жунгли с  северо-востока, усердно разыскивал разбойника-араба Ахмет-Зека,
который  шесть  месяцев  тому  назад  нанес  тяжелое  оскорбление  его  царю
Менелику, ворвавшись на территорию Абиссинии и уведя с собой толпу рабов.
     Случилось  так, что  Абдул-Мурак в  этот  день, около  полудня,  сделал
привал  на той самой  тропинке, по которой  Верпер  и Мугамби  двигались  на
восток.
     Солдаты  только  что  слезли  с  коней,  когда Верпер,  не  замечая  их
присутствия, прискакал  на своей  измученной лошади к месту  их  стоянки. Он
был, конечно, моментально  окружен. Закидывая  его вопросами, солдаты  сняли
его с седла и повели к своему начальнику.
     Подчеркивая свое  европейское  происхождение,  Верпер старался  убедить
Абдул-Мурака, что  он  француз. Он рассказывал мрачному абиссинцу, что когда
он  охотился  в  джунглях,  на  него напали  разбойники, перебили  всех  его
спутников, и он сам спасся только благодаря чуду.
     Из случайной фразы, брошенной абиссинцем, Верпер узнал  цель экспедиции
и, сообразив, что эти люди -- враги Ахмет-Зека, поторопился взвалить на него
вину и за свое собственное несчастье.
     Боясь, однако, снова попасть в руки разбойника, он  старался отговорить
Абдул-Мурака  от  дальнейших преследований  Ахмет-Зека. Он уверял абиссинца,
что  у Ахмет-Зека было большое и сильное  войско, и  что  сейчас он поспешно
направлялся на юг.
     Рассудив, что для  погони за арабом  потребуется много времени,  и  что
исход битвы с ним очень сомнителен, Мурак без особого сожаления отказался от
своих планов и отдал  приказ  разбить лагерь и приготовиться к возвращению в
Абиссинию.
     Под  вечер  внимание  абиссинцев  было  привлечено  странными  звуками,
доносившимися  с запада. Чей-то могучий голос  несколько раз повторял одно и
то же слово: "Леди! Леди! Леди!"
     Абдул-Мурак  отдал  приказание  -- и  несколько абиссинцев,  крадучись,
пошли на звук этого голоса.
     Через полчаса они вернулись, таща за собой Мугамби. Первый, кого увидел
Мугамби  в  лагере  абиссинцев,  был  г.  Жюль  Фреко,  недавний  гость  его
господина, тот самый француз, который накануне  на глазах Мугамби вошел, как
свой, в деревню Ахмет-Зека.
     Мугамби видел роковую связь между несчастьями, обрушившимися на дом его
господина, и этим  французом -- и потому, когда он увидел, что Верпер его не
узнает, он не стал ему представляться.
     Ссылаясь  на  то, что  он  безобидный  охотник одного из  южных племен.
Мугамби просил  отпустить его на свободу; но Абдул-Мурак пришел в восхищение
от прекрасного телосложения воина и решил взять его с  собой в Аддис-Абебу и
принести в дар Менелику.
     Через  несколько минут  Мугамби  и Верпер были уведены  под конвоем,  и
тогда только Верпер узнал, что на него  смотрели скорее как на пленника, чем
на гостя. Он  пробовал  протестовать  против  такого  обращения  с  ним,  но
здоровенный солдат ударил его по лицу  и пригрозил пристрелить  его, если он
не успокоится.
     Мугамби  не  принимал своей неудачи близко к сердцу, Он ни на минуту не
сомневался,  что  во  время   путешествия  ему  не  один  раз   представится
возможность отвлечь бдительность своих стражей и бежать.
     Не расставаясь с этой мыслью, он все время старался  расположить к себе
абиссинцев. Он  постоянно расспрашивал об их императоре, стране и  выказывал
желание  скорее достичь цели их назначения, чтобы насладиться всеми хорошими
вещами, которыми, по их словам, изобиловала Аддис-Абеба.
     Таким  образом ему удалось усыпить их  подозрительность, и они с каждым
днем предоставляли ему все больше свободы.
     Пользуясь тем,  что  его  держали вместе с Верпером,  Мугамби  пробовал
допытаться  у  него о местонахождении Тарзана,  о  судьбе  леди Грейсток и о
нападении разбойника на владения  Грейстоков. Но так  как  Мугамби не хотел,
чтобы Верпер знал,  кто он, то ему приходилось подходить к вопросу окольными
путями; с другой стороны Верпер тщательно скрывал свою роль  в деле разгрома
владений его гостеприимного хозяина, и Мугамби ничего не удалось узнать этим
путем.
