. -- А под каким именем этого человека
знают туземцы, Абдула?
     -- Его зовут Тарзан из племени обезьян, -- ответил араб.
     III
     "Сайгон" пересек Индийский океан, и на Суматре Краузе взял на борт двух
слонов,  носорога,  трех  орангутангов,   двух  тигров,  пантеру  и  тапира.
Опасаясь,  что де Гроот осуществит свою угрозу и  сообщит  властям Батавии о
присутствии  на  корабле заключенного в  клетку человека, Краузе не зашел  в
этот  порт, а двинулся дальше в  Сингапур за обезьянами, еще одним тигром  и
несколькими удавами.  Затем "Сайгон" взял курс  через  Южно-Китайское море к
Маниле, последнему порту на долгом пути к Панамскому каналу.
     Краузе благодушествовал. Пока все его замыслы  осуществлялись без сучка
и  задоринки, а  если  удастся  доставить  груз  в  Нью-Йорк, можно  сорвать
солидный куш.
     Однако, знай Краузе, что происходит на  "Сайгоне", вряд ли он испытывал
бы такое воодушевление. Ларсен продолжал болеть и не выходил из своей каюты,
и хотя  де Гроот считался хорошим офицером, он был новичком на судне.  Как и
Краузе, он не  знал того, о чем говорили на полубаке и на палубе  в ту ночь,
когда на  вахту  заступил  Шмидт. Второй  помощник  капитана  имел долгую  и
серьезную беседу с  Джабу Сингхом,  ласкаром. Разговор велся шепотом.  После
этого  Джабу  Сингх  долго  и  серьезно  беседовал  на полубаке с остальными
ласкарами.
     --  А как же дикие звери? --  спросил  Чанд у своего соплеменника Джабу
Сингха. -- Что делать с ними?
     -- Шмидт сказал: выбросим всех  за борт вместе  с де Гроотом, Краузе  и
остальными.
     -- Звери стоят много денег,  -- возразил Чанд.  -- Их надо сохранить, а
потом продать.
     -- Нас поймают и вздернут, -- вздохнул другой ласкар.
     -- Нет, -- уверенно сказал Джабу  Сингх. -- Пока мы стояли в Сингапуре,
Шмидту стало известно, что Германия и Англия объявили друг другу войну.  Это
английский пароход. Шмидт утверждает, что  немец имеет  право захватить его.
Говорит, что мы получим денежное вознаграждение, но животные, по его мнению,
не представляют никакой ценности и будут только мешать.
     --  Я  знаю  одного  человека на  острове  Иллили,  который с  радостью
приобрел  бы  их, -- упорствовал Чанд. -- Нельзя позволить  Шмидту выбросить
зверей за борт.
     Ласкары переговаривались на своем родном диалекте, уверенные в том, что
матросы-китайцы  не  понимают их. Однако они  ошибались. Лум Кип, пересекший
однажды Китайское  море  на  фелуке, команда  которой состояла из  ласкаров,
выучил их язык.  А также возненавидел  ласкаров,  потому что они третировали
его  на  протяжении  всего  рейса  и  не  поделились  добром, захваченным  в
результате пиратских вылазок. Однако Лум никак  не показал,  что понял смысл
разговора, -- его лицо сохраняло обычное  выражение глубокого безразличия, а
сам он невозмутимо попыхивал своей длинной трубкой.
     Человек  в  большой  железной  клетке часто  целыми  часами  расхаживал
взад-вперед.  Время  от времени он  подпрыгивал, хватался за решетку потолка
клетки и, перебирая руками и раскачиваясь, двигался бросками от одного конца
клетки  до  другого.  Стоило  кому-нибудь  приблизиться,  как  он  прекращал
упражнение, ибо проделывал его не для забавы, а для того, чтобы  сохранить в
форме свое могучее тело и не дать ему деградировать за время заточения.
