стил дух.
     Тарзан  вскочил,  наступил  ногой  на  тушу,   испустив  победный  клич
обезьяны-самца.
     Идущие  услышали  отголоски  жуткого  крика  вдалеке. Чернокожие  члены
отряда остановились с округлившимися глазами.
     -- Что за чертовщина? -- отрывисто спросил Зверев.
     -- Вроде бы пантера, -- сказал Коулт.
     -- Это  не пантера,  --  произнес Китембо, -- так обычно  кричит  самец
обезьяны, задравший добычу, или же...
     -- Или же?..  --  подступил к  нему Зверев. Китембо с испугом посмотрел
туда, откуда донесся звук.
     -- Давайте уходить отсюда.
     Снова  сверкнула молния, загрохотал  гром,  и под  потоками  проливного
дождя отряд поплелся в сторону пограничных скал Опара.


        x x x


     Озябшая и промокшая Лэ из Опара спряталась под большим деревом, которое
лишь частично защищало ее почти обнаженное тело  от  неистовства бури,  а  в
густом   подлеске  в  нескольких  ярдах  лежал  рыжевато-коричневый  хищник,
неотрывно следя за ней немигающими глазами.
     Буря бушевала не долго и вскоре затихла, оставив после себя  на глубоко
протоптанной тропе  бурный  поток грязной  воды, и  продрогшая до костей  Лэ
заторопилась дальше, пытаясь согреться быстрой ходьбой.
     Она знала, что все тропы куда-нибудь  ведут и в душе надеялась, что эта
тропа  приведет ее во владения Тарзана. Если бы она  могла там жить, изредка
встречая его, то большего ей  и не требовалось.  Просто знать, что он где-то
рядом, -- лучше, чем ничего. Естественно,  она не имела представления о всей
необозримости  мира, в который вступила.  Уже от одних  размеров окружающего
леса, о которых  она  не подозревала, Лэ пришла бы в ужас. В  воображении ей
представлялся  маленький  мир,  усеянный  развалинами  разрушенных  городов,
подобных Опару, в котором жили существа, похожие на  тех, кого она  знала --
уродливые неуклюжие люди, напоминающие жрецов Опара; белые люди, как Тарзан;
чернокожие,  подобные  тем,  которых  она  встречала;  и  огромные  косматые
гориллы, вроде Болгани, правившие в долине Дворца Алмазов.
     Размышляя  подобным  образом,  она вышла наконец  на поляну, освещенную
лучами  солнца,  выглянувшего  в просвете между тучами. Сразу стало  теплее.
Посреди островка солнечного света виднелся небольшой валун, и Лэ направилась
к нему с намерением хорошенько согреться и обсохнуть, так как, хоть  дождь и
прекратился, с деревьев продолжало капать и ей было по-прежнему зябко.
     Усевшись  на камень, она  вдруг заметила впереди  какое-то  движение, и
через мгновение  показался  огромный  леопард.  При  виде  женщины  зверь  в
удивлении остановился, а затем,  вероятно, почуяв  беззащитность неожиданной
добычи, припал к земле и, дернув хвостом, медленно пополз вперед.
     Лэ вскочила и выхватила из-за пояса нож, который отобрала у Дареса. Она
понимала, что бегством не спастись. Зверь  настиг бы ее в два прыжка, и даже
окажись поблизости дерево, на которое она сумела бы забраться, опередив его,
леопарда  это не остановило бы. Обороняться тоже не  имело  смысла, но Лэ из
Опара была не из той породы, чтобы сдаваться без боя.
     От  участившегося  сердцебиения на груди  Лэ заколыхались металлические
диски, изготовленные давно умершим безымянным ювелиром. Леопард приближался.
Лэ знала, что через  секунду  он  прыгнет. Внезапно  леопард вскочил, выгнул
спину  и  ощерился  в  жутком  оскале.  В  тот  же  миг  мимо  Лэ  метнулась
рыжевато-коричневая тень, и она увидела, что на вознамерившегося  растерзать
ее леопарда бросился огромный лев.
     В  последний  момент  леопард попытался  спастись бегством, но было уже
слишком поздно: лев вцепился в загривок и могучей лапой перебил позвоночник.
Затем презрительно отпихнул от себя труп и повернулся к девушке.
     Лэ  сразу же поняла, что произошло. Лев выслеживал ее и, обнаружив, что
его добычей собирается  воспользоваться  соперник, бросился в бой, отстаивая
свои законные  права. Она  была  спасена от  одного  хищника,  но  теперь ей
грозила смерть от другого, более страшного.
