щина.
     Женщина сказала льву всего одно слово  на языке, который  Хаджеллан  не
понимал.
     -- Убей! -- произнесла Лэ на языке великих обезьян.
     Верховная жрица Пламенеющего Бога настолько привыкла повелевать, что ей
и в голову не пришло, что Нума может не подчиниться. А потому, хотя она и не
знала,  что именно так командовал львом Тарзан, она не удивилась, когда Нума
припал к земле и прыгнул.
     Фодил и  Дарайм  едва не  сбили  с  ног своего товарища, застывшего  на
месте, и к  своему великому  ужасу увидели  прыгнувшего  на  них  льва.  Они
повернулись  и бросились бежать,  налетев на шедших позади негров, Хаджеллан
же стоял, парализованный страхом. Джад-бал-джа вздыбился на  задних  лапах и
схватил человека.  Голова Хаджеллана исчезла в огромной  пасти  льва. Мощные
челюсти с хрустом сомкнулись на плечах человека, расколов  его череп, словно
яичную  скорлупку.  Лев  злобно встряхнул тело и  бросил  наземь.  Затем  он
повернулся и вопросительно посмотрел на Лэ.
     В сердце женщины было не больше  жалости  к  своим врагам, чем в сердце
Джад-бал-джа; она желала лишь  избавиться от них. Ее не интересовало, что  с
ними станет, и  поэтому она  не послала Джад-бал-джа  догонять убегающих. Ей
хотелось  узнать,  что  Джад-бал-джа  будет  делать  со  своей  добычей,  но
поскольку  Лэ  понимала,  что  находиться  вблизи  льва, поедающего  добычу,
небезопасно, то повернулась и  пошла дальше по тропе. Но Джад-бал-джа не был
людоедом и не по каким-то нравственным  соображениям, а потому что был молод
и  полон сил  и без труда мог задрать любое животное, которое  находил  куда
более вкусным,  чем соленое  мясо человека.  Поэтому  он  оставил Хаджеллана
лежать там, где тот упал, и последовал за Лэ по тенистым тропам джунглей.
     На  пересечении  двух  троп  остановился почти обнаженный негр  с узкой
набедренной повязкой на теле. Он нес  письмо для Зверева  с побережья. Слева
от него дул ветер, донесший до чувствительных ноздрей человека слабый запах,
говоривший о присутствии льва. Ни секунды не колеблясь,  негр исчез в листве
дерева,  которое нависало над тропой. Может быть, Симба был сыт, может быть,
Симба не охотился, но негр-посланец решил не рисковать. Он был  уверен,  что
лев  приближается, и решил ждать здесь, откуда были виды обе тропы,  пока не
увидит, какую из них Симба выберет.
     Наблюдая без  особого  волнения,  ибо  был уверен  в  надежности своего
убежища, негр  оказался неподготовленным к зрелищу, которое вскоре предстало
перед его глазами.  Такого он не  мог  вообразить даже в бреду. Он заморгал,
чтобы   убедиться,  что  не  спит,  но  нет,  ошибки   быть  не  могло.  Это
действительно была  белая женщина, почти обнаженная, если не считать золотых
украшений и мягкой полоски  леопардовой шкуры, белая  женщина,  которая шла,
запустив пальцы в черную гриву огромного золотистого льва.
     На перекрестке они повернули влево, на тропу, по которой следовал и он.
Когда они скрылись из виду, негр схватился за амулет, висевший  на шнурке на
шее, и стал  молиться Мулунго, богу своего  народа, а когда снова двинулся в
путь, то пошел другим, окольным путем.
     Под  покровом  ночи  Тарзан  часто  приходил  в  лагерь  чужеземцев  и,
устроившись  на дереве,  слушал,  как Зверев  знакомит  спутников со  своими
планами; таким образом человек-обезьяна оказался в курсе  их замыслов вплоть
до мельчайших деталей.
     Выяснив, что действовать они станут не сразу, Тарзан отправился бродить
по  джунглям,  подальше от лика  и неприятного запаха  людей, в  полной мере
наслаждаясь свободой и покоем, которые ценил превыше всего в жизни. Он знал,
что Нкима добрался к этому времени до  места назначения и доставил послание,
которое  Тарзан  отправил  с  ним.   Он  все  еще  был  озадачен  загадочным
исчезновением  Лэ  и раздосадован из-за  того,  что не смог  найти  ее след.
