Веревки, связывавшие Тарзана, остановили кровообращение и причиняли ему
страдание. С сердитым ворчанием он повернулся  на  бок спиной  к Лэ. Это был
его ответ. Верховная жрица вскочила на ноги,  горячая краска стыда, залившая
на мгновение ее  щеки, сменилась смертельной бледностью. Лэ подошла ко входу
в палатку.
     --  Сюда, жрецы  огненного бога! -- крикнула  она.  --  Приготовьтесь к
жертвоприношению.
     Кривоногие  уроды поспешили  на  зов  своей повелительницы  и  вошли  в
палатку.  Они  подняли  Тарзана,  вынесли его из палатки и,  продолжая путь,
отмечали такт, покачиваясь из стороны в сторону своими кривыми телами.
     За ними шла Лэ. Лэ  тоже качалась, но не в такт священному  песнопению.
Лицо  верховной  жрицы  было  бледно  от  мук  неразделенной любви  и  ужаса
предстоящего  обряда.  Но Лэ  была  тверда в своем решении. Неверный  должен
умереть.  Презревший  ее любовь  получит  возмездие  на  пылающем костре  за
оскорбление. Она  видела, как они положили прекрасное тело на жесткие ветки.
Она видела, как кривой, сгорбленный верховный жрец, с которым  она по закону
должна  была соединиться, приблизился к жертвеннику  с зажженным  факелом  и
остановился  в  ожидании ее приказаний.  Его  отвратительное, волосатое лицо
расплылось  в зловещую улыбку, обнажив длинные, желтые клыки. Руки его  были
сложены чашей в  ожидании теплой крови  жертвы -- красного  нектара, которым
наполняют в Опаре золотые жертвенные чаши.
     Лэ  приблизилась  с поднятым ножом, ее лицо обращено было к восходящему
солнцу,  губы  шептали молитвы пылающему божеству  ее народа. Верховный жрец
вопросительно взглянул на нее;  факел догорал, и огонь уже обжигал его руки,
а  хворост был так маняще близок. Тарзан закрыл глаза и ждал конца. Он знал,
что  ему  будет  больно,  потому  что  смутно  помнил  боль, причиненную ему
прежними ожогами.
     Он знал, что будет страдать и умрет, но не боялся.
     Смерть -- не  событие  для того, кто вырос в джунглях; она поджидает их
на каждом  шагу, следует за  ними по  пятам в течение дня и  ложится рядом с
ними по ночам. Человек-обезьяна вряд ли задумывался над тем, что ожидает его
после смерти. В то время как смерть приближалась, мысли Тарзана  были заняты
красивыми камешками, которые он потерял;  но в то  же  время он следил  и за
тем, что делалось вокруг него.
     Он  почувствовал, что Лэ наклонилась над ним, и открыл глаза. Он увидел
ее бледное, измученное лицо и слезы, застилавшие ее глаза.
     -- Тарзан, Тарзан! -- простонала она. -- Скажи мне, что ты любишь меня,
что ты вернешься со мною в Опар -- и ты будешь жить.  Я спасу тебя, несмотря
на гнев моего народа. В последний раз я спрашиваю тебя: что ты ответишь мне?
     В  последний  момент  женщина  восторжествовала  над  верховной  жрицей
жестокого культа. На алтаре лежало единственное существо, которое  пробудило
любовь  в  ее  девственной  груди,  а  подле  него  стоял  дикий  фанатик  с
отвратительным  звериным  лицом,  готовый по  первому ее  приказанию поджечь
костер. Этот урод  должен  будет  стать  ее  супругом,  если  она не  найдет
другого,  менее отталкивающего.  Лэ вздрогнула.  Она любила Тарзана безумно,
страстно,  но при  всей своей  любви  к  нему,  она готова  была  сейчас  же
приказать  зажечь костер, если  только Тарзан  и  на этот  раз  отвергнет ее
любовь. Тяжело дыша, она наклонилась над Тарзаном.
