к арабам, и тут она увидела меж двух воинов свою
гостью со связанными, как  и у нее самой, руками.  Рядом,  злобно ухмыляясь,
стоял Абу Батн.
     -- Почему вы сделали это, Абу Батн? -- обрушилась на него Зора.
     -- Аллаху неугодно, чтобы  мы отдали свою землю  белым, -- сказал шейх.
-- Мы увидели свет и возвращаемся к своему народу.
     -- Что вы намерены сделать с этой женщиной и со мной? -- спросила Зора.
     -- Для начала  возьмем с собой, --  ответил Абу Батн. --  Я знаю одного
доброго человека, который очень богат и возьмет вас обеих в хороший дом.
     -- То есть вы собираетесь продать нас какому-нибудь черному султану? --
возмутилась Зора. Шейх пожал плечами.
     -- Я бы не называл  это так, --  произнес он. -- Скорее скажем, я делаю
подарок  хорошему  старому другу  и спасаю  вас  и ту женщину  от  гибели  в
джунглях, которая неминуема, оставь мы вас одних.
     -- Абу Батн, вы  лицемер и предатель,  --  вскричала  Зора  дрожащим от
презрения голосом.
     -- Белые любят обзываться, -- усмехнулся шейх.  -- Если  бы Зверев, эта
свинья, не обзывал нас разными словами, то ничего бы не произошло.
     -- Значит, вы мстите за то,  что он обвинил вас в трусости? -- спросила
Зора.
     -- Довольно! -- отрубил Абу Батн. -- Пора, дети мои, пошли.
     Языки  пламени  уже лизали края  огромной кучи провианта  и снаряжения,
которые арабы были вынуждены бросить, когда дезертиры двинулись на запад.
     Женщины  шли  в  голове  колонны,  так  что  шагающие  позади  арабы  и
носильщики  полностью  затаптывали  их следы.  Зора  и  Лэ  могли  бы  найти
некоторое утешение в разговорах, но Лэ не  знала  языка,  а  Зора не  желала
вступать в разговор с арабами, Вамала же и остальные чернокожие шли в хвосте
колонны, и она не смогла бы при желании обменяться с ними словечком.
     Чтобы как-то занять себя, Зора решила обучить свою подругу по несчастью
какому-нибудь  европейскому  языку, а  так как  у  них  в отряде большинство
владело английским, то для эксперимента она выбрала именно этот язык.
     Зора начала с того, что указала на себя  и сказала "женщина",  затем --
на Лэ и повторила слово, после чего указала поочередно на нескольких арабов,
каждый  раз произнося слово "мужчина". Лэ  моментально  поняла,  что  от нее
требуется, и с готовностью принялась вновь и  вновь повторять эти два слова,
указывая то  на  мужчину, то  на женщину. Потом европейка  снова ткнула себя
пальцем  в  грудь  и  произнесла: "Зора".  На  миг  Лэ растерялась, но затем
улыбнулась и кивнула.
     --  Зора,   --   сказала  она,   указывая  на  спутницу,  затем  быстро
прикоснулась к своей груди тонким изящным пальцем и промолвила: -- Лэ.
     Начало было положено.  Каждый час  Лэ  выучивала  новые  слова,  сперва
существительные,  которые обозначали знакомые  предметы, встречающиеся  чаще
всего на их пути. Она  делала  замечательные  успехи,  проявляя  незаурядные
способности и память, ибо, выучив слово, она запоминала его раз  и навсегда.
Произношение давалось ей хуже,  -- у  нее был сильный акцент, не похожий, по
мнению Зоры  Дрыновой, ни  на  какой другой,  но  такой  очаровательный, что
учительница не уставала слушать свою ученицу.
     В  дороге Зора поняла, что  с ними вряд ли  будут обращаться грубо, ибо
разгадала замысел шейха:  чем  лучше они будут выглядеть, тем  больше  денег
заплатит будущий покупатель.
     Путь их лежал на северо-запад через землю галла, что в Абиссинии,  и из
обрывков разговоров Зора узнала, что  Абу Батн и его сподвижники побаиваются
этого участка. И не мудрено, так как арабы с  давних пор совершают набеги на
территорию галла с целью захвата рабов, и среди негров отряда был раб галла,
которого Абу Батн взял с собой из своего дома в пустыне.
