них на  глазах, но ничего  подобного  не
произошло. Тогда  они  вопросительно уставились на Собито.  Коварный  старый
мошенник, чувствуя критический поворот событий и опасаясь за свой авторитет,
был вынужден преодолеть свой физический страх  перед этим таинственным белым
гигантом в отчаянной попытке восстановить свою репутацию.
     Размахивая хвостом гиены, колдун подскочил к мушимо.
     -  Сгинь! - завизжал Собито. -  Теперь  ничто тебя не спасет. Не успеет
трижды взойти луна, как ты будешь мертв. Так сказал мой бог.
     Колдун  замахнулся  хвостом гиены  на  мушимо. Белый  скрестил  руки на
груди, на его губах заиграла насмешливая улыбка.
     - Я  -  мушимо, дух  пра-пра-прадеда Орандо, -  заявил  он.  - А Собито
простой смертный. Его фетиш - жалкий хвост Данго.
     С этими словами он выхватил фетиш из рук колдуна.
     - Глядите, как поступает мушимо с фетишем Собито! - крикнул он.
     Белый швырнул хвост в огонь, к ужасу потрясенных туземцев.
     Ослепленный гневом,  Собито отбросил всякую осторожность и накинулся на
мушимо.  В его занесенной  руке сверкнуло лезвие. На губах колдуна выступила
пена  бешенства, желтые  клыки оскалились в  ужасном  рычании.  Собито являл
собой  олицетворение  ненависти  и  безумной  ярости.  Но  как  бы  ни  было
неожиданно его коварное нападение, оно не застало мушимо врасплох. Загорелая
рука сомкнулась  стальными клещами на  запястье колдуна, другая вырвала нож.
Затем мушимо сгреб колдуна и поднял  высоко над  головой,  словно Собито был
чем-то эфемерным, не имевшим ни массы, ни веса.
     На лицах потрясенной публики застыл ужас:  их кумир оказался во  власти
иноверца! Эта ситуация,  как только  они осознали ее  своими  бесхитростными
умами, ошеломила их.
     Однако, к счастью  для мушимо, Собито  не  являлся столь  уж  обожаемым
кумиром.
     Мушимо обратил взор на Орандо.
     - Убить его? - спросил он с утвердительной интонацией.
     Орандо был потрясен и перепуган не  меньше остальных. Абсолютная вера в
магическую власть колдуна, длившаяся десятилетиями, не могла быть уничтожена
в один миг. Однако сын вождя испытывал и другие эмоции.
     Он  был всего лишь человеком. Будучи  таковым,  он  гордился  тем,  что
приобрел  собственного  мушимо,  пусть  загадочного,  но  зато  отважного  и
бесстрашного,  в котором  по наитию  признал дух  своего усопшего предка.  С
другой стороны, колдуны  есть колдуны, их  всемогущество  хорошо известно, а
потому не следует так опрометчиво искушать судьбу.
     Орандо бросился вперед.
     - Нет! - крикнул он. - Оставь его!
     Скакавшая по ветке обезьянка сердито заверещала.
     - Убей его!  - завопил  кровожадный дух Ниамвеги. Мушимо швырнул Собито
прямо в мусорную кучу.
     -  Он  плохой, - объявил мушимо. -  Хороших колдунов  не бывает. А  его
фетиш - чепуха. Если не так, то почему он не защитил Собито? Колдуны болтают
всякую ерунду. Если среди  утенго есть храбрые воины,  они пойдут с Орандо и
мушимо воевать с людьми-леопардами.
     Молодые  воины  зашумели,  а  Собито  после  короткого замешательства с
трудом встал и поплелся к своей хижине.
     Отойдя  от  мушимо  на  безопасное  расстояние,  колдун  остановился  и
обернулся.
     -  Я пошел готовить магическое снадобье! - провозгласил он. -  Нынче же
ночью белый человек, назвавшийся мушимо, умрет!
     Белый  гигант шагнул  в сторону Собито. Колдун повернулся  и  засеменил
прочь. Молодые воины, ставшие свидетелями краха могущества Собито, наперебой
заговорили о войне.  Пожилые уже не настаивали на мире. Все как один боялись
и ненавидели  Собито,  поэтому  с чувством  облегчения  восприняли закат его
власти.
     Завтра их снова можно будет запугать, но сегодня,  впервые в  жизни они
стряхнули с себя гнет колдуна.