Тарзана искренне огорчило ее исчезновение, так как у него уже был готов план
возвращения  ее на  престол  и наказания врагов. Однако он недолго сожалел о
неудаче и принялся перелетать с ветки на ветку, вкушая полную радость бытия,
а  когда  почувствовал голод, то стал выслеживать добычу в  мрачном  грозном
молчании охотящегося зверя.
     Иногда он думал о молодом симпатичном  американце, который пришелся ему
по  душе, хотя Тарзан и  считал  его  врагом. Знай он  о  почти  безнадежном
положении  Коулта,  то, возможно, поспешил бы на помощь, однако ничего этого
он не знал.
     Впавший в глубочайшее отчаяние, Уэйн  Коулт,  один, без друзей, брел по
джунглям в поисках Зоры Дрыновой и ее похитителя. След он давно уже потерял.
То-ят  находился далеко справа от него, грузно шагая под тяжестью ноги и  не
встречая на пути преград.
     Ослабевшая  от  изнеможения  и  потрясения Зора  в  полнейшем  ужасе от
безнадежности своего  положения  лишилась чувств.  То-ят испугался, что  она
умерла,  но,  тем  не  менее, продолжал нести ее,  чтобы,  по крайней  мере,
показать своему племени  как свидетельство своей отваги  или, если  удастся,
устроить  очередной  дум-дум.  Уверенный  в своей силе, сознавая,  что  лишь
немногие могут без риска противостоять ему, То-ят шел по  джунглям напролом,
не соблюдая тишины и не боясь ничего.
     Много их было -- чутких ушей и чувствительных ноздрей, сообщивших своим
владельцам  о его появлении, но  только одному показалось странным  смешение
запаха  самца обезьяны и  самки Мангани. И пока  То-ят продолжал  беззаботно
свой путь, другое существо джунглей быстро,  бесшумно двинулось  за  ним, и,
когда с удобной позиции его острые глаза заметили косматого  самца и хрупкую
стройную  девушку,  губы его  искривились  в  безмолвной усмешке.  Мгновение
спустя  То-ят,  обезьяний король, с ворчанием  остановился, когда  на  тропу
перед  ним  легко спрыгнула гигантская фигура бронзового Тармангани -- живая
угроза его трофею.
     Свирепые глаза самца пылали огнем и ненавистью.
     -- Уходи, -- сказал он. -- Я -- То-ят. Уходи, или я убью тебя.
     -- Отпусти ее, -- потребовал Тарзан.
     -- Нет, -- проревел То-ят. -- Она моя.
     -- Отпусти ее, -- повторил Тарзан, -- и иди своей дорогой. Иначе я убью
тебя. Я -- Тарзан из племени обезьян, Повелитель джунглей!
     Тарзан  выхватил охотничий нож своего  отца и, пригнувшись, двинулся на
самца. То-ят зарычал и, видя, что соперник намерен вступить в бой, отшвырнул
тело  девушки в  сторону,  чтобы  она не мешала  движениям.  Они  закружили,
выбирая  выгодную  позицию  для  нападения,  как вдруг  из  джунглей донесся
оглушительный треск.
     Слон Тантор,  спокойно спавший в глуби  леса,  был  неожиданно разбужен
рычанием двух зверей. Мгновенно его ноздри уловили знакомый запах, запах его
любимого Тарзана, а уши сказали ему, что тот вступил  в  поединок  с большим
Мангани, чей запах ощущался Тантором столь же отчетливо.
     Ломая  и круша  деревья, слон бросился через  лес, и вот он уже  возник
перед ними, возвышаясь, как гора. То-ят, король обезьян,  видя смерть в этих
злых маленьких глазках и сверкающих бивнях, повернулся и бросился в джунгли.

        XIII. ЧЕЛОВЕК-ЛЕВ

     К Питеру Звереву  стала  возвращаться  утраченная  уверенность в успехе
своего предприятия. Наконец-то  его  агентам удалось доставить  часть  столь
необходимых припасов наряду с  контингентом воинственно настроенных  негров,
пополнивших  его  поредевшую  армию, что обеспечивало  успех планируемого им
захвата итальянского  Сомали. План Зверева заключался в том, чтобы совершить
быстрое и внезапное нападение, разгромить  туземные селения, захватить  пару
аванпостов,  затем  быстро отступить  через  границу,  спрятать  французскую
форму,  чтобы,  если потребуется,  использовать  ее  позже,  и приступить  к
свержению Рас  Тафари  в  Абиссинии,  где,  по  сообщениям агентов,  созрели
условия  для  революции.  Агенты также  заверили  Зверева,  что  как  только
Абиссиния  окажется в его  руках, туда, под его  знамена,  начнут  стекаться
туземные племена со всей северной Африки.
