Тарзан много дней провел в хижине  своего отца, где все еще
лежали  нетронутыми кости  его родителей и  маленький скелет  детеныша Калы.
Восемнадцати лет отроду  Тарзан уже  свободно читал и  понимал  почти  все в
разнообразных книгах, которые хранились на полках в хижине.
     Он  мог  также  и  писать,  и  писал  отчетливо  и  быстро,  но  только
по-печатному. Рукописных букв он почти не усвоил, потому что, хотя среди его
сокровищ  и  было много  тетрадей,  но он считал лишним затруднять себя этой
другой  формой  письма.  Позднее,  впрочем,  он  кое-как научился  разбирать
рукописи, но лишь с большим трудом.
     Итак, в восемнадцать  лет это был молодой  английский лорд,  который не
мог говорить  по-английски, но тем не менее умел  читать и писать  на родном
языке. Никогда не видел он  никакого другого  человеческого существа,  кроме
себя,  потому  что  та небольшая  область, где кочевало  его племя,  не была
перерезана ни одной большой рекой, по которой могли бы спуститься к ним хотя
бы дикие туземцы из глубины страны.
     Высокие холмы закрывали ее с трех  сторон,  и океан -- с четвертой. Она
была  населена лишь львами,  леопардами, ядовитыми змеями. Девственные  леса
джунглей до той поры не видели еще ни одного существа  из породы тех зверей,
которые зовутся людьми.
     Но   однажды,  когда  Тарзан-обезьяна  сидел  в   хижине  своего  отца,
погруженный в  тайны книги, произошло  роковое событие,  и прежнее  безлюдие
джунглей было нарушено навсегда.
     Он увидел вдали на восточной окраине странное шествие:
     оно двигалось гуськом по гребню невысокого холма.
     Впереди шли  пятьдесят черных  воинов, вооруженных  длинными копьями, с
железными  остриями;  кроме  того,  каждый  нес большой  лук  с отравленными
стрелами.  На  спинах висели  овальные  щиты, в носах  были  продеты большие
кольца, а на сбитых, как шерсть, волосах красовались пучки ярких перьев.
     Лбы их были татуированы тремя параллельными цветными полосками, а грудь
тремя  концентрическими  кругами.  Их  желтые зубы  были отточены, как клыки
хищников, а  большие и отвислые  губы  придавали еще более  зверский  вид их
внешности.
     За ними  плелись  несколько  сотен  детей и женщин.  Последние несли на
головах всевозможный  груз: кухонную посуду, домашнюю утварь и  большие тюки
слоновой  кости.  В приергарде  шла сотня воинов,  точно  таких  же,  как  и
неродовой  отряд. Они,  по-видимому,  больше  опасались  нападения  и погони
сзади, чем  встречных  врагов.  Об  этом свидетельствовало самое  построение
колонны. Так  оно  и  было.  Чернокожие спасались бегством от  солдат белого
человека,  который  так грабил  и  притеснял их,  отнимая  слоновую  кость и
резину, что в один прекрасный день они восстали на своих насильников,  убили
белого  офицера  и перебили  весь маленький отряд его черного войска.  После
того они несколько дней объедались их мясом; но внезапно ночью другой, более
сильный, отряд  солдат напал  на их поселок, чтобы отомстить за смерть своих
товарищей.
     В ту  зловещую  ночь черные  солдаты белого  человека, в свой  черед, в
изобилии поели  мяса,  а  жалкий остаток  когда-то  могущественного  племени
скрылся в мрачных джунглях-- на пути к неизвестности и свободе.
     Но  то,  что означало свободу  и  поиски  счастья  для этих  чернокожих
дикарей, несло ужас и смерть для многих из диких обитателей их новой страны.
     Три  дня медленно  пробирался  отряд сквозь дебри  непроходимого  леса.
Наконец, рано утром  на  четвертый день они добрались  до небольшого участка
близ  речки,  который  казался менее  густо  заросшим,  чем  все  местности,
встреченные ими до тех пор.
     Здесь чернокожие пришельцы занялись постройкой  жилищ.  Через месяц ими
уже была расчищена  большая площадка,  были выстроены хижины, кругом поселка
вырос  крепкий  частокол; было посеяно  просо,  ямс и маис, и  дикари зажили
прежней жизнью в  своей новой отчизне.  Здесь не  было  ни бедных людей,  ни
черных  войск; не было сборов ни  слоновой кости, ни  резиной для жестоких и
корыстных хозяев.