     Вождь Лобонго войны объявлять не стал, но под напором требований Орандо
и  остальной молодежи  нехотя дал разрешение снарядить  небольшой отряд  для
набега. Тотчас  были посланы  гонцы по  деревням для  созыва добровольцев, и
начались приготовления к ритуальным танцам, намеченным на вечер.
     Поскольку Лобонго отказался объявить всеобщий поход на людей-леопардов,
то  и  барабаны войны безмолвствовали. Но в джунглях  вести распространяются
быстро, и еще засветло из ближайших деревень в Тамбай стали прибывать воины,
по двое и по одиночке, чтобы  примкнуть к  двадцати добровольцам из  деревни
Лобонго, которые с важным видом прохаживались перед восхищенными чернокожими
красотками, готовившими угощение к вечернему пиршеству.
     Из Киббу явился  десяток воинов, в их  числе брат  девушки,  за которой
приударял  Ниамвеги, и некий  Лупингу,  неудачливый соперник погибшего.  Сам
факт  того,  что  Лупингу добровольно вызвался  отомстить  за  Ниамвеги,  а,
значит,  рисковать  жизнью,  прошел незамеченным,  ибо  все  мысли о  мщении
оказались вытесненными мечтами о славе, и беднягу Ниамвеги не вспоминал  уже
никто, кроме Орандо.
     Разговоры  вертелись  вокруг войны и  предстоящих  подвигов,  однако  и
поражение Собито,  будучи свежо в  людской  памяти, занимало  важное место в
беседах. Деревенские  сплетники  быстро смекнули,  что  эта тема  -  лакомый
кусочек,  коим нужно потчевать  воинов из окрестных  деревень,  в результате
чего мушимо стал знаменитостью,  стяжавшей для  деревни Тамбай больше славы,
чем когда-либо это удавалось Собито.
     Пришлые воины  взирали на  мушимо  с благоговейным  трепетом  и не  без
опаски. Они привыкли к духам-невидимкам,  кишащим в воздухе, но совсем  иное
дело - лицезреть духа наяву.
     Особенно волновался Лупингу, который недавно приобрел у Собито любовный
талисман, а  теперь  засомневался,  не  выбросил ли  он на ветер отданные за
амулет  ценности.  Он  решил  разыскать  колдуна  и  самолично выяснить,  не
преувеличены ли слухи. Кроме того, существовала  еще одна причина, почему он
жаждал переговорить с Собито, причина куда более важная, нежели какой-то там
любовный амулет.
     Незаметно отделившись  от толпы,  слонявшейся по главной улице, Лупингу
пробрался к жилищу Собито. Колдун сидел на корточках в окружении разложенных
на полу амулетов, талисманов и фетишей.
     Язычки пламени, лизавшие закопченный  котелок, бросали неровный свет на
зловещее лицо, выражение  которого  было  настолько  свирепым,  что  Лупингу
захотелось повернуться и убежать, но тут старик поднял голову и узнал его.
     Долго пробыл Лупингу  в хижине  колдуна. Они переговаривались  шепотом,
вплотную сдвинув головы.
     Когда Лупингу наконец  ушел, он унес с собой  амулет такой  невероятной
силы, что ему отныне не грозило никакое  вражеское оружие.  В голове  же  он
вынашивал план, который приводил его и в восхищение, и в ужас.

V. ГРУБИЯН
     Долгие дни одиночества.  Нескончаемые  ночи  страхов.  Безнадежность  и
горькое раскаяние, от чего ныла душа.  Лишь благодаря бесстрашию  девушка не
сошла с ума, оказавшись брошенной на произвол судьбы. Казалось, прошла целая
вечность - каждый прожитый день равнялся году.
     Сегодня она  решила заняться охотой  и  вскоре  подстрелила  небольшого
кабанчика.
     При  едва слышном  звуке выстрела белый человек остановился и  нахмурил
брови. Трое его чернокожих спутников возбужденно загалдели.
     Девушка с трудом извлекла внутренности  из туши, тем самым уменьшив вес
добычи  настолько,  чтобы  дотащить  ее  до  палатки.  Это  оказалось  делом
нелегким, и силы  быстро истощились. Но мясо было слишком ценным, чтобы  его
бросить, и она медленно продвигалась, делая частые передышки, пока, наконец,
не свалилась без сил перед входом в палатку.
     Мысль о необходимости заготовить мясо впрок, чтобы ни куска не пропало,
едва не повергла девушку в отчаяние.
