самцы и как неправильно  они
могут  истолковать его  намерения,  и принять  любой  жест или действие, как
угрозу безопасности племени. Он знал, что может избежать нападения только  в
том случае, если не даст им для этого повода.
     Тогда они охотно позволят ему идти своей дорогой, не тронув его. Однако
он надеялся наладить с ними дружеские отношения, так как их знание местности
и ее обитателей могли бы пригодиться ему.
     Лучше, если соплеменники Зугаша будут его сторонниками, а не врагами. И
он еще раз попробовал завоевать их доверие.
     -  Скажи мне, Зугаш, - сказал он,  обращаясь  к  ощетинившемуся  королю
бабуинов,  -  много ли в вашей стране человекообразных обезьян - Тармангани?
Тарзан охотится за плохими Тармангани. Они плохие. Они убивают и  делают это
оружием. Они убивают обезьян. Тарзан же пришел, чтобы изгнать их из страны!
     Но Зугаш только зарычал и наклонил голову к земле, как бы бросая вызов.
Остальные его собратья сдвинулись в кучу, высоко подняв плечи и хвосты.
     Самцы помоложе также склонили головы к земле, подражая королю.
     Зугаш, гримасничая, быстро поднял и  опустил брови, обнажая белки глаз.
Делая  так, старый свирепый король хотел  напугать  своего врага  выражением
лица,  но  Тарзан  только  безразлично  пожал  плечами  и  двинулся  дальше,
убедившись, что бабуины не примут его дружбы.
     Он  шел  прямо  к  самцам, которые  стояли  на  тропе,  неторопливо,  с
беззаботным  видом.   Но   его   глаза  сузились,  пристально  наблюдая   за
происходящим,  все  его чувства  были обострены.  Один  самец,  надменный, с
негнущимися ногами, отошел в сторону, другой остался на месте.  Вот  сейчас,
Тарзан знал, начнется настоящее испытание, которое решит исход.
     Двое были совсем рядом, лицом к лицу,  когда вдруг с губ человека-зверя
сорвалось свирепое  рычание,  и одновременно он  пошел в атаку.  С  ответным
рычанием бабуин, подобно кошке сделал прыжок в сторону.
     Тарзан вышел  из кольца победителем в игре блеф, которая  ведется всеми
живыми существами,  в  зависимости  от того, насколько  их интеллект наделен
воображением.
     Увидев,  что незнакомец не  преследует  их  самок  и  детенышей,  самцы
удовлетворились тем,  что  пролаяли  ему  в  спину  оскорбления  и угрожающе
жестикулировали вслед.
     Но  все  это не  представляло  опасности, и Тарзан игнорировал  их.  Он
специально пошел другой дорогой, чтобы обойти  самок  и детенышей и избежать
нападения. Тропа, которую он  выбрал, привела его в незнакомую лощину,  куда
забрела так же самка с крошечным детенышем.
     Он  был все еще на виду  у  племени Зугаша,  когда вдруг  произошли три
события, нарушившие мир, который, казалось, воцарился.
     Воздушный поток из леса принес запах  Шиты-пантеры. Бабуины издали крик
ужаса.
     Тарзан  увидел  молодую мать  и прижавшегося  к ней  детеныша,  которые
бежали к нему навстречу, спасаясь от преследования свирепой Шиты.
     Тарзан моментально среагировал, выбросив  вперед копье. Самцы бежали на
зов ужаса молодой матери.
     Со своей позиции человек-обезьяна мог видеть пантеру и понял, что зверь
настигнет жертву до  того,  как придет помощь  самцов, и он  метнул  копье в
слабой надежде остановить животное хоть на какое-то мгновение.
     Такой бросок могла осмелиться совершить только натренированная рука.
     Зугаш и его самцы бежали вперед беспорядочным галопом и достигли лощины
как раз в тот момент, когда копье пролетело  над головой самки и вонзилось в
грудь  пантеры.  Потом  племя  побежало вниз  по  склону  в лощину  вместе с
английским виконтом,  чтобы  прикончить  удивленную  и обезумевшую  от  боли
пантеру.
     Бабуины  нападали на  своего  извечного  врага  снова  и  снова,  кусая
пантеру, а Тарзан, быстрый и верткий, как и они, вонзал свой  нож в ее тело,
хотя  обезумевшая  кошка  бросалась  то  на одного  своего  мучителя,  то на
другого.