     Джанетт Лейон часто  навещала его,  проверяя, регулярно ли его кормят и
всегда ли у него есть вода. Она пыталась научить его своему родному языку --
французскому, но в этом не  преуспела. Тарзан сознавал, что с ним произошло,
и, хотя  не мог говорить и не  понимал речи  людей,  мыслил  он  по-прежнему
связно и логично. Он задавался вопросом, сумеет ли когда-нибудь выздороветь,
однако не  сильно тревожился  из-за неспособности общаться  с людьми. Больше
всего его  беспокоило то, что он не мог общаться с ману,  обезьянкой, или  с
Мангани, большими обезьянами, к которым он относил орангутангов, находящихся
на палубе в соседних клетках. Увидев груз  на "Сайгоне", Тарзан понял, какая
судьба его ожидает, но  также осознал, что  рано  или поздно совершит побег.
Чаще всего эта мысль посещала его, когда на палубе появлялся Абдула.
     Ночью,  когда  поблизости никого  не  было,  он попробовал  решетку  на
прочность и убедился, что сумеет  при  случае  раздвинуть прутья и  выйти на
волю. Но если он сделает это сейчас, когда пароход еще находится в море, его
попросту застрелят,  ибо  он  знал,  что  его  боятся.  Он  стал  дожидаться
благоприятного момента с терпеливостью дикого зверя.
     Когда на палубе появлялись  Абдула или Шмидт, он не  спускал с них глаз
--  эти  люди плюнули в  него.  Абдула  имел все основания  ненавидеть  его,
поскольку Тарзан разрушил его прибыльный бизнес работорговца и браконьера по
части  слоновой кости. А второй помощник капитана, будучи  задирой и в то же
время трусом, относился к нему как к расовому врагу, который не в  состоянии
дать отпор.
     Абдула,  ненавидевший  Краузе  и  девушку и  игнорируемый  де  Гроотом,
общался в  основном  со Шмидтом,  и вскоре они,  обнаружив между собой много
общего, стали близкими приятелями. Абдула, искавший  повод отомстить Краузе,
с  готовностью  согласился  помочь Шмидту  в предприятии,  затеваемом вторым
помощником.
     -- Ласкары  все как один на моей стороне, -- заявил Шмидт Абдуле, -- но
китаяшкам мы  ничего не  сказали, они  враждуют  с ласкарами, и  Джабу Сингх
утверждает, что его  люди не станут лезть на рожон, если китаяшки согласятся
на наши условия и получат свою долю.
     -- Их не так уж много, -- сказал Абдула. -- Если они взбрыкнутся, мигом
окажутся за бортом.
     -- Проблема в том,  что  они  нужны для управления кораблем, -- пояснил
Шмидт, -- а что касается того, чтобы от  них избавиться,  то я передумал. За
бортом  никто не окажется.  Все  они станут военнопленными, и,  если  что-то
сорвется, нас никто не сможет обвинить в убийстве.
     -- Сможете управлять судном без Ларсена и де Гроота? -- поинтересовался
араб.
     -- А как же, -- отозвался Шмидт. -- На моей стороне Убанович. Поскольку
он из России, да к тому же "красный", он терпеть не может Краузе и ненавидит
всех, у кого хоть  на пфенниг больше,  чем  у  него.  Я  назначу его  первым
помощником,  но  ему придется присматривать и  за работой в машинном отсеке.
Джабу Сингх станет вторым помощником. О, я давно все продумал.
     -- А вы будете капитаном? -- спросил араб.
     -- Конечно.
     -- А я? Кем стану я?
     -- Вы? О, черт! Да хоть адмиралом!
     После обеда Лум Кип обратился к де Грооту.
     -- Может, вас ночью убивать, -- зашептал он.
     -- Ты это о чем? -- опешил де Гроот.
     -- Вы знать Шмидта?
     -- Конечно, а в чем дело?
     -- Сегодня  ночью он захватывать  пароход. Ласкары захватывать пароход.
Убанович захватывать  тоже, человек в длинной белой одежде захватывать тоже.