     Но  прошло  немало  месяцев  прежде,  чем  черные  отважились забраться
подальше  в  леса,  окружавшие  их  новый поселок. Многие  из них  уже  пали
жертвами старой Сабор. Джунгли были полны свирепыми  и кровожадными кошками,
львами и  леопардами,  и черные  воины  опасались  уходить  далеко от  своих
надежных палисадов.
     Но однажды  Кулонга, сын старого  вождя, Мбонги, зашел далеко к западу.
Он  острожно  шел в густых зарослях, держа копье наготове, и крепко прижимал
левой рукой к своему стройному черному телу длинный овальный щит.
     За  спиной  у  него висел  лук,  а колчан был  полон прямыми  стрелами,
старательно смазанными темным, смолистым веществом,  благодаря которому даже
легкий укол становится смертельным.
     Ночь  застигла Кулонгу далеко от поселка отца,  все на  том же пути  по
направлению к западу. Он влез на разветвление большого дерева и устроил себе
здесь нечто вроде площадки, на которой и улегся спать.
     На расстоянии трех миль к западу от него ночевало племя Керчака.
     На следующее утро с зарею обезьяны поднялись и разбрелись по джунглям в
поисках  пищи.  Тарзан, по своему обыкновению,  пошел к  хижине. Он хотел по
дороге найти какую-нибудь дичь и насытиться раньше того, как он доберется до
берега.
     Обезьяны разошлись по окрестностям в одиночку, подвое и по-трое по всем
направлениям, но все же старались держаться поблизости друг от  друга, чтобы
в случае опасности можно было крикнуть и быть услышанным.
     Кала  медленно брела  по  слоновой тропе  в направлении к западу и была
поглощена  переворачиванием  гнилых  веток,  в  поисках грибов  и  съедобных
насекомых. Вдруг какой-то странный шум привлек ее внимание.
     Впереди  нее  на  протяжении  пятидесяти  ярдов   путь  шел  совершенно
открытый,  и  она  из своего  лиственного  туннеля  увидела подкрадывающуюся
фигуру страшного, невиданного существа.
     Это был Кулонга.
     Кала не стала  терять времени на разглядывание  его,  она повернулась и
быстро двинулась назад по тропе. С ее стороны это вовсе не было бегством. По
обыкновению   своих  соплеменников,   которые  благоразумно  уклоняются   от
нежелательных столкновений, пока в них не заговорит страсть,  она стремилась
не убежать от опасности, а избежать ее.
     Но Кулонга  не отставал... Он почуял  мясо... Он мог убить ее и отлично
поесть в этот день. И он бежал за Калой с копьем, уже занесенным для удара.
     На повороте тропы Кале удалось было  скрыться, но Кулонга опять заметил
ее  на прямом  участке. Рука, держащая  копье,  откинулась далеко  назад,  и
мускулы  в  одно  мгновение   напряглись   под  гладкой  кожей.  Затем  рука
выпрямилась, и  копье  полетело в Калу. Но  удар был плохо рассчитан.  Копье
только оцарапало ей бок.
     С криком ярости и  боли бросилась обезьяна на своего  врага. И  в то же
самое  мгновение деревья затрещали под  тяжестью  ее  товарищей.  Племя  уже
спешило сюда, прыгая с ветки на ветку в ответ на крик Калы.
     Кулонга с невероятной быстротой выхватил лук из-за плеч и вложил в него
стрелу.  Далеко оттянув тетиву,  он  послал отравленный  метательный  снаряд
прямо в сердце огромного человекоподобного зверя.
     И Кала с ужасающим воплем упала ничком на глазах всех изумленных членов
своего племени.
     С  ревом  и  воем кинулись обезьяны  на  Кулонгу, но осторожный  дикарь
помчался  вниз по тропе, словно  испуганная  антилопа. Он достаточно  знал о
свирепости этих диких, волосатых людей, и его единственным желанием было как
можно больше увеличить пространство между собою и ими.
     Обезьяны преследовали его на  довольно далеком расстоянии, стремительно
прыгая  по  деревьям,  но,  наконец, одна  за  другой, они бросили  погоню и
вернулись к месту трагедии.
     Никто  из них до сих пор  не  видал другого человека, кроме  Тарзана, и
потому все смутно удивлялись, что это за  странное  существо  появилось в их
джунглях.
     Вдали на  берегу,  около маленькой хижины, Тарзан слышал слабые отзвуки
стычки. И догадавшись,  что  с его  племенем  случилось нечто  серьезное, он
поспешил туда, где раздавался шум борьбы.