     Но пришел час,  когда  он  узнал  одну  очень странную  вещь,  и притом
совершенно случайно.
     Был знойный  полдень. Отряд  Абдул-Мурака подошел  к  цветущим  берегам
широкой, чистой,  прозрачной реки. Ее  песчаное  дно  не возбуждало опасений
относительно крокодилов, которыми кишели многие реки этого дикого  материка,
и абиссинцы решили воспользоваться случаем и окунуться в прохладные струи.
     Пленникам   тоже   разрешено   было  выкупаться.  Когда   Верпер   стал
раздеваться, Мугамби  заметил,  с какой  заботливостью  и  осторожностью  он
развязывал что-то, завязанное  вокруг его поясницы. Он снял эту таинственную
вещь вместе  с сорочкой и обернул сорочку вокруг нее, так что Мугамби не мог
увидеть предмета, так ревниво оберегаемого бельгийцем.
     Осторожность,  с  которой  Верпер   старался   скрыть  свое  сокровище,
показалась   очень   подозрительной  чернокожему  и   сильно  возбудила  его
любопытство. Но  Верпер в  это время так нервничал, что сверток,  который он
мял в руках, выскользнул и  упал на землю. И Мугамби заметил, как содержимое
сумочки рассыпалось по траве.
     Мугамби  бывал со  своим господином в  Лондоне.  Он далеко  не был  тем
непосредственным дикарем, за которого  его можно было принять. Он приходил в
соприкосновение  с  космополитической  толпой  величайшего  в  мире  города,
посещал музеи и останавливался у  витрин  магазинов, а, кроме всего, это был
умный и проницательный человек.
     В  тот  момент, когда драгоценные  камни  Опара  рассыпались, засверкав
перед его удивленными глазами,  он сразу понял,  что они такое. Но он увидел
еще кое-что, что заинтересовало его значительно больше, чем камни.
     Тысячу раз Мугамби  видел эту маленькую кожаную сумочку на поясе своего
господина.  Это  бывало  тогда,  когда  Тарзан  из  племени  обезьян,  желая
развлечься  и  повеселиться,  возвращался на  несколько часов к  первобытным
приемам  и  обычаям  своего  детства  и,  окруженный своими  голыми воинами,
охотился  на львов  и леопардов, слонов и буйволов тем примитивным способом,
который он так любил.
     Верпер  заметил, что Мугамби видел  сумочку  и  драгоценные  камни.  Он
торопливо  стал  собирать  их  снова  в  сумочку,  а  Мугамби  притворившись
равнодушным к этим пустякам, спустился к реке.
     На  следующее   утро  Абдул-Мурак  был  огорчен  и  обозлен  неприятным
известием:  ему сообщили,  что огромный  чернокожий  пленник скрылся  ночью.
Верпер  пришел в отчаяние,  узнав о  бегстве Мугамби; но, когда его дрожащие
пальцы  нащупали  сумочку на  своем  месте,  под  сорочкой,  и  сквозь  кожу
прощупали твердые очертания ее содержимого, бельгиец успокоился.
     XVI
     ТАРЗАН ОПЯТЬ СТАНОВИТСЯ ПРЕДВОДИТЕЛЕМ МАНГАНИ
     Ахмет-Зек с двумя приближенными  ушел  от  лагеря далеко  на юг,  чтобы
преградить  дорогу беглецу. Другие арабы  рассыпались  по  джунглям в разных
направлениях,  так что за  ночь  они  образовали в  джунглях большой  круг и
теперь все продвигались снова к центру.
     Около  полудня  Ахмет-Зек  и  его  спутники  сделали  остановку,  чтобы
отдохнуть. Они уселись  на корточках в  тени  деревьев на южном краю большой
поляны. Предводитель разбойников был в дурном настроении: мало того,  что он
был одурачен  неверным  (а уж  это само по себе было достаточно позорно), он
одновременно  с  этим  лишился  драгоценностей,  которых жаждало его  алчное
сердце, и это было уже слишком много. Нет, в самом деле, аллах, видно, не на
шутку разгневался на своего слугу.
     Ну, что же? Он все еще имел эту женщину. На  севере он выручит  за  нее
хорошую  цену, и,  кроме того,  у него был  еще клад, зарытый подле развалин
дома англичанина.