     Будучи вдвое сильнее, пустив в ход когти, пантера смогла  поразить свои
жертвы.
     И  вот уже  два бабуина, окровавленные  и  почти разорванные  на части,
упали  на землю,  но  бронзовая  кожа  человека-обезьяны все  еще возбуждала
ярость раненной кошки.
     Краткой  была свирепая битва: ворчание противников, чудовищные прыжки и
скачки возбужденной самки, находившейся сзади.
     Вдруг Шита поднялась на задние ноги, набросилась на  Тарзана и в тот же
момент пала на землю, сраженная копьем, вонзенным в сердце.
     Тотчас же великий Тармангани, Повелитель джунглей поставил ногу на тело
своей  жертвы. Он  поднял лицо к Куду, солнцу,  и с его губ сорвался ужасный
клич победителя, убившего врага.
     На некоторое время над  лесом, горами и джунглями  установилась тишина.
Объятые страхом бабуины перестали метаться.
     Тарзан  наклонился  и  вытащил  копье  из вздрагивающего  тела  Шиты, а
бабуины  наблюдали  за ним  с новым любопытством. К нему приблизился  Зугаш.
Теперь он уже не наклонял голову в вызове.
     - Самцы племени Зугаша - друзья Тарзана! - сказал он.
     - Тарзан - друг бабуинов племени Зугаша, - ответил он.
     -  Мы  видели тармангани, -  сказал Зугаш. - С ним  много людей,  у них
ружья, они плохие. Возможно, это те, кого ты ищешь.
     - Возможно, - допустил убийца Шиты. - Где они?
     - Они разбили лагерь там, где скалы примыкают к горам.
     Бабуин кивнул на скалы.
     - Там? - снова переспросил Тарзан.
     Зугаш показал на юг.

ГЛАВА 9. ВЕЛИКАЯ РАСЩЕЛИНА
     Утреннее  солнце  освещало  озеро Чиннерет,  глядя сквозь  легкую  зыбь
облаков,  которые  плыли  по  небу,  подобно   огромнейшим  армиям   солдат,
проходящих на военном параде с бесчисленными копьями, блестящими на солнце -
ослепительное видение красоты.
     Но  для  леди  Барбары  Коллис  оно  освещало  совсем  другую  картину,
скрывающую  жестокие и предательские глубины Чиннерета. Она  содрогнулась от
ужаса,  когда  дошла  до  берега,  окруженная  апостолами,  следовавшими  за
Абрахамом, сыном Абрахама, за которым шли старейшины и жители деревни. Среди
них где-то в толпе было шесть человек с сетью и веревками.
     Как  все они были  чужды красотам Чиннерет! Она взглянула на лица людей
около нее и мысленно содрогнулась.
     "Бог создал людей по своему подобию. Кто же тогда создал этих?"
     В  те долгие недели, которые  судьба заставила  ее  провести  на  земле
Мидиан, она часто задумывалась, пытаясь найти  объяснение происхождения этой
странной расы.
     Заключения, сделанные ею, были недалеки от истины. Отметив ненормальные
расовые черты лица и форму, которая отличала  их  от  других людей, виденных
ею, вспомнив их общую склонность к эпилепсии,  она  пришла к выводу, что все
они  являются  родственными потомками  общего прародителя,  который  страдал
эпилепсией и умственной отсталостью.
     Эта теория объясняла многое, но она не давала  объяснения происхождению
Иезабель, которая настаивала на том, что она дитя  двух таких же созданий, и
что  она знает, что никакая другая кровь  не  попала в вены мидиан.  Однако,
леди Барбара знала, что  здесь должна быть примесь другой крови, хотя она  и
не  могла  угадать  правду,  которая  была  похоронена  вместе  с  маленькой
девушкой-рабыней.
     А их религия?! Она снова содрогнулась при воспоминании о ней.
     Какое жестокое  искажение  учений  Христа!  Это  было  путаное смешение
древнего христианства  и еще более  древнего иудаизма, передаваемое из уст в
уста наполовину слабоумными  людьми, которые не имели  письменности.  Народ,
который  смешал апостола  Поля  с  Христом и совершенно  утратил суть учения
Христа,  вставив  в  него страшное  варварское  учение  своего  собственного
изобретения.  Иногда  ей казалось,  что  в  этом  огромном  отклонении  есть
какое-то сходство с так называемыми сектами цивилизованного мира.
     Но сейчас ее  мысли были  прерваны, так как они подошли к берегу озера.
