ул тот, что помоложе. - Рассуждаешь так, будто
тебе лет сто, не меньше. Я же помню, ты  сам назвал мне свой возраст,  когда
мы познакомились. Тебе еще и тридцати нет.
     - Тридцать, - задумчиво проговорил второй. - Мужчине полагается сделать
карьеру задолго до тридцати. Я знаю  ребят, которые добились успеха и отошли
от дел, когда им еще не стукнуло тридцать. Вот мой отец, например...
     Говоривший вдруг  осекся. Собеседник не стал настаивать на  продолжении
душевных излияний.
     - Думаю,  в Штатах мы  оба оказались бы в  босяках,  - проговорил он со
смехом.
     - Ты-то им никогда не будешь, - возразил старший.
     Вдруг он расхохотался.
     - Ты чего?
     - Так, вспомнил, как мы познакомились около года тому назад. Ты пытался
внушить мне, будто ты головорез  из  трущоб. И  у тебя  неплохо  получалось,
когда ты вспоминал, кого изображаешь, Малыш.
     Малыш усмехнулся.
     -  Это  была чертовская  нагрузка для  моих  актерских  способностей, -
признался он. -  А знаешь, Старик, тебе тоже не слишком часто удается водить
других за нос. Послушать  тебя, так ты  родился в джунглях  и тебя воспитали
обезьяны. Но я тебя вмиг раскусил. Тогда я сказал себе: "Малыш, здесь пахнет
университетом - либо Йельским, либо Принстонским".
     -  Однако  ты  не стал задавать лишних  вопросов.  Как  раз  это мне  и
понравилось в тебе.
     - Ты тоже в душу не лезешь. Наверное, поэтому мы и подружились. А  тех,
кто лезет с расспросами,  я бы брал за  руку, ласково, но крепко, отводил за
сарай и пристреливал. Тогда мир стал бы намного лучше.
     -  Все так, Малыш,  однако растолкуй  мне  вот что: как это можно  быть
приятелями в течение целого года, как мы с тобой, и ни черта не знать друг о
друге, словно между нами нет доверия.
     - Я-то  доверяю, однако есть вещи, о  которых другим  не расскажешь,  -
ответил Малыш.
     -  Знаю, -  подтвердил Старик.  -  До сих пор  мы  избегали говорить  о
причине, по которой каждый из нас оказался здесь, не так ли? Что до меня, то
причиной  тому -  женщина, потому я  их и  ненавижу.  Мне вполне хватает для
удовлетворения  мужских потребностей этих туземных "цариц Савских", хоть они
и не услаждают обоняния.
     -  Здоровые  дети природы,  не  обремененные  интеллектом  и со вшами в
волосах,  - подхватил Малыш.  - Мне достаточно один раз взглянуть на них, не
говоря  уж  об  аромате, как я готов уже влюбиться  в первую встречную белую
женщину.
     - Мне это не грозит,  - произнес Старик.  - Для меня все белые  женщины
одинаково омерзительны. Не приведи господь, пока я  жив, встретиться  хоть с
одной из них.
     - Ого-оо! - с усмешкой протянул Малыш. - Держу пари, что ты втюришься в
первую же встречную юбку, было бы только на что держать пари!
     -  Ты  бы  лучше подумал о том,  что скоро нам  будет нечего есть, да и
стряпать для нас тоже будет некому, если нам не повезет, - сказал  Старик. -
Похоже, что все слоны как сквозь землю провалились.
     - Старый Боболо клянется, что они здесь  водятся, хотя, мне кажется, он
просто врет.
     - С некоторых пор мне тоже стало так казаться, - признался Старик.
     Малыш свернул сигарету.
     - Он спит и видит, как бы избавиться от нас, вернее, от тебя.
     - С чего ты взял?
     - Ему не  по душе, что его прелестная  дочка липнет к тебе, как к меду.
Умеешь ты вскружить голову женщине, Старик.
     -  Ничего  подобного,  иначе я  не оказался  бы  здесь, - запротестовал
Старик.
     - Так я тебе и поверил.
     - По-моему, Малыш,  ты зациклился на девочках, только о них и говоришь.
Забудь про них  на минутку и давай  обсудим  наши дела. Как  я  уже говорил,
необходимо срочно что-то предпринять. Если туземцы, которые пока еще с нами,
не увидят хотя бы парочку бивней, то бросят нас к чертям собачьим.  Им же не
хуже нашего известно - нет слоновой кости, не будет и платы.
     - И какой же ты предлагаешь выход? Рожать слонов самим?
