виду.
     -  Невообразимый  грубиян!  -  шепотом процедила она,  давая выход  еле
сдерживаемой неприязни к этому человеку.
     День для Старика выдался  трудным.  Не обнаружилось  и намека  на следы
слонов,  которые вознаградили  бы его поиски, не  встретил он  и не  единого
туземца,  от  которого  получил  бы  информацию  хотя  бы  о приблизительном
местонахождении  стада слонов,  на  что он  так рассчитывал. Но это  было не
самым глубоким его переживанием. Его неотвязно преследовали мысли о девушке.
Целый  день боролся  он с собой, стараясь выбросить из головы воспоминания о
прелестном лице и изящной фигурке, однако все было напрасно.
     Поначалу  они  повлекли  за   собой   иные   воспоминания,  мучительные
воспоминания  о  другой,   но  постепенно   ее  образ   поблек,  вытесненный
серо-голубыми глазами и светлыми волосами.
     Когда  под конец  своих бесплодных поисков он повернул назад, к лагерю,
его  посетила  новая  мысль, которая привела его в беспокойство и погнала  в
обратный путь.
     Два  года  минуло с тех пор, как он видел белых женщин, и теперь судьба
столкнула его с прелестным созданием. Что принесли ему женщины?
     - Они  сделали из меня  босяка, - рассуждал он,  - испортили мне жизнь.
Если бы не я, девушка непременно погибла бы. Она моя должница. Все женщины в
долгу  передо  мной  за  то, что  сотворила  одна из них. Этой  же  придется
уплатить  долг. Боже, до чего же она хороша! Она должна принадлежать мне.  Я
ее нашел  и оставлю при себе до  тех  пор, пока она мне не надоест. Потом  я
брошу ее, как бросили  меня. Поглядим,  понравится ли  ей это. Боже,  что за
губы! Сегодня  же  они  станут моими!  Она вся станет  моей, и я сделаю все,
чтобы  она не разочаровалась.  Так будет по справедливости. Я  обрел то, что
мне предназначено. Имею  же я право  хоть на капельку счастья, и, если на то
будет воля всевышнего, я его получу!
     Огромный диск солнца низко  навис над  землей, когда на поляне появился
белый.  Первым, что порадовало его взор, была палатка девушки.  Перевидавшая
виды парусина манила к  себе, суля интимную близость.  Подобно личным вещам,
которые  тесно  связываются  в вашем воображении с их  владельцами,  палатка
вызывала у Старика образ девушки.
     Палатка   ограждала  ее   от  чужих  взоров,  охраняла  и  знала  самые
сокровенные тайны ее неотразимых чар. От одного вида палатки Старик пришел в
сильное возбуждение. За долгие часы размышлений о девушке в нем  пробудилась
страсть,  вскружившая голову, словно  дурман.  Одержимый  желанием  схватить
девушку в объятия, он ускорил шаг.
     Но  тут он увидел нечто, лежавшее возле палатки,  от чего ему сделалось
не  по  себе.  Старик  бросился  вперед,  его  спутники  за  ним.  Когда  он
остановился,  вглядываясь в этот ужасный предмет, то увидел нечто такое, что
мгновенно  остудило порыв страстных  желаний,  окатив  его волной леденящего
кровь ужаса. На земле лежал страшно изуродованный  труп  негра, оставленного
охранять девушку. Безжалостные когти располосовали его глубокими ранами, что
наводило на  мысль  о нападении крупного  хищника, но  остальные повреждения
были явно делом рук человека.
     Склонившись   над   телом   своего   товарища,   негры   стали   гневно
перешептываться на своем наречии, затем один из них обратился к Старику.
     - Люди-леопарды, бвана, - сказал он.
     С  опаской подошел белый к палатке девушки, страшась того, что  мог там
обнаружить, а еще больше боясь, что палатка окажется пуста. Когда он откинул
полог и  заглянул внутрь,  оправдались наихудшие его  опасения -  девушки  в
палатке не было.
     Первым побуждением Старика было позвать ее громким  голосом - вдруг она
где-нибудь поблизости в лесу. Он уже собрался крикнуть, как вдруг сообразил,
что не знает имени  девушки.  Во  время  краткого замешательства, вызванного
неожиданным открытием, он осознал всю тщетность своего порыва. Если  девушка
еще жива, то находится далеко отсюда, в лапах жестоких врагов.