     -- Да или нет? -- прошептала она.
     Из далекой  глубины  джунглей  донесся слабый  звук,  который  наполнил
сердце Тарзана  надеждой на спасение. Он издал резкий,  пронзительный  крик,
который заставил Лэ  отступить на несколько шагов. Нетерпеливый жрец ворчал,
перенося факел из одной  руки в другую и все ближе  поднося его к  смолистым
сучьям.
     --  Отвечай  же! -- настаивала Лэ. --  Чем  ответишь ты на любовь Лэ из
Опара?
     Звук, привлекший внимание Тарзана, приближался; теперь и другие слышали
его. Это был резкий  рев слона.  Когда  Лэ наклонилась над Тарзаном, пытаясь
прочесть свой приговор в его глазах, она увидела,  как тень заботы пробежала
по его лицу.
     Теперь только она сообразила,  что обозначал его пронзительный крик. Он
призывал Тантора-слона к себе на  помощь. Брови Лэ нахмурились, дикий огонек
появился в ее глазах.
     -- Ты отказываешься от Лэ? -- вскрикнула она. -- Так умри же! Огонь! --
коротко приказала она, повернувшись к жрецу.
     Тарзан взглянул ей в лицо.
     --  Тантор идет сюда, -- сказал он. -- Я  думал, что он спасет меня, но
теперь  я  слышу по  его  голосу, что  он убьет меня  и тебя,  и  всех,  кто
попадется ему  на  пути.  С  хитростью  пантеры  Шиты  он  найдет  тех,  кто
попытается спрятаться от него, потому что Тантор охвачен любовным безумием.
     Лэ  хорошо знала, как  свирепеет слон-самец,  обезумевший от любви. Она
знала,  что  Тарзан  не  преувеличивает.  Хитрое,  жестокое  животное  могло
погнаться по джунглям за всеми, кто избежал его первого нападения, оно могло
метаться на одном месте, пока  не будут истреблены  все, кто находится подле
него, или пробежать  мимо и не вернуться. Трудно было  предсказать  заранее,
что сделает обезумевшее животное.
     -- Я не могу любить тебя,  Лэ! -- тихим голосом говорил Тарзан.  -- Я и
сам не знаю почему: ведь  ты так красива. Я не мог  бы  жить  в Опаре, когда
передо мною лежат широкие дикие джунгли. Нет, я не могу любить тебя, но я не
могу допустить, чтобы ты умерла, пронзенная  клыками Тантора.  Перережь  мои
веревки,  пока не поздно. Он уже  близко. Перережь их, и  я еще смогу спасти
тебя!
     Тоненькая струйка  дыма поднялась  над костром, сухие  сучья затрещали,
охваченные  пламенем.  Лэ  стояла неподвижно  как  статуя и с  немой  тоской
смотрела  на Тарзана. Огненные языки все  ближе подползали к нему.  Из  леса
донесся треск ломаемых ветвей  и  вывороченных стволов.  Тантор приближался.
Беспокойство  овладело   жрецами.  Они  бросали  пугливые  взгляды  назад  и
вопросительно смотрели на Лэ.
     -- Бегите! -- приказала она  и, наклонившись  над пленником, перерезала
связывавшие его веревки.
     Тарзан  вскочил  на  ноги.  Возмущенные  жрецы  закричали  от  гнева  и
возмущения. Жрец, державший факел, подскочил к Лэ.
     -- Изменница! -- крикнул он. --  Теперь и ты умрешь! С поднятой дубиной
он бросился на верховную жрицу, но Тарзан был около нее. Он прыгнул вперед и
вырвал дубину из рук разъяренного фанатика. Жрец  накинулся на него, кусая и
царапая.