     После  первого дня  пути  пленницам освободили  руки,  но  их постоянно
окружали стражники-арабы, хотя вряд ли безоружные женщины рискнули бы бежать
в джунгли, где рыскают дикие звери и подстерегает голодная смерть. И все же,
если  бы  Абу  Батн  мог  прочесть  их  мысли, он  бы  несказанно  удивился,
обнаружив,  что  обе  женщины полны  решимости бежать  и  погибнуть,  нежели
покорно  маршировать навстречу своей печальной  участи, о которой  Зоре было
прекрасно известно, а Лэ из Опара лишь смутно догадывалась.
     Обучение  Лэ  продвигалось успешно,  и отряд  тем  временем  подошел  к
границе страны галла. Но к тому времени обеим женщинам стало ясно, что Лэ из
Опара угрожает  новая опасность. Ибн  Даммук частенько шел рядом  с ней, и в
его глазах, когда он смотрел на нее, читалось  намерение,  не нуждавшееся  в
словах. Но когда поблизости появлялся Абу Батн, Ибн Даммук делал вид, что не
замечает  прекрасную  пленницу, и  это  беспокоило  Зору  больше всего,  ибо
убеждало  в  том, что коварный  Ибн  Даммук выжидает  удобного  момента  для
осуществления некоего  плана, относительно смысла  которого  у  Зоры не было
никаких сомнений.
     На подходе к земле галла дорогу им преградила разлившаяся река.  Они не
могли  идти на  север  в  Абиссинию и не  решались  идти на  юг,  где  могли
натолкнуться на погоню. Итак, они волей-неволей были вынуждены ждать.
     И пока они ждали, Ибн Даммук приступил к осуществлению своего плана.

        IX. В ТЕМНИЦЕ СМЕРТИ ОПАРА

     Питер Зверев вновь стоял  под стенами  Опара,  и вновь при таинственных
криках, раздавшихся из запретных руин города-загадки, его чернокожие солдаты
не  выдержали. Десять  воинов, которые  ранее  в Опаре не  бывали  и которые
добровольно вызвались идти в город, вросли в землю и задрожали при первых же
криках, резких и пронзительных, от которых в жилах стыла кровь.
     Мигель Ромеро снова повел за собой людей; за ним следом шел Уэйн Коулт.
По плану чернокожие  должны были  идти сразу  за Ромеро  и Коултом,  а белые
замыкать колонну, чтобы в случае необходимости ободрить негров и не дать  им
броситься наутек  или же, если на то пойдет,  заставить  их двигаться вперед
под дулами винтовок.  Однако чернокожие уперлись  и ни за что не хотели даже
подойти к проходу во внешней  стене, -- настолько их  деморализовали  жуткие
предостерегающие крики, которые  суеверные  воины  приписали злым демонам, а
демоны, как известно, существа всемогущие,  и кто воспротивится их желаниям,
будет убит.
     --  Вперед,   жалкие  трусы!  --  заорал  Зверев,   угрожая  чернокожим
револьвером и пытаясь  загнать их в проход. Один из воинов угрожающе  поднял
винтовку.
     --  Брось оружие, белый  человек.  Мы  будем сражаться с людьми, а не с
душами умерших.
     -- Перестань, Питер,  -- вмешался Дорский.  -- Не  то через минуту  они
всех нас поубивают.
     Зверев  опустил   оружие   и   принялся  уговаривать  воинов,  суля  им
вознаграждение,  казавшееся  неграм   целым   состоянием,  если  они   будут
сопровождать белых в город,  однако добровольцы уперлись  --  ничто не могло
заставить их сунуться в Опар.
     Видя, что  возникла угроза нового провала,  и будучи одержимым  мыслью,
что сокровища Опара  сделают его  сказочно богатым и обеспечат успех тайному
плану  создания  собственной империи, Зверев решил  последовать  за Ромеро и
Коултом  вместе  с оставшимися  немногочисленными  помощниками  --  Дорским,
Ивичем и юношей-филиппинцем.
     --  Пошли, --  сказал он.  -- Придется  действовать од ним, раз уж  эти
трусливые псы не хотят помочь.
     К тому времени, как они вчетвером прошли сквозь внешнюю стену, Ромеро и
Коулт  уже  исчезли  за внутренней.  И  снова задумчивую  тишину города руин
нарушил грозный предостерегающий крик.
     -- Боже! -- воскликнул Ивич. -- Как по-твоему, что это?
     -- Заткнись, -- раздраженно  бросил Зверев. -- Прекрати об этом думать,
иначе струсишь, как эти проклятые негры.
     Медленным шагом они пересекли  внутренний двор, направляясь к стене без
особого энтузиазма, если не  считать явного желания в душе каждого  уступить
другому привилегию  идти  первым.  Когда Тони  подошел к  проему,  с  другой
стороны стены послышался  страшный шум --  жуткий хор боевых  кличей,  топот
ног. Раздался выстрел, потом еще один и еще.