     - Мы должны найти их. В  заповеднике, дружище, их навалом. Только  вряд
ли  они заявятся к нам в лагерь и попросят, чтобы их подстрелили. Туземцы не
согласятся нам помочь, поэтому действовать придется самостоятельно. Захватим
по  паре туземцев и  разойдемся  в  разные стороны.  Если  один  из  нас  не
наткнется на следы слонов, то я - просто зебра.
     - И как долго, по-твоему, мы сможем заниматься браконьерством, пока нас
не застукают? - поинтересовался Малыш.
     -  Я занимаюсь  этим два года и ни разу не попался, - ответил Старик. -
Уверяю тебя, мне вовсе не хочется, чтобы меня застукали. Видел, какие  у них
тюрьмы?
     - Неужели они осмелятся посадить туда белого? - забеспокоился Малыш.
     - Еще как осмелятся. От незаконной охоты на  слонов  они делаются  злее
самого дьявола.
     - Их можно понять, - сказал Малыш. - Дело грязное.
     -  А то я не знаю...  -  Старик в сердцах сплюнул. - Но только человеку
нужно  есть,  ведь так?  Умей  я  зарабатывать  на хлеб как-то иначе,  то не
сделался бы  браконьером.  Ты  только не подумай, будто я  цепляюсь  за  эту
работу  или горжусь собой.  Это не  так. Просто  стараюсь не думать о морали
точно так же, как пытаюсь забыть о том, что некогда в прошлом был порядочным
человеком. Это говорю тебе я, босяк, опустившийся грязный забулдыга, но даже
босяки цепляются за жизнь, впрочем, неизвестно зачем. Я всегда лез на рожон,
но  всякий раз ухитрялся  выходить сухим  из воды.  Ни одному человеку  я не
сделал в жизни ничего хорошего, никто  не помянул меня добрым словом, а если
бы  помянул, я бы сдох  от удивления. Видимо, на таких, как я,  положил глаз
сам дьявол и делает все, чтобы при жизни мы мучились как можно дольше, чтобы
напоследок швырнуть в адский огонь и кипящую серу.
     - Не слишком задавайся, - сказал Малыш. - Я точно такой же босяк, как и
ты. И мне точно так же необходимо думать о хлебе насущном. Кончай про мораль
и займемся-ка делом.
     - С утра и начнем, - согласился Старик.

x x x
     В  центре  галдящей толпы  жителей  деревни Тамбай молча стоял  мушимо,
скрестив руки на груди. На его плече примостился дух Ниамвеги. В отличие  от
незнакомца, он отнюдь не безмолвствовал. На его счастье, туземцы не понимали
речей духа Ниамвеги, а не то ему бы непоздоровилось.
     Будучи непревзойденным  специалистом  по части ругательств,  он  осыпал
толпу  самой изощренной бранью. Ощущая себя в безопасности  на плече мушимо,
он попутно вызывал тамбайцев на бой, обрисовывая яркими  красками,  что он с
ними сделает, когда  до  них  доберется. Вызывал он  их по одиночке  и  всех
вместе.
     По  правде говоря,  тамбайцы  почти не реагировали  на  появление  духа
Ниамвеги,  чего  никак  нельзя  сказать  о  воздействии,  оказанном  на  них
присутствием  мушимо. Первоначальный  рассказ Орандо  был  воспринят  ими  с
изумленным  трепетом, а после  седьмого или восьмого пересказа благоговейный
страх   чернокожих  достиг  предела,  и   жители   старались  держаться   на
почтительной дистанции от этого загадочного существа из потустороннего мира.
     Однако  не обошлось  без  скептиков.  Им  оказался  деревенский колдун,
который моментально сообразил, что ему лично не выгодно, чтобы люди верили в
чудеса, сотворенные не  им. Вполне возможно, что он испытывал те  же эмоции,
что и остальные, однако умело скрывал свое состояние под маской безразличия,
ибо   не   хотел   подрывать   собственный  авторитет   в  глазах  послушных
соплеменников.
     Внимание, уделяемое пришельцу, выводило колдуна из себя. Он чувствовал,
что  утрачивает  свое влияние, и  пришел в ярость.  Желая  привлечь  к  себе
внимание  и восстановить свою  репутацию,  колдун  решительно  направился  к
мушимо.
     Тотчас дух Ниамвеги пронзительно заверещал и  юркнул  за  спину  своего
покровителя.
     Теперь  внимание   туземцев  переместилось  на  колдуна,  чего  тот   и
добивался. Толпа притихла, напряженно наблюдая за происходящим.
     Настал долгожданный для колдуна момент.