     Когда он  добежал до места происшествия, то он застал  здесь все племя.
Обезьяны в  большом волнении кричали и  суетились  вокруг  тела  его  убитой
матери.
     Горе и злоба Тарзана были безграничны. Он  несколько раз проревел  свой
страшный боевой клич и  бил себя в грудь  сжатыми кулаками, а потом бросился
на труп Калы и горько рыдал над ней, изливая скорбь своего одинокого сердца.
     Утрата единственного  существа во всем мире, питавшего к нему  дружбу и
нежность,  была действительно великим несчастьем для  него. Что из того, что
Кала была свирепым и страшным зверем! Для Тарзана  она была нежной, близкой,
а потому и прекрасной.
     Не сознавая  того сам,  он  расточал  ей  все то почитание,  уважение и
любовь,  которые  всякий английский мальчик питает к  своей  родной  матери.
Тарзан  никогда  не  знал  иной  матери  и  безмолвно  отдал  Кале  все, что
принадлежало бы прекрасной леди Элис, если бы она была в живых.
     После  первого  взрыва отчаяния,  Тарзан опомнился и взял себя  в руки.
Расспросив  соплеменников,  бывших свидетелями убийства Калы, он  узнал все,
что их бедный лексикон позволял передать ему.
     Однако,  и  этого  было  вполне  достаточно.  Он  узнал,  что странная,
безволосая черная обезьяна с  перьями, растущими из головы, бросила  в  Калу
смерть из гибкой ветки и  затем бежала с быстротой оленя Бары по направлению
к восходящему солнцу.
     Тарзан  вскочил и, забравшись  на ветки, быстро  понесся  по  лесу.  Он
хорошо знал  все  изгибы  слоновой тропы, по  которой  бежал  убийца, и  шел
напрямик по джунглям, чтобы  пересечь дорогу черному воину, который  не  мог
идти иначе, как по извилистым изгибам.
     На бедре Тарзана  висел  нож, унаследованный им от  отца,  а  на плечах
лежала его длинная веревка, свитая в круги.
     Через  час   человек-обезьяна  снова  спустился  на  тропу  и  принялся
внимательно осматривать землю.
     В тонкой грязи на  берегу крошечного ручейка он нашел такие  следы  ног
какие во  всех здешних лесах оставлял лишь он,  но они  были гораздо крупнее
его следов. Сердце  Тарзана сильно забилось. Неужели он преследует человека,
представителя своей собственной породы?
     Здесь   были   две  дорожки   следов   указывающие  на  противоположные
направления.
     Итак,  жертва, за которой он гнался, прошла  здесь и  вернулась той  же
тропой. Вглядевшись  в  более свежий  след, Тарзан заметил маленькую частицу
земли, которая катилась с  края одного из следов  в  его углубление,  -- это
значило, что след  был совсем свежий и что таинственное существо, за которым
гнался Тарзан, прошло здесь только что.
     Тарзан снова вскочил на деревья и быстро, почти бесшумно понесся высоко
над тропой.
     Он не  пробежал и мили,  как  действительно увидел черного  воина. Воин
стоял  на открытой  поляне.  В руке  у него  был его  гибкий лук со стрелою,
которую он готов был спустить.
     Против него стоял готовый кинуться вепрь Хорта, с опущенной головой и с
покрытыми пеной клыками.
     Тарзан  с удивлением смотрел на странное чернокожее  существо. Оно  так
походило  на него  общим обликом и  все  же отличалось лицом и цветом  кожи.
Правда, в книжках своих он встречал  рисунки, изображавшие негра, дикаря, но
как непохожи были те мертвенные отпечатки на это лоснящееся, черное, ужасное
существо, дышавшее жизнью!
     К тому же,  этот  человек  с туго  натянутым  луком напомнил Тарзану не
столько "негра", сколько "стрелка" из его иллюстрированного букваря:
     С С начинается стрелок.
     Как все  это было удивительно!  Тарзан  пришел в  такое  возбуждение от
своего открытия, что чуть было не выдал своего присутствия.
     Но на полянке перед  его  глазами  происходило  нечто  совсем  новое  и
невиданное.
     Мускулистая рука сильно натянула тетиву; вепрь бросился вперед, и тогда
черный  человек  спустил маленькую  отравленную стрелу. И Тарзан увидел, как
стрела полетела с быстротой молнии и вонзилась в щетинистую шею вепря.