     Слабый  шум  в  джунглях, на противоположной  стороне  поляны, заставил
Ахмет-Зека  насторожиться.  Он  держал  ружье  наготове  и   приказал  своим
спутникам замолчать и спрятаться. Все трое засели  в кустах и устремили свои
взоры на противоположную сторону поляны.
     Вдруг  густая  зелень  раздвинулась,  и  из-за  нее  высунулась  голова
женщины.  Она  боязливо  оглядывалась  по  сторонам  и,  видя,  что  никакая
опасность  здесь ей не угрожает, вышла, наконец, на открытое место, как  раз
напротив Ахмет-Зека.
     Ахмет-Зек  затаил  дыхание, с губ его сорвалось проклятие. Он не  верил
своим  глазам: это была  его пленница. А он-то был уверен, что она находится
под надежной охраной в его лагере!
     Она, по-видимому, была одна,  но  Ахмет-Зек  решил  убедиться  в  этом,
прежде чем  схватить ее. Джэн Клейтон медленно пробиралась по  поляне. С тех
пор как она  покинула деревню  арабов,  она  дважды едва не попалась в  лапы
хищников, один раз чуть было не  наткнулась на сыщика Ахмет-Зека.  Хотя  она
уже почти отчаивалась в возможности когда-либо достичь безопасного места, но
в  ней была  твердая  решимость бороться до  тех  пор, пока ее  мытарства не
кончатся смертью или избавлением.
     В то  время  как арабы следили за  ней из-за кустов, а Ахмет-Зек ехидно
усмехался,  видя, что она  направляется  прямо  в  его  лапы,  из-за  листвы
ближайшего дерева другая пара  глаз следила за  сценой, происходившей внизу.
Это  были  удивленные,  беспокойные, сияющие диким серым блеском глаза. Тот,
кому  принадлежали  эти глаза,  мучительно  напрягал  свою память,  стараясь
понять, почему лицо и фигура этой женщины казались ему знакомыми.
     Неожиданный треск в кустах в том  месте, откуда появилась Джэн Клейтон,
привлек к себе внимание арабов и наблюдателя на дереве.  Женщина обернулась,
чтобы посмотреть, какая  новая опасность угрожала ей сзади. И в  этот момент
огромная  человекоподобная  обезьяна  показалась  из-за  кустов,  а  за  ней
ковыляла еще одна, и еще, и еще. Но леди Грейсток не стала останавливаться и
считать, сколько этих ужасных созданий бежало за ней по пятам.
     С   заглушенным   криком   она   бросилась  бежать  через   поляну   на
противоположную сторону, и когда она добежала уже до кустов, Ахмет-Зек и его
прислужники вскочили на  ноги  и схватили ее.  В  этот  самый  момент  голый
бронзовый гигант спустился с ветки дерева на правом краю поляны.
     Повернувшись к удивленным обезьянам, он  произнес  несколько  гортанных
звуков  и,  не  заботясь  о том,  какое впечатление произвели  его слова  на
обезьян, повернулся и бросился на арабов.
     Ахмет-Зек тащил Джэн Грейсток  к лошади,  привязанной у  дерева,  а его
слуги  торопливо  отвязывали  коней.  Женщина,  силясь вырваться  от  араба,
повернулась  и  увидела  человека-обезьяну,  который бежал  к ней.  Ее  лицо
просияло от радости.
     -- Джон! -- крикнула она. -- Благодарение богу, ты пришел вовремя!
     За Тарзаном  шли  обезьяны,  удивленные,  но послушные  его приказанию.
Арабы  увидели, что  им не успеть сесть  на коней.  Они понимали, что  им не
удастся убежать, и  что звери и человек настигнут их. Ахмет-Зек узнал в этом
человеке  своего  давнишнего  противника и решил раз  навсегда избавиться от
него.
     Крикнув своим арабам, чтобы они  следовали его примеру, он поднял ружье
и  прицелился  в бегущего  великана.  Его  спутники  с  неменьшей  быстротой
спустили  курки... Почти  одновременно раздались  три  выстрела.  Тарзан  из
племени  обезьян и  двое из его  человекообразных волосатых воинов  подались
вперед и упали ничком на зеленый ковер джунглей.
     Грохот выстрелов остановил  остальных обезьян. Ахмет-Зек и его товарищи
воспользовались  их  замешательством, вскочили в седла и помчались  галопом,
увозя с собой убитую горем женщину.
     Они прискакали к деревне, и Джэн Грейсток опять очутилась в заточении в
маленькой хижине, в которую она уже не  думала вернуться.  Но на этот раз  к
ней не только приставили второго часового, но связали ее по рукам и ногам.