     Выпрямившись во  весь рост  и расправив плечи, он с  независимым  видом
прошелся мимо духа предка Орандо и затем громко обратился к нему.
     - Ты  утверждаешь,  будто  ты мушимо  Орандо, сына Лобонго.  Но как  ты
докажешь,  что это правда?  Ты  также заявил,  что обезьянка  является духом
Ниамвеги. Откуда нам знать, что это так на самом деле?
     - Кто ты такой, чтобы допрашивать меня?
     - Я - колдун Собито! - высокомерно воскликнул старик.
     -  Значит,  ты утверждаешь,  что ты колдун Собито,  но  как  ты мне это
докажешь?
     -  Всякий скажет,  что  я  -  колдун Собито.  Старик  занервничал.  Ему
приходилось обороняться, что оказалось для него полнейшей неожиданностью.
     - Спроси любого. Меня все знают.
     -  Допустим, - сказал мушимо.  - Можешь  спросить у Орандо, кто я. Меня
знает  только  он. Я  не говорил,  что  я  его  мушимо и не  утверждал,  что
обезьянка - дух Ниамвеги.  Я не  сказал, кто я.  Я вообще ничего не говорил.
Мне  безразлично,  кем  ты  меня считаешь,  но если  это для тебя так важно,
спроси у Орандо.
     Сказав  это,  пришелец  отвернулся  и пошел прочь,  выставив  тем самым
колдуна Собито на посмешище перед деревенскими жителями.
     Старый  колдун,  фанатичный,  эгоистичный,  коварный,  обладал  большой
властью в деревне Тамбай, умело оказывая давление на соплеменников - к добру
ли, к  худу ли - это уже другой вопрос.  Даже  вождь Лобонго не имел  такого
влияния,  как  старый колдун, который играл  на  страхе  и  суевериях  своей
невежественной  паствы  с  таким мастерством, что  никто  и  думать  не смел
ослушаться Собито или не выполнить его малейшего желания.
     Лобонго, потомственного вождя, жители Тамбая любили, и не только в силу
традиций,  а   Собито,  державшего  деревню   в   страхе,  ненавидели  лютой
ненавистью.  Правда,  в  первый  миг  они одобрили поведение  мушимо,  резко
осадившего  Собито,  но  когда  колдун  стал  ходить  среди них,  язвительно
отзываясь о  мушимо,  они молча слушали, не смея выказать своего  почтения к
пришельцу.
     Через некоторое время перед  хижиной Лобонго столпились воины выслушать
официальное сообщение Орандо. Неважно, что они уже слышали историю несколько
раз. Рассказ следовало повторить  со всеми подробностями  перед вождем и его
войском.
     Итак, Орандо снова  принялся  излагать историю,  которая с каждым разом
делалась все красочней и живописней. Все смелее становились поступки Орандо,
все чудеснее дела мушимо,  а в  конце своей речи  он  обратился к  вождю и к
воинам  с  призывом  собрать  утенго со всех деревень  и отомстить за жуткую
смерть Ниамвеги.
     - Мушимо поведет нас к деревне людей-леопардов, - заключил Орандо.
     Среди  молодых   воинов   послышались  крики   одобрения,  пожилые   же
промолчали.  Так  всегда  бывает:   молодежь  рвется   в   бой,  старики  же
предпочитают мир и спокойствие.
     Вождь Лобонго  прожил долгую  жизнь. Как отец он испытывал гордость  за
своего  воинственно настроенного сына, однако, умудренный жизненным  опытом,
не  хотел войны, поэтому также  хранил молчание. Собито  же  не колебался ни
секунды.  Помимо стычки  с мушимо, у него  были  другие причины не допустить
военных действий, а самой веской  из них - тайна, которая в противном случае
могла раскрыться. Грозно хмурясь, Собито вскочил на ноги.
     -  Кто  туг  высказывает бредовые идеи  о войне? -  гневно начал он.  -
Молодежь!  Что ей  известно  о войне?  Молодые  думают только о победах. Они
забывают о поражениях.  Они  забывают, что в ответ на наш набег когда-нибудь
последует  их  набег  на  нас.  Чего  мы достигнем,  ввязавшись  в  войну  с
людьми-леопардами?  Кто  знает,  где  находится  их деревня.  Может,  далеко
отсюда. Почему наши воины должны отправляться в неизвестно какую даль? Из-за
того, что они  убили Ниамвеги? Так он  уже отомщен, или вы забыли? Весь этот
разговор о войне - сплошная глупость.  И вообще, кто его  затеял? Может, это
происки  чужака, которому  не  терпится  навлечь  на  нас  беду?  - И Собито
устремил взгляд на мушимо. - Хотелось бы знать,  что за этим кроется. Может,
люди-леопарды подослали этого человека, чтобы втянуть нас в войну с ними,  а
сами готовят  для наших  воинов засаду и перебьют всех до единого. Так оно и
будет. Бросьте вести дурацкие разговоры о войне.
