он  снова вспомнил о  Тике.  Мысль  о  ней
преследовала его и во сне  -- всю ночь ему снилась она и молодые  чернокожие
воины, гулявшие и болтавшие с молодыми женщинами своего племени.
     Тог отправился  на  охоту и  отошел  в  сторону  от обычного пристанища
племени  Керчака.  Медленно  бродил  он  по  следу слона,  как вдруг  густой
кустарник  преградил  ему  путь.   Тог  с  годами  стал  свирепой  и  быстро
раздражающейся обезьяной. При виде препятствия, становившегося  ему  поперек
дороги, он, очертя  голову, бросался на него, рассчитывая одной грубой силой
и слепой яростью сломить и уничтожить досадную помеху. Так и сейчас. Увидев,
что путь ему прегражден, он с бешенством  ринулся вперед, в густую листву, и
в ту  же секунду  очутился в странной норе; он почувствовал, что  дальше ему
идти некуда, несмотря на отчаянные усилия пробиться вперед.
     Тог стал грызть и царапать решетку клетки и, убедившись в безуспешности
своих попыток,  пришел  в  дикую ярость;  наконец,  он  понял,  что ему надо
отступить и обойти это препятствие.
     Но каково было его изумление, когда он  увидел, что позади него выросла
другая решетка в то время, как он тщетно боролся с первой, преграждавшей ему
продвижение вперед! Тог был пойман.  С исступлением бросился он  на решетку,
стараясь пробиться на волю. Он довел себя до полного изнеможения, но все его
попытки кончились ничем.
     Рано поутру партия черных воинов из селения Мбонги отправилась в лес, к
ловушке,  расставленной  ими накануне.  Вслед  за  ними  кралась  по  ветвям
деревьев фигура юного нагого  гиганта,  с любопытством ожидавшего результата
непонятных поступков чернокожих.
     Мартышка  Ману бойко  затараторила и сердито заворчала, увидев Тарзана.
Хотя    Ману   нисколько   не   испугалась   хорошо   ей   знакомой   фигуры
мальчика-обезьяны,  она  все же прижалась  ближе  к  маленькому  коричневому
тельцу своей подруги. Тарзан видел это и засмеялся; все же еле заметная тень
огорченная пробежала по его лицу, и он глубоко вздохнул.
     Немного  дальше  порхала крохотная птичка, расправив свои  яркие  перья
перед  восхищенным взором своей более темной  самки. Тарзану казалось  в  ту
минуту,  что   природа  и  джунгли  задались  целью  показать  ему  значение
понесенной им, в лице Тики, утраты; он,  однако, ежедневно наблюдал подобные
сцены, но не обращал на них прежде особого внимания.
     Когда чернокожие приблизились к расставленной ими западне, Тог пришел в
сильное волнение.  Схватив  лапами прутья  своей темницы, он стал  судорожно
трясти  их, оглашая  воздух ужасающим ревом  и бешеным  рычанием. Чернокожие
торжествовали; хотя  они поставили свой  капкан вовсе не на этого волосатого
лесного жителя, но все же были в восторге от своей добычи.
     Тарзан  прислушался к  раздавшемуся  вдали  крику  громадной  обезьяны.
Затем, прыгая с дерева  на дерево, он очутился  как раз над тем местом,  где
находилась западня.
     Он нюхал воздух,  желая  узнать, кто из его племени попался  в ловушку.
Вскоре его  чуткие  ноздри уловили  знакомый запах.  Тарзану не  нужно  было
видеть пойманную обезьяну, чтобы удостовериться в том, что это Тог.  Да, это
был  Тог:  это именно  он  находился в клетке. Тарзан усмехнулся при мысли о
том, что сделают чернокожие  с пленником. Без сомнения, они  сразу же  убьют
его.  Тарзан снова рассмеялся. Теперь Тика будет  принадлежать  одному  ему;
некому будет оспаривать ее.
     Тем временем чернокожие очистили клетку от листьев, привязали к прутьям
решетки  веревки и потащили  клетку в деревню.  Тог с бешеным ревом  яростно
тряс решетку клетки.
     Тарзан остался  на дереве, пока его  соперник  не исчез окончательно из
виду.  Затем он повернулся в противоположную сторону  и бросился  на  поиски
своих соплеменников. а главное -- Тики.
     По дороге  он набрел на Шиту, которая отдыхала на лужайке в кругу своей
семьи.  Огромный зверь лежал, вытянувшись на земле,  в  то время,  когда его
самка, положив лапу  на свирепое  лицо  своего владыки,  лизала  ему  мягкую
пушистую шею.