     Тони  обернулся,  проверяя,  идут ли за  ним товарищи.  Те,  побледнев,
остановились.
     --  Черт  с  ним,  с золотом,  -- прошептал Ивич,  развернулся  и бегом
пустился к внешней стене.
     -- Назад, подлый трус! -- завопил Зверев и  бросился  вдогонку. Дорский
ринулся  вслед  за ним.  После  секундного колебания  Тони  присоединился  к
погоне. Бегущие остались лишь по ту сторону внешней стены. Там Зверев нагнал
Ивича и схватил его за плечо.
     -- Я должен убить тебя, -- прокричал он срывающимся голосом.
     -- Да ты и сам рад, что убрался оттуда, -- буркнул Ивич. -- Какой смысл
идти туда?  Нас  просто убили бы,  как Коулта  и Ромеро. Их там было слишком
много. Разве вы не слышали?
     -- Думаю, Ивич прав, -- сказал Дорский. -- Смелость -- вещь хорошая, но
мы не должны забывать о нашем общем деле. Если нас убьют, то всему конец.
     -- Но золото! -- вскричал Зверев. -- Подумай о золоте!
     -- Мертвым золото ни к чему, -- напомнил Дорский.
     -- А как же наши  товарищи?  --  спросил Тони. -- Мы что,  бросим их на
погибель?
     -- Черт  с ним, с мексиканцем, -- отозвался Зверев. --  Что же касается
американца, думаю, мы сможем распоряжаться его деньгами, пока известие о его
смерти не дойдет до побережья, а значит, надо постараться, чтобы не дошло.
     -- И вы даже не попытаетесь спасти их? -- спросил Тони.
     -- Один я не смогу, -- ответил Зверев.
     -- Я пойду с вами, -- вызвался Тони.
     --  Вдвоем мы мало  чего добьемся,  -- пробурчал  Зверев  и в  приступе
внезапно охватившей его ярости грозно двинулся на филиппинца.
     -- Кто  ты  такой?  -- гаркнул  Зверев. --  Нет, ну кто ты такой? Здесь
главный я. Нужен будет твой совет, тогда и спрошу.
     Когда  Ромеро  и  Коулт  прошли  сквозь  внутреннюю стену,  то  видимая
внутренняя часть  храма казалась безлюдной, и все же  во  мраке  разрушенных
галерей улавливалось движение. Коулт оглянулся.
     -- Дождемся наших? -- спросил он. Ромеро дернул плечом.
     --  Сдается  мне, что  вся  слава  достанется  нам  двоим, товарищ,  --
усмехнулся он. В ответ Коулт улыбнулся.
     -- Тогда давай действовать. Пошли. Пока не вижу ничего страшного.
     --  Там  внутри кто-то есть,  --  сказал Ромеро. -- Я видел, как что-то
движется.
     -- Я тоже, -- сказал Коулт.
     С  винтовками наперевес,  они смело вступили  в храм, но  прошли совсем
немного,  как  из темных  проходов  под  арками  и многочисленных  сумрачных
дверных проемов высыпала орда омерзительных на вид мужчин, и тишину древнего
города потрясли жуткие боевые кличи.
     Коулт,  идущий  впереди,  на  ходу  выстрелил  поверх  голов  уродливых
воинов-жрецов Опара. Ромеро увидел большую группу противников, бегущих вдоль
стены  огромного  помещения  с  явным  намерением  перерезать   им   путь  к
отступлению.  Он развернулся и стал  стрелять  уже не в воздух. Сознавая всю
серьезность создавшегося положения, он стрелял на поражение, и Коулт тоже, в
результате чего раздались крики раненых и боевые кличи их товарищей.
     Ромеро  пришлось  отступить  на  несколько шагов,  чтобы  не попасть  в
окружение.  Он  открыл беглый  огонь,  чем  сдержал  наступление их  фланга.
Быстрый  взгляд  в сторону Коулта, и Ромеро увидел,  что тот удерживает свои
позиции, но в тот же  миг в голову американца полетела дубинка. Коулт  упал,
как подкошенный,  и моментально его тело облепили страшные низкорослые жрецы
Опара.
     Мигель Ромеро понял, что его товарищ пропал,  и если еще не умер, то  в
одиночку Ромеро ничем не сможет ему помочь. Ему здорово повезет, если самому
удастся спастись. И Ромеро, не прекращая стрельбы, стал пятиться к проему.