     Схватив кривое, маленькое тело своими мощными руками, Тарзан поднял его
высоко над головой и  бросил в  толпу жрецов,  собиравшихся  уже кинуться на
своего  недавнего  пленника.  Лэ  с  ножом  наготове  спокойно  смотрела  на
происходившую перед ее глазами сцену.  Ее  черты  не выражали и тени испуга;
только гордое презрение к жрецам и восхищение перед  человеком, которого она
так безнадежно любила, можно было прочесть на ее прекрасном лице.
     В это  время  огромный,  обезумевший  слон  выскочил  на  поляну  из-за
деревьев. Оцепенев от ужаса, жрецы несколько секунд стояли как вкопанные, но
Тарзан  моментально  повернулся  к  Лэ,  схватил ее  на руки  и  помчался  к
ближайшему дереву.
     Слон со свирепым  ревом погнался за ним. Белые руки Лэ  крепко обвились
вокруг шеи  Тарзана.  Она почувствовала, как он подпрыгнул  в воздухе и стал
взбираться  на   дерево,  стараясь   уйти  подальше   от  жилистого   хобота
толстокожего. Ее поразили его сила и ловкость.
     Увидя,  что  его жертвы  ускользнули,  огромный слон повернул  назад  и
бросился за разбегавшимися  во все стороны  жрецами. Он поднял ближайшего из
них клыками и швырнул  высоко на дерево. Другого он обхватил хоботом  и стал
яростно колотить  им о ствол дерева, пока несчастный  жрец  не превратился в
одну сплошную кровавую массу. Тогда слон бросил его на землю и кинулся вслед
за убегавшими.
     Еще двое жрецов  погибли,  раздавленные  гигантскими  ногами, остальные
успели скрыться в  чаще джунглей. Теперь внимание  разъяренного слона  снова
обратилось к  Тарзану, потому что одним из симптомов безумия является резкая
перемена в сердечных привязанностях; то, что  возбуждало  любовь в здоровом,
вызывает ненависть в безумце.
     В джунглях  издавна была известна  дружба,  которая  существовала между
Тарзаном  и племенем  Тантора. Ни один слон  во всех джунглях не причинил бы
зла Тармангани, белой обезьяне. Но охваченный любовным безумием, самец хотел
уничтожить Тарзана, своего старого друга.
     Тантор  вернулся к дереву, на котором сидели Лэ и Тарзан.  Он поднялся,
уперся  передними  ногами в  ствол  и,  вытянув свой длинный  хобот, пытался
достать  им до Тарзана. Но человек-обезьяна заранее предвидел это и забрался
на  самую  верхушку дерева, до  которой не  мог дотянуться хобот слона.  Это
довело обезумевшего Тантора до исступления. Земля содрогалась  от его рева и
визга. Упершись головой в  дерево, он изо всех сил начал толкать его; дерево
наклонилось, но не упало.
     Странно вел себя на этот раз Тарзан. Если бы Нума, или Сабор, или Шита,
или какой-либо  другой зверь джунглей хотел  погубить его,  человек-обезьяна
прыгал бы на дереве, закидывая своего врага какими-нибудь импровизированными
метательными  снарядами и всячески  издеваясь  над ним. Он бы  бранил его  и
насмехался над ним; но сейчас он сидел совсем тихо на недосягаемой вышине, и
на его красивом лице было выражение глубокой печали и жалости.
     Тарзан любил  Тантора больше всех обитателей джунглей. Если  бы у  него
была возможность убить слона, он не сделал бы этого. Он  думал только о том,
как бы укрыться от него. Он знал, что пройдет пора дикой страсти -- и Тантор
станет прежним добрым  Тантором,  и Тарзан снова сможет вытянуться  во  весь
рост на широкой спине животного и нашептывать сказки в большие отвислые уши.
     Видя, что дерево  не  валится  от  его  толчков, Тантор рассвирепел еще
больше.  Он взглянул  на  верхушку,  где  укрывались от него эти двое, и его
маленькие залитые  кровью глазки засверкали безумной ненавистью. Он  обернул
хобот вокруг ствола, широко расставил огромные ноги и  начал дергать дерево,
стараясь вырвать  его  с  корнями.  Тантор был  громадный  самец  в расцвете
жизненных сил.