     В  далеком Бокаре  сосредоточилось  двести  самолетов-бомбардировщиков,
разведчиков, истребителей,  предоставленных  американскими  капиталистами  в
расчете на наживу, и эта воздушная армада готовилась к перелету через Персию
и  Аравию  на  его базу в Абиссинии. С  таким  подкреплением позиция Зверева
будет  прочной, недовольные  арабы  Египта  окажут  ему  поддержку, а страны
Европы, вовлеченные в войну друг с другом, не смогут оказать ему совместного
сопротивления. Таким образом сбудется мечта Зверева об империи, и  положение
его укрепится навеки.
     Возможно,  эта  была   безумная  идея,  возможно,   Питер   Зверев  был
сумасшедшим, но кто из великих завоевателей не был немного сумасшедшим?
     Он уже представлял себе, как границы  его империи раздвигаются на юг по
мере того, как он постепенно расширяет свои владения, пока не наступит такой
день, когда он  станет  править  огромным континентом, --  он, Питер Первый,
император Африки.
     -- Вы, кажется, счастливы, товарищ  Зверев, -- сказал маленький Антонио
Мори.
     -- Почему  бы  и нет, Тони?  --  спросил мечтатель.  --  Я предчувствую
скорый успех. Мы все должны быть счастливы, но потом будем еще счастливее.
     --  Да, --  согласился Тони,  -- когда Филиппины  будут независимыми, я
буду  очень счастлив. Вам не кажется,  что  тогда  я стану у себя  на родине
очень большим человеком, товарищ Зверев?
     -- Да,  --  ответил русский,  --  но  если  останешься  здесь  и будешь
работать на меня, то станешь еще большим человеком. Что ты скажешь о  титуле
великого князя?
     -- Великий князь!  -- воскликнул филиппинец. --  Я думал,  что  великих
князей уже нет.
     -- Но, возможно, они снова появятся.
     -- Они были жестокими людьми, которые притесняли простых тружеников, --
сказал Тони.
     -- Быть великим  князем, который  притесняет богатых и  отнимает  у них
деньги,  может, не так уж плохо, -- произнес Зверев. -- Великие князья очень
богаты   и  могущественны.  А   тебе  разве  не  хочется   быть   богатым  и
могущественным, Тони?
     -- Ну, конечно, кто бы этого не хотел?
     -- Тогда слушайся  во  всем меня,  Тони, и когда-нибудь  я  сделаю тебя
великим князем, -- подытожил Зверев.
     Отныне в лагере ни на  минуту не прекращалась кипучая деятельность, так
как  Зверев задумал вымуштровать  туземцев-новобранцев  и  вбить  в них хоть
какое-то представление  о  военном  порядке и дисциплине. Ромеро, Дорский  и
Ивич,  имевшие  военный опыт,  стали  обучать  людей  строевой подготовке, и
лагерь заполнился маршировавшими,  строившимися,  атаковавшими  и изучавшими
уставы воинами. Кроме того, их обучали элементарным навыкам стрельбы.
     На следующий  день после разговора со Зверевым Тони помогал мексиканцу,
который в поте лица муштровал группу черных рекрутов.
     Во время отдыха,  когда мексиканец и филиппинец  с наслаждением курили,
Тони обратился к своему товарищу.
     --  Ты много путешествовал, товарищ, -- начал филиппинец.  -- Может, ты
знаешь, какую форму носят великие князья?
     -- Я слышал,  -- ответил Ромеро, -- что в Голливуде и Нью-Йорке  многие
из них носят фартуки офицеров. Тони состроил гримасу.
     -- Что-то мне расхотелось быть великим князем, -- сказал он.
     Лагерная жизнь пришлась неграм по душе -- строевые занятия,  занимавшие
почти все  время, оказались достаточно  интересными и отвлекали от раздоров,
пища  была  обильной, и  впереди их ждали походы и сражения. А те из отряда,
которые испытали  на  себе  ужасы Опара  и прочие неприятности, лишившие  их
душевного  равновесия, наконец окончательно успокоились. Зверев приписал это
себе  в заслугу,  считая,  что все  уладилось  благодаря его  замечательному
таланту руководителя.
