чтобы  схватить дерзкого  пришельца,  отступили назад. Они  переглядывались,
перепуганные и  озадаченные. В  хижину  вошел человек,  а сейчас  они своими
собственными  ушами  слышали в ней  рычание дикого  зверя. Что бы это  могло
быть? Может быть, лев или леопард забрался туда, незамеченный часовыми?
     Тарзан увидел в потолке отверстие, через которое провалился Таглат.  Он
понял, что обезьяна  либо вошла, либо вышла через отверстие,  и,  в то время
как  арабы  замешкались,  не  решаясь  войти в  хижину,  Тарзан  подпрыгнул,
ухватился одной рукой за  верхний край  стены, вылез на крышу и  спрыгнул на
землю у задней стены.
     Наконец   арабы   набрались   храбрости  и  решились  войти  в  хижину;
предварительно они  даже  дали несколько ружейных  залпов  сквозь  стены. Но
хижина была  пуста. А в  это  время Тарзан  на краю деревни  искал Чолка, но
обезьяна исчезла бесследно.
     Лишенный  своей  самки,  покинутый  изменником-товарищем,  не  раздобыв
никаких сведений относительно местонахождения  своей сумочки, Тарзан перелез
через забор и скрылся во мраке джунглей. Он был сердит и печален.
     Приходилось временно отказаться от дальнейших  поисков сумочки. Было бы
безумием вернуться в лагерь арабов, когда  он  весь поднят на ноги. Во время
своего бегства из деревни  Тарзан  потерял  следы Таглата и теперь кружил по
лесу, стараясь снова напасть на них.
     Чолк долго оставался на своем посту. Но крики и выстрелы арабов нагнали
на  него безумный  страх: обезьяны страшно боятся гремящих палок Тармангани.
Он в ужасе перелез через забор, изодрав  при  этом на  клочки свой бурнус, и
пустился бежать в чащу джунглей, ворча и бранясь всю дорогу.
     Тарзан быстро продвигался в глубь джунглей в поисках следов Таглата. На
небольшой  освещенной   луной   просеке  большая   обезьяна  склонилась  над
бесчувственным  телом женщины --  той  самой,  которую  Тарзан искал.  Зверь
разрывал веревки,  опутывавшие руки  и ноги  женщины, нетерпеливо  дергая  и
грызя их.
     Тарзан шел несколько правее  просеки и не мог их увидеть, но  ветер дул
от них к нему и доносил до него их запахи.
     Еще момент --  и Джэн Клейтон  была бы  спасена,  хотя  Нума, лев,  уже
готовился к нападению. Но судьба, и без того неумолимо жестокая, на этот раз
превзошла себя: ветер на несколько минут  изменил свое направление, и запах,
который  должен  был  бы  привести  Тарзана  к  его   жене,  был  отнесен  в
противоположную сторону.
     Тарзан  прошел в пятидесяти шагах  от  того  места,  где  разыгрывалась
ужасная трагедия, и Джэн Клейтон была оставлена во власти обезьяны.
     XVIII
     БОРЬБА ЗА ЗОЛОТО
     Было  уже  утро,  Тарзан  должен  был  сознаться,  что и в выслеживании
Таглата  ему на этот  раз не повезло. Но Тарзан не отчаивался:  он, конечно,
найдет  Таглата, только это будет, вероятно, не так скоро,  как он думал. Он
поест,  поспит, а потом  снова отправится в  путь. Джунгли  велики, но также
велики и  ловкость  и хитрость Тарзана.  Таглат мог  уйти очень  далеко,  но
Тарзан все  же найдет его,  хотя  бы  ему пришлось обыскать каждое дерево  в
дремучем лесу.
     Размышляя таким образом, человек-обезьяна выслеживал  оленя Бару, чтобы
убить его и съесть. В течение получаса Тарзан шел по его следам по тропинке,
утоптанной  копытами  животных. Вдруг,  к  его  удивлению,  олень  показался
впереди его в конце узкой дорожки. Он с бешеной  скоростью бежал назад прямо
на охотника.
     Тарзан одним  прыжком отскочил в сторону  и спрятался в  густой зелени,
так что несчастная жертва и не заметила врага. Подпустив  к себе животное на
некоторое расстояние, Тарзан взобрался на нижнюю ветку развесистого дерева и
притаился в густой листве, как "дикий, хищный зверь, поджидающий добычу.