     Он  усердно  работал  хоботом  и,  к  изумлению  Тарзана, дерево  стало
медленно  поддаваться  у  корня.  Маленькие холмики  образовались у подножия
дерева,  оно  закачалось... Еще  момент,  и оно будет вырвано и  брошено  на
землю.
     Тарзан взглянул на Лэ, взвалил ее к себе на спину и в тот момент, когда
дерево стало медленно  склоняться к земле, он перепрыгнул  на стоявшее рядом
меньшее дерево.  Это был чрезвычайно  опасный  скачок:  Лэ  закрыла глаза  и
вздрогнула, но  когда она снова  открыла  их, она была цела  и невредима  на
спине Тарзана, который по верхушкам деревьев пробирался дальше в лес.
     Позади  них вырванное с корнями дерево с грохотом повалилось на  землю,
увлекая в своем падении меньшие деревья, встретившиеся на его  пути. Тантор,
убедившись, что его  добыча скрылась от него, яростно заревел  на весь лес и
бросился в погоню за убегавшими.
     XIV
     ЖЕНЩИНА ПОБЕЖДАЕТ ЖРИЦУ
     Вначале  Лэ зажмурила глаза  и в ужасе прижалась  к  Тарзану, но  через
минуту она набралась храбрости и приоткрыла глаза. Тарзан буквально летел по
верхушкам  деревьев, огромными  прыжками  перескакивая  с одного  дерева  на
другое;  но  теперь  Лэ  уже  не  боялась.  Она  чувствовала себя  в  полной
безопасности, так велика была ее вера в это необыкновенное существо, от силы
и ловкости которого зависела ее судьба.
     Она  подняла  глаза  к пылающему  солнцу  и  принесла  благодарственную
молитву своему  божеству  за то,  что  оно  не дало ей  убить  богоподобного
человека. И ресницы ее были влажны от слез.
     Странное существо  была  Лэ из Опара: вся сотканная из  противоречий  и
меняющаяся,  как  капризный ребенок. В одну минуту -- жестокая и кровожадная
прислужница безжалостного бога, в другую -- трогательно  мягкая женщина, вся
-- нежность и сострадание. Временами -- воплощение ревности и мстительности,
временами -- рыдающая девушка, великодушная и всепрощающая;  в одно и то  же
время -- девственно чистая и развратная, но всегда женщина. Такова была Лэ.
     Она прижалась щекой к плечу Тарзана и медленно  повернула голову,  пока
ее губы не коснулись его тела. Она любила его, она  с  радостью  пошла бы за
него на смерть, но час  назад  она была готова  вонзить нож  в его  сердце и
через час могла снова сделать это.
     Какой-то злополучный  жрец, искавший убежища в  джунглях,  показался на
глаза  взбешенному Тантору.  Животное  повернулось,  набросилось на  кривого
маленького  человека,  подняло  его  на  клыки  и  отбросило  в  сторону  и,
отвлеченное  от  своей  цели,  повернуло  на  юг  и скрылось в  чаще.  Через
несколько минут рев его затерялся в отдалении.
     Тарзан спустился на землю, и Лэ соскользнула с его спины.
     -- Созови свой народ! -- сказал Тарзан.
     -- Они убьют меня, -- проговорила Лэ.
     --  Они не убьют тебя, -- возразил Тарзан. -- Никто не убьет тебя, пока
Тарзан из племени обезьян с тобою. Позови их, и мы поговорим с ними.
     Лэ издала странный,  необыкновенный звук, похожий на звуки флейты, и он
разнесся  далеко по  лесу.  Вблизи и  издалека раздались ответные  клики  на
лающем языке жрецов Опара: "Мы идем, мы идем!".