     Тарзан  торопился. Он быстро мчался по лесу и в скором времени очутился
среди своих соплеменников. Он увидел их прежде, чем они увидали его. Ни один
зверь  в  джунглях  не сумел  бы так  бесшумно  подкрасться,  как сделал это
Тарзан. Он увидел Камму  и ее самца, которые  сидели рядом  на лугу,  плотно
прижавшись  своими волосатыми  телами друг к другу. Он  увидел также и Тику,
которая бродила в одиночестве. Недолго будет она гулять одна, подумал Тарзан
и, спрыгнув с дерева, очутился среди обезьян.
     Его встретил недовольный хор сердитых голосов. Тарзан  испугал  их. При
внезапном  появлении  Тарзана они каждый раз испытывали  нечто  большее, чем
простую нервную  встряску... Исполинские обезьяны долго стояли встревоженные
с ощетинившейся шерстью даже после того, как они узнали Тарзана.
     Тарзан заметил  это. И  прежде ему часто приходилось наблюдать странное
действие, производимое  его  неожиданным появлением среди обезьян.  Обезьяны
нервно  вздрагивали  и долгое  время не могли успокоиться, пока многократным
обнюхиванием не убеждались, что вновь пришедший действительно Тарзан.
     Тарзан направился к  Тике; но  обезьяна попятилась, как  только он стал
подходить к ней.
     --  Тика! -- сказал он. -- Я  --  Тарзан. Ты  принадлежишь  Тарзану.  Я
пришел за тобой.
     Обезьяна подошла ближе, с опаской приглядываясь  к нему. Наконец, чтобы
уничтожить последние сомнения, она потянула в себя несколько раз воздух.
     -- Где Тог? -- спросила она.
     -- Гомангани поймали его, -- ответил Тарзан. -- Они убьют его.
     В глазах самки Тарзан  прочел  испуг  и  сожаление.  Но она  подошла  к
Тарзану вплотную и прижалась к нему, а лорд Грейсток обнял ее.
     Ему  вдруг  бросилось в глаза  поразительное  несоответствие  между его
мягкой, коричневой кожей и темной волосатой шерстью, покрывавшей тело самки.
Он вспомнил,  как Шита-самка положила лапу на голову Шиты-самца. Он  думал о
маленькой мартышке  Ману,  прижимавшей  к себе  свою  самку  с  силой,  ясно
говорившей  о  том,  что  они  безраздельно  принадлежат  друг  другу.  Даже
грациозная  птичка,  несмотря  на более  яркое  оперение, имела  несомненное
сходство  со своей подругой жизни, а лев и львица были  бы  похожи  друг  на
друга, как две капли воды,  если б  не косматая грива Нумы. Конечно, самцы и
самки отличались  друг  от друга  во многом,  но  не настолько, как Тарзан и
Тика.
     Тарзан недоумевал. В  чем-то тут кроется  ошибка.  Он снял свою  руку с
плеча Тики. Медленно попятился он  назад. Она взглянула на него  исподлобья.
Тарзан выпрямился  во  весь  рост, ударил себя  кулаком в  грудь.  Он поднял
голову вверх  и широко раскрыл рот. Из глубины его могучих  легких  вырвался
дикий, леденящий кровь победный клич его племени. Обезьяны взглянули на него
с  удивлением. Он никого не убил,  и поблизости не было врага, которого надо
было  оглушить  страшным  ревом.  Его  поведение  было  загадочным;  поэтому
обезьяны приняли свои прежние позы, не теряя, однако, Тарзана из  виду. Ведь
мог же с ним случиться припадок бешенства, так часто овладевавший самцами их
племени.
     Они видели, как он вскочил на дерево и скрылся. Потом они, даже и Тика,
перестали думать о нем.
     Черные воины Мбонги  обливались  потом,  волоча  за  собой  непосильную
тяжесть,  и часто останавливались  в пути для отдыха. Медленно  приближались
они к своему селению.  Дикий зверь рычал и ревел все время, не переставая. С
пеной у рта  пытался  он сломать решетку своей  клетки.  Он  пришел в  дикое
бешенство.
     Какая-то фигура кралась за  ними, бесшумно прыгая  с дерева на  дерево.
Чьи-то пристальные глаза внимательно смотрели на клетку  и на черных воинов.
Чей-то  смелый  и быстрый ум создавал план спасения и замышлял  способы  его
осуществления.
     Тарзан  не  спускал глаз  с чернокожих, когда они отдыхали  в тени. Они
изнемогали от  жары. Многие из них  спали. Он подкрался к ним  ближе. Тарзан
сидел  на  дереве,  под   которым  они  отдыхали.  Ничто  не  выдавало   его
присутствия.
