и увидела
темные глаза Камака, молодого араба.
     -- Я  видел карточку,  которую ты сейчас  спрятала, -- сказал он. -- На
карточке изображена ты, когда ты была совсем маленькой. Дай мне взглянуть на
нее еще раз.
     Мериэм испуганно отодвинулась от араба.
     --  Я отдам ее тебе, -- сказал  он. -- Я знаю, что  ты не любишь шейха,
своего  отца.  Я  тоже не питаю  к нему нежности. Не бойся, я не выдам тебя.
Позволь мне посмотреть на твою карточку.
     Одинокая среди  бессердечных  врагов,  Мериэм ухватилась  за соломинку,
которую ей протягивал  Абдул Камак.  Может  быть, в нем она  найдет друга, в
котором так  нуждается!  Все  равно, он уже  видел карточку и, если захочет,
может рассказать о ней  шейху. Тогда все пропало -- шейх отнимет у Мериэм ее
драгоценность. И Мериэм  решила уступить просьбе молодого араба,  положилась
на его благородство и протянула ему карточку.
     Абдул Камак внимательно рассматривал  фотографию.  Он  сравнивал  лицо,
изображенное на карточке, с лицом девушки. Он медленно покачал головой.
     -- Да, --  сказал он, -- это ты. Но как случилось, что дочь шейха одета
в одежды неверных?
     -- Я не знаю, -- ответила Мериэм. -- Я никогда не видела этой карточки.
Я нашла ее только несколько дней назад, в палатке у шведа, у Мальбина.
     Абдул Камак удивленно поднял брови.  Он повертел карточку в руках и его
взгляд упал  на газетную вырезку, приклеенную с другой стороны. Араб кое-как
разбирал французские буквы. Он провел шесть  месяцев в Париже с  несколькими
товарищами  на  выставке  и  немного  усвоил язык  и  приобрел пороки  своих
победителей.  Теперь он применял к делу приобретенные  познания. Медленно, с
трудом, он прочел газетные строки. Лукавый огонек зажегся в его глазах.
     -- Ты читала это? -- спросил он.
     -- Это по-французски, -- сказала Мериэм, -- я плохо знаю этот язык.
     Абдул Камак  молча смотрел на девушку. Она  была прекрасна.  Как  и  во
многих других мужчинах, она зажгла  в  нем неодолимую страсть.  Он опустился
перед ней на колени.
     Счастливая мысль пришла в голову Абдулу Камаку. Он не расскажет Мериэм,
что  написано в  газете  рядом  с  фотографическим  снимком. Надо, чтобы она
ничего не знала о своем происхождении. Иначе, для него все погибло.
     --  Мериэм! --  прошептал  араб.  -- Когда я  увидел тебя впервые,  мое
сердце сказало мне, что  я навсегда останусь твоим рабом. Я помогу  тебе. Ты
ненавидишь  шейха,  я  тоже ненавижу  его. Позволь  мне спасти тебя. Беги со
мной, и мы вернемся в великую пустыню, где правит мой отец, такой же могучий
шейх. Ты согласна?
     Мериэм  молчала. Ей  было очень  тяжело обидеть единственного человека,
который  предлагал ей покровительство  и дружбу, но она не хотела его любви.
Ободренный ее  молчанием,  молодой  человек  обнял  ее и привлек к себе.  Но
Мериэм с силой оттолкнула его и освободилась из его объятий.
     -- Я не  люблю тебя! -- вскричала она. -- Не заставляй меня ненавидеть.
Ты один был добр ко мне, и я не хочу быть злой, но я не люблю тебя.
     Абдул Камак вскочил.
     -- Ты полюбишь меня! -- сказал он. -- Хочешь, или не  хочешь, а я увезу
тебя. Если ты выдашь меня шейху, я расскажу ему о твоей карточке. Я ненавижу
шейха, и...
     --  Ненавидишь  шейха?  --  раздался  грозный  голос.   Араб  и  Мериэм
обернулись. В двух шагах от них стоял
     шейх. Абдул быстро засунул фотографическую карточку
     себе под бурнус.
     --  Да! -- сказал он. --  Я ненавижу  шейха! И с этими словами он нанес
страшный  удар  старику, повалил его на  землю и бросился  через  деревню  к
высокому толстому дереву, к которому была привязана его оседланная лошадь.
