тала  в  жизни, товарищ Коулт, что у меня вообще
не осталось нервов, -- ответила девушка.
     -- Понимаю, -- сказал Коулт. -- Вы ведь пережили
     революцию в России.
     -- В  ту  пору я  была  всего лишь ребенком,  --  уточнила  она, --  но
отчетливо ее помню.
     Коулт глядел на нее пристальным взглядом.
     -- Судя по вашей внешности, -- осторожно начал  он, --  мне кажется, вы
не пролетарского происхождения.
     -- Мой отец был чернорабочим.  Он  умер  в  ссылке  при царском режиме.
Оттого-то я и приучилась ненавидеть все монархическое и капиталистическое. И
когда  мне  предложили  примкнуть  к  товарищу   Звереву,  я  увидела   иную
возможность для  мщения, при этом  одновременно  отстаивая  интересы  своего
класса во всем мире.
     --  Когда  я в  последний раз  видел Зверева в  Соединенных Штатах,  --
промолвил Коулт,  -- он не  раскрыл тех планов, которые сейчас осуществляет,
ибо  ни  словом  не обмолвился  об  экспедиции. Когда  же я  получил  приказ
присоединиться к нему здесь, мне не сообщили никаких подробностей, так что я
в полном неведении относительно его целей.
     -- Настоящие солдаты подчиняются приказам, не обсуждая их, -- напомнила
Зора.
     -- Да, я  знаю,  --  согласился Коулт, --  но в то же время даже плохой
солдат может иной раз действовать более разумно, если знает цель.
     --  Общий  план,  разумеется,  не  является тайной  для тех,  кто здесь
собрался, -- сказала она. -- и я не  выдам секрета,  раскрыв его вам. Это --
часть более широкого плана: втянуть капиталистические страны в полосу войн и
революций с тем, чтобы им оказалось не под силу  выступить против нас единым
фронтом.
     Наши  эмиссары  долгое  время работают,  приближая  революцию в  Индии,
которая  отвлечет внимание  и  армию  Великобритании.  В  Мексике  дела наши
обстоят  не так успешно, как мы  планировали,  но еще остается надежда, в то
время как наши  перспективы на Филиппинах обещают очень  многое. Положение в
Китае  вам хорошо известно. Эта страна абсолютно беспомощна, но мы надеемся,
что  с нашей  помощью  она в  конце  концов составит реальную угрозу Японии.
Италия -- очень опасный противник, и мы находимся в этих джунглях в основном
с целью втянуть ее в войну с Францией.
     -- Но  каким образом этого  можно добиться здесь, в Африке? --  спросил
Коулт.
     -- Товарищ  Зверев  считает,  что это  будет несложно,  --  проговорила
девушка. --  То, что  между Францией и Италией  существуют  напряженность  и
соперничество, хорошо известно; их стремление к морскому  господству приняло
едва  ли  не скандальный оборот.  Первое  же  открытое  выступление одной из
сторон может легко привести к войне, в которую будет вовлечена вся Европа.
     -- Но как же Зверев, действуя в дебрях Африки,  сможет столкнуть Италию
с Францией? -- допытывался американец.
     --  Сейчас в  Риме этим занимается делегация французских  и итальянских
красных. Бедняги  знают только часть  плана и, увы,  их придется  принести в
жертву ради осуществления  нашего  всемирного плана. Их снабдили бумагами, в
которых содержится план оккупации итальянского Сомали французскими войсками:
В подходящий  момент  один  из  секретных агентов  товарища  Зверева  в Риме
раскроет заговор  фашистскому  правительству, и  сразу же значительное число
наших собственных чернокожих, переодетых в форму французской туземной армии,
под предводительством  белых из нашей экспедиции, переодетых во  французских
офицеров, вторгнется в итальянское Сомали.
     Пока же  наши агенты действуют в Египте и  Абиссинии  и среди  туземных
племен северной Африки, и мы уже имеем  твердое  убеждение, что  как  только
внимание  Франции  и   Италии  будет  отвлечено   войной,  а  Великобритания
переполошится из-за революции в Индии, туземцы северной Африки поднимутся на
священную войну,  чтобы  сбросить  ярмо иностранного господства и установить
суверенные советские государства на всей территории.
     -- Рискованное  и грандиозное предприятие, -- воскликнул Коулт,  --  но
оно потребует огромных денежных и людских ресурсов.