     Лев стоял и смотрел на нее. Она недоумевала, отчего он не нападает. Она
не  могла  знать,   что  запах  женщины  пробудил  в  этом  маленьком  мозгу
воспоминание  о том дне,  когда Тарзан лежал  связанный на жертвенном алтаре
Опара, а рядом на страже стоял Джад-бал-джа, Золотой лев. Пришла женщина  --
эта  самая  женщина  -- и Тарзан, его хозяин, приказал ему не трогать ее,  и
она, приблизившись, перерезала связывающие Тарзана путы.
     Джад-бал-джа помнил об этом,  как помнил и о том, что не должен трогать
эту  женщину, а коли  так,  то и никому другому не позволялось  причинять ей
зло. Вот почему он убил леопарда Шиту.
     Но ничего  этого Лэ  не знала,  поскольку не узнала  Джад-бал-джа.  Она
просто думала,  долго ли ей  осталось  жить, и,  когда лев подошел ближе, Лэ
собрала  все  свое  мужество  и  решила сражаться  до  последнего. Однако  в
повадках льва было нечто такое, чего она  не  могла понять.  Он как будто не
собирался нападать, а просто шел к  ней, и, когда между ними  осталось всего
несколько ядров, он повернулся вполоборота, лег на землю и зевнул.
     Женщине  показалось,  что  прошла  целая  вечность,  как  она  стоит  и
наблюдает за зверем. Лев не обращал на нее никакого  внимания. Может, оттого
что еще не успел проголодаться и  ждет, когда  разыграется аппетит?  От этой
ужасной мысли у Лэ с ее стальными нервами все похолодело внутри.
     Понимая, что  убежать  не удастся,  она предпочла  бы  умереть,  но  не
томиться  в  ожидании.  Поэтому  она  решила  поскорее  положить конец  этой
неопределенности  и  выяснить раз  и навсегда,  станет ли  лев нападать  или
позволит  уйти.  Собрав  все самообладание, она  приставила острие кинжала к
своему  сердцу и  храбро пошла мимо льва. Если он  бросится,  она  мгновенно
прекратит мучения, вонзив нож в сердце.
     Джад-бал-джа не  шелохнулся. Лениво прищурив глаза, он проводил женщину
взглядом. Та прошла мимо и скрылась за поворотом тропы.
     В  течение всего  дня  Лэ  шла с угрюмой решимостью, разыскивая  город,
похожий на Опар. Она была поражена громадными размерами леса и напугана  его
унылостью.  Ничего,  думала она  про себя, скоро начнутся владения  Тарзана.
Голод  Лэ утоляла фруктами  и корнеплодами, поэтому когда тропа спустилась в
долину,  где  протекала  река, то  она даже не  почувствовала  жажды.  Снова
наступила ночь, но ни города, ни  людей Лэ  так и не встретила. На ночь  она
снова  залезла  на дерево, но на этот раз рядом не было  Тарзана  из племени
обезьян, который устроил бы для нее ложе и охранял бы ее сон.


        x x x


     Убив кабана, Тарзан отрезал заднюю часть туши и пошел обратно к дереву,
где оставил Лэ. Из-за бури он потерял много времени и, к тому же, оказалось,
что он отошел гораздо дальше, чем предполагал.
     Когда он  наконец вернулся  и  не обнаружил  на  дереве  Лэ, то  слегка
расстроился, но решил, что она слезла поразмяться  после бури, и окликнул ее
несколько раз по  имени. Не  получив ответа, он  не на шутку встревожился и,
спрыгнув  на  землю, стал  искать следы. Под деревом  обнаружились  нечеткие
отпечатки ног,  частично смытые дождем.  Он увидел, что они  ведут назад,  в
сторону Опара,  и  хотя, выйдя на тропу, по которой бежала вода, потерял их,
тем  не менее был  уверен, что  знает, куда направилась  Лэ,  и  двинулся  в
сторону пограничной скалы.
     Для него не составило труда объяснить ее уход  и сам факт возвращения в
Опар, и  он  стал корить себя  за  то,  что необдуманно оставил ее  на столь
долгое  время, не  предупредив о своих намерениях. Он  верно угадал, что она
посчитала себя  брошенной и вернулась  назад  к единственному  дому, который
знала, к единственному месту  в мире, где Лэ из  Опара, возможно,  надеялась
отыскать друзей. Однако  Тарзан сомневался,  что  она найдет  их даже там, и
решил,  что  ей  нельзя   возвращаться  без  поддержки   воинов,  достаточно
многочисленных, чтобы расправиться с врагами.