     Вскочив на коня, Абдул  Камак помчался к воротам. Шейх быстро оправился
от полученного удара, вскочил на  ноги  и  стал громко сзывать своих воинов.
Чернокожие  бросились навстречу  скачущему во  весь опор  всаднику, но Абдул
Камак  раздавал удары направо  и  налево прикладом своего длинного ружья,  и
черные воины не могли подойти к  нему. Он быстро приближался к  воротам. Тут
неизбежно  должны  были  его остановить! Часовые  торопливо запирали широкие
двери.  Беглец  взвел  курок.  Лошадь  мчалась  бешеным  галопом.  Два  раза
выстрелил  сын  пустыни,  и часовые упали.  С торжествующим громким  криком,
высоко над головой размахивая винтовкой, Абдул Камак проскакал через ворота,
и джунгли поглотили его.
     Шейх был взбешен. Пена ярости показалась у него на губах, и он приказал
во  что   бы  то  ни  стало  изловить  беглеца.  Воины  бросились  исполнять
приказание, а шейх быстрыми шагами подошел к Мериэм.
     -- Карточка! -- зарычал он. --  О какой карточке говорил этот  негодяй?
Где она? Дай ее сюда!
     -- Абдул Камак унес ее! -- печально сказала Мериэм.
     -- Какая  это карточка? --  спросил  шейх. Он  грубо схватил девушку за
волосы, поставил на ноги и стал дико трясти. --  Кто изображен на  карточке?
Говори!
     --  Там изображена  я! --  сказала  Мериэм.  -- Маленькая  девочка, лет
шести.  Я украла карточку у шведа,  у Мальбина. А на другой стороне наклеена
вырезка из старой газеты.
     Шейх побледнел от гнева.
     --  Что  написано  в  газете?  -- прохрипел  он сдавленным от бешенства
голосом, так что Мериэм с трудом поняла вопрос.
     --  Я  не знаю.  Я не понимаю по-французски.  Эти  слова  успокоительно
подействовали  на шейха. Он даже улыбнулся  и перестал трясти  Мериэм.  Шейх
приказал Мериэм никому не  говорить о  фотографической карточке. Чтобы никто
не слышал о ней, кроме шейха и Мабуну.
     А в  это  время  по  дороге  торговых  караванов  мчался  к  северу  на
вспененном коне Абдул Камак.
     ***
     Морисон потерял из виду раненого шведа. Пирогу англичанина уже не могла
настигнуть  пуля, и он устало растянулся на дне  лодки. Много часов пролежал
он в полном оцепенении.
     Морисон очнулся ночью. Он лежал неподвижно и, глядя на звезды, старался
понять, где он находится. Почему качается  его  жесткая  кровать? Почему так
часто меняются очертания звезд? Сначала ему пришло  в голову, что  он грезит
во сне, но когда он пошевельнулся,  чтобы стряхнуть с себя сон, острая  боль
заставила  его  вспомнить  все.  Он  плывет  по великой  африканской реке, в
туземной пироге, раненый, одинокий и беспомощный.
     Морисон  с трудом приподнялся и сел.  Он осторожно нащупал  рану: кровь
остановилась,  и ему  было  почти не больно. Может  быть, рана легкая, может
быть, задеты  только  мускулы? Но  что,  если рана будет заживать  медленно?
Тогда он умрет с голоду. Разве может он, раненый, добывать себе пищу?
     Он стал думать о Мериэм. Морисон знал, что Мериэм была в руках у шведа,
но какая судьба постигла ее потом? Если даже Гансон и умер, разве это спасет
Мериэм?  Она во  власти негодяев, жестоких  дикарей, и  ей не будет  пощады.
Бэйнс закрыл лицо руками, а совесть говорила ему, что он  один виноват  в ее
несчастной судьбе. Его необузданная страсть отдала невинную чистую девушку в
лапы  развратного шведа и  его воинов. Он слишком  поздно понял,  что  всего
дороже для него в жизни первая любовь, загоревшаяся у него в груди, любовь к
девушке, которую он погубил.
     Он должен искупить свое преступление. Он должен  спасти Мериэм и,  если
нужно, пожертвовать для нее своей жизнью! Морисон стал искать в лодке весла:
его решение придало ему сил, и он забыл о своей ране. Но весла не  было.  Он
взглянул  на  берег. Во мраке безлунной ночи он  смутно  различал  очертания
леса.  Джунгли  больше  не  пугали  его.  Но  он  даже  не  удивился  своему
бесстрашию, потому что не думал о себе и был всецело поглощен мыслями о том,
как спасти Мериэм.