     -- Это -- выстраданное детище товарища  Зверева, -- сказала девушка. --
Я,  конечно, не знаю всех  деталей, но  точно знаю, что,  будучи  уже хорошо
оснащенным  для  первоначальных  операций,  товарищ  Зверев  в  значительной
степени  надеется  на  этот  район  в  приобретении  основной  массы золота,
необходимого  для  проведения  колоссальных  операций,  которые  приведут  к
окончательному успеху.
     -- В таком  случае, боюсь, он обречен на поражение, -- сказал Коулт, --
ибо в этой дикой  стране не найти столько сокровищ,  чтобы осуществить такие
грандиозные программы.
     -- Товарищ  Зверев считает  иначе, --  возразила Зора. -- По сути дела,
экспедиция,  которой  он  сейчас  занят,  задумана именно  для  приобретения
сокровищ, которые ему нужны.
     Наверху  в темноте  на огромной  ветке  беззвучно лежал, растянувшись в
непринужденной позе,  человек-обезьяна.  Его  чуткие уши  не  пропускали  ни
единого  слова,  доносившегося  снизу.  На  его  бронзовой  спине  клубочком
свернулся спящий малыш Нкима, ни сном ни духом не  ведающий о грозном смысле
слов,  которых  ему  не  довелось  услышать.  Слов,  грозивших  потрясти  до
основания законные правительства во всем мире.
     -- И где  же, -- не  унимался  Коулт,  -- если  это не  секрет, товарищ
Зверев рассчитывает найти такой большой запас золота?
     --  В  знаменитых подземных склепах Опара,  -- ответила девушка. --  Вы
наверняка слышали о них.
     -- Да, --  отозвался Коулт, -- но я всегда думал, что это --  чистейший
вымысел. Фольклор всего мира полон подобными выдумками.
     -- Но Опар не выдумка,  -- сказала Зора. Если поразительная информация,
открывшаяся Тарзану, и произвела на него впечатление, то внешне это никак не
проявилось. Он слушал, сохраняя полнейшую невозмутимость и предельно  владея
собой. С таким же успехом он мог бы быть корой огромного ствола, на  котором
лежал, или густой листвой, скрывавшей его от посторонних взоров.
     Коулт   сидел   молча,   размышляя   над   потрясающими   перспективами
открывшегося  плана.  Ему  казалось,  что  все  это  --  чуть  ли  не   бред
сумасшедшего,  и он не  верил ни  в  малейший шанс на  успех. А  вот  что он
действительно  понимал,  так  это   опасность,  которой  подвергались  члены
экспедиции,  ибо  сознавал, что никому из них  не  будет  пощады, стоит лишь
Великобритании,  Франции и Италии  узнать об  их замыслах; и  его  волнение,
помимо  собственной воли, сосредоточилось на  безопасности  девушки. Он знал
тип людей, с которыми сейчас  сотрудничал, и понимал, что опасно высказывать
сомнения  относительно  осуществимости  плана,  поскольку  революционеры,  с
которыми  он  встречался, делились почти без исключения на  две категории --
непрактичных мечтателей,  верящих всему, чему им  хотелось  верить, и хитрых
мошенников, движимых соображениями алчности, стремящихся  приобщиться либо к
власти, либо к  богатству с помощью  изменения установленного порядка вещей.
Казалось невероятным, что молодая красивая девушка дала себя втянуть в такую
отчаянную авантюру. Она производила впечатление умного человека, а отнюдь не
послушной марионетки  в чужих руках, и  даже  краткое  знакомство с  ней  не
позволяло ему считать ее авантюристкой.
     --  Это  предприятие,  разумеется,  чревато серьезными  опасностями, --
сказал  он, --  и  поскольку дело это  в основном  мужское, не  могу понять,
почему вам  позволили  подвергать себя опасностям и лишениям, неизбежным при
осуществлении такой рискованной операции.
     -- Жизнь женщины не более ценна, чем жизнь мужчины, -- объявила она, --
и я была  нужна. Всегда  есть масса  важной и конфиденциальной  канцелярской
работы,  которую товарищ Зверев может  доверить только тому,  кому  доверяет
безоговорочно.  Таким  доверием  у  него   пользуюсь   я,   и,  вдобавок,  я
квалифицированная машинистка и  стенографистка. Уже этих  причин достаточно,
чтобы объяснить, почему я здесь, но есть еще одна, не менее важная -- я хочу
быть вместе с товарищем Зверевым.