     Согласно замыслу, Тарзан собирался сначала расстроить планы отряда, чей
лагерь обнаружил в своих владениях, а затем вместе с Лэ отправиться в страну
вазири, собрать отряд этих доблестных воинов, чтобы  обеспечить безопасность
и успех возвращения Лэ в Опар. Будучи по природе неразговорчивым, он не стал
объяснять Лэ своих намерений, а теперь  сожалел об этом, так как был уверен,
что, поступи он по-другому, она не рискнула бы вернуться в Опар в одиночку.
     И все  же за последствия он не переживал, убежденный в том, что нагонит
ее задолго  до того,  как  она достигнет города. Но, приученный к опасностям
джунглей,  он   преуменьшал   их  серьезность,   подобно   тому,  как  и  мы
недооцениваем те  опасности,  которые  ежедневно  подстерегают  нас  в нашем
кажущемся однообразным  существовании, где  смерть  угрожает нам с  таким же
постоянством, как и обитателям джунглей.
     Рассчитывая нагнать Лэ в любую минуту, Тарзан вышел по тропе к подножию
скал, охраняющих долину Опара, и только теперь засомневался: не могла же  Лэ
преодолеть такое большое расстояние за столь короткое время. Он  поднялся по
склону и оказался на вершине плоской  горы, откуда открывался вид на далекий
Опар. Здесь пролился лишь небольшой дождь -- буря прошла низиной, и на тропе
еще явственно  просматривались следы Лэ и  самого Тарзана,  оставленные  ими
накануне во  время бегства  из  Опара. Однако ничто не  свидетельствовало  о
возвращении Лэ, не заметил он ее и на равнине, которую внимательно осмотрел.
     Что с  ней стало? Куда она могла пойти? В  раскинувшемся внизу огромном
лесу  было несчетное множество  следов.  Там,  на сырой  земле,  обязательно
должны  найтись и ее  следы, однако  Тарзан понимал,  что их  поиски  займут
слишком много времени.
     Опечаленный, он  повернул было назад,  но вдруг  его внимание привлекло
движение на опушке леса. Припав к земле за  кустом, Тарзан стал наблюдать за
привлекшим  его  внимание  участком.  Из   леса  показалась  колонна  людей,
направлявшаяся к подножию скалы.
     Тарзану ничего не было известно о результатах первой экспедиции Зверева
в Опар,  которая проходила,  когда  он  томился  в подземелье.  Таинственное
исчезновение отряда, который, как  ему было известно, шел в Опар,  озадачило
его тогда, но теперь отряд снова появился здесь, а где он  был в промежутке,
значения уже не имело.
     Тарзан  пожалел, что  не вооружен  луком и  стрелами, которые  отобрали
опарцы  и которые он после  побега не успел смастерить заново. Однако были и
другие способы помешать  непрошенным гостям. Со своего места он  видел,  как
воины подошли к скале и стали карабкаться наверх.
     Тарзан выбрал большой камень, которых здесь валялось в избытке, и когда
голова отряда  преодолела половину подъема, а  остальные растянулись  следом
цепочкой,  человек-обезьяна  столкнул  камень  вниз. В своем  падении  валун
слегка задел  Зверева,  ударился чуть ниже о выступ,  пролетел  над  головой
Коулта и увлек за собой двоих воинов Китембо, погибших в одночасье.
     Подъем  немедленно  прекратился.  Несколько  чернокожих, сопровождавших
первую   экспедицию,  поспешили   назад.  Экспедиции,  которая  и  без  того
нервничала по мере  приближения к Опару,  грозила  полная  дезорганизация  и
крах.
     --  Остановите  проклятых трусов! -- крикнул  Зверев Дорскому  и Ивичу,
замыкавшим шествие. -- Кто вызовется подняться наверх на разведку?
     -- Я пойду, -- сказал Ромеро.
     -- И я, -- вызвался Коулт.
     -- Кто еще? --  приказным тоном спросил Зверев, но больше  добровольцев
не оказалось.
     Мексиканец и американец не мешкая полезли наверх.
     -- Прикройте нас огнем, -- прокричал Звереву Коулт. -- Чтобы они отошли
от края.
     Зверев  отдал   распоряжение   нескольким  аскари,  не   примкнувшим  к
убегающим, и когда раздались выстрелы, приободрились обратившиеся в бегство.
Вскоре Дорский и Ивич собрали людей, и восхождение возобновилось.