Здесь  находилась плоская скала из  лавы  - скала  зловещих  дел  и страшной
памяти.  Казалось,  прошло  много  времени  с  тех  пор, когда она наблюдала
конвульсии  кричавшей жертвы  на хорошо отполированной поверхности камня, но
это  было  только  вчера.  Сейчас  пришла  ее  очередь.  Пророк  и  апостолы
произносили  нараспев  свою  бессмыслицу,  чтобы  произвести  впечатление на
жителей  деревни своими знаниями  и скрыть  действительную убогость их  ума,
средство, которое еще не было известно более цивилизованным сектам.
     Ее остановили на гладкой поверхности лавы, отполированной сандалиями  и
босыми ногами в течение многих лет, когда эти жестокие ритуалы проходили над
водами  Чиннерета.  И  снова ей послышались крики вчерашней  жертвы. Но леди
Барбара не кричала и не будет кричать. Она лишит их этого удовольствия.
     Абрахам, сын Абрахама, кивнул шестерым выйти  вперед. Они подошли, неся
сеть  и  веревки. Перед ними  лежал кусок лавы,  который  погрузит сеть и ее
содержимое в воду. Пророк воздел руки над головой, и люди упали на колени. В
первых рядах леди Барбара увидела золотоволосую  Иезабель, и сердце  ее было
тронуто тем,  что на лице девушки она  увидела боль, а в  глазах  слезы.  По
крайней мере, есть хотя бы один человек,  который  питает  к  тебе любовь  и
привязанность.
     - Я говорил с Йеговой! - закричал Абрахам, сын Абрахама.
     Его слова вызвали улыбку на губах Барбары, которую заметил пророк.
     - Ты улыбаешься? - спросил он  зло. -  Но будешь ли ты улыбаться, когда
начнешь  кричать и  молить о  пощаде,  как это делают  другие?  Почему же ты
улыбаешься?
     -  Потому,  что мне  не страшно,  - ответила  леди Барбара, хотя ужасно
боялась.
     - Почему тебе не страшно, женщина? - потребовал ответа старик.
     -  Я тоже разговаривала с Йеговой, и он приказал мне не бояться, потому
что ты - не настоящий пророк и...
     - Замолчи! - закричал Абрахам, сын Абрахама. - Не богохульствуй! Йегова
рассудит нас. Он повернулся к шестерым.
     - В сеть ее!
     Они  быстро  исполнили его приказание,  затем начали раскачивать  тело,
освободили веревки и погрузили тело в глубокое озеро.
     Она еще слышала,  как пророк говорил, что Йегова рассудит их.  Его речь
прерывалась  криками и стонами людей, охваченных приступом знакомой болезни,
к  которой леди  Барбара уже  успела  привыкнуть, и это было  ей  совершенно
безразлично, так же, как и самим мидианам.
     Девушка  достала из кармана  маленький перочинный ножик,  это  было  ее
единственное оружие, и крепко зажала его в руке.
     Лезвие  было  открыто  и готово  для  работы, которую она  намеревалась
совершить сейчас.
     Что же это была за работа?
     Конечно,  она  не собиралась убивать себя  этим не подходящим  оружием,
хотя  в  припадке   отчаянья,  вызванного  беспомощностью  и  безнадежностью
положения, любой попытается сделать все, даже невозможное.
     Они забросили ее далеко от берега озера. Апостолы и старейшины затянули
свою  песнь  голосами,  возбужденными неистовством  приближающейся смерти, -
люди, которые не корчились в муках на каменном алтаре.
     Вдруг заговорил Абрахам, сын Абрахама.
     Леди Барбара набрала  в  легкие  воздух.  Шестеро  освободили  веревки.
Громкий крик вырвался из толпы жителей деревни, крик  женщины, и, погружаясь
в темные воды, леди Барбара узнала голос Иезабель, рыдавшей от жалости.
     Мистические воды Чиннерета сомкнулись над ее головой.

x x x
     В тот  самый момент Лафайэт Смит брел спотыкаясь по  горной  местности,
которая окружала огромный кратер,  где лежала земля Мидиан и Чиннерет. Он не
знал о той трагедии, которая развертывалась на  противоположной стороне этой
громадной стены, а также не  знал, что идет  в совершенно противоположную от
лагеря сторону.