     Едва  стрела была спущена  с тетивы, как Кулонга положил на нее вторую,
но  не успел  спустить ее, как вепрь  стремительно бросился на  него.  Тогда
чернокожий  перескочил через  зверя  одним прыжком, с неимоверной  быстротою
всадил в спину Хорте вторую стрелу и почти мгновенно вскочил на дерево.
     Хорта повернулся, чтобы еще раз броситься  на  врага, сделал  несколько
колеблющихся шагов, словно удивившись  чему-то;  качнулся  и  упал  на  бок.
Несколько  мгновений  мышцы его еще судорожно  сокращались,  но скоро он уже
лежал неподвижно.
     Кулонга слез с дерева.
     Ножом, висевшим  у него  на  боку, он вырезал на  теле вепря  несколько
больших кусков. Он ловко и быстро развел огонь посреди тропы и стал жарить и
есть это мясо. Остальную часть вепря он оставил там где она лежала.
     Тарзан крайне  заинтересовался  всем  виденным. Желание  убить  яростно
пылало в его свирепой груди, но  желание  научиться кое-чему новому было еще
сильнее. Он решил выследить это дикое существо и узнать, откуда оно явилось.
Убить его  он решил  на досуге  когда-нибудь потом, когда лук и смертоносные
стрелы будут отложены в сторону.
     Покончив свою еду, Кулонга исчез за ближайшим поворотом тропы, а Тарзан
спокойно спустился на землю. Своим  ножом он тоже отрезал  несколько  кусков
мяса от туши Хорта, но не стал их жарить.
     Тарзан видел и прежде огонь, но только когда Ара, т. е. молния, сжигала
какое-нибудь  большое  дерево.  Но  для   Тарзана  было  непостижимо,  чтобы
какое-нибудь существо из джунглей могло добывать красно-желтые острые клыки,
пожирающие деревья и ничего не оставлявшие после себя, кроме тонкой  пыли. А
для чего черный воин испортил свое восхитительное кушанье, отдав его в  зубы
огню, -- было  уже  совершенно вне понимания Тарзана. Быть  может, Ара  была
союзницей стрелка, и он делил с нею свою пищу?
     Уж  конечно он,  Тарзан, никогда не,  испортит так глупо хорошего мяса.
Поэтому он  поел попросту и без затей сырого кабана. Остальную же часть туши
зарыл близ тропы так, чтобы можно была ее найти после своего возвращения.
     Вдоволь покушав, лорд Грейсток вытер жирные, пальцы  о свои голые бедра
и снова  отправился  по следам Кулонги,  сына вождя Мбонги.  В это же  самое
время  в  далеком  Лондоне лорд  Грейсток,  младший  брат  настоящего  лорда
Грейстока, отослал обратно клубному повару поданные ему котлеты, заявив, что
они  недожарены.  А  потом, окончив свой обед,  окунул  пальцы в  серебряный
сосуд, наполненный душистой водой, и вытер их куском белоснежного камчатного
полотна.
     Весь день выслеживал Тарзан Кулонгу,  летал над  ним по веткам,  словно
злой дух лесов. Еще  два раза видел  он, как Кулонга метал свои стрелы: один
раз в Данго, гиену, а другой  раз в  мартышку Ману. В обоих случаях животное
умирало почти мгновенно. Яд Кулонги, очевидно, был свеж и очень силен.
     Тарзан много думал об  этом изумительном способе убийства  в то  время,
как,  раскачивая  ветки,  он  следовал  за  чернокожим воином  в  безопасном
расстоянии от него. Он понимал, что маленький укол стрелы не мог сам по себе
так  быстро  убивать  диких  обитателей  джунглей.  Лесные  звери  бывали  в
сражениях со своими врагами истерзаны, расцарапаны, изгрызаны в кровь  самым
страшным образом -- и тем не менее часто выживали.
     Нет, в этих маленьких  деревянных щепочках крылось что-то таинственное.
Недаром  же  одной  царапиной  они  могли  причинять  смерть. Тарзан  должен
обследовать это дело.
     В  ту ночь Кулонга опять спал  в разветвлении большого дерева. А высоко
над ним притаился Тарзан.
     Когда  Кулонга  проснулся, то  увидел, что  его лук  и стрелы  исчезли.
Черный воин был  взбешен и испуган. Больше  испуган, чем взбешен. Он обыскал
землю под деревом, осмотрел все  ветки, но нигде не было и следа ни лука, ни
стрел, ни таинственного ночного грабителя.