     Захватив одного из пришельцев, видя,  что второй отступает,  и опасаясь
попасть  под   губительный   огонь  страшного  оружия  в  руках  оставшегося
противника, опарцы заколебались в нерешительности.
     Ромеро прошел  сквозь  стену,  повернулся, бросился  к внешней стене  и
через считанные секунды примкнул к товарищам на равнине.
     -- Где Коулт? -- повелительно спросил Зверев.
     -- Его оглушили дубинкой  и  схватили, -- ответил Ромеро.  -- Наверное,
его уже нет в живых.
     -- И ты его бросил?
     Мексиканец с гневом обрушился на главаря.
     -- И  это спрашиваете вы? Сами струсили и дали деру прежде, чем увидели
врага. Если бы вы, ребята, поддержали нас, Коулта бы не убили,  а вдвоем нам
с этими дикарями было не справиться. И вы еще обвиняете меня в трусости?
     --  Ничего подобного,  --  угрюмо  возразил  Зверев.  -- Я  никогда  не
говорил, что вы трус.
     -- Однако подразумевали, -- оборвал  его  Ромеро. -- Но  вот что  я вас
скажу, Зверев, у вас этот номер не пройдет.
     Из-за стен поднялся дикий победный  крик,  подхваченный эхом среди руин
Опара. Зверев удрученно отвернулся от города.
     --  Бесполезно,  --  сказал  он. --  Одному  мне  Опара  не  захватить.
Возвращаемся в лагерь.
     Низкорослые  жрецы, сгрудившиеся  над Коултом, отобрали у него оружие и
связали за спиной руки. Он продолжал пребывать  в бессознательном состоянии,
и  поэтому они подняли его на плечо одного из соплеменников и понесли вглубь
храма.
     Очнувшись, Коулт обнаружил, что лежит  на полу в большом помещении. Это
был тронный зал Опара, куда его приволокли, чтобы Оу, верховная жрица, могла
посмотреть на пленника.
     Увидев,  что пленный пришел в себя,  охранники  рывком поставили его на
ноги и толкнули вперед в сторону возвышения, на котором стоял трон Оу.
     От неожиданного  зрелища  Коулт решил, что у него начались галлюцинации
или  все   это   ему   снится.  Помещение   огромных   размеров   отличалось
полуварварским великолепием,  которого  почти  не  коснулось  разрушительное
действие времени.
     Он  увидел  перед  собой,  на  разукрашенном  троне,   молодую  женщину
исключительной  внешней  красоты, окруженную полуварварской роскошью древней
цивилизации. Свита ее состояла из неказистых волосатых  мужчин и  прекрасных
дев.  Глаза ее,  направленные на него, были холодные и жестокие, а  от всего
облика веяло высокомерием и презрением. С ней разговаривал на непонятном для
американца языке  приземистый  воин, напоминавший фигурой  скорее  обезьяну,
нежели человека.
     Когда тот  закончил рассказ,  девушка поднялась с  трона, достала из-за
пояса длинный  нож, подняла его высоко  над  головой  и заговорила  быстро и
гневно, не сводя глаз с пленника.
     В  группе жриц, стоявших  справа от  трона Оу,  пленника внимательно, с
прищуром  разглядывала  девушка,  недавно  вошедшая  в  пору  зрелости.  Под
золотыми дисками,  прикрывавшими тугие белые груди,  сердце Нао трепетало от
мыслей, вызванных созерцанием этого странного воина.
     Когда  Оу закончила  говорить,  Коулта увели.  Он  так  и не понял, что
слышал  свой смертный  приговор,  вынесенный  верховной  жрицей Пламенеющего
Бога. Стражники препроводили его в темницу возле входа в туннель, ведущий от
площади, где совершались жертвоприношения, к подземным ходам  под городом. И
так как  камера находилась не совсем по землей,  то через окно  и  решетку в
двери  доходили   свежий  воздух  и   свет.  Здесь  охрана   его   оставила,
предварительно развязав руки.
     Из  маленького  окошка  камеры  Уэйн Коулт видел внутренний  двор Храма
Солнца, сплошные ряды галерей, поднимавшихся к вершине высоченной  стены,  и
каменный  алтарь  посреди  двора.  Видневшиеся  на нем  и на  мостовой возле
основания  коричневые  пятна  поведали   ему  то,  что  не  смогли  выразить
непонятные слова Оу. Он с содроганием осознал неотвратимость уготованной ему
судьбы,  и внутри у  него все  похолодело,  а по  спине побежали мурашки.  В
предназначении алтаря  ошибиться было  невозможно, особенно  видя оскаленные
черепа предыдущих жертв, глядящие на него пустыми глазницами.