     В  одиночку  и  по двое  возвращались арабы, разосланные  во  все концы
вдогонку  за  бельгийцем,  но все  они  приезжали  с  пустыми  руками.  И  с
возвращением  каждого нового гонца  росли гнев и досада  Ахмет-Зека, и такая
ярость  овладела  им  под конец,  что  никто не смел к  нему приблизиться. В
бешеном гневе метался он взад и вперед в своей шелковой палатке, но его гнев
ничем не помог ему. Верпер ушел, а с ним ушло и сокровище, которое возбудило
жадность Ахмет-Зека и навлекло смертный приговор на голову его лейтенанта.
     Когда арабы  скрылись из  виду,  обезьяны подошли  к  своим  товарищам,
простертым на  земле.  Один  был мертв,  но  другой, а также  большая  белая
обезьяна  еще  дышали.  Ворча  и бормоча  на своем странном языке, волосатые
чудовища окружили этих двух.
     Тарзан первый пришел в сознание. Он сел и огляделся вокруг. Из раны  на
его  плече  шла кровь. Когда в  него  выстрелили, он упал от неожиданности и
ранения на землю и лишился сознания, но он не был мертв. Медленно поднявшись
на  ноги,  он  прежде всего взглянул на то место,  где он в последний момент
видел самку, которая пробудила в его дикой груди такое странное волнение.
     -- Где она? -- спросил он.
     --  Тармангани увели  ее с собой, -- ответила одна из  обезьян.  --  Ты
говоришь на языке Мангани? Кто ты?
     -- Я  --  Тарзан,  -- отвечал  человек-обезьяна,  --  могучий  охотник,
храбрейший боец.  Когда я рычу, джунгли молчат и содрогаются  от ужаса. Я --
Тарзан из племени обезьян. Меня долго здесь не было, но теперь  я вернулся к
моему народу.
     -- Да, -- сказала  одна старая обезьяна, -- это в самом деле Тарзан.  Я
знаю его! Это хорошо, что он вернулся. Теперь у нас будет хорошая охота.
     Остальные    обезьяны    подошли    поближе    и    стали    обнюхивать
человека-обезьяну. Тарзан стоял очень  спокойно, с полуобнаженными  зубами и
напряженными мускулами, готовыми к действию; но никто не стал оспаривать его
права быть  среди них,  и  теперь, когда  осмотр  и обнюхивание окончились к
общему  удовлетворению,  обезьяны  снова  обратили свое  внимание на  другую
жертву разбойничьих выстрелов.
     Эта  обезьяна тоже была  только слегка ранена. Пуля, задев лишь  череп,
оглушила ее, и когда раненая пришла в себя, она чувствовала себя хорошо.
     Обезьяны рассказали Тарзану, что они шли  на восток. По дороге внимание
их  привлек  запах  самки,  и  они  стали выслеживать ее. Они хотели  сейчас
продолжать  прерванное  путешествие;  но  Тарзан  предпочитал  погнаться  за
арабами и отобрать у них женщину. После довольно продолжительных споров было
решено, что они все-таки сначала отправятся на несколько дней поохотиться на
восток, а  потом  вернутся и отыщут арабов. Так  как время не имеет большого
значения в глазах обезьяньего народа, Тарзан  сдался на их просьбы; он и сам
в это время мало превосходил обезьян своим умственным состоянием.
     Другая причина, по которой он  решил отложить свое  преследование, была
боль, причиненная раной.  Разумнее было подождать,  пока она заживет, прежде
чем снова вступать в борьбу со стреляющими из ружей Тармангани.
     И в  то время как Джэн Клейтон с туго связанными руками и ногами лежала
в своей темнице, ее естественный защитник бродил по джунглям, направляясь на
восток, в обществе целой толпы волосатых чудовищ. Он  терся  с ними плечом о
плечо так же просто, как за несколько месяцев до этого он пожимал руки своих
знакомых в одном из наиболее избранных и фешенебельных клубов Лондона.
     Но все  время в глубине его пострадавшего и притупленного мозга таилась
мысль, что ему нечего было делать здесь, что ему следовало быть, по каким-то
непонятным причинам, в другом месте, среди совершенно других существ. К тому
же его  все  время влекло назад к арабам, чтобы освободить  женщину, которая
привлекла его  дикие  чувства, хотя при обдумывании  плана в его мыслях было
скорее понятие "пленения", чем "освобождения".