     В словах девушки Коулт почувствовал романтическое признание, но, по его
мнению, тем более не следовало брать сюда девушку, ибо он не мог представить
себе, чтобы мужчина подвергал любимую девушку опасностям.
     Тарзан из племени обезьян бесшумно задвигался.
     Сперва он завел руку за плечо и снял со спины малыша Нкиму. Нкима хотел
было возмутиться, однако  промолчал, услышав предостерегающий шепот хозяина.
У  человека-обезьяны имелись разные способы обращения  с  врагом -- способы,
которые он усвоил и применял задолго до того,  как осознал тот факт, что сам
он  не  обезьяна.  Задолго  до  первой  встречи с  белым  человеком  он  уже
терроризировал Гомангани -- чернокожих  людей леса и джунглей,  и  знал, что
врага легче победить,  если сперва его  деморализовать. Теперь он понял, что
эти люди не только вторглись в его владения, а, значит, являются его личными
врагами, но и угрожают спокойствию Великобритании, которая была ему  дорога,
и остальному  цивилизованному  миру, с которым  Тарзан, по  крайней мере, не
ссорился.  Правда, к цивилизации он в общем  относился со значительной долей
презрения, но с  еще большим  презрением относился к  тем, кто покушался  на
права других или на установленный порядок.
     Тарзан покинул дерево, на котором прятался, а двое людей внизу так и не
заметили его присутствия. Коулт поймал себя на том,  что  пытается разгадать
тайну любви Зверева,  и  ему казалось  непостижимым, чтобы девушка, подобная
Зоре Дрыновой,  увлеклась бы таким, как Зверев. Конечно, это не его дело, и,
тем  не  менее,  это  его  беспокоило, так как  бросало  тень на  девушку  и
принижало  ее  в его глазах. Он разочаровался в ней,  а Коулту не  нравилось
разочаровываться в людях, к которым испытал симпатию.
     --  Вы  познакомились с  товарищем  Зверевым  в Америке,  ведь  так? --
спросила Зора.
     -- Да, -- ответил Коулт.
     -- Какого вы о нем мнения?
     -- Он произвел на меня впечатление очень сильной личности. Думаю, он из
тех, кто  доводит до конца  любое начатое дело.  Никто другой не годится для
этой миссии лучше, чем он.
     Если девушка надеялась застать Коулта врасплох и узнать о его подлинном
отношении  к Звереву, то ей это не  удалось, но если так, она  была  слишком
умна, чтобы развивать тему дальше. Она поняла, что  имеет  дело с человеком,
от  которого  не добиться  лишней  информации,  если  он сам  не захочет  ею
поделиться,  а,  с другой  стороны, --  с  человеком,  который  с  легкостью
вытягивает  информацию из других,  вызывая к себе безусловное доверие  своим
обликом, речью  и поведением, свидетельствующими о безупречной честности. Ей
был симпатичен этот честный и прямой молодой американец и,  чем больше она с
ним общалась, тем труднее было поверить, что он  изменил своей семье,  своим
друзьям  и своей  стране. Однако  она  знала,  что  многие  порядочные  люди
жертвовали  всем  ради  убеждений,  и,  возможно,  он  -- один  из  них. Она
надеялась, что нашла подходящее объяснение.
     Беседа переключилась на другие темы: их  собственную  жизнь на  родине,
прибытие в  Африку,  выпавшие испытания  и  события этого  дня. И  пока  они
разговаривали, на  дерево над ними вернулся Тарзан из племени обезьян, но на
этот раз он явился не один.
     --  Интересно,  мы   узнаем  когда-нибудь,  кто  же  убил  Джафара?  --
промолвила Зора.
     -- Это тайна, которую делает еще более загадочной тот факт, что ни один
из аскари не  смог определить  тип стрелы,  хотя,  возможно, это объясняется
тем, что они не из этих мест.
     -- Люди потрясены, -- сказала Зора, -- и я искренне надеюсь, что больше
ничего подобного не повторится. Я заметила, что туземцев очень легко вывести
из  равновесия,  и  хотя большинство из  них  отважны  перед лицом  знакомых
опасностей, любое явление,  граничащее со сверхъестественным,  полностью  их
деморализует.
     -- Думаю, они  почувствовали облегчение, когда закопали индуса в землю,
-- сказал Коулт, -- хотя кое-кто  из них  отнюдь не был  уверен,  что  он не
вернется.