     Он стал  терпеливо выжидать удобного  момента для  действия, как хищный
зверь ждет свою добычу. Теперь бодрствовали только двое воинов: из них  один
то  и дело клевал носом. Тарзан-обезьяна пересел на другой сук. Черный воин,
не смыкавший глаз,  насторожился, встал и подошел к клетке. Мальчик-обезьяна
находился как раз  над  его  головой.  Тог глядел на воина  и глухо  ворчал.
Тарзан боялся, как бы антропоид не разбудил спящих.
     Тарзан окликнул Тога по имени, но так тихо, что негр ничего не услышал.
Тарзан приказал обезьяне замолчать, и Тог затих.
     Негр подошел к клетке сзади и принялся осматривать засовы дверцы.
     Зверь, сидевший все  время на  дереве,  вдруг спрыгнул прямо  к нему на
спину. Чьи-то стальные руки охватили его шею; мгновенно замер короткий крик,
срывавшийся  с  губ  перепуганного  человека.  Острые  зубы неведомого врага
вонзились в его плечо, чьи-то мускулистые ноги охватили его торс.
     С перекошенным от ужаса  лицом чернокожий пытался было стряхнуть с себя
безмолвное существо,  так  внезапно напавшее на  него сверху. Он бросился на
траву и старался  стряхнуть с себя нападавшего; но  мертвая хватка  железных
пальцев не ослабевала.
     Негр лежал  неподвижно с  широко  раскрытым ртом,  высунув свой длинный
вспухший  язык,  с  глазами,  выскочившими из  орбит,  но беспощадные пальцы
стиснули его шею еще сильнее.
     Тог  был безмолвным свидетелем схватки. Дикий, неразвитый мозг обезьяны
не мог постичь причины самоотверженного поступка Тарзана. Тог не забыл своей
недавней схватки с человеком-обезьяной, не забыл  он и ее повода. Тог глядел
на предсмертную  агонию Гомангани.  Последняя  судорога  пробежала  по  телу
негра, и он не двигался более.
     Тарзан бросил свою  жертву  и подбежал к дверцам клетки. Ловко распутал
он ремни, удерживавшие дверцу на месте. Тог глядел на  Тарзана -- помочь ему
он не мог. Наконец Тарзану  удалось поднять дверцу на несколько футов вверх,
и Тог выполз из клетки. Обезьяна, пылая жаждой мщения, хотела было броситься
на спящих воинов, но Тарзан ее удержал.
     Вместо  этого  мальчик-обезьяна  впихнул  тело  убитого черного воина в
клеть  так, что  тот принял в ней позу  сидячего человека, прислонившегося к
боковой   решетке.  Затем  он   опустил  дверцу   и  снова  закрепил  ремни,
поддерживавшие ее.
     Радостная  улыбка заиграла на его  лице, когда  он закрывал  клетку. Он
любил дразнить  и  дурачить черных  воинов  Мбонги. Он ясно  представил себе
суеверный ужас проснувшихся чернокожих, когда они вместо большого пойманного
ими антропоида найдут в клетке безжизненное тело товарища.
     Тарзан  и   Тог  взобрались  на  деревья.  Загорелый,   нагой   потомок
английского лорда мчался стрелой бок о бок с косматой, свирепой обезьяной по
девственной чаще джунглей.
     -- Ступай обратно к Тике! -- сказал Тарзан. -- Она твоя. Тарзану она не
нужна.
     --  Тарзан взял себе  другую самку? --  спросил  Тог.  Мальчик-обезьяна
пожал плечами.
     -- У Гомангани  есть жена -- Гомангани, --  ответил  он. -- У Нумы-льва
есть львица, Сабор; у  Шиты есть самка  его  породы, как и у оленя Бара; и у
мартышки Ману, у всех зверей и птиц в джунглях  есть свои самки. Только не у
Тарзана.  Тог  --  обезьяна.  Тика --  обезьяна.  Ступай  к Тике!  Тарзан --
человек. Он одинок.
     II
     ТАРЗАН В ПЛЕНУ
     Черные воины  копали землю в насыщенной влагой тени  знойных  джунглей.
Они  разрыхлили  копьями  жирную  черную  глину и  глубокие  пласты  гниющей
растительности. Острыми ногтями мускулистых пальцев вырывали они комья земли
из самой середины вековой звериной тропы. Время от времени они присаживались
отдохнуть и поболтать на краю  вырытой ими ямы.  Их длинные овальные Щиты из
толстой  кожи  буйвола  и  копья лежали поодаль.  Пот  катился градом по  их
лоснящейся  эбеновой коже;  плотным  комком перекатывались под  темной кожей
мускулы людей, сильных и непосредственных, как сама природа.