     Прекрасно  сознавая,  что  в   одиночку  ему  продвижение   отряда   не
остановить, Тарзан быстро отступил от края скалы к груде гранитных обломков,
где решил  укрыться и где,  как он знал,  к подножию скалы спускалась крутая
тропинка.  Отсюда  можно  было вести  наблюдение  или в случае необходимости
быстро ретироваться.
     На  вершине показались  Ромеро и  Коулт, в  котором Тарзан  моментально
узнал человека, виденного им в базовом лагере захватчиков. Тогда внешний вид
молодого  американца  произвел на  него  благоприятное впечатление, а сейчас
Тарзан  признал и  несомненное  мужество как американца, так и его спутника,
вызвавшегося возглавить подъем, невзирая на неведомую опасность.
     Ромеро и Коулт быстро огляделись по сторонам, но  никого не обнаружили,
о чем сообщили вниз.
     Из  своего  укрытия Тарзан наблюдал  за тем,  как экспедиция преодолела
вершину и зашагала  в сторону Опара. Он знал,  что  сокровищниц  Опара им не
найти,  а теперь,  когда выяснилось, что  Лэ в Опаре нет,  его не  тревожила
судьба тех, кто  восстал против нее. Экспедиции не удастся осуществить  свои
замыслы, о которых он услышал от Зоры Дрыновой, когда та просвещала  Коулта.
Он знал, что рано  или  поздно  они  вернутся  в базовый лагерь,  а  он  тем
временем продолжит  поиски  Лэ. И Тарзан из  племени обезьян перевалил через
край  скалы и  быстро  спустился в  лес, предоставив Звереву  вести  в  Опар
очередную экспедицию.
     Неподалеку от опушки леса  на берегу реки имелось  прекрасное место для
лагеря, и, заметив, что экспедиция идет без носильщиков,  Тарзан естественно
предположил, что они  разбили временный лагерь на  подходах  к городу, и ему
пришла в голову мысль, что, возможно, Лэ захвачена  в плен  и  содержится  в
этом лагере.
     Как он и предполагал, на том самом месте, где и он  с воинами вазири не
раз  устраивал  привалы,  оказался  лагерь. Пришельцы  починили поставленную
много  лет тому  назад изгородь  из  колючей проволоки,  а внутри  соорудили
грубые хижины,  в  центре же  стояли палатки  белых людей.  В тени  деревьев
подремывали  носильщики,  один-единственный  аскари  делал вид,  будто несет
вахту, в  то  время как  его  товарищи устроились на земле в ленивых  позах,
отложив винтовки,  но Лэ из Опара Тарзан так и не увидел.  Он отошел и встал
лицом против  ветра, надеясь почуять ее  запах, если она находится в  плену.
Однако едкий  запах дыма  и запах тел чернокожих оказался таким сильным, что
вполне  мог поглотить  запах  Лэ. Тогда  он решил дождаться  темноты,  чтобы
получше  осмотреть лагерь;  в этом решении его  укрепило оружие, которое  он
заметил и в котором отчаянно нуждался. Все воины были  вооружены винтовками,
а кое-кто, по привычке не расставаясь с оружием предков, имел при себе лук и
стрелы, не говоря уже о копьях.
     Поскольку Тарзан два  дня практически  не ел, перекусив  в самом начале
сырым  мясом Хорты, то он жутко проголодался.  Обнаружив исчезновение Лэ, он
спрятал мясо кабана на дереве, где они ночевали, и отправился на безуспешные
ее поиски.  Тарзан решил в ожидании темноты  поохотиться,  и на сей  раз его
добычей стала  Бара-антилопа,  и  он  уже не бросил убитой им туши,  пока не
утолил голод. Затем залег на ближайшем дереве и заснул.


        x x x


     Ненависть, которую  Абу Батн испытывал к Звереву, глубоко  коренилась в
его  врожденной расовой  неприязни  к  европейцам и их религии и  усилилась,
когда тот обвинил араба и его сподвижников в трусости.
     -- Неверная собака!  --  негодовал шейх. --  Он  назвал нас,  бедуинов,
трусами и  оставил охранять лагерь и женщину,  словно каких-то стариков  или
мальчишек.
     -- Он всего лишь орудие  в руках Аллаха, -- произнес другой араб,  -- в
том великом деле, которое избавит Африку от всех белых.
     --  Какое у нас  есть  доказательство, что  эти  люди  сделают так, как
обещают? Я предпочел  бы  быть  свободным в  своей  пустыне и самостоятельно
сколотить пусть скудное состояние, нежели и  дальше торчать в одном лагере с
этими белыми свиньями.
     -- Мерзкие твари, -- пробурчал третий.