     Вскоре в  лагерь  прибыл  гонец с  посланием для Зверева,  рассказавший
странную  историю  об  увиденной  им  женщине,  охотившейся  в  джунглях   с
черногривым золотистым львом.  Этого  оказалось  достаточно, чтобы напомнить
чернокожим прежние таинственные происшествия, как и то, что в этой местности
властвуют сверхъестественные  силы  в  облике  привидений  и демонов и что в
любой момент с ними может приключиться страшная беда.
     Но если рассказ вывел из равновесия негров, то сообщение, которое гонец
доставил Звереву, вызвало у  русского  сильную вспышку гнева,  граничившую с
безумием.
     Изрыгая страшные ругательства, он шагал взад-вперед перед палаткой,  не
объясняя никому причину своей ярости.
     А  пока  Зверев  кипел  от злости, против него собирались неведомые ему
силы.  По  джунглям двигалась  сотня  черных воинов. Их  гладкая лоснившаяся
кожа, перекатывающиеся мускулы и упругий шаг говорили о физической силе. Они
были обнажены, если не считать узких  набедренных повязок  из шкур  леопарда
или льва, а также  некоторых  украшений, что так дороги  сердцам  дикарей --
медные  браслеты  на  щиколотках  и  запястьях, ожерелья  из  когтей льва  и
леопарда.  Над головой  у  каждого  колыхалось белое оперение.  Но  на  этом
примитивность их  снаряжения  заканчивалась, ибо  оружие  у них  было  самым
современным:  мощные   винтовки  армейского   образца,   револьверы,  полные
патронташи. Это был действительно грозный отряд, который шел целенаправленно
и  молча по  джунглям, а  на плече  негра-вождя,  шедшего впереди, восседала
маленькая обезьянка.


        x x x


     Тарзан испытал облегчение, когда неожиданное нападение Тантора прогнало
То-ята  в  джунгли,  ибо  Тарзан из  племени  обезьян не  хотел  ссориться с
Мангани,  -- единственными  созданиями,  которых считал своими братьями.  Он
никогда не забывал, что  его вскормила грудью  Кала, самка обезьяны, и  что,
пока не стал  взрослым, он жил в племени Керчака, короля обезьян.  С детства
он привык думать  о себе, как об обезьяне,  и даже сейчас ему было  зачастую
легче понять и оценить мотивы поведения великих Мангани, чем людей.
     По знаку Тарзана Тантор остановился. Огромное животное уже успокоилось,
Хотя было готово отразить любую опасность, грозившую его другу. Он  смотрел,
как человек-обезьяна  опустился на колени рядом  с  распростертой  девушкой.
Сначала Тарзан подумал, что она мертва,  но вскоре понял, что это всего лишь
обморок. Подняв  ее  на  руки, он сказал несколько слов своему  толстокожему
другу, который повернулся и, опустив голову, двинулся прямиком  через густые
джунгли,  прокладывая  дорогу, по  которой  Тарзан  нес  потерявшую сознание
девушку.
     Прямо,  как  по  линейке,   двигался  слон  Тантор,   пока  наконец  не
остановился на берегу большой реки. На другой стороне находилось место, куда
Тарзан  хотел переправить несчастную  пленницу  То-ята, в  которой сразу  же
узнал  молодую  женщину  из  базового  лагеря  заговорщиков.  Беглый  осмотр
показал, что она на грани голодной смерти.
     Тарзан снова что-то сказал Тантору,  и  огромное  толстокожее животное,
обвив хоботом  друга с девушкой, осторожно подняло обоих к  себе  на широкую
спину. Затем слон вошел в реку и двинулся к противоположному берегу. Течение
на  стремнине оказалось  бурным и глубоким, и Тантора сбило с ног  и отнесло
вниз на значительное расстояние, прежде чем ему удалось снова встать на ноги
и  выйти на другой берег. Здесь  он вновь пошел вперед, прокладывая дорогу и
через  некоторое  время  ступил  на широкую, сильно  протоптанную  охотничью
тропу.
     Теперь  впереди пошел Тарзан,  а Тантор  --  следом  за  ним. Они молча
двигались к  своей цели, и вскоре Зора Дрынова открыла глаза.  В тот  же миг
она  вспомнила о  своей  жуткой  участи, но  тут  же осознала, что ее  щека,
покоившаяся на плече похитителя, касается не косматой шерсти, а гладкой кожи
человека.  И тогда она  повернула голову и посмотрела на профиль  несшего ее
существа.