     Белого  охватил  порыв  гнева,  превратившего пылкое  влечение в слепую
ярость к ее похитителям.
     Он начисто забыл, как только что собирался поступить с ней сам.
     Скорее всего, он думал о своих разбитых  надеждах, хотя был уверен, что
его тревожат  мысли о беспомощности  девушки  и  об опасности ее  положения.
Обуреваемый желанием  спасти и отомстить, он  не ощущал  и следа  усталости,
вызванной утомительным жарким днем.
     Час  был  уже поздний, но все  же  Старик решил немедленно пуститься  в
погоню. Выполняя его  указания,  оба  негра,  поспешно  похоронив  погибшего
товарища, сложили  в два тюка провизию и снаряжение,  которое  не  захватили
грабители, и за час До заката отправились за своим хозяином по свежим следам
людей-леопардов.

VI. ПРЕДАТЕЛЬ
     Воины племени утенго без  особого энтузиазма восприняли призыв  браться
за  оружие,  переданный  гонцами Орандо.  Войны бывают  разные,  и война  со
страшной  тайной  сектой  людей-леопардов  не могла  вызвать  безоговорочной
поддержки. Тому был ряд весьма  веских причин.  Во-первых, само упоминание о
людях-леопардах  вселяло  ужас  в сердца храбрейших из  храбрых,  ибо жуткие
обычаи этих  тварей были всем  хорошо известны.  Во-вторых,  не  секрет, что
секта вербовала в  свои ряды представителей разных  племен, так что даже ваш
ближайший  друг   мог  оказаться  человеком-леопардом,  поэтому  приходилось
сохранять осторожность в разговорах, дабы не прослыть врагом секты,  ибо это
означало смерть, и еще какую!
     Вот  почему Орандо немало не удивился,  когда обнаружил,  что  из тысяч
потенциальных  участников похода набралась  всего лишь сотня, которая наутро
после празднества и боевых танцев ожидала сигнала к выступлению.
     Но даже и среди этой  сотни нашлись  такие, чей воинственный пыл весьма
поубавился к утру.  Впрочем, это могло  быть вызвано и  сильным похмельем от
крепкого местного пива.  Кому охота идти на войну  с раскалывающейся от боли
головой...
     Орандо прохаживался  среди воинов,  рассевшихся вокруг  костров.  В это
утро воины больше молчали и уже не смеялись.
     Бахвальство, которому предавались туземцы вечером, заметно поутихло.
     Люди думали  о  предстоящих испытаниях.  Однако,  как только их желудки
наполнились горячей едой, они повеселели, стали громко разговоривать, петь и
смеяться.
     Вскоре Орандо спохватился.
     - Где мушимо? - спрашивал он, но никто не знал.
     И  мушимо,  и   дух  Ниамвеги  как  сквозь  землю  провалились.  Орандо
встревожился, усмотрев в их исчезновении недобрый знак. Тут кто-то из воинов
сказал,  что, вполне вероятно, Собито был прав,  намекая  на  связь мушимо с
людьми-леопардами.  И  тогда  возник  закономерный вопрос о самом Собито:  а
сам-то он где? Его тоже никто  не видел, что было весьма странно, ибо Собито
вставал  рано и не имел привычки опаздывать на завтрак. Затем старый туземец
вызвался  выяснить, что к чему. Он направился к хижине колдуна  и расспросил
одну из жен Собито.
     Собито бесследно  исчез! Как только  об этом  стало  известно, возникли
пересуды. Люди  припомнили стычку между Собито и мушимо, а  также  заявление
колдуна, что мушимо умрет на рассвете.
     Одна  часть туземцев  считала, что  если  кто и умер,  так  это Собито,
другие же заявляли, что не видят в его отсутствии ничего особенного - колдун
исчезал и раньше.
     В  самом деле, Собито не  раз  отлучался  из деревни на несколько  дней
кряду,  не  объясняя  причин  такого  поведения.  По  возвращении  же  он  с
таинственным видом намекал,  что участвовал в  шабаше  духов и  демонов,  от
которых заряжался своей магической силой.
     Лупингу из Киббу считал, что при  таких ужасных предзнаменованиях поход
не  должен начинаться. Он как бы  невзначай заговаривал с  воинами, стараясь
выяснить,  кто  еще поддерживает  его идею распустить отряд и  разойтись  по
домам, но Орандо  пристыдил  его.  Сын  вождя сказал,  что  над  ними станут
смеяться старики и  старухи  -  столько  было  наделано  шума.  Воины станут
всеобщим  посмешищем, если вдруг ни  с того  ни с  сего  откажутся  от своих
намерений.