     Если бы ему сказали, что  он идет не в  ту сторону, он стал бы спорить,
так как был уверен, что выбрал кратчайшую дорогу к лагерю, который, как себе
представлял, был на небольшом расстоянии впереди.
     Хотя он не ужинал  и не завтракал, голод еще не беспокоил его, частично
оттого, что у него был шоколад, который поддерживал его, а частично  оттого,
что  ученого  интересовали  геологические формации,  которые  поглощали  все
внимание, отвлекая от таких материальных вещей,  как голод, жажда,  комфорт.
Он даже  забыл о собственной безопасности. Такое  обычно  происходило, когда
Лафайэт Смит погружался в приятные исследования.
     Вследствие этого он совершенно не замечал близости рыжевато-коричневого
тела и пристального взгляда пары жестоких  желто-зеленых глаз. Погружение  в
исследование   притупило  так  называемое  шестое  чувство,  которое  обычно
предупреждает нас об опасности. Если бы даже что-то угрожало его жизни,  он,
несомненно,  игнорировал бы это, так  как считал  себя полностью защищенным,
имея при себе револьвер тридцать второго колибра.
     Двигаясь  на  север  вдоль  склона  горы,  он  настолько  погрузился  в
размышления  об  истории   происхождения  скал,  которая  была  написана  на
ландшафте, истории настолько захватывающей, что он совершенно забыл о лагере
и все дальше удалялся от него. А огромный лев продолжал красться за ним.
     Что заставило  Нуму следовать  за человеком?  Возможно, он сам  не  мог
объяснить.
     Он не был голоден, не был и людоедом,  хотя обстоятельства склонялись в
пользу  голода, неизбежного и вечного. А может это  было просто  любопытство
или игра, присущая всем кошкам?
     Нума преследовал человека уже более часа, интереснейшего для них обоих.
Он был бы  еще более интересным,  но менее приятным, если бы  человек знал о
присутствии Нумы-льва. Но вот человек  остановился перед  узкой вертикальной
расщелиной в горном эскарпе, возвышавшемся над ним. Какая титаническая  сила
понадобилась, чтобы разрушить твердую породу этой мощной горы?  Возможно, на
поверхности есть нечто такое, что укажет путь к решению задачи? Лафайэт Смит
посмотрел  на  скалу, возвышающуюся над  ним, потом посмотрел в направлении,
куда он шел, потом оглянулся назад и увидел льва.
     Какое-то  время  они  молча  смотрели  друг  на  друга. Встреча вызвала
удивление  и  интерес человека.  У  Нумы же она  породила подозрительность и
настороженность.
     "Очень интересно, - подумал Лафайэт Смит. - Прекрасный экземпляр".
     Но его интерес  к львам был чисто академический,  и  его  мысли  быстро
перескочили  к  более  важному  явлению:  трещине  в  скале,  которая  снова
неотступно привлекала его внимание.
     Из  этого  можно  было  прийти  к  заключению,  что  Лафайэт  Смит  был
необыкновенно смелый человек или попросту - глупец.
     Однако  никакое предположение  не было  бы  полностью  верным, особенно
последнее.  Дело в том, что Лафайэт Смит был просто неопытным и непрактичным
человеком. Хотя  он  и знал, что лев может угрожать его  жизни, он  не видел
причины  для нападения на него льва. Он,  Лафайэт  Смит, ничем не  обидел ни
этого льва,  ни  какого  другого.  Он шел по своим  собственным  делам и как
джентльмен  считал,  что  и другие, включая львов,  должны относиться к нему
соответственно.  Более того,  у него была  уверенность ребенка  в надежности
своего оружия. Поэтому он игнорировал Нуму и продолжал прерванную работу.
     Расщелина была в несколько футов  шириной и  простиралась очень далеко,
насколько он мог  определить глазом. Но точно  вычислить ее длину он не мог.
Он надеялся, что она тянется на  большое расстояние, а  следовательно, может
служить уникальной возможностью для изучения происхождения горного массива.
     Вот почему он вошел в расщелину, занятый одной всепоглощающей мыслью, и
случай со львом совершенно выпал у него из головы. Здесь  он  обнаружил, что
трещина постепенно поворачивает влево и тянется вверх к поверхности, где она
была  значительно шире, чем на дне, пропуская таким образом  свет  и  воздух
вовнутрь.