     Тарзан не знал, что  так безумно напугало оленя: может быть это был лев
Нума, или пантера Шита.  Но это мало интересовало человека-обезьяну; он  был
готов отстоять свою добычу от любого из  обитателей джунглей. Если бы ему не
удалось  сделать  этого  физической  силой, в его  распоряжении была другая,
высшая сила -- его проницательный ум.
     Олень бежал вперед прямо в разверстую пасть смерти.  Тарзан  повернулся
спиной  к  приближающемуся животному.  С  согнутыми  коленями  он  повис  на
покачивающейся  ветке  над тропинкой  и чутким ухом  прислушивался  к  стуку
приближающихся копыт.
     Через  секунду  олень  был  под  деревом, и в то  же  мгновение  Тарзан
спрыгнул  сверху на  его спину.  Тяжесть тела  придавила оленя к  земле;  он
рванулся  вперед  в напрасном  усилии подняться.  Могучие руки  отогнули его
голову далеко назад, круто повернули ее -- и Бара был мертв.
     Бара был убит почти  мгновенно, и так  же  быстры  были  и  последующие
действия  человека-обезьяны. Ему нужно было  торопиться, ибо он не знал, кто
преследовал оленя  и как далек был он отсюда. Свернув животному  шею, Тарзан
перевалил тушу  через плечо,  вскочил на дерево  и  снова  уселся на  нижних
ветках прямо  над тропинкой. Его  зоркие серые глаза были  прикованы  к тому
месту, откуда выбежал олень.
     Ждать пришлось недолго. Скоро до слуха Тарзана донеслись звуки копыт, и
Тарзан сразу определил, что приближается конный  отряд. Схватив свою добычу,
человек-обезьяна поднялся на среднюю террасу  дерева и уселся  поудобнее  на
толстом суку, откуда была видна вся тропинка внизу. Здесь он  отрезал сочный
кусок от  задней части оленя  и погрузил свои  крепкие, белые зубы в горячее
мясо, наслаждаясь плодами своей доблести и ловкости.
     На повороте извилистой тропинки показалась голова первой лошади. Тарзан
притаился:  один  за  другим  длинной,  узкой  лентой  мимо  него  проезжали
всадники, и  он внимательно вглядывался в каждое лицо. Одного из них  Тарзан
узнал.  Но  человек-обезьяна  настолько  умел владеть своими  чувствами, что
ничем не выдал своего внутреннего волнения; он не только не  издал ни одного
звука, но даже выражение его лица не изменилось.
     Внизу под деревом проехал Альберт Верпер. Он, конечно, и не подозревал,
что  пара  внимательных глаз исследует всю  его фигуру, стараясь  обнаружить
хоть какие-нибудь следы сумочки.
     Абиссинцы  ехали на юг. Полунагой белый великан с кровавой тушей оленя,
перекинутой через плечо, отправился следом за ними. Запас еды был необходим:
Тарзан  знал,  что  ему,  может  быть,  долго не  представится  случая вновь
поохотиться в то время, когда он будет преследовать бельгийца.
     Выхватить его из среды вооруженных всадников Тарзан решился бы только в
крайнем случае, потому что обитатели чащи привыкли действовать с хитростью и
осторожностью; только боль или гнев могут толкнуть их на опрометчивый шаг.
     Итак,  абиссинцы  и  бельгиец  направлялись к югу, а Тарзан  из племени
обезьян  неотступно  двигался  за ними  сквозь средний  ярус  покачивающихся
ветвей.
     Через  два  дня  они пришли к широкой равнине. За нею  вдали подымались
горы.  Тарзан  помнил  эту  равнину:  она  будила  в  нем  какие-то  смутные
воспоминания и непонятную тоску.
     Всадники выехали на равнину,  а за ними на порядочном расстоянии крался
Тарзан,  прячась  за  всеми теми  прикрытиями,  которые  попадались  ему  на
равнине.
     Около груды обгоревших балок всадники остановились. Тарзан, подкравшись
совсем   близко,  спрятался   в  густом   кустарнике  и  стал  наблюдать  за
абиссинцами. Он видел, как они вскапывали землю, и подумал, что они закопали
здесь  мясо и  теперь пришли  за ним. Потом  он вспомнил, как он сам закопал
камешки:  очевидно,   они  откапывали   вещи,   которые  были  здесь  зарыты
чернокожими.
     Затем  он  увидел, как  они вытащили какой-то грязный  желтый предмет и
чрезвычайно  обрадовались  при  этом.  И после  того  много  таких  же точно
грязно-желтых предметов  абиссинцы вытаскивали из вырытой ямы, и скоро целая
груда их лежала на земле, а Абдул-Мурак смотрел на них горящими от  жадности
глазами и нежно поглаживал их.