     Предстояла разделка  туши,  страшившая  девушку. Она никогда не видела,
как это делается, пока не  отправилась в этот злополучный поход. За всю свою
жизнь ей даже ни разу не доводилось дотрагиваться  до сырого  мяса. Итак, ее
подготовка совершенно  не  соответствовала возникшей ситуации,  однако,  как
известно, нужда побеждает обстоятельства и порождает изобретательность.
     Девушка понимала, что с  кабана надо снять шкуру, мясо нарезать кусками
и  прокоптить. Даже  после этого мясо не сможет храниться долго,  но лучшего
способа  она не знала. Не  имея  опыта в практических, житейских делах и  не
обладая физической силой, девушка была вынуждена вести более жестокую борьбу
за выживание, чем ей приходилось еще совсем недавно.
     Будучи   созданием  слабым,   неопытным,  она,  тем  не  менее,   имела
мужественное сердце, которое билось  под некогда нарядной, а ныне изношенной
фланелевой  блузкой.  Утратив  надежду,  девушка  не  собиралась  сдаваться.
Преодолевая усталость,  она приступила к свежеванию  туши, и тут ее внимание
привлекло  неясное  движение  в  дальнем  конце  поляны,   на  которой   она
обосновалась. Взглянув туда,  она увидела четверых мужчин, молча наблюдавших
за ней, - троих негров и одного белого.
     Девушка вскочила  на  ноги.  От радости у нее закружилась голова, и она
пошатнулась.  Но  уже  в  следующий  миг  девушка  овладела  собой  и  стала
пристально   разглядывать  приближавшихся   незнакомцев.  Едва   она  сумела
рассмотреть их получше, как надежда  угасла. Никогда прежде ей не доводилось
встречать  белого   с  такой  сомнительной  наружностью.   Неизвестно  когда
стиранная одежда соотечественника  истрепалась  до  лохмотьев,  лицо заросло
дикой щетиной, шляпа -  невообразимая  рухлядь, которую  можно  было считать
шляпой только потому, что она была нахлобучена на голову.
     Лицо  белого  было  сурово  и  не  внушало  доверия,  глаза  глядели  с
подозрением, а когда человек с  хмурым  видом остановился в нескольких шагах
от девушки и заговорил, то в его голосе не ощущалось и намека на дружелюбие.
     - Кто такая? - спросил он. - Что ты здесь делаешь?
     Слова и тон подошедшего  возмутили  девушку. До  сих  пор ни один белый
мужчина  не говорил  с ней  так бесцеремонно. Уязвленная  девушка  вздернула
подбородок  и окатила  его холодным  взглядом, презрительно скривив короткую
верхнюю губу.
     Ее  глаза пренебрежительно  оглядели  незнакомца от разбитых  сапог  до
"вороньего  гнезда",  насаженного на  всклокоченные  волосы. Поведи он  себя
иначе, девушка испугалась бы, а так она лишь разозлилась и не на шутку.
     -  А вот  это уже вас не касается,  - бросила она  и повернулась к нему
спиной.
     Мужчина насупил брови, готовый едко парировать, однако сдержался и стал
молча разглядывать ее.
     По стройности  фигуры он понял,  что  женщина молода, а  приглядевшись,
определил,  что  она к  тому же красива.  Она  была  чумазая, разгоряченная,
вспотевшая,  заляпанная  кровью,  но,  тем  не  менее,  прекрасная. А  какой
красавицей она станет, когда приведет себя в  порядок и приоденется,  он  не
смел  даже вообразить. Он отметил про себя ее серо-голубые  глаза и  длинные
ресницы.  С  такими глазами любое  лицо выглядит прекрасным.  Затем принялся
разглядывать  ее волосы,  небрежно  собранные  в  пучок на  затылке. Девушка
принадлежала  к той  редкой категории  блондинок,  которых  с  некоторых пор
именуют "платиновыми".
     Целых  два года прошло с  того времени, как Старик  последний раз видел
белую женщину.
     Скорее всего, окажись эта особа старой и костлявой, либо же косоглазой,
с лошадиными зубами, он отнесся  бы  к ней  с большей симпатией и не стал бы
грубить.
     Но как только он разглядел ее, красота девушки воскресила всю ту боль и
страдания,   которые  причинила  ему  другая   женщина,  тоже  красавица,  и
всколыхнула ненависть  к  женскому полу, которую он вынашивал в душе все эти
два долгих года.
     Он  повременил  с ответом, чему был искренне рад, ибо  это позволило бы
избежать  злых,  обидных слов,  которые  вертелись  на  языке. И  не  потому
обрадовался, что стал вдруг лучше относиться к женщинам, просто ему пришелся
по душе ее смелый ответ.