     Он  опустился  на  колени  и,  перегнувшись  через  борт,  стал  грести
раскрытой ладонью.  Боль мучила его, он слабел с каждой минутой, но все-таки
с невероятной настойчивостью греб несколько часов. Ближе и ближе  подплывала
пирога  к берегу. Морисон  услышал рычанье  льва. Он положил  рядом  с собой
винтовку и продолжал безбоязненно грести.
     Изнеможенному  Морисону  казалось, что  целая  вечность  прошла,  пока,
наконец, нос  пироги  не уткнулся  в  кусты  у берега.  Морисон схватился за
гибкую длинную ветку. Опять  раздалось рычанье льва. Лев подполз ближе; что,
если  грозный хищник бросится  на Морисона,  чуть  только  нога  англичанина
вступит на землю?
     Морисон попробовал, надежна ли  ветка. Да, она выдержит  дюжину  таких,
как он! Англичанин спустил ветку, наклонился, нашел на дне пироги винтовку и
вскинул ее  на плечо.  Потом  схватился за  сук и  стал  медленно, испытывая
мучительную  боль, подниматься  на  мускулах. Он  висел  над пирогой. Пирога
выскользнула  у  него из-под ноги, и,  тихо  покачиваясь,  поплыла  вниз  по
течению. Скоро ночная тьма покрыла пирогу своей непроницаемой пеленой.
     Все пропало; отступление невозможно. Или взобраться выше на дерево, или
рухнуть  в  воду  -- другого выбора нет. Он сделал попытку  перекинуть  ногу
через сук, за  который держался, но последние силы оставили  его,  и нога не
слушалась. Он не  мог шевельнуться. Несколько минут он висел неподвижно.  Он
ясно сознавал, что если он не вскарабкается выше, гибель для него неизбежна.
     Лев зарычал  совсем близко. Бэйнс глянул вверх. В двух шагах от себя он
увидел  две  сверкающие  фосфорические точки.  Лев стоял у  воды,  глядя  на
Морисона и ожидая его. -- Что же, -- подумал англичанин, -- пускай подождет.
Львы  не  умеют  лазить  по деревьям, и  если  я взберусь  на  дерево, он не
достанет меня.
     Его ноги  почти касались воды.  Он не подозревал, что  висит так низко,
потому что густая тьма скрывала от него поверхность реки. Внезапно  раздался
плеск воды, и около ног Морисон услышал страшное лязганье зубов крокодила.
     -- Боже! -- вскричал Бэйнс. -- Эта гадина хватает меня за ногу!
     Он напряг  все  свои силы, чтобы  сесть  на  сук,  на котором висел, но
тщетно. Его ноги  не  повиновались ему. Надежды не было.  Он чувствовал, что
его усталые, затекшие  пальцы скользят и готовы разжаться. Он падает в воду,
в черную пасть смерти, которая уже раскрыта, чтобы поглотить его.
     И вдруг листья зашуршали у него над головой. Ветка, в которую судорожно
вцепились пальцы  Морисона, опустилась под  удвоенной  тяжестью. Морисон еще
держался: смерть наверху и смерть внизу, но добровольно он ей не отдастся.
     Что-то мягкое и теплое прикоснулось  к его руке, а потом кто-то сильной
рукой поднял его слабеющее тело в черную чащу ветвей.
     XXIV
     МЕСТЬ ТАНТОРА
     Порою развалившись на широкой  спине у Тантора, порою блуждая пешком по
джунглям, Корак медленно продвигался к юго-западу. Он делал одну -- две мили
в день, потому что времени у него было достаточно. Куда ему было торопиться?
Быть может,  он двигался  бы  более  поспешно,  если  бы  его  не удерживало
сознание, что  с каждой милей он  дальше и  дальше уходит от  Мериэм  --  от
чужой, но милой Мериэм.
     Он напал  на след отряда шейха  как  раз тогда, когда шейх, идя вниз по
течению реки, вез в свою деревню пленную Мериэм. Корак отлично знал, кого он
встретил,  потому что ему были известны все обитатели  обширных джунглей. Но
ему не было никакого дела до старого шейха, и он не стал преследовать араба.
Чем дальше от  людей, тем лучше. Корак был бы рад никогда в  жизни не видеть
людей. Люди всегда приносили ему скорбь и страдание.