     -- У  него маловато шансов,  --  рассмеялась девушка.  Едва  она успела
произнести эти  слова,  как  наверху зашумели  ветки,  и  на  середину стола
обрушилось тяжелое тело.
     Зора  и  Коулт  вскочили  на ноги.  Американец  выхватил  револьвер,  а
девушка, подавив крик, отшатнулась. У  Коулта на голове дыбом встали волосы,
а руки и спина покрылись мурашками: перед ними лежало мертвое тело Рагханата
Джафара. Закатившиеся мертвые глаза его глядели вверх, в ночь.

        IV. В ЛОГОВЕ ЛЬВА

     Нкима злился. Нарушили  его глубокий, крепкий сон, что досадно уже само
по себе, а вдобавок хозяин устремился  по  каким-то  дурацким делам в ночную
тьму.  Нкима перемежал  свою брань боязливым  хныканьем, поскольку в  каждой
тени  ему виделась крадущаяся  пантера Шита, а в каждом сучковатом корневище
-- змея  Гиста. Пока Тарзан оставался  в пределах лагеря, Нкима не  особенно
тревожился, и когда хозяин вернулся на дерево со своей ношей, маленький ману
был  уверен,  что  он  останется здесь  до  утра.  Но  вместо  этого  Тарзан
немедленно поспешил  в  черный  лес  и  теперь перелетал  с ветки  на  ветку
уверенно  и  целеустремленно,  что  не сулило  малышу Нкиме  ни  отдыха,  ни
спокойствия.
     В то время как  Зверев с его отрядом медленно пробирался  по извилистым
звериным тропам, Тарзан почти по воздуху продвигался сквозь  джунгли к своей
цели, той самой, к  которой стремился и Зверев. В итоге, когда Зверев достиг
почти  отвесной скалы,  служившей  последним  и самым  трудным  естественным
препятствием перед  запретной долиной Опара,  Тарзан и Нкима уже  перевалили
через  вершину  и  пересекали  пустынную равнину,  в дальнем  конце  которой
виднелись  огромные стены, величественные  шпили  и башни Опара. Яркие  лучи
африканского солнца окрасили  купола и минареты  в  красный и золотой цвета.
Человек-обезьяна вновь  испытал  то же чувство, что и много  лет тому назад,
когда его взору впервые предстала великолепная панорама города-тайны.
     На  таком  большом расстоянии не  было  заметно признаков разрушения. В
своем воображении  Тарзан  снова увидел  город  потрясающей красоты,  с  его
многолюдными  улицами  и  храмами,  и  он  снова  стал  размышлять  о  тайне
происхождения  города,   воздвигнутого   в  глубокой  древности   богатым  и
могущественным народом и ставшего памятником исчезнувшей цивилизации. Вполне
можно  предположить,  что  Опар существовал  в те времена, когда на огромном
континенте   процветала   знаменитая    цивилизация    Атлантиды,   которая,
погрузившись в пучину океана,  обрекла эту  оторванную  колонию на  смерть и
разрушение.
     То, что  немногочисленные жители  города  были  прямыми  потомками  его
некогда  могущественных  строителей,  казалось  вполне  вероятным,  судя  по
обрядам и ритуалам их  древней религии, а также исходя из того факта, что ни
одна другая  гипотеза  не могла объяснить присутствия белокожих людей в этих
отдаленных недоступных просторах Африки.
     Специфические  законы наследственности, казалось,  действовали в  Опаре
иначе, нежели в  других частях света.  Любопытен тот факт, что мужчины Опара
мало походили  на своих  соплеменниц.  Мужчины  --  низкорослые, коренастые,
заросшие волосами,  сильно смахивающие на обезьян; женщины  же  -- стройные,
красивые,  с  гладкой  кожей. Некоторые физические и умственные  особенности
мужчин навели Тарзана  на мысль,  что  некогда в  прошлом колонисты  либо по
прихоти,  либо  по  необходимости   скрещивались   с   крупными  обезьянами,
обретавшими в данной местности. Тарзан предположил также, что из-за нехватки
жертв для  человеческих жертвоприношений, чего требовала их суровая религия,
они  стали  для этой  цели использовать тех мужчин и женщин,  которые  имели
какие-либо  отклонения  от выработанного стандарта, в результате  чего  была
произведена  своеобразная селекция,  оставившая  в живых  мужчин гротескного
вида и женщин-красавиц.