     На  лесной  тропе показался  вдали олень,  бредущий  к  водопою.  Вдруг
раздался  громкий  взрыв  смеха,  и  зверь  остановился,  навострив уши.  На
мгновение он словно замер, принюхиваясь тонкими, чувствительными  ноздрями к
незнакомому  запаху;  затем, почуяв близость  человека, повернулся  задом  и
бесшумно скрылся в чаще.
     Ста  ярдами  дальше, в  самом  сердце  непроходимых  джунглей, Нума-лев
поднял вверх  свою  косматую голову.  Нума  хорошо пообедал  утром, почти на
рассвете, и проснулся от сильного шума. Нума насторожился  и  потянул в себя
струю воздуха. Нума был уже сыт. Нехотя поднялся  он со своего ложа и, глухо
рыча, направился в глубь леса.
     Щебечущие птицы с  яркими  перьями порхали с дерева на дерево. Мартышки
быстро  тараторили  о  чем-то и  подрались  --  ив  драке  перебросились  на
качающиеся ветви  деревьев, вокруг которых  работали черные воины. Негры все
же  чувствовали  себя одинокими  в  лесу,  так  как плодоносные  джунгли,  с
несметным числом населяющих  их живых существ, такой же забытый богом уголок
бесконечной вселенной, как и густо заселенные улицы громадных столиц.
     Но были ли они одиноки в действительности?
     Притаившись в густой листве огромного дерева,  сероглазый юноша  глядел
на  них  сверху.  С  удивлением  следил  он  за  их движениями.  Любопытство
заглушило вечно тлеющее в  его  груди пламя ненависти. Зачем понадобилось им
рыть эти ямы? Им подобный чернокожий воин убил некогда его дорогую Калу. При
виде негров он чувствовал всегда острый  приступ ненависти; но только у  них
мог он изучить странные повадки и обычаи людей.
     Яма становилась  постепенно  все глубже, пока в середине звериной тропы
не  образовалась зияющая дыра,  такая  огромная, что  все  шесть  землекопов
свободно  стояли  в  ней. Для чего нужна им яма  такой глубины? Затем Тарзан
увидел, как они на дне ямы расставили на одинаковом друг от друга расстоянии
длинные  колья  с  заостренными  концами, закрепив их узкими  перекладинами.
Затем они покрыли это хитроумное сооружение толстым  слоем земли  и листьев,
так  что  скрытая под дерном яма совершенно не  была  заметна на поверхности
земли.
     Окончив работу, негры отошли в  сторону  и с удовольствием смотрели  на
воздвигнутое ими сооружение.
     Тарзан  смотрел туда  же.  Даже его  зоркий глаз  не  мог  бы  отличить
искусственного дерна от обычного лесного ландшафта.
     Человек-обезьяна  тщетно пытался проникнуть в хитроумные замыслы черных
и  упустил  момент,  когда  они  двинулись по направлению к своему  селению.
Благодаря  этому, они благополучно  избежали одной из тех  выходок  Тарзана,
которые  превратили  его  в глазах  негров племени Мбонги  в самое  страшное
чудовище джунглей.
     Но  несмотря  на  все свои  усилия,  Тарзан  не  сумел  раскрыть  тайны
замаскированной ямы,  так как  поступки черных  еще  не были доступны разуму
мальчика-обезьяны.   Чернокожие   племени   Мбонги   были  первыми   людьми,
поселившимися в заповедной пуще. И как только они появились здесь, они сразу
же вступили в бой с прежними владыками джунглей.
     Лев Нума,  слон Тантор,  исполинские обезьяны и  обезьяны других пород,
так же, как и все  несметные  полчища диких зверей, обитающих в джунглях, не
свыклись еще со сверхъестественной хитростью людей. Хотя уже  многому научил
их горький  опыт  общения с этими  черными, безволосыми  существами, которые
ходили всегда на одних задних лапах.
     Вскоре после ухода черных Тарзан быстро спрыгнул на тропинку. Осторожно
нюхая воздух, он  обошел несколько раз вокруг  ямы.  Присев  на корточки, он
стал  разрывать  рукой  землю  до тех  пор,  пока  не  обнажилась деревянная
перекладина странного сооружения. Он обнюхал ее, потрогал и несколько  минут
внимательно рассматривал ее, наклонив голову  набок. Затем он привел  яму  в
прежний вид, сравняв ее с землей.