Они убивать Ларсена, убивать  вас, убивать  Клаузе, убивать всех. Китаец  не
захватывать пароход, не убивать. Понимать?
     -- Ты что, накурился опиума, Лум? -- спросил де Гроот.
     -- Не курить. Подождать, там сами увидеть.
     -- А матросы-китайцы? -- де Гроот не на шутку встревожился.
     -- Вас не убивать.
     -- Они дадут отпор ласкарам?
     -- А как же. Вы давать им оружие.
     --  Оружия нет, --  сказал  де  Гроот.  -- Скажи  им, чтобы вооружались
железными прутьями, ножами и всем, чем можно. Понял?
     -- Я понимать.
     -- Когда начнется заваруха, вы, ребята, бросайтесь на ласкаров.
     -- Так и сделать.
     -- Спасибо тебе, Лум. Этого я не забуду. Де Гроот немедленно отправился
к Ларсену, но тот  в беспамятстве метался по  кровати.  Затем зашел в  каюту
Краузе, где обнаружил его самого и Джанетт Лейон, и объяснил им ситуацию.
     -- Вы верите китайцу? -- спросил Краузе.
     --  Он  не  стал бы сочинять такую бессмыслицу, -- ответил де Гроот. --
Да,  я  верю  ему.  Он  --  лучший  матрос  на пароходе,  тихий, незаметный.
Добросовестно выполняет свою работу, ни во что не встревает.
     -- Что же нам делать? -- спросил Краузе.
     -- Я немедленно арестую Шмидта, -- сказал де Гроот.
     Неожиданно дверь в каюту распахнулась, и на пороге с автоматом в  руках
возник Шмидт.
     --  Черта с два ты меня арестуешь, проклятый ирландец, -- прорычал  он.
--  Мы заметили, как этот  грязный китаяшка нашептывал тебе кое-что, и сразу
смекнули, что именно.
     За спиной Шмидта толпились человек шесть ласкаров.
     -- Взять их,  -- скомандовал Шмидт. Отстранив вожака, матросы бросились
в каюту. Де Гроот заслонил собой девушку.
     -- Не прикасайтесь к ней своими грязными лапами! -- вскричал он.
     Один  из ласкаров попытался оттолкнуть его  и схватить  Джанетт, но был
сбит с ног быстрым ударом. Мгновенно вспыхнула потасовка. Де Гроот и Джанетт
отражали  нападение в  одиночку -- Краузе тихо  уполз  в  угол  и безропотно
позволил  связать себе  руки.  Джанетт схватила тяжелый бинокль  и  оглушила
одного  из ласкаров, а  де Гроот свалил  с ног  еще двоих. Однако силы  были
неравны. В конце  концов  их  обоих связали, а де Гроот  от удара по  голове
потерял сознание.
     -- Это бунт, Шмидт, -- прошипел Краузе из своего угла. -- Тебя вздернут
на рее, если не освободишь меня.
     -- Это не  бунт,  -- ухмыльнулся  Шмидт. --  Судно английское, и именем
моего фюрера оно переходит в наши руки.
     -- Но я-то немец, -- возразил  Краузе, -- и зафрахтовал  пароход я. Это
немецкое судно.
     -- О нет, --  произнес Шмидт. -- Оно  зарегистрировано в Англии  и идет
под английским флагом. Если ты немец, значит,  предатель,  а  мы  в Германии
знаем, как поступать с предателями.
     IV
     Тарзан  чувствовал,  что  на  судне произошло что-то неладное,  но  что
именно,  не знал.  На  его глазах  плетками избили китайца, подвешенного  за
большие пальцы рук. В  течение  двух дней  он ни разу  не видел девушку  или
молодого  помощника капитана. Тарзану  перестали регулярно приносить  воду и
пищу. Он  видел, что  плюнувший в него второй помощник капитана стал главным
на  корабле.  Сопоставив  факты,  Тарзан,  хотя  ничего  и  не  знал,  начал
догадываться  о том,  что  произошло.  Изредка  мимо клетки проходил Абдула,
однако не  задирал его, и  Тарзан  понимал почему  -- араб боялся  его, хотя
Тарзан  и находился в железной  клетке. Но из клетки можно вырваться. Тарзан
знал это, а Абдула этого опасался.