     - Но кто  тогда поведет нас к деревне людей-людоедов, раз  твой  мушимо
покинул тебя? - спросил Лупингу.
     -  Я не верю, что он ушел, - решительно возразил Орандо. - Наверняка он
тоже отправился посовещаться с духами. Он вернется и возглавит отряд.
     В этот миг, словно  в ответ на утверждение Орандо,  прозвучавшее скорее
как мольба,  с  ветвей ближайшего  дерева  пружинисто  спрыгнула  гигантская
фигура и направилась к ним. Это был мушимо.
     На  его  могучем плече лежала  туша оленя, на которой,  в свою очередь,
восседал отчаянно верещавший дух Ниамвеги, жаждавший почтительного внимания.
     - Мы великие охотники, - вопил он. - Глядите, кого мы убили.
     Никто,  кроме  мушимо,  не  понял  его, однако  духа  Ниамвеги  это  не
обескуражило.
     Он даже  не догадывался, что его не понимают. Напротив, он  считал, что
произвел огромное впечатление и упивался собственной значимостью.
     -  Где ты  пропадал,  мушимо?  - спросил Орандо.  -  Кое-кто стал  даже
поговаривать, что тебя убил Собито. Мушимо дернул плечом.
     - Словами не убьешь, а Собито прямо распух от слов.
     - А ты не убил Собито? - спросил один из стариков.
     - Собито я не  видел  с тех пор, как Куду  в последний  раз  отправился
почивать, - ответил мушимо.
     - Колдун куда-то исчез, - пояснил Орандо, - и кое-кто решил, что ты...
     - Я был на охоте. У вас невкусная еда. Вы портите мясо огнем.
     Усевшись под деревом, мушимо отрезал от туши кусок мяса, который, рыча,
съел. Негры, испуганно таращась, отошли от него подальше.
     Покончив с трапезой,  он встал и потянулся всем своим  огромным  телом,
напоминая повадками льва Симбу.
     - Мушимо  готов,  -  провозгласил  он.  -  Если все  в сборе,  то можно
выступать.
     Созвав  воинов,  Орандо  назначил  себе помощников и  отдал необходимые
распоряжения относительно дисциплины. На это ушло немало времени, так как по
каждому поводу  вспыхивали, как всегда, споры, в которых участвовали все, не
важно, касалось это их или нет.
     Мушимо стоял поодаль, наблюдая за туземцами и сравнивая их с собой.
     Физически  между ними  было очень много общего, однако, кроме разницы в
цвете  кожи,  имелись  и другие  различия, такие, что  бросались  в глаза, и
такие,  что воспринимались интуитивно. Дух Ниамвеги также  походил на него и
на них, но и здесь ощущалась огромная разница.
     Мушимо недоумевающе нахмурил брови.
     С большим усилием  он уже  было извлек  из  недр  памяти некое  смутное
воспоминание,  которое  могло оказаться ключом  к загадке,  но  оно  тут  же
ускользнуло.
     Он подспудно чувствовал, что у него было  прошлое, но  вспомнить ничего
не  мог. Он узнавал лишь те предметы, которые попадались ему на глаза, и  те
ощущения, которые возникали у него с тех пор, как Орандо вытащил его  из-под
поваленного  дерева. С другой стороны, совершенно  новые  предметы  были как
будто тоже не в новинку - любое  живое существо, будь то человек, зверь  или
птица, воспринималось им как знакомое, стоило ему  увидеть  его  или почуять
запах.  Поэтому мушимо  не терялся, сталкиваясь со  всяким новым проявлением
жизни.
     Он много размышлял обо всем этом,  так много, что  временами уставал от
дум, и пришел к  заключению, что когда-то  в прошлом на опыте  познал немало
всего. Когда он  случайно спросил Орано о чем-то из прошлого молодого негра,
то оказалось, что сын вождя помнит  до мельчайших  подробностей события даже
из  своего  раннего  детства.  Мушимо  же мог припомнить  лишь события  двух
последних  дней.  В  конце концов,  он  решил,  что  такое состояние памяти,
видимо, является характерным для духов,  а если его память  столь разительно
отличается  от   памяти   человека,  мушимо  расценил  эту  особенность  как
неопровержимое доказательство того, что он и есть ДУХ.