     Для него она была такая же самка, как и всякая другая самка джунглей, и
он решил во  что бы то ни стало захватить ее и сделать своей подругой. Когда
он  приблизился  к  ней на поляне, где  ее  схватили  арабы,  нежный  запах,
возбудивший  его желание  еще ранее,  в  камышовой хижине, снова  долетел на
мгновение до его ноздрей, и он понял, что нашел ту, к которой стремился.
     История с  сумочкой до известной степени  тоже занимала его  мысли, и у
него, таким  образом, было  основание торопиться  в лагерь  разбойников.  Он
хотел завладеть красивыми камешками и этой самкой. После этого он вернется к
большим обезьянам со  своей новой подругой  и с блестящими игрушками, уведет
всю волосатую компанию в далекую чащу, неведомую человеку, и там он проживет
свою жизнь, охотясь и воюя с обитателями джунглей.
     Он обратился к своим товарищам-обезьянам,  объяснил им, в  чем дело,  и
пытался уговорить  их сопровождать его, но все они,  кроме Таглата и  Чолка,
отказались. Чолк  был молод и силен и одарен большим умом, чем его товарищи,
и,  следовательно, обладал  большей,  чем  они, силой  воображения. Ему  эта
экспедиция сулила приключения и поэтому сильно манила его.
     У Таглата  была  совсем  иная побудительная причина,  и  если бы только
Тарзан из племени обезьян подозревал о ней, он набросился бы на эту обезьяну
и задушил бы ее в ревнивой ярости.
     Таглат был уже не  молод,  но это  был громадный зверь  с колоссальными
мускулами,  жестокий   и,   в   силу  своего   большого  опыта,   хитрый   и
сообразительный.  Он отличался огромным  ростом, и вес  его  громадного тела
часто  давал ему возможность победить  более ловкого молодого  противника. У
него был мрачный и угрюмый нрав. Это выделяло его даже среди его нахмуренных
товарищей, где  такой характер является  скорее  правилом,  чем исключением.
Хотя Тарзан и не замечал этого, Таглат свирепо ненавидел его.
     Ему удавалось  скрывать свою ненависть только потому, что он безотчетно
трепетал перед разумом и волей более благородного существа...
     Итак, эти двое должны  были  сопровождать Тарзана в деревню Ахмет-Зека.
Когда  они  двинулись  в  путь,  остальные  обезьяны  удостоили  их   только
прощальным взглядом и  вернулись к своему важному занятию:  они в это  время
обедали.
     Тарзану стоило  больших трудов сохранить в умах  его  спутников цель  и
смысл  их   путешествия,  потому   что  сознание  обезьяны  не  может  долго
сосредоточиваться  на одном предмете. Одно дело -- предпринять  путешествие,
имея  в  виду определенную цель,  совсем  другое  -- помнить об этой  цели и
постоянно думать о ней. На пути встречается столько вещей, которые отвлекают
наше внимание!
     Вначале Чолк настаивал на том,  чтобы бежать  как можно быстрее, словно
деревня  разбойников  была  не на расстоянии нескольких  дней от  них,  а на
расстоянии  всего  лишь  часа;  но  через  несколько  минут  упавшее  дерево
привлекло  его  внимание:  под ним, наверное, можно было найти много вкусных
вещей. И когда Тарзан спохватился, что Чолк исчез, и вернулся искать его, он
нашел Чолка  перед гниющим  стволом,  из-под  которого он  усердно выкапывал
личинок и жуков, которые составляют существенную часть обезьяньего меню.
     Так как Тарзан  не  хотел  вступить в драку,  ему ничего не  оставалось
делать, как терпеливо ждать, пока иссякнут лакомые запасы под деревом.
     Когда  Чолк наконец кончил, оказалось, что исчез  Таглат. После  долгих
поисков  Тарзан  нашел  этого  достойного  господина  в созерцании  страшных
мучений  раздавленного им грызуна. Он сидел  и равнодушно смотрел  в  другую
сторону,  пока изуродованное существо, извиваясь от боли, медленно отползало
от него, и вдруг, в тот момент, когда несчастное создание было уже уверено в
своем  спасении,  он  протягивал  огромную  ладонь  и  прихлопывал  беглеца.
Несколько раз повторял он эту процедуру, пока это занятие ему  не надоело, и
тогда он окончил мучения своей игрушки, проглотив ее.
     Таковы  были  обескураживающие  причины,  которые отсрочивали  прибытие
Тарзана  в деревню Ахмет-Зека; но  человек-обезьяна был терпелив, потом