     - Может, и не касается, - отозвался он,  выдержав паузу, - но, кажется,
требуется мое вмешательство. Слишком непривычно видеть белую  женщину одну в
этих краях. Вы действительно одна?
     В голосе белого сквозило легкое беспокойство.
     - Абсолютно, - отрезала она, - и впредь желаю того же.
     -  Уж  не  хотите  ли вы  сказать,  что  с  вами  нет  носильщиков  или
соотечественников?
     - Именно так!
     Продолжая  стоять к  нему  спиной,  девушка  не могла  заметить оттенка
участия, промелькнувшего на его лице, ни  понять,  что  он беспокоится о  ее
безопасности,  хотя   сострадание   его  и  не  относилось   лично  к   ней.
Беспокойство, связанное  с наличием  или отсутствием белых мужчин,  было для
него столь же естественно, как и браконьерство.
     - И у вас нет ни фургона, ни... - спросил он.
     - Ничего.
     -  Ясно, что в одиночку в  такую  даль не забраться. Что стало с вашими
спутниками?
     - Они бросили меня.
     - А белые? Что с ними?
     - Их и не было.
     Девушка  повернулась  к  нему  лицом,   однако   отвечала   по-прежнему
недружелюбно.
     -  Вы отправились в путь без единого  белого  спутника?  -  недоверчиво
спросил он.
     - Так точно.
     - Когда же вас бросили ваши люди?
     - Три дня тому назад.
     -  И  что вы намерены делать?  Одной  оставаться  вам нельзя,  и  я  не
представляю, как вы отправитесь дальше без носильщиков.
     - Я пробыла тут три дня и останусь до тех пор, пока...
     - Пока что?
     - Не знаю.
     - А как вас вообще сюда занесло?
     В душе девушки затеплилась искра надежды.
     - Ищу одного  человека, - ответила  она.  - Может, вы слыхали о нем или
знаете, где он? Голос девушки дрожал от нетерпения.
     - Как его зовут? - поинтересовался Старик.
     - Джерри Джером. Она подалась вперед.
     Собеседник покачал головой.
     - Впервые слышу.
     Глаза девушки  потухли.  Она еле сдерживала  слезы. Увидев  влагу в  ее
глазах, Старик  разозлился.  Какого черта  у  женщин глаза всегда  на мокром
месте?
     Стараясь не поддаваться порыву сочувствия, он опять заговорил грубо.
     - Что будете делать с мясом? - спросил он. Глаза девушки расширились от
неожиданности. Теперь уже в них не было слез, в них полыхало негодование.
     - Вы несносны. Убирайтесь из моего лагеря и оставьте меня в покое!
     - Еще чего, - возразил он.
     Затем мужчина  быстро заговорил со своими спутниками на их языке, после
чего троица подошла и взялась за тушу кабана.
     Девушка  глядела на них с гневным недоумением. Ей с таким трудом далось
дотащить кабана до лагеря, а теперь у нее забирают добычу.
     Девушка достала из кобуры револьвер.
     - Скажите им,  чтобы  не  трогали мяса,  -  крикнула  она,  - или  я их
перестреляю. Мясо мое!
     -  Они хотят помочь вам разделать тушу, - объяснил Старик.  -  Кажется,
это  не  противоречит  вашим  планам,  или  как?  Может,  вы  собирались  ее
заморозить?
     Его  ирония   задела  девушку,  укорившую  себя   за  то,  что  неверно
истолковала намерения чернокожих.
     -  Почему  вы сразу не сказали?  - спросила  она. - Я хотела  закоптить
мясо. Когда еще повезет на охоте...
     - Об этом можете не думать, - проговорил Старик. - Это уже наша забота.
     - То есть?
     - То  есть, как только я осмотрю эту местность,  я заберу  вас к себе в
лагерь. Не моя вина, что вы оказались здесь, и хотя вы чертовская обуза, как
и  все остальные женщины,  но я просто не способен бросить  в джунглях  даже
белую мышь, не говоря уже о белой женщине!
     -- А  если мне не доставит  удовольствия  пойти с  вами? -  высокомерно
осведомилась девушка.
     - А  мне плевать на ваше мнение, - буркнул он. - Пойдете как миленькая.
Еще спасибо скажете, если у вас осталась хоть капля разума. Предполагать же,
что у вас есть душа, было бы слишком! Вы такая же, как все - самовлюбленная,
черствая, неблагодарная.
     - Это все? - поинтересовалась девушка.