     Такие  думы  занимали человека-обезьяну,  когда он пересекал  пустынную
долину Опара, поблескивающую на ярком солнце. Впереди него справа возвышался
маленький каменистый холм,  на вершине которого располагался внешний  вход в
сокровищницы Опара. Но сейчас Тарзана интересовало другое -- он во что бы то
ни стало хотел  предупредить Лэ о приближении  захватчиков, чтобы она смогла
приготовиться к обороне.
     Прошло много  времени  с тех пор,  как  Тарзан посетил Опар.  Тогда  он
вернул Лэ народу  и  восстановил  ее  власть после поражения  отрядов Каджа,
верховного  жреца,  погибшего от  клыков и когтей  Джад-бал-джа.  В тот  раз
Тарзан унес с  собой уверенность в дружелюбии народа Опара. Долгие  годы  он
знал, что Лэ -- его тайный друг, хотя ее дикие  неуклюжие вассалы  и  прежде
боялись и ненавидели  его; однако теперь он шел к Опару как к цитадели своих
друзей, без тени сомнения в том, что его встретят по-дружески.
     А вот Нкима не был в этом уверен. Мрачные руины наводили на  него ужас.
Он бранился  и умолял, но безуспешно; и в конце концов страх вытеснил любовь
и преданность,  поэтому,  когда они  приблизились к  крепостной стене, Нкима
спрыгнул с плеча хозяина и бросился  наутек,  подальше от жутких руин, ибо в
его  маленьком  сердечке  глубоко засел  страх  перед  незнакомыми  местами,
который не в силах была побороть даже его вера в Тарзана.
     Зоркие  глаза Нкимы  заметили  каменистый  холм,  который  они  недавно
миновали,  и  он забрался на вершину,  усмотрев тут относительно  безопасное
убежище, где и решил ждать возвращения своего хозяина из Опара.
     Подойдя  к  узкой  расщелине --  единственному  входу  сквозь массивные
внешние  стены Опара, Тарзан, как и в первый свой  приход в город много  лет
тому  назад,  ощутил  на  себе взгляд  невидимых глаз и  уже ожидал услышать
приветствия, как только дозорные узнают его.
     Тарзан без колебания и опаски вошел в узкую расщелину и  по извилистому
проходу  прошел  сквозь толстую  внешнюю стену. Между  внешней  и внутренней
стенами  обнаружился  узкий  двор,  пустынный  и  безлюдный. Тарзан в тишине
пересек двор  и  вошел в другой  узкий проход во внутренней стене. За стеной
начиналась широкая дорога, ведущая к руинам великого храма Опара.
     В тишине  и  одиночестве он вошел под  своды мрачного  портала с рядами
величавых колонн.  С  их  капителей вниз на него смотрели причудливые птицы,
как смотрели они с незапамятных времен, с тех пор, как руки забытого мастера
вытесали их из сплошного монолита. Тарзан молча устремился вперед через храм
к площади -- центру городской жизни. Иной человек,  возможно, дал бы знать о
своем приходе, издав приветственный возглас -- сигнал своего приближения. Но
Тарзан из племени обезьян во многих отношениях скорее зверь, нежели человек.
Он ведет себя бесшумно, как и большинство животных, не тратя попусту дыхания
на бессмысленную работу рта. Он не стремился приблизиться к Опару украдкой и
знал, что не остался незамеченным. Почему  приветствие  задерживалось, он не
понимал, разве что, сообщив Лэ о его приходе, они ожидали ее указаний.
     Тарзан  прошествовал по главному  коридору, вновь обратив  внимание  на
золотые  таблички с древними не расшифрованными иероглифами. Он прошел через
зал  с семью золотыми  колоннами, затем  по золотому полу смежной комнаты, и
снова  только тишина  и  пустота,  лишь смутное ощущение  присутствия фигур,
движущихся  по  верхним галереям  над  помещениями, по которым он  проходил.
Наконец он подошел к тяжелой двери, за которой, он был уверен, встретит либо
жрецов,  либо  жриц этого  великого храма Пламенеющего Бога.  Он  бесстрашно
толкнул дверь и шагнул через порог, но в тот же миг на голову ему опустилась
увесистая дубинка, и он без чувств рухнул на пол.
     В мгновение ока его окружили несколько  десятков