     Теперь  ласкары  прохлаждались, а  всю работу выполняли китайцы.  Шмидт
осыпал  их бранью и награждал  тумаками по  малейшему поводу или  вовсе  без
повода. Человек,  подвешенный  за  большие  пальцы  рук и  избитый  плетьми,
провисел целый час,  прежде чем его  сняли и бросили  на палубе.  Жестокость
наказания возмутила Тарзана, однако он допускал,  что человек этот  серьезно
провинился и был наказан заслуженно.
     Проходя мимо  клетки с  Тарзаном,  второй помощник капитана всякий  раз
останавливался и изрыгал  ругательства. Один  вид  Тарзана  приводил  его  в
неописуемую  ярость, как  и  все, что питало  его комплекс  неполноценности.
Тарзан никак не мог взять в толк, отчего тот так сильно его ненавидит. Он не
знал,  что  Шмидт  психопат  и, следовательно, поступки  его лишены разумной
мотивации.
     Как-то раз Шмидт притащил гарпун  и  принялся тыкать им сквозь решетку,
норовя уколоть Тарзана. Абдула с  одобрением наблюдал за этой сценой. Тарзан
ухватился за гарпун и выдернул его из рук Шмидта с такой легкостью, как если
бы  перед ним  стоял ребенок.  После того как  дикарь оказался  вооруженным,
Шмидт уже старался не подходить к клетке вплотную.
     На третий день после того, как Тарзан в последний раз видел девушку, на
палубу подняли старую деревянную клетку  Тарзана  и еще  одну  -- железную и
бОльших размеров.  Чуть позже на  палубу  вывели девушку  под  конвоем  двух
матросов-ласкаров. Ее заперли в  деревянной клетке. Вскоре привели де Гроота
и Краузе,  их  затолкнули в  железную.  После этого  с  капитанского мостика
спустился Шмидт и подошел к пленникам.
     -- Что все это значит? -- требовательным тоном спросил де Гроот.
     --  Сами  жаловались, что вас  содержат взаперти внизу,  не  так ли? Вы
должны благодарить меня за то, что  я распорядился поднять вас на  палубу, а
вы опять  проявляете недовольство. Здесь вам и свежий  воздух и загар. Хочу,
чтобы  вы  выглядели  наилучшим образом, когда придет  время  выставить  вас
напоказ в Берлине вместе с другими представителями африканской фауны.
     И Шмидт расхохотался.
     -- Если хотите  позабавиться тем, что заперли  нас с Краузе,  как диких
зверей,  --  пожалуйста,  но не  можете  же  вы держать  здесь  мисс  Лейон.
Выставить  белую  женщину на  обозрение  всем этим  ласкарам!  --  Де  Гроот
старался не выдать голосом своего гнева и презрения. Он давно понял, что они
оказались  в  руках сумасшедшего и что перечить ему значит навлекать на себя
новые унижения, которые они уже с лихвой испытали.
     --  Если  мисс  Лейон  пожелает,  она  может  разделить  со мной  каюту
капитана, -- проговорил Шмидт. -- Ларсена я приказал вышвырнуть вон.
     --  Мисс Лейон предпочитает звериную клетку, --  с  вызовом  произнесла
девушка. Шмидт дернул плечом.
     -- Ах  вот как! Что  ж,  неплохая идея. Почему  бы  не поместить тебя в
клетку с одним из львов герра Краузе или тебе больше по вкусу тигры?
     -- Все равно, только не с тобой, -- выпалила девушка.
     -- А может, в  клетку  с  дикарем, который  тебе так понравился,  -- не
унимался Шмидт. -- Вот буде