     - Нет. Могу продолжить - бесчувственная, жадная, жестокая.
     - Не слишком-то вы высокого мнения о женщинах, верно?
     - Вы абсолютно правы.
     - И что вы намерены  делать со мной,  когда окажемся в вашем лагере?  -
спросила она.
     -  Если удастся наскрести людей  для нового сафари, постараюсь сплавить
вас из Африки и как можно скорее, - ответил он.
     - Но я не собираюсь покидать Африку. Вы не смеете мной  командовать.  У
меня здесь важное дело, и я не уйду, пока не добьюсь своего.
     - Если вы прибыли сюда в поисках этого Джерома, то  мой  первейший долг
перед ним удалить вас прежде, чем вы его найдете.
     Девушка смерила его долгим ледяным взглядом.  Такой  тип встречался  ей
впервые.
     Подобная откровенность  собеседника была  непостижима. Она  решила, что
имеет  дело с психически неуравновешенным человеком,  а поскольку знала, что
помешанным  лучше не перечить,  не  то  они впадают в  буйство,  она  быстро
сменила тон.
     - Пожалуй, вы правы, - согласилась она. - Я пойду с вами.
     - Так-то лучше, - бросил он. - Что же,  этот  вопрос мы уладили. Теперь
обговорим детали. Отсюда мы уйдем, как только  я завершу  свои дела. То есть
завтра  или  послезавтра.  Один  из моих  парней  будет прислуживать  вам  -
готовить пищу и все такое. Однако  я не  терплю, когда мне докучают женщины.
Вы оставите меня в покое, а я - вас. Даже разговаривать с вами не собираюсь.
     - Взаимно, - откликнулась девушка не без резкости.
     С  той  поры, как  она  почувствовала себя  женщиной, она, если  ее  не
подводила память,  неизменно  являлась  предметом  мужского  преклонения,  и
потому подобные  речи,  прозвучавшие  из уст этого  оборванца,  в  здравости
рассудка которого у нее появились серьезные сомнения, не  могли не задеть ее
за живое.
     - Ах  да, - спохватился он.  -  Мой лагерь  разбит на территории  вождя
Боболо. Если со мной что-нибудь случится, мои парни доставят  вас туда.  Мой
напарник  позаботится о  вас. Только не забудьте сказать  ему, что  я обещал
доставить вас на побережье.
     Произнеся  эти  слова,  белый отошел  и  занялся организацией  стоянки,
приказав  одному  из   негров,  разделывавших  тушу,   поставить  палатку  и
приготовить ужин,  так как  день клонился к  вечеру. Другому  негру он велел
прислуживать девушке.
     Выглянув  вечером  из палатки,  она увидела  Старика,  развалившегося у
костра и попыхивающего трубкой.
     Разглядывая его издали, девушка пришла к выводу, что он еще неприятней,
чем показался вначале, однако же не могла не признать, что присутствие этого
человека вернуло ей  ощущение безопасности, которого она не испытывала с тех
пор, как прибыла в  Африку. Пусть он не в своем уме, но с ним лучше, чем без
него.  Но верно ли, что  он  ненормален? Вообще-то он производил впечатление
человека вполне здравомыслящего, за исключением грубых манер.
     Может, он просто невоспитанный грубиян, затаивший обиду на женщин?
     Как бы  то  ни было,  но человек этот представлял  для нее  загадку,  а
всякая неразгаданная загадка имеет свойство завладевать мыслями. Поэтому она
продолжала думать о нем, пока сон не смежил ей веки.
     Девушка была бы крайне  удивлена, узнай она  о том,  что  мысли мужчины
были заняты ею,  причем держались  они с бульдожьей хваткой, несмотря на все
его  старания  прогнать их  прочь.  В клубах табачного  дыма ему  мерещились
дивные  черты  девушки.  Перед  ним возникали  длинные  ресницы,  затеняющие
глубину  серо-голубых глаз, прелестно очерченные  губы, притягательный блеск
волнистых светлых волос, совершенные формы тела.
     - Проклятье! - выругался Старик. - Еще не хватало втюриться в нее!
     Утром следующего дня он покинул лагерь пораньше, прихватив с собой двух
негров, а  третьего, вооруженного старым  ружьем, оставил охранять девушку и
выполнять ее распоряжения. Девушка была уже на ногах, но он даже не взглянул
в  ее  сторону. Украдкой проводив  его неприязненным  взглядом,  она вынесла
окончательный суровый приговор всему его потрепанному внешнему