     С  отрешенным видом наблюдал он за никчемной людской суетой, наблюдал с
усмешкой. Скрестив руки, он стоял в стороне, явно  безучастный  как к шумной
перепалке  чернокожих,   так   и   к   сердитой  трескотне   духа  Ниамвеги,
примостившегося у него на плече.
     Наконец галдящая толпа, призванная к порядку, угомонилась и выступила в
поход за славой, сопровождаемая орущими и  смеющимися женщинами  и ребятней.
Но  не  успели  еще  провожающие  повернуть  назад, как воины  посерьезнели,
настраиваясь на предстоящие испытания.
     Три  дня  шли  они под  предводительством  Орандо  и  мушимо.  По  мере
приближения  к  цели  настроение  воинов  поднималось. Под  градом  насмешек
Лупингу,  постоянно бубнивший  о поражении,  был  вынужден придержать  язык.
Наступила минута, когда мушимо объявил, что до деревни людей-леопардов рукой
подать и что на следующее утро он лично отправится на разведку.
     С рассветом четвертого дня все воины  рвались  в бой. Орандо без устали
разжигал  ненависть  соплеменников к  убийцам  Ниамвеги, а  также  постоянно
напоминал  о  том, что  дух  Ниамвеги  сопровождает их,  чтобы  оберегать  и
защищать, а его собственный мушимо обеспечит им победу.
     Не  успел  отряд  приступить  к  завтраку, как  обнаружилось отсутствие
Лупингу. Тщательный осмотр лагеря не  дал никаких результатов, и все решили,
что Лупингу со страху сбежал, испугавшись близости неприятеля.
     Трусливое  бегство   соратника  вызвало   бурное   негодование,  и  его
недостойное поведение нашло самое  суровое  осуждение. Между  тем,  в  самый
разгар гневных  речей,  мушимо  с  духом  Ниамвеги бесшумно  пробирались  по
деревьям в сторону деревни людей-леопардов.

x x x
     С недоумением взирали  джунгли на необычную группу людей, появившуюся в
чаще.  Впереди шел старый  негр, следом  за ним здоровенный молодой туземец,
который вел на веревке белую девушку  с наброшенной  на  шею петлей. Шествие
замыкал тоже молодой негр.
     Все трое чернокожих были одеты в леопардовые шкуры. На курчавых головах
негров были водружены искусно набитые  чучела  голов леопардов. К их пальцам
были  прилажены  изогнутые стальные когти. Зубы  их  были подпилены,  а лица
устрашающе размалеваны.
     Самое жуткое  впечатление из  всех  троих  производил старик,  судя  по
всему, главарь. Остальные раболепно выполняли любое его распоряжение.
     Девушка  мало  что  понимала  из  того,   о  чем  они  говорили,  и  не
подозревала, какая  участь  ей уготована. До сих пор с ней обращались вполне
сносно, но она догадывалась, что добром все это не кончится. Детина, который
вел ее, бывал груб, когда она спотыкалась или отставала,  но нельзя сказать,
чтобы жесток. И все же уже одна внешность этих людей рождала в девушке самые
скверные предчувствия,  к  тому же у нее  перед  глазами постоянно всплывала
картина ужасной гибели преданного негра-охранника.
     Затем  мысли  девушки  переключились   на  белого  мужчину,  который  и
приставил к ней  негра для защиты. Тогда она отнеслась к белому с опаской  и
недоверием и хотела, чтобы он поскорее убрался. Теперь же она не  отказалась
бы от его общества. И дело не в том, что отношение к нему изменилось, просто
она  считала его меньшим из двух зол. Вспоминая его, она думала о нем как  о
невоспитанном  хаме, как о  самом невыносимом  типе, какого  она  когда-либо
встречала.  И все же в нем было нечто, возбуждающее любопытство. Его выговор
наводил на  мысль о хорошем образовании, а одежда и  манеры ставили на самую
нижнюю ступень социальной лестницы. Невольно  занимая ее мысли,  он все-таки
оставался пока неразрешимой загадкой.
     Два  дня ее похитители  шли  потаенными тропами,  не встретив ни  одной
деревни,  ни  единой  души. На исходе  второго  дня  они  вышли к  большому,
обнесенному частоколом селению на берегу реки.
     Массивные ворота были закрыты, хотя солнце еще не село. Путники подошли
ближе, и после того, как старик и часовые у ворот обменялись парой  фраз, их
пропустили.