     Еще и  еще повторила Лэ свой призыв,  и в одиночку и небольшими кучками
из  глубины  леса  стали  появляться  жрецы, и  вскоре большая  часть  свиты
приблизилась и остановилась в некотором  расстоянии от верховной  жрицы и ее
спасителя.
     С нахмуренными  бровями и  угрожающими  взглядами  они  стояли, ожидая,
чтобы заговорила Лэ.
     Когда собрались все, Тарзан обратился к ним:
     -- Ваша Лэ цела! -- сказал он. -- Если бы она убила меня, она сама была
бы теперь мертва, да и многих из вас уже не было бы в живых. Но она пощадила
меня,  чтобы  я  мог  спасти ее. Идите с ней своей дорогой  назад к Опару, а
Тарзан пойдет своей дорогой в джунгли. Да будет всегда мир между  Тарзаном и
Лэ! Я жду ответа.
     Жрецы заворчали  и  покачали головами. Они стали переговариваться между
собой,  и  Лэ  и  Тарзан  видели,  что  они  не  были  склонны  принять  его
предложение. Они не хотели взять Лэ назад, они хотели совершить свой обряд и
принести Тарзана в жертву огненному богу.
     Это надоело Тарзану.
     --  Вы   исполните  приказание  вашей  повелительницы,  --   сказал  он
нетерпеливо, -- и вернетесь  с ней в Опар, или же Тарзан из  племени обезьян
созовет обитателей джунглей и убьет вас всех. Лэ спасла меня для того, чтобы
я мог спасти вас и ее. Если же вы  не дураки, вы сами скажете мне, чтобы я с
миром  шел  своей  дорогой, и вернетесь  с  Лэ в Опар.  Я  не  знаю, где ваш
священный нож, но  вы можете сделать себе другой. Если я не  взял его от Лэ,
вы убили бы меня, и теперь ваш бог должен радоваться, что я взял его, потому
что  я  спас  его жрицу  от  обезумевшего Тантора.  Обещаете ли вы  мне, что
вернетесь с Лэ в Опар и не причините ей никакого зла?
     Жрецы  собрались в  кучу, совещаясь и  споря.  Они били  себя  в  грудь
кулаками, подымали глаза  и руки  к  своему пылающему богу,  ворчали и лаяли
между собой, и  Тарзану  стало наконец  ясно,  что  один  из  них  мешал  им
согласиться. Это был верховный жрец.
     Гнев и ревность переполняли сердце верховного жреца; его возмущало, что
Лэ открыто призналась в своей любви к чужеземцу, в то время как по обычаю их
религии она должна была принадлежать ему.
     Задача  казалась неразрешимой. Наконец  другой жрец  выступил вперед и,
подняв руку, обратился к Лэ.
     --  Кадж, верховный жрец, хочет вас обоих  принести в  жертву огненному
богу, -- объявил он,  --  но все мы, кроме Каджа, с радостью вернулись бы  в
Опар с нашей повелительницей.
     -- Вас  много  против одного, --  сказал Тарзан,  --  почему же  вам не
настоять на  своем? Вернитесь в Опар с Лэ и, если Кадж будет сопротивляться,
убейте его!
     Жрецы Опара приветствовали эту  мысль  громкими криками  одобрения. Она
казалась  им  внушением свыше.  Долгие годы  они  беспрекословно  покорялись
каждому  желанию  верховных жрецов,  и  им  казалось  невозможным  поступить
вопреки их  повелению;  но когда  они  сообразили, что могут заставить Каджа
поступить,  как они хотят, они  обрадовались, как  ребенок, получивший новую
игрушку.
     Они  бросились  вперед и  схватили Каджа. Громкими угрожающими голосами
они кричали ему что-то прямо в уши. Они угрожали ему дубинами и ножами, и он
наконец согласился исполнить их просьбу. Тогда Тарзан подошел к нему.