     -- Я присмотрелся  к их  женщине, -- сказал шейх, -- и  нахожу, что она
хороша. Я знаю место, где за нее можно выручить много золота.
     --  В дорожном сундуке  главаря белых много золотых и серебряных монет,
-- вклинился  один из людей. -- Его бой рассказал об этом одному из галла, а
тот -- мне.
     --  Кроме того, в лагере  немало всякого добра, -- высказал свое мнение
смуглый воин.
     -- Если мы пойдем на это, то великое дело может  оказаться проигранным,
-- промолвил араб, первый отозвавшийся на возмущение шейха.
     --  Это  дело белых, -- сказал  Абу Батн, -- и они взялись за него ради
выгоды.  Разве  этот громадный боров  не  твердит нам  постоянно  о деньгах,
женщинах и власти, которые  мы получим, когда вышвырнем англичан?  Человеком
движет  только  жадность. Нам  нужно забрать свою  долю, пока не  поздно,  и
уходить. Вамала готовил ужин для госпожи.
     -- В прошлый раз вас оставили с  коричневым бваной, -- заговорил он, --
и он оказался  дурным  человеком. Но и  шейх Абу Батн  ничуть  не  лучше. Он
плохой. Жаль, что бваны Коулта нет с нами.
     --  Мне  тоже жаль, -- сказала Зора. -- Мне кажется, что арабы приуныли
после того, как экспедиция вернулась из Опара.
     --   Они  целый  день  сидят  в  палатке  своего   вождя   и  о  чем-то
разговаривают, -- сказал Вамала. -- А Абу Батн часто на вас поглядывает.
     -- Тебе показалось, Вамала, -- ответила девушка. --  Он не посмеет меня
обидеть.
     --  А кто мог  подумать,  что  коричневый  бвана  посмеет?  -- напомнил
Вамала.
     -- Довольно, Вамала, не пугай меня, -- сказала Зора и тут же вскричала:
-- Смотри, Вамала! Кто это?
     Чернокожий бой взглянул  туда, куда смотрела  его  госпожа.  На границе
лагеря  стояла  фигура,  при  виде  которой  и  стоик  не  смог бы  сдержать
удивленного  восклицания.   Там   стояла  прекрасная   женщина,   пристально
разглядывающая  их.  Она  остановилась  у  самой  границы  лагеря  --  почти
обнаженная,  чья  потрясающая  красота  поразила бы  всякого.  Упругие груди
прикрывали два золотых диска, бедра обвивал узкий пояс, отделанный золотом и
драгоценными камнями, к которому спереди и сзади крепились широкие полосы из
мягкой  кожи, расшитые золотом и изумрудами, складывающимися  в  изображение
диковинной  птицы,  восседающей  на  троне. Ноги  незнакомки  были  обуты  в
сандалии, перепачканные  грязью. Овальное  лицо, обрамленное копной кудрявых
волос, искрившихся золотыми  и бронзовыми бликами в лучах заходящего солнца.
Тонкие подведенные брови. Серые глаза бесстрашно глядели на людей.
     Арабы также заметили ее, и часть их направилась к незнакомке. Та быстро
перевела взгляд с Зоры и Вамалы на них. Тогда европейская девушка вскочила и
быстро пошла к ней, чтобы опередить арабов. Зора шла к незнакомке, улыбаясь,
с  протянутыми  вперед руками.  Лэ  из  Опара  поспешила  к  ней  навстречу,
почувствовав в улыбке девушки знак дружеского расположения.
     -- Кто вы, -- спросила Зора, -- и что вы делаете в джунглях одна?
     Лэ покачала головой и ответила на незнакомом Зоре языке.
     Зора  Дрынова  была прекрасным  лингвистом,  но,  перебрав  все  языки,
которыми она владела,  включая несколько фраз из  различных диалектов банту,
она,  тем не менее, не сумела найти общий язык с незнакомкой, чьи прекрасные
лицо и фигура  лишь  подстегивали  жгучее  любопытство русской к мучительной
загадке, которую представляла для нее Лэ.
     Арабы  попытались  заговорить  с ней  на  своем наречии, Вамала  --  на
диалекте  своего  племени, но безуспешно.  Тогда Зора  обняла ее за плечи  и
повела к своей  палатке, где с помощью жестов Лэ  из Опара дала понять,  что
хотела  бы искупаться.  Вамале  было поручено приготовить  лохань в  палатке
Зоры, и, когда подоспел ужин, незнакомка вышла к людям умытая и посвежевшая.
     Сидя напротив незнакомой гостьи,  Зора