     Река была богата рыбой. Он целый день провел на берегу, ловил рыбу и ел
ее  сырою.  Когда  наступила  ночь,  он взобрался  повыше на дерево  и скоро
заснул. Нума  своим  ревом  разбудил его.  Корак  собирался  прикрикнуть  на
беспокойного соседа, когда  новый шум привлек  его внимание. Он прислушался.
Кто  шуршит  листьями  и  трясет ветку?  Вдруг Корак  услышал  лязг челюстей
крокодила,  а  потом  тихие, но отчетливые слова:  "Боже! Эта гадина хватает
меня!". Это был знакомый голос.
     Корак  посмотрел   вниз.  В  темноте  он  разглядел   фигуру  человека,
ухватившегося  за ветку. Корак проворно  и неслышно  спустился, и  его  нога
коснулась руки человека. Он наклонился, схватил висящее тело и втащил его на
верхние ветки.  Человек слабо барахтался,  стараясь сопротивляться, но Корак
обращал  на  него  меньше  внимания,  чем  Тантор  на  муравья.  Он  посадил
англичанина  на  толстую  ветку и прислонил  его спиной  к  широкому стволу.
Взбешенный  Нума, у которого  перехватили добычу, ревел  внизу. Корак весело
издевался  над ним,  называя  его  на языке  больших  обезьян  "Зеленоглазым
пожирателем  падали"  и  "Братом  Данго",  т.   е.  гиены.  Это  были  самые
оскорбительные прозвища для гордого льва!
     Морисон,  прислушиваясь к нечленораздельным крикам, был уверен,  что он
попал в лапы гориллы. Он нащупал револьвер и старался незаметно вытащить его
из кобуры, когда внезапно у него над ухом раздался голос:
     -- Кто вы такой?
     Эти слова были произнесены на чистейшем английском языке.
     Бэйнс от удивления чуть не свалился с ветки.
     -- Боже мой! -- вскричал Бэйнс. -- Вы -- человек?
     -- А вы думали кто?
     -- Я думал, вы -- горилла! -- искренне ответил Бэйнс. Корак засмеялся.
     -- Но вы-то кто же? -- повторил он свой вопрос.
     -- Я англичанин, зовут меня Бэйнс; но, черт возьми,  с кем же, наконец,
я имею дело? -- спросил Морисон.
     -- Я -- Убийца, -- сказал Корак.  Он  перевел  на английский  язык имя,
которое дал ему Акут.
     Наступило  долгое  молчание.  Англичанин   старался   разглядеть   лицо
необыкновенного человека, но тьма мешала ему. Наконец Корак тихо произнес:
     --  Вы... тот человек... который целовал  девушку на большой поляне, на
востоке?.. я видел... лев едва не растерзал вас тогда...
     -- Да, это я! -- сказал Бэйнс.
     -- Как вы сюда попали?
     -- Девушку похитили... Я хочу освободить ее.
     -- Похитили! -- Это слово вырвалось  из  груди у Корака, как вырывается
пуля из ружья. -- Кто?
     -- Промышленник... швед... Гансон.
     -- Где он?
     Бэйнс  рассказал Кораку  все,  что он успел выведать в лагере  Гансона.
Забрезжил бледный рассвет. Корак поудобнее  устроил  англичанина  на дереве,
принес ему плодов и воды и, попрощавшись с ним, объявил, что уходит.
     -- Я иду в лагерь шведа, -- сказал он. -- Я принесу девушку сюда.
     -- Я пойду с вами, -- сказал Бэйнс. -- Мой долг и  мое право спасти эту
девушку, потому что она скоро будет моей женой.
     Корак нахмурился.
     -- Вы ранены. Вы не можете так быстро идти. Я один дойду скорее.
     -- Что ж, идите!  -- ответил Бэйнс. -- Но и  я  пойду за  вами. Это мой
долг и мое право.
     -- Как хотите! -- сказал Корак, пожимая плечами.
     Если англичанин желает идти на смерть, пусть идет, Кораку все равно. О,
с  каким наслаждением  Корак растерзал бы его! Но Бэйнс  -- друг  Мериэм,  и
Корак должен  защищать того, кого любит Мериэм. Он добросовестно  уговаривал
Бэйнса не рисковать своей жизнью. Англичанин упрям -- что же может  поделать
Корак?