     Что-то   зашевелилось   в   сознании  человека-обезьяны.  Он  долго   и
внимательно смотрел на золотые слитки. Где это он видел  такие же точно? Что
это было? Почему Тармангани так добивались их? Кому они принадлежали?
     Он  вспомнил черных  людей,  которые  их  зарыли.  Эти вещи,  наверное,
принадлежали им.  Верпер, очевидно, хотел  украсть их так  же,  как он украл
сумочку с камешками. Глаза человека-обезьяны сердито засверкали. Он хотел бы
отыскать тех  черных  людей и  направить их против этих  воров. Но где могла
быть их деревня, он не знал.
     В  то время, как  эти  мысли мелькали в его голове,  целый отряд  людей
появился из лесу, выехал на равнину и стал приближаться к развалинам дома.
     Бдительный Абдул-Мурак первый заметил их, но они  уже  были на середине
равнины.
     Он  приказал  своим солдатам сесть на  коней  и быть  наготове. В глуши
Африки никто не может знать, дружествен или враждебен ему чужой отряд.
     Верпер вскочил в седло  и стал  вглядываться  в приближающихся людей. И
вдруг, побледнев, он обернулся к Абдул-Мураку.
     -- Это Ахмет-Зек и его разбойники, --  пробормотал он. -- Они пришли за
золотом.
     Ахмет-Зек еще издалека  заметил груду золотых  слитков и убедился,  что
его  опасения оправдались. Кто-то опередил его: другой пришел за  сокровищем
раньше, чем он.
     Араб  был взбешен. Последнее  время все было  против  него.  Он потерял
драгоценные камни, потерял бельгийца и вторично лишился англичанки. А теперь
кто-то пришел,  чтобы  похитить  его  сокровище.  И  он  еще  имел  глупость
полагать, что золото его в безопасности!
     Он не интересовался тем, кто были  эти воры. Но он  был уверен, что они
не отдадут  золота  без боя. Громко  гикнув, он пришпорил коня  и понесся на
абиссинцев. За ним, размахивая длинными ружьями над головами,  дико крича, с
бранью и проклятиями мчалась разношерстная орда его помощников-головорезов.
     Люди Абдул-Мурака встретили их ружейным  залпом  и  уложили  нескольких
арабов;  но разбойники уже накинулись на них, и в ход пошли сабли, пистолеты
и ружья.
     Как  только Ахмет-Зек  приблизился  к  абиссинцам,  он  увидел и  узнал
Верпера и бросился прямо на него. Бельгиец, ясно представляя участь, которая
ожидала  его  в руках Ахмет-Зека, повернул  своего коня и  помчался  бешеным
галопом прочь с поля битвы.
     Поручив  командование  одному  из  своих приближенных и  пригрозив  ему
смертной  казнью в случае, если он не  прогонит  абиссинцев  и  не  притащит
золота в лагерь, Ахмет-Зек  пересек равнину  и бросился  догонять бельгийца.
Даже здесь, рискуя потерять золото, он не мог отказаться от мести.
     В то  время, как преследуемый и преследователь мчались к далекому лесу,
битва   на  равнине  была  в  полном  разгаре.  Ни  свирепые  абиссинцы,  ни
закоренелые убийцы-разбойники не щадили и не просили пощады.
     Из-за кустов Тарзан наблюдал за кровавой схваткой. Он  со  всех  сторон
был окружен бойцами и не мог броситься за Верпером и Ахмет-Зеком.
     Место, где прятался Тарзан,  было окружено абиссинцами.  Арабы налетали
на них с дикими криками, то отступая, то  снова  с разбега  врываясь в кучку
абиссинцев, и своими кривыми саблями наносили удары направо и налево.
     Людей Ахмет-Зека было больше, чем абиссинцев, и разбойники медленно, но
верно  уничтожали  солдат Менелика. Для Тарзана исход битвы был безразличен.
Он  следил  за  борьбой  с   определенной  целью  --  выбраться  из   кольца
ожесточенных бойцов и погнаться за Верпером.
     Когда  он увидел  Верпера  на  тропинке,  на  которой он убил Бару,  он
подумал, что  зрение обманывает его: настолько он  был уверен, что  вор  был
убит  и  съеден  Ну мой;  но, следуя  за  отрядом  абиссинцев  и  пристально
вглядываясь  в течение нескольких дней, он убедился, что это был  именно тот
самый человек, которого он искал. И он уже не давал себе труда додумываться,
кому в таком случае принадлежал изуродованный труп, найденный им в лесу.