     -- Жрец! -- сказал Тарзан. --  Лэ возвращается в  свой храм под защитой
своих  жрецов. А  я, Тарзан из  племени обезьян,  обещаю  вам,  что тот, кто
причинит ей хотя малейшее зло --  умрет. Тарзан придет опять в Опар  еще  до
наступления следующих дождей и,  если  что-нибудь случится с Лэ, горе Каджу,
верховному жрецу!
     Кадж угрюмо обещал не причинять вреда своей повелительнице.
     -- Оберегайте  ее! -- крикнул Тарзан остальным жрецам. -- Охраняйте ее,
чтобы  она могла приветствовать Тарзана, когда  он в следующий раз  придет в
Опар.
     -- Лэ  будет там,  чтобы приветствовать тебя! -- воскликнула  верховная
жрица. -- И Лэ будет ждать твоего прихода, мечтая и тоскуя. О, скажи же мне,
что ты придешь!
     --  Кто  знает?  -- проговорил  Тарзан  и, быстро  вскочив  на  дерево,
направился на восток.
     Лэ постояла, глядя  ему вслед, тяжелый  вздох вырвался из ее  груди, и,
поникнув головой и  согнув  плечи, она, как старуха, последовала  за  своими
жрецами в родной, далекий Опар.
     Тарзан  бежал  вперед  по  верхушкам  деревьев,  пока  ночная  мгла  не
спустилась  над джунглями.  Тогда он  лег в  густой листве и  заснул крепким
сном.  Мысль  о завтрашнем  дне не тревожила его  сознания, и  даже образ Лэ
казался воспоминанием далекого прошлого.
     ***
     На севере, в нескольких переходах от того места, где лежал Тарзан, леди
Грейсток  с  тоской  и  надеждой  ждала  часа,  когда  ее  супруг  узнает  о
преступлении Ахмет-Зека и поспешит к ней  на  помощь. А в тот самый  момент,
когда  она рисовала себе приход Джона  Клейтона, предмет ее забот и  дум, ее
возлюбленный  муж  сидел голый подле упавшего  дерева  и  грязными  пальцами
старался извлечь личинку.
     Прошло два дня  со времени бегства Верпера. Тарзан вспомнил о  красивых
камешках  и ему захотелось  снова поиграть ими. А  так как  у  него не  было
никаких неотложных дел, он решил тотчас же отправиться на равнину и откопать
свою сумочку.
     Хотя на том месте, где были зарыты камешки, не осталось никакого знака,
и  оно ничем  не  отличалось  от  каждой другой пяди земли  на узкой полосе,
тянувшейся на несколько верст в длину до той линии, где тростники переходили
в  луга,  --  тем  не  менее  Тарзан  безошибочно,  с  твердой  уверенностью
направился прямо к тому месту, где он спрятал свое сокровище.
     Своим охотничьим ножом он раскопал неплотно лежавшую землю, под которой
должна была  лежать  его сумочка; но,  хотя вырытая им яма была глубже  той,
которую  он  выкопал  в первый раз, он  не нашел ни сумочки, ни  драгоценных
камней.
     Тарзан увидел, что его ограбили, и брови его мрачно нахмурились. Ему не
потребовалось долгих  размышлений, чтобы установить, кто был  виновником его
несчастья, и он, не задумываясь, решил отправиться вдогонку за вором.
     Следы, оставленные два дня назад,  в некоторых  местах были  совершенно
стерты. Однако  Тарзан  легко отыскал их.  Белый  человек спустя  двенадцать
часов не мог бы их проследить и на двадцать шагов, а черный потерял бы их на
первой версте, но Тарзан из  племени обезьян  еще в раннем детстве развил  в
себе до такой степени чувства, как никто из обыкновенных смертных.
     Мы чувствуем запах чеснока или водки в  дыхании разговаривающего с нами
человека или  же улавливаем  аромат дешевых  духо