     Возбужденный  и  гордый  своим  открытием,  Лафайэт  спустился вниз  по
упавшим  камням,  которые были  разбросаны  по  дну  расщелины,  намереваясь
исследовать  ее  полностью,  а затем  медленно идти обратно ко входу, уже не
торопясь,  исследуя геологические  записи,  которые  природа  отпечатала  на
стенах геологического коридора. Голод жажда, лагерь - все было забыто.
     Нума,   однако,   не  был  геологом.  Великая   расщелина  не  вызывала
животрепещущего страха в его  широкой груди. Она не  заставила  его позабыть
обо всем и заинтриговала его в  некоторой степени только потому, что человек
вошел в нее. Заметив  безразличие  человека и отсутствие спешки, Нума не мог
приписать его исчезновение в горле  расщелины бегству, а он был специалистом
по этому вопросу. На  протяжении его жизни все  существа  убегали  от  него.
Иногда Нуме  казалось несправедливым, что существа старались  избегать  его,
особенно те, которых он жаждал.  Например, Пакко-зебра, и Ваппи-антилопа. Он
имел  слабость к  их нежнейшему  и деликатесному  мясу,  но  это были  самые
быстрые животные. Все было бы гораздо проще, если  бы Като-черепаха обладала
скоростью Пакко и наоборот.
     Во всяком случае не было никаких признаков, что человек убегал от него.
Может, это был предательский трюк?
     Нума рассвирепел.  Он очень осторожно  приблизился к трещине, где исчез
его враг. Нума сейчас начинал думать о Лафайэте Смите, как о  пище,  так как
длительная прогулка стала возбуждать в нем  еще  слабые  признаки голода. Он
подошел к расщелине и заглянул в нее. Человека не было видно.
     Нуме это не понравилось, и он выразил  свое неудовольствие рычанием.  В
сотне ярдов в расщелине Лафайэт Смит услышал рык и внезапно остановился.
     - Проклятый лев! - воскликнул он. - Я совсем забыл о нем.
     Только сейчас ему в  голову  пришла  мысль о том,  что это  может  быть
логово зверя,  а  если это  так, то это  непредвиденное несчастье для  него.
Мысль  о  том,  как выйти из затруднительного положения, наконец,  вытеснила
геологические мечты.
     Но что же делать?
     Вдруг  в нем проснулась вера в  его надежный пистолет  тридцать второго
калибра.  Как только он вспомнил о появлении огромного  животного, то оружие
стало  казаться  ему  менее  надежным,  хотя  оно  еще  давало  ему  чувство
уверенности, когда он пальцами касался рукоятки.
     Он решил, что было бы неразумным ретироваться.  Конечно, лев еще, может
быть,  не  прыгнул  в  расщелину,  и,  может  быть,  у него даже нет  такого
намерения. С другой стороны, если он спустится в  расщелину,  то возвращение
по  дну  к выходу будет затруднительным. Возможно, если он переждет какое-то
время, то лев уйдет.
     Он тут  же  решил, что ему не стоит идти  дальше по расщелине,  так как
лев,  если он здесь, возможно, не  проникнет  в самые отдаленные ее глубины.
Кроме того, есть шанс, что он  найдет  какое-нибудь  убежище в пещере или на
возвышении, по которому он мог выбраться наверх, - в общем, он ждал чуда.
     Лафайэт Смит был готов ко всему.
     Итак, он карабкался  по  камням,  разрывая одежду я раня тело об острые
осколки  камней,  уходя  все  дальше  в  коридор  ущелья,  который   казался
бесконечным, Он часто  содрогался от  мысли  о  том,  что  перед  ним  вдруг
окажется стена.
     Он представлял себе картину, когда перед ним появляется лев. Пистолет у
него наготове.  Но дальше он затруднялся в изображении сцены, потому  что не
знал,  как  будет  действовать лев. Может быть, увидев человека,  напуганный
пристальным человеческим взглядом, он убежит, а возможно и нет. Лафайэт Смит
склонялся к выводу, что скорее всего лев не ретируется.
     Конечно, у него не было достаточного опыта по части обращения с  дикими
животными,  чтобы смело  утверждать, как поведет себя лев. Правда, с ним был
случай, когда за ним, занятым полевыми изысканиями, погналась корова.
     Но даже и этот  опыт нельзя  считать решающим, ведь  он  так и не узнал
намерения  коровы,  поскольку  в  два  прыжка  перемахнул  забор.  Будучи  в
растерянности от того, что он не знал психологии львов, он решил, что должен
попытаться представить себе ту ситуацию, в которую мож