     Панический  страх охватил Кулонгу.  Он  был безоружен! Ведь он  оставил
свое копье в теле Калы. А теперь, когда  его лук  и стрелы  пропали, он  был
совсем  беззащитен. У него оставался лишь нож. Его единственной надеждой  на
спасение было -- как можно скорее добраться до селения Мбонги.
     Он  был уверен,  что  поселок  недалеко,  и быстрой рысью  пустился  по
дороге.
     Тогда  из густой зелени непроницаемой листвы,  на расстоянии нескольких
ярдов от него, показался Тарзан и спокойно понесся за ним по деревьям.
     Лук и  стрелы Кулонги  были крепко привязаны  им  к вершине гигантского
дерева. У  подножия этого дерева  Тарзан срезал острым ножом полосу  коры со
ствола, и повыше надломил  ветку. Это были отметки, которыми он обозначал те
места, где у него хранились какие-либо запасы.
     Кулонга  продолжал  свое  путешествие,  а  Тарзан  все  ближе  и  ближе
пододвигался  к  нему,   пока,  наконец,  не  оказался  почти  над   головой
чернокожего. Он держал теперь наготове в  правой руке свою сложенную кольцом
веревку.
     Тарзан только  потому откладывал этот момент,  что  ему  очень хотелось
выследить,  куда направляется черный воин,  и вскоре он был  вознагражден за
терпение: перед  ним открылась внезапно большая поляна, на которой виднелось
множество  странных логовищ.  Лес  кончился, и  между  джунглями  и поселком
тянулись около двести ярдов обработанного поля.
     В этот момент Тарзан находился прямо над головой Кулонги. Ему надо было
действовать  быстро,  иначе  добыча  могла  ускользнуть.  Жизнь  в  джунглях
приучила Тарзана во всех  критических обстоятельствах, так часто возникавших
перед ним,  действовать  с  молниеносной  быстротой  прежде еще,  чем  мысль
созрела.
     И  вот,  когда  Кулонга  выступил  на  простор  из лесной чащи,  тонкие
извилистые круги веревки полетели  на него с нижней ветки могучего дерева  у
самой окраины полей Мбонги. И  прежде, чем сын вождя успел сделать несколько
шагов по открытому месту, ловкая петля стянула ему шею.
     Тарзан,  обезьяний  приемыш,  так сильно дернул свою добычу,  что крики
испуга  были  мгновенно  подушены в  горле Кулонги.  Быстро перебирая руками
веревку,  Тарзан тянул  отчаянно  упиравшегося  чернокожего, подтащил его  к
дереву и  повесил его в воздухе за шею. Затем  он взобрался повыше и  втащил
все еще  бившуюся жертву в густой шатер листвы. Он крепко привязал веревку к
громадному  суку,  спустился  и  всадил  свой  охотничий  нож в самое сердце
Кулонги. Кала была отомщена.
     Тарзан  тщательно  осмотрел   чернокожего.  Никогда  еще  не  видел  он
человеческого существа. Нож с  ножнами и  поясом  немедленно  привлекли  его
внимание, и Тарзан забрал их себе.  Медный обруч тоже  понравился  ему, и он
надел его себе на ногу. Затем он пришел в восхищение от татуировки на  груди
и  на лбу дикаря, полюбовался  на остро отточенные зубы, осмотрел и присвоил
себе головной убор из перьев. После всего этого Тарзан решил  пообедать, так
как он  был голоден,  а здесь  имелось мясо -- мясо убитой им  жертвы. Этика
джунглей позволила ему есть это мясо.
     Можем  ли мы судить его? И какое мерило могли бы мы  приложить к  этому
человеку-обезьяне,  с  наружностью  и  мозгом  английского  джентльмена  и с
воспитанием дикого зверя?
     У  него даже  не  мелькнула никогда  мысль съесть Тублата,  которого он
ненавидел и который ненавидел  его,  хотя он  и убил его в честном  бою. Это
было бы для него так же возмутительно, как людоедство для нас.
     Но кто был ему Кулонга, что его нельзя было съесть так же спокойно, как
вепря  Хорту или  оленя Бару?  В глазах  Тарзана он  был просто одним из тех
бесчисленных   диких   существ,   которые   нападали   друг   на  друга  для
удовлетворения голода.
     Но какое-то странное сомнение внезапно остановило Тарзана. Может  быть,
благодаря своим книга