     Едва Собито закончил свою речь и вновь уселся  на  корточки, как вперед
выступил Орандо.
     Слова  колдуна задели  его  за живое,  и вместе с тем  Орандо  возмутил
оскорбительный выпад, прозвучавший в  адрес его  мушимо. Однако страх  перед
могущественным старцем  умерил его пыл, ибо  кто посмеет возразить человеку,
вступившему в сговор с темными силами, человеку, чей гнев может навлечь беду
и гибель? В то же время Орандо был отважным воином и преданным другом, как и
подобает тому, в чьих жилах течет кровь многих поколений вождей, а потому не
мог допустить, чтобы намеки Собито остались не опровергнутыми.
     - Собито высказался  против войны, - начал он. -  Старики всегда против
войны, да это и понятно. Но  хотя Орандо молод, он тоже высказался бы против
кровопролития, если бы это была пустая болтовня молокососов,  которые  хотят
порисоваться  перед женщинами.  Однако  сейчас есть причина для войны. Погиб
Ниамвеги,  храбрый воин и  хороший друг.  Да, мы уничтожили троих  из  убийц
Ниамвеги, и можно считать, что он отомщен. Но мы просто обязаны пойти войной
против вождя, пославшего  убийц в страну  Утенго, иначе он  решит,  что  все
утенго - старые бабы и что  стоит только его людям  захотеть человечины, они
запросто раздобудут  ее  у  нас,  у утенго. Собито  сказал,  что,  вероятно,
люди-леопарды  подослали  чужака, чтобы  заманить  наших  воинов  в западню.
Единственный  посторонний среди нас  -  мушимо. Но  он  никак не может  быть
другом людей-леопардов. Орандо собственными глазами видел, как он убил двоих
из них. Орандо также видел, как бросился спасать свою шкуру четвертый, когда
узрел мощь мушимо. Будь мушимо другом человека-леопарда, он  не убежал бы. Я
- Орандо, сын Лобонго. Придет день, когда я стану  вождем.  Я не желаю вести
воинов  Лобонго  на  несправедливую войну,  но мы пойдем на людей-леопардов,
чтобы  они знали, что не все  утенго - старые  бабы. Это  дело чести. Мушимо
пойдет со мной. Найдутся ли среди  вас храбрецы, готовые пойти с нами? Я все
сказал.
     Тут же с места сорвались  с  десяток молодых воинов и затопали ногами в
знак одобрения.  Они  угрожающе  потрясали  копьями,  издавая  боевые  кличи
племени.  Один  из них заплясал  в центре  круга, размахивая копьем и высоко
подпрыгивая.
     - Так я стану убивать людей-леопардов! - выкрикнул он.
     К нему присоединился другой, играя ножом.
     -  Я  вырву сердце у вождя людей-леопардов! - похвалялся он и  принялся
изображать,  будто рвет зубами нечто, зажатое  в  руках. -  Я ем это сердце,
сердце вождя людей-леопардов!
     -  Война!  -  вопили  другие,  между  тем  как  дюжина  орущих  дикарей
отплясывала под лучами послеполуденного солнца.
     Гладкая  кожа  воинов  лоснилась от  пота, их лица  искажались  жуткими
гримасами. Тогда,  встав со  своего места, слово взял вождь Лобонго.  Зычный
голос вождя перекрыл вопли танцоров, словно приказывал прекратить шум.  Один
за другим крики стихли, а сами воины скучились за спиной Орандо.
     - Тут кое-кто из молодых высказался за войну,  - объявил он, - но мы не
можем начать войну  лишь  потому,  что у нескольких парней зачесались  руки.
Всему свое время -  время для  войны и  время для мира. Мы  должны выяснить,
благоприятно  ли сейчас  время  для войны, иначе в конце  военной  тропы нас
ожидает  поражение   и   смерть.  Прежде  чем  начинать   войну,  необходимо
посоветоваться с тенями наших мертвых вождей.
     - Они ждут,  чтобы поговорить с  нами, - объявил  Собито.  - Соблюдайте
тишину, пока я стану беседовать с духами бывших вождей.