     Он сидел в разросшемся кустарнике, как вдруг двое конных бойцов, араб и
абиссинец, подскакали совсем близко к нему, яростно размахивая саблями.
     Шаг за  шагом  араб оттеснял своего противника назад в  кусты,  так что
лошадь абиссинца уже чуть не наступила на  Тарзана;  но  в этот  миг  кривая
сабля  расколола череп абиссинца,  и  труп его  свалился в  кусты и в  своем
падении едва не задел человека-обезьяну.
     Когда абиссинец упал  с седла, Тарзан  поймал  момент  --  и  тотчас же
воспользовался освободившейся лошадью.  Не успело испуганное животное прийти
в  себя и броситься наутек, как голый великан уже сидел верхом на его спине.
Сильная рука схватила его поводья, и удивленный араб увидел нового  врага на
месте того, которого он убил.
     Но этот  противник не  размахивал саблей, и его лук и копье преспокойно
висели  у  него на  спине.  Оправившись от удивления,  араб кинулся вперед с
поднятой  саблей, чтобы  уничтожить дерзкого незнакомца. Он  рассчитал удар,
который должен был уложить  человека-обезьяну. Но  удар пришелся по воздуху,
так  как  Тарзан вовремя  успел уклониться  от  него. И в  то же время  араб
почувствовал,  как  лошадь  противника  задела  его   ногу  и  сильная  рука
вытянулась и обхватила его вокруг  поясницы. Прежде чем он успел опомниться,
он был стащен с седла, его враг прикрылся им, как щитом, и пронесся вместе с
ним сквозь густую массу его товарищей.
     Миновав поле битвы, Тарзан швырнул араба на  землю, и когда тот немного
пришел в себя, он увидел, что его странный противник скачет через равнину по
направлению к лесу.
     Еще целый час продолжалась ожесточенная бойня. Прекратилась  она только
тогда, когда последний  из абиссинцев свалился мертвым на песок равнины.  Но
горсточке людей удалось все-таки спастись, и среди них был Абдул-Мурак.
     Победители собрались подле груды золотых слитков, вырытых  абиссинцами,
и  стали  ждать  возвращения  своего   предводителя.  Их  радость  несколько
омрачалась   воспоминанием   о  странном  голом   белом  великане,   который
промелькнул у них перед  глазами. Он промчался на вражеском  коне, увлекая с
собой одного из их товарищей. Этот последний теперь опять был среди них  и с
ужасом рассказывал о нечеловеческой силе этого странного существа.
     Им всем слишком  хорошо  было знакомо  славное  имя Тарзана  из племени
обезьян. В  этом  белом  великане  они сразу узнали заклятого  врага  лесных
разбойников, и его  появление  нагнало на  них панический ужас -- тем более,
что их уверяли, что Тарзана уже нет в живых.
     Суеверные по природе, они не сомневались в  том, что видели бестелесный
дух  умершего,  и  с  ужасом  оглядывались,  ожидая  его   возвращения.  Они
спрашивали себя, какую  месть учинит над ними этот дух, когда он  вернется и
увидит, что после того, как они разгромили его владения, они вернулись еще и
за его золотом.
     Они разговаривали между собой, и ужас их возрастал с каждой  минутой, а
из-за  тростников, у реки  кучка голых  черных воинов следила  за каждым  их
движением.  С возвышенного противоположного  берега эти  чернокожие услышали
шум  битвы и, осторожно спустившись к реке, перешли ее  вброд и спрятались в
тростниках, откуда они могли обозревать все поле битвы.
     Разбойники долго ждали Ахмет-Зека, и все время страх перед привидением,
которое  могло  каждую минуту возвратиться сюда, подкапывался под чувства их
преданности их предводителю.
     Наконец  один  из них осмелился  высказать  молчаливое  желание всех  и
заявил, что он  намерен отправиться в лес на поиски Ахмет-Зека. В  следующий
же момент все были на конях.
     -- Золото тут будет в полной сохранности! -- крикнул один из них. -- Мы
убили абиссинцев, а больше унести его некому. Идем искать Ахмет-Зека!
     И,  не задумываясь  более, они пришпорили  коней и в туче пыли, бешеным
галопом поскакали через равнину.  Из-за тростников  вдоль реки кучка  черных
воинов  кралась  к тому  месту,  где были навалены  на земле  золотые слитки
Опара.