     Быстро  вскочил  он  на  дерево  и  бросился  искать   своих  волосатых
соплеменников -- исполинских обезьян из племени Керчака.
     Он встретил на пути льва  Нуму  и  остановился,  чтобы запустить мягким
плодом прямо в поднятую кверху голову врага.
     Он  издевался  над  ним  и  осыпал   его  насмешками.  Он  назвал  льва
пожирателем падали и братом  гиены  Данго.  С ненавистью таращил  Нума  свои
грозные  желто-зеленые  глаза  вверх  на  пляшущую  фигуру.  Глухое  рычание
сотрясало  могучее тело  хищника. Лев яростно  бил  упругим  хвостом во  все
стороны,   точно   рассекая   кнутом   воздух;   но   прежние    встречи   с
человеком-обезьяной  уже   давно  убедили  льва  в   невозможности   достичь
существенных  результатов  на  далеком  расстоянии.   Поэтому  он  и  теперь
повернулся  к Тарзану задом и исчез  из поля зрения своего мучителя в густых
зарослях. Скорчив гримасу и пустив вслед удалявшемуся  врагу крепкое словцо,
Тарзан продолжал свой путь.
     Вскоре,  при новом  порыве ветра,  его чуткие ноздри  уловили  знакомый
едкий запах,  и  через минуту он  разглядел быстро несущуюся по лесной тропе
огромную темно-серую массу. Тарзан обломал ветку дерева, на котором сидел, и
сухой  треск  сучьев заставил огромное  животное  остановиться. Широкие  уши
загнулись  кверху,  длинный,  гибкий хобот нащупывал  в разных  направлениях
запах неведомого врага, а пара крохотных  полуслепых  глаз вперилась вдаль в
тщетных  поисках   виновника  подозрительного   шума,   столь   неожиданного
нарушившего спокойствие мощного четвероногого.
     Тарзан с громким смехом свесился над головой толстокожего животного.
     -- Тантор! Тантор! -- кричал он. -- Олень Кара смелее тебя! Он храбрее,
чем ты,  слон  Тантор,  самый огромный зверь в  джунглях! Ты  смело  мог  бы
победить столько Нум, сколько пальцев у меня на руках и ногах. И ты, Тантор,
вырывающий  с корнем огромные деревья,  ты  дрожишь от страха,  заслышав шум
сломанной ветки!
     Тихое ворчание -- знак не то презрения, не  то  облегчения -- раздалось
ему в ответ.  Снова опустились  загнутые кверху  хобот  и  уши,  хвост слона
принял  нормальное  положение, но  глаза его все  еще искали  и  не находили
Тарзана.  Недолго пришлось ему ждать.  Секундой позже юноша лежал на широкой
спине своего старого друга.  Голыми пятками  он ударял  по  толстому заду, а
пальцами щекотал  нежную мякоть кожи за огромным ухом  слона. Он рассказывал
Тантору последние новости джунглей, точно  громадный зверь понимал обезьяний
язык Тарзана.
     Много полезных сведений мог бы Тантор почерпнуть из болтовни Тарзана, и
хотя  примитивный  язык обезьян не  был  доступен огромному  серому великану
джунглей, он с блестящими глазами, плавно размахивая своим хоботом, прилежно
слушал  Тарзана, точно упиваясь  музыкой речи. Его просто  радовал  ласковый
голос и нежное прикосновение руки того существа, которое он  много раз носил
на  своей широкой спине. Тарзан, еще ребенком, безбоязненно играл с огромным
животным, ни на минуту не сомневаясь в том, что его нежные чувства встречают
такой же горячий отклик в груди толстокожего зверя.
     Со  временем  Тарзан   убедился  в  том,   что  он  обладает   какой-то
непостижимой властью  над своим  могучим  другом. На его зов Тантор прибегал
тотчас же, как только острый слух слона улавливал  резкий пронзительный клич
человека-обезьяны. Стоило только слону почувствовать на своей спине Тарзана,
как он  пускался рысью в любом указанном ему направлении. В этом сказывалась
власть человеческого разума над грубой животной силой, сказывалась так ярко,
точно каждый из них добровольно подчинялся точному закону природы.
     Около получаса провел Тарзан на  спине  Тантора. Время не имело для них
никакого значения. Их жизнь сводилась  к простому насыщению желудка.  Задача
менее  трудная для Тарзана, чем для Тантора, так как желудок  его был меньше
желудка  слона.  Кроме  того,  Тарзан не перебирал  пищи,  поедая  все,  что
прих