     Логовом  людей-леопардов  была   деревня  Гато-Мгунгу,  вождя   некогда
могущественного  племени,  численность  которого со временем  сократилась до
такой степени, что осталась одна-единственная деревня.
     Но Гато-Мгунгу являлся не просто вождем, а  вождем людей-леопардов, что
давало власть куда  более страшную, нежели власть иных вождей, которые имели
много деревень, и чьи племена были гораздо многочисленней.
     А  дело  заключалось  в  том,  что  тайная секта, которой он заправлял,
набиралась  из разных  племен  и  селений и подчинялась  необычно  суровому,
жестокому  уставу.  От  членов  секты  Гато-Мгунгу   требовал  прежде  всего
абсолютной  преданности общему делу, даже если это шло  вразрез со служением
родному племени или собственной семье. Таким образом, почти в каждой деревне
в радиусе ста миль у Гато-Мгунгу имелись сообщники,  доносившие ему о планах
других  вождей,  сообщники,  которым полагалось уничтожать всякого, на  кого
укажет вождь секты, вплоть до ближайших родственников.
     Лишь в деревне Гато-Мгунгу все без  исключения  жители являлись членами
тайной секты. В других селениях сектантов  никто не знал, в лучшем случае их
могли только подозревать в причастности к людям-леопардам.
     Оказаться уличенным в сектантстве было равносильно смертному приговору.
Настолько велика  была ненависть  к людям-леопардам,  что  сын прикончил  бы
родного отца, узнай он о принадлежности того к секте. Но настолько был силен
и страх перед ним, что никто не смел убить человека-леопарда при свидетелях,
иначе на смельчака обрушивалась страшная кара.
     В  местах  тайных сборищ, глубоко  запрятанных в непроходимых джунглях,
люди-леопарды  отправляли  омерзительные  обряды  своей  секты,  кроме   тех
случаев,  когда  они  собирались  в  деревне  Гато-Мгунгу, рядом  с  которой
располагался их храм.
     Именно здесь состоялось нынче сборище, из-за которого деревня буквально
кишела  воинами. Последних  было  куда больше, чем  женщин и  детей, на  что
девушка обратила внимание, когда ее тащили по главной улице.
     В центре деревни на нее едва не  набросилась толпа кровожадных женщин -
диких уродливых чудовищ с отточенными зубами. Ее разорвали бы на куски, если
бы не вмешательство стражников, копьями отгонявших местных фурий до тех пор,
пока не вмешался старик. Он кинул в толпу несколько сердитых фраз, и женщины
моментально  отступили,   продолжая  однако  испепелять   пленницу  злобными
взглядами,  не сулившими ничего хорошего, доводись ей попасть к ним  в руки.
Держась вплотную к пленнице, похитители  провели ее сквозь толпу вооруженных
людей к  большой  хижине, перед  которой  восседал  старый  дряхлый  негр  с
огромным брюхом.  Это  и был Гато-Мгунгу  -  вождь  людей-леопардов.  Завидя
приближавшихся  людей, он устремил на них взгляд, и  при виде белой  девушки
его  налитые кровью  глаза,  обычно  тупо  глядевшие  из-под набрякших  век,
оживились.
     Признав старика, вождь обратился к нему с вопросом:
     - Ты принес подарок, Лулими?
     -  Да, подарок,  но не  только для Гато-Мгунгу, а для всего клана и для
бога Леопарда!
     - Гато-Мгунгу не привык делиться рабами с другими, - рявкнул вождь.
     - Это не  рабыня, - возразил  Лулими.  Судя по его поведению, Лулими не
очень-то  боялся Гато-Мгунгу. С  какой стати, если  сам он являлся  одним из
верховных жрецов клана Леопарда.
     - Тогда зачем ты привел белую женщину в мою деревню?
     Тем временем возле  хижины выстроился тесный полукруг любопытных зевак,
вытягивающих шеи, чтобы хорошенько рассмотреть пленницу, и напрягавших слух,
чтобы не упустить ни слова из разговора сильных мира сего. Лулими радовался,
что  оказался  в  центре внимания,  ибо  ему  ничто  так  не нравилось,  как
оказаться  главным  героем  спектакля,  разыгрываемого  перед доверчивыми  и
простодушными зрителями. Лулими был жрецом, и этим все сказано.
     -  Третьего дня  мы  заночевали в лесу далеко от  деревни  Гато-Мгунгу,
да