     Тем временем среди  туземцев  началось  движение, люди образовали круг,
обступая  колдуна.  Тот достал из сумки амулеты и  разбросал  на земле перед
собой. Затем он  потребовал сухих  веток и  зеленых листьев, получив которые
развел небольшой  костер. Свежими листьями присыпал пламя, чтобы было больше
дыма.  Согнувшись пополам, колдун начал тихонько перемещаться вокруг костра,
неотрывно вглядываясь в тонкую струйку дыма, спирально поднимающуюся вверх в
неподвижном знойном  воздухе. В одной руке Собито держал  мешочек, сшитый из
шкуры  землеройки, в  другой - хвост  гиены, к основанию  которого крепилась
медная проволока, образуя нечто вроде рукоятки.
     Колдун все убыстрял  и  убыстрял движение  пока  не завертелся  волчком
вокруг костра.  Не  отрывая взгляда  от вьющейся струйки  дыма,  он распевал
непонятную песню, представляющую собой набор  бессмысленных слов, которую он
перемежал  резкими криками,  чем повергал в  страх безмолвно  внимавшую  ему
публику.
     Внезапно остановившись, Собито  низко наклонился над костром и бросил в
пламя щепотку какого-то порошка из мешочка,  после чего принялся  чертить  в
пыли  некие геометрические  фигуры. Затем, словно оцепенев, закрыл  глаза  и
воздел лицо к небу, всем своим видом показывая, будто внимает голосом.
     Воины  в благоговейном трепете подались вперед, ожидая развязки. Момент
был напряженный и весьма  эффектный, а потому Собито  старался продлить его,
насколько  возможно.  Наконец  он открыл глаза, торжественно  обвел взглядом
лица настороженных зрителей, помедлил и лишь затем заговорил.
     -  Много призраков  окружают  нас,  -  провозгласил  он.  -  И  все они
настроены против  войны.  Те,  кто  пойдет  сражаться  с  людьми-леопардами,
погибнут.  Живым никто не вернется. Духи сердиты  на Орандо. Со мной говорил
его настоящий мушимо. Он страшно  разгневан на  Орандо. Так что пусть Орандо
поостережется. Это все. Молодежи запрещено идти войной на людей-леопардов.
     Стоявшие за спиной Орандо воины вопросительно  поглядывали то на  него,
то на  мушимо. На их  лицах читалось явное сомнение.  Вскоре воины  пришли в
движение, незаметно отодвигаясь от Орандо.
     Сын вождя, в свою очередь, направил на мушимо вопрошающий взгляд.
     - Если Собито говорит правду, то ты не мой мушимо, - произнес Орандо  с
сомнением в голосе.
     - Да что может  знать  Собито? - откликнулся  мушимо.  - Я тоже мог  бы
развести костер и помахать хвостом Данго. Я мог бы накарябать знаки на песке
и  бросить в  огонь  порошок.  А  потом высказал бы тебе все, что взбредет в
голову,  как это только что сделал  Собито,  лишь бы добиться своего. Только
все это для  дураков. Есть лишь один способ узнать, будет ли удачной война с
людьми-леопардами, - послать воинов сражаться с ними. Собито  же  тут ни при
чем, не ему судить.
     Колдун затрясся от злобы. Никогда прежде никто не  осмеливался выражать
сомнения  в  могуществе  Собито.  Соплеменники  настолько  слепо  верили   в
непогрешимость колдуна, что и он сам в это поверил.
     Собито погрозил мушимо старческим, морщинистым пальцем.
     - Это ложь  и  навет,  - возмутился колдун. - Ты прогневал  моих богов.
Ничто тебя не спасет, ты погиб. Ты умрешь.
     Собито сделал паузу. В его изощренном мозгу зародилась новая идея.
     - Если только не уберешься отсюда, - добавил он, - раз и навсегда.
     Начисто  позабыв о  том, кто  он  на самом деле, мушимо в  конце концов
уверовал в  версию Орандо, согласно  которой  являлся духом дальнего  предка
сына  вождя,  тем   более,  что  об  этом  говорилось  неоднократно.   Перед
Собито-человеком   он   не   испытывал   страха,   а  когда   ему  пригрозил
Собито-колдун, то он вспомнил, что он - мушимо, и  следовательно бессмертен.
Каким же  образом, подумал он, боги Собито смогут убить его? Духа ничто не в
силах убить!
     - Никуда я не уйду, - заявил он. - А Собито мне не страшен.
     Туземцы  остолбенели. Им  никогда не  доводилось слышать, чтобы  Собито
перечили и игнорировали  его  волю, как  это только  что  сделал мушимо.  Им
казалось, что непокорный погибнет у