     Сперва ей показалось, что от страха у нее начались галлюцинации, -- еще
бы,  ведь  она не могла определить,  как долго  находилась без сознания,  ни
вспомнить,  что  произошло  за  это время. Последнее,  что она  помнила, это
объятия  огромной обезьяны,  которая уносила ее в джунгли. Тогда она закрыла
глаза, а когда открыла их снова, вместо обезьяны увидела прекрасного лесного
полубога.
     Она прикрыла  глаза  и  отвернула  голову с тем, чтобы  через несколько
секунд снова открыть их и  украдкой  взглянуть на  лицо этого существа. Быть
может,  на сей  раз он снова превратится в обезьяну, и тогда она поймет, что
действительно сошла с ума или спит.
     Когда же она открыла глаза, увиденное ею зрелище убедило ее  в том, что
кошмар  продолжается,  ибо  прямо за ними по тропе тяжело  шагал  гигантский
слон-самец.
     По движению головы Тарзан понял, что девушка пришла в себя, и, когда он
обернулся,  чтобы взглянуть на  нее,  то увидел, как она  округлившимися  от
изумления глазами  смотрит на Тантора.  Потом она повернулась  к человеку, и
глаза их встретились.
     -- Кто вы? -- шепотом спросила девушка. -- Я  сплю? Но человек-обезьяна
обратил свой взгляд вперед и не ответил.
     Зора решила  было  вырваться  и  бежать, но,  осознав свою  слабость  и
беспомощность  примирилась  со  своей  участью  и  снова  уронила  голову на
бронзовое плечо человека-обезьяны.
     Оказавшись на маленькой  поляне,  через которую бежал крохотный ручей с
прозрачной водой, Тарзан  остановился и положил свою ношу на землю. В вышине
аркой смыкались  кроны исполинских деревьев, через  листву которых проникали
лучи яркого солнца, испещряя траву солнечными бликами.
     Лежа  на мягком дерне,  Зора  Дрынова  впервые  ощутила, насколько  она
слаба, ибо попыталась встать,  но не смогла. То, что видели ее глаза, более,
чем когда-либо казалось ей сновидением:  огромный  слон-самец, стоявший  над
ней, и бронзовая фигура почти обнаженного  гиганта, сидевшего на корточках у
маленького ручья. Она видела, как он свернул большой  лист кульком, наполнил
водой, поднялся  и направился к ней. Не говоря  ни слова, он нагнулся, помог
ей сесть и предложил воды из импровизированной чашки.
     Она  пила  долго, измученная жаждой. Затем, взглянув  в  красивое лицо,
склонившееся над ней, выразила свою благодарность, но человек не  ответил, и
она,  естественно, решила, что  он не  понимает ее. Когда она  удовлетворила
жажду,  он  бережно опустил  ее на землю, а сам легко запрыгнул на дерево  и
исчез в лесу. Громадный же слон остался. Он стоял над ней как бы на  страже,
и его огромное тело слегка колыхалось  из стороны в сторону. Тишина и  покой
действовали  на  нее  умиротворяюще,   но   в  глубине  сознания  коренилось
убеждение, что  ее положение чрезвычайно  опасно. Мужчина оставался для  нее
полнейшей  загадкой, и  хотя  она,  конечно,  понимала,  что  похитившая  ее
обезьяна не могла превратиться в прекрасного лесного  бога, однако  никак не
могла сообразить,  откуда он взялся  или куда  исчезла  обезьяна; оставалось
только  предположить, что они  действовали сообща: обезьяна похитила  ее для
этого  человека,  своего  хозяина.  В  поведении  человека  не  было  ничего
предосудительного,  но  она  настолько  привыкла оценивать  всех  мужчин  по
стандартам цивилизованного общества, что ей во всем мерещился злой умысел.
     Для  ее  аналитического  ума этот человек  представлял собой  парадокс,
интригующий воображение. С одной стороны, он никак не вписывался в эти дикие
африканские джунгли, с другой -- прекрасно гармонировал с окружающей средой,
где казался у  себя дома, в своей  стихии. Взять хотя бы этого дикого слона,
на которого человек обращал не больше внимания, чем  на комнатную собачонку.
Будь он нечесанным, грязным, опустившимся, она немедленно отнесла  бы  его к
разряду  изгоев, обычно полусумасшедших, которые иногда встречаются вдали от
человеческого жилья и ведут образ жизни диких зверей. Это же существо скорее
походило  на тренированного  атлета,  для которого  чистоплотность  являлась
фетишем,  а  красивая  форма  его  головы  и умные глаза  даже  отдаленно не
предп