     Загипнотизированный  ужасом,  он неотрывно смотрел на  алтарь и черепа,
пока наконец не взял себя в руки и не стряхнул  с  себя оцепенение, и все же
безнадежность положения продолжала угнетать  его. Затем он обратился мыслями
к своему  спутнику и его  возможной участи.  Воистину, Ромеро был храбрым  и
верным товарищем,  --  единственным  из всего  отряда, который  произвел  на
Коулта благоприятное  впечатление и с которым Коулту было  приятно общаться.
Остальные   же  казались  либо  невежественными   фанатиками,  либо  алчными
оппортунистами, в  то  время  как  поведение и  манера  разговора мексиканца
выдавали в нем беспечного вояку, который с  радостью  отдаст жизнь за всякое
дело,  какое  посчитает  нужным  в данный  момент,  и  которому прежде всего
требовались  приключения  и острые ощущения. Разумеется, Коулт не  знал, что
Зверев и остальные бросили его на произвол судьбы, но был уверен, что Ромеро
его не бросил, разве  что только сам попал  в передрягу,  либо же мексиканца
убили или захватили в плен.
     Весь оставшийся  долгий день  Коулт провел  в одиночестве, размышляя  о
своем несчастье. Наступила темнота, а про него как будто забыли -- никто так
и  не явился. Коулт задавался вопросом, не вознамерились ли они оставить его
вообще  без  пищи и воды, либо же церемонию  принесения его в жертву на этом
мрачном  алтаре в  коричневыми пятнами планируют  начать  так скоро, что нет
необходимости заботиться о его физических потребностях.
     Он прилег  на жесткий, похожий  на цемент, пол камеры и  попытался хоть
немного  забыться  во  сне, но тут его  внимание привлек еле  слышный  звук,
идущий со  двора, где стоял  алтарь. Прислушавшись, он определил, что кто-то
направляется  в его  сторону,  и, бесшумно  поднявшись,  подошел  к  окну  и
выглянул  наружу. В  темноте  ночи  на фоне слабого  света далеких звезд  он
увидел, что кто-то движется к его  камере, но  не сумел  определить, человек
это или зверь. И вдруг  откуда-то сверху  со стороны  руин ночное  безмолвие
нарушил протяжный крик, который  теперь уже  американец воспринимал столь же
естественной  частью  загадочного  города  Опара,  как  и сами разрушающиеся
развалины.


        x x x


     Отряд  преодолел скалы и вышел к кромке леса. В  лагерь возвращались  в
мрачном, подавленном настроении, а, обнаружив на месте развал,  приуныли еще
больше.
     Членам  вернувшейся  экспедиции  тут  же  рассказали историю с часовым,
которого уволок ночью в  джунгли демон и которому удалось бежать прежде, чем
тот  его  сожрал.  Еще свежа  была  в их памяти  загадочная смерть Рагханата
Джафара, и те, кто воротились от стен Опара, пребывали в крайне  взвинченном
состоянии, которое не улеглось и ночью, когда люди расположились биваком под
темными  деревьями  на  опушке  мрачного  леса.  Наступление  рассвета  было
встречено вздохами облегчения.
     Позже,  когда они строем  двинулись  к базовому  лагерю,  к  чернокожим
постепенно вернулось нормальное  настроение, и вскоре напряжение, в  котором
они пребывали  в течение  дней,  разрядилось  песнями  и  смехом,  белые  же
продолжали  хмуриться. Зверев  и  Ромеро  не разговаривали  друг с другом, а
Ивич, что вообще свойственно людям со слабым характером, затаил против  всех
злобу из-за проявленной им же трусости.
     Малыш Нкима, прятавшийся в дупле дерева, увидел проходящую мимо колонну
и, когда та отошла на безопасное расстояние,  выбрался  из  своего укрытия и
стал носиться  вверх-вниз по  стволу дерева,  выкрикивая  им  вслед страшные
угрозы и обидные оскорбления.


        x x x


     Тарзан из племени  обезьян  лежал у  слона Тантора  на  спине, опершись
локтями на широкую голову животного и положив подбородок на сведенные вместе
ладони. Тщетным оказался его поиск следов Лэ из Опара.  Та как сквозь  землю
провалилась.
     Сегодня Тарзану повстречался  Тантор,  и, как  это  повелось  у  него с
детства,  человек-обезьяна  обрадовался возможности  молчаливого  общения  с
мудрым старым патриархом леса, от которого ему вс