     Когда Верпер достиг леса, он  все еще был впереди Ахмет-Зека;  но  араб
был на лучшем коне и уже догонял беглеца.
     Мчась  вперед с безрассудной  смелостью  отчаяния, бельгиец  все  время
понукал  лошадь,  и  без  того  летевшую  во  весь опор по узкой  извилистой
тропинке, протоптанной зверями.
     Позади себя он  слышал голос Ахмет-Зека.  Разбойничий атаман приказывал
ему остановиться, но Верпер лишь глубже вдавливал шпоры в окровавленные бока
своего загнанного коня. В лесу, в двухстах ядрах от опушки, упавший с дерева
сломанный сук лежал поперек тропинки. Это было незначительное препятствие, и
любая  лошадь  легко  перескочила  бы  его;  но  силы  лошади  Верпера  были
надорваны, она  едва держалась на ногах,  и,  когда сук подвернулся  под  ее
передние ноги, она споткнулась и всей тяжестью опустилась на тропинку.
     Верпер  перелетел через ее  голову  и  откатился на несколько ярдов. Он
быстро  вскочил и подбежал  к лошади.  Схватив  поводья, он стал тянуть  их,
пытаясь поднять ее; но животное не могло  или не хотело  подняться  и,  пока
Верпер стегал и бранил ее, Ахмет-Зек показался на повороте.
     Бельгиец моментально  оставил свои  попытки поднять умирающее животное.
Схватив  ружье,  он   опустился  на  землю  позади  лошади  и  выстрелил   в
приближающегося Ахмет-Зека.  Его пуля пролетела  слишком низко  над землей и
попала в грудь лошади араба, и  животное  свалилось на  землю в ста ярдах от
Верпера. Лежа на земле, бельгиец готовился ко второму выстрелу.
     Араб  опустился  на землю  вместе со  своей лошадью  и, все еще  сидя в
седле,  смотрел на  Верпера. Увидев  стратегическое положение, которое занял
бельгиец позади  своего свалившегося коня,  он, не теряя времени, последовал
его примеру, и спрятался за тушей своей лошади.
     Противники  лежали  и  попеременно стреляли  друг  в  друга  с громкими
проклятьями  и ругательствами, а Тарзан в  это время  приближался  к  опушке
леса. Он услыхал их редкие выстрелы  и, соскочив со взмыленного,  полуживого
абиссинского коня, направился вперед кратчайшим и более верным и удобным для
него путем -- по веткам лесных великанов.
     Он скоро  добрался до  места, откуда с  относительной безопасностью мог
наблюдать за действиями обоих противников. То один, то другой подымались они
над  телами лошадей, выпускали пулю  и немедленно опускались на землю позади
прикрытия, и заряжали ружье, чтобы через минуту повторить ту же операцию.
     Боевые запасы Верпера были очень скудны: Абдул-Мурак второпях  вооружил
его слишком небогатыми доспехами абиссинца,  павшего  одной из  первых жертв
борьбы за золото. Он видел, что пули его скоро иссякнут, и он будет снова во
власти  Ахмет-Зека. Бельгиец  обдумывал  план спасения.  Положение  казалось
безвыходным; единственная надежда  была на то, что ценою  драгоценностей ему
удастся купить свою свободу.
     У Верпера осталась одна пуля, и, воспользовавшись кратким перерывом, он
громко крикнул своему противнику:
     -- Ахмет-Зек!  Одному  аллаху ведомо,  кто  из  нас оставит  здесь свои
кости, если мы  будем продолжать наше глупое состязание. Ты  хочешь получить
сумочку, которую я ношу  на себе, а мне моя  жизнь и свобода дороже, чем эти
драгоценности.  Так пусть же каждый из нас  получит то, чего  он желает, и с
миром  пойдет своей дорогой! Я положу сумочку на труп моей лошади так, чтобы
ты мог ее видеть, а ты, в свою очередь, положишь ружье на тело твоей лошади.
Тогда  я уйду, оставив тебе сумочку,  а  ты  дашь мне  уйти, не причинив мне
вреда. Мне нужны только моя жизнь и свобода!
     Араб молча  обдумывал это  предложение.  Он  только  что  выпустил свой
последний патрон. И он ответил:
     -- Ну, что же, иди своим путем, только  сумочку оставь на виду. Видишь,
я кладу свое ружье курком к тебе. Иди же!
     Верпер  снял  с  себя сумочку. Печально  и нежно  он нащупывал  твердые
очертания камешков. О, если бы он мог вынуть хотя бы маленькую горсточку! Но
Ахм