     Корак помчался на  север. А за ним -- раненый, изнеможенный, усталый --
медленно  плелся  Бэйнс.  Когда  Корак уже  достиг  реки,  на берегу которой
раскинулся лагерь Мальбина, Бэйнс не прошел и двух  миль. Солнце  опустилось
совсем  низко,  наступал  вечер,  а  Бэйнс плелся  все  еще  по  лесу. Вдруг
послышался  конский топот. Бэйнс спрятался за  кустами, и  через минуту мимо
него  промчался на скакуне  араб в  белом,  развевающемся  по ветру бурнусе.
Бэйнс не окликнул всадника.  Он много  слышал о  жестокости  арабов, которые
проникли  на юг;  он знал, что змея или  пантера более доступны жалости, чем
эти свирепые выходцы из северной Африки.
     Выждав, когда Абдул Камак скроется  за  деревьями, Бэйнс продолжал свое
утомительное  путешествие. Через  полчаса он  опять услышал  конский  топот.
Англичанин хотел спрятаться, но он переходил открытую  лужайку, и спрятаться
было некуда. Он тихонько побежал, пересиливая мучительную боль.
     Не успел он  достичь  спасительных  деревьев,  как  на  лужайку  вихрем
вылетела толпа всадников в белых бурнусах.
     Увидя  Бэйнса,  они  окликнули  его  по-арабски. Он ничего не  ответил,
потому что не знал их языка.  Разъяренные воины окружили его и стали осыпать
вопросами. Бэйнс пробовал  говорить по-английски, но они  не  понимали  его.
Наконец  выведенный  из  терпения  начальник  отряда  приказал своим  воинам
схватить  англичанина. Арабы  обезоружили Бэйнса и посадили на  лошадь. Двое
воинов  повезли англичанина к  югу, а остальные арабы  продолжали прерванную
погоню за Абдулом Камаком.
     ***
     Корак подошел к реке. На другом  берегу виднелся лагерь Мальбина. Корак
не знал, на  что решиться.  Он  ясно  видел людей,  снующих  между хижинами.
Значит,  Гансон  еще  в лагере.  Корак  не  подозревал  о  судьбе, постигшей
похитителя Мериэм.
     Но  как перебраться  на  другой берег? Плыть  через реку среди зубастых
чудовищ --  безумие.  С  минуту  Корак мучительно  напрягал свой  ум,  потом
повернулся и с резким  свистом исчез среди  деревьев. Он прислушался и снова
засвистел. Но никто не являлся на его зов, и Корак углубился в джунгли.
     Наконец,  до его слуха  донесся  желанный ответ. Слон  трубил  далеко в
лесу, и через несколько минут Корак встретил Тантора,  который высоко поднял
свой длинный хобот и шевелил большими ушами.
     -- Скорее, Тантор! -- вскричал Корак, и слон обнял  его могучим хоботом
и посадил себе на голову. -- Торопись!
     Толстокожий зверь зашагал по  лесу, управляемый легкими  толчками голых
пяток.
     Корак погонял своего могучего коня на северо-запад, и слон скоро привез
его к реке,  к тому месту, где слоны переходили ее вброд. Не останавливаясь,
юноша направил  зверя  в воду,  и с высоко  поднятым хоботом Тантор медленно
переправил его  на  другой берег. Какой-то неосторожный  крокодил  попытался
напасть  на  слона,  но  Тантор  погрузил  в  воду  мощный   хобот,  выловил
земноводного гада, поднял и  отшвырнул на сто футов  от себя. Таким образом,
Корак благополучно миновал бушующую реку.
     Тантор шел к югу, неслышной, быстрой и тяжелой поступью, для которой не
существовало никаких препятствий, кроме огромных деревьев первобытного леса.
Иногда Кораку приходилось покидать  удобную,  широкую голову доброго друга и
идти воздушным путем, по деревьям,  потому что тяжелые  ветки ударяли его по
лицу, но, наконец, путники  достигли поляны, на которой раскинул свой лагерь
ненавистный  Кораку  швед.  Корак и  тут не  остановил  слона.  Ворота  были
расположены  на восточной стороне лагеря и выходили  к реке. Тантор  и Корак
подошли к лагерю с севера. Входа не было. Но зачем Тантору и Кораку ворота?
     По единому  слову юноши Тантор поднял свой нежный хобот вверх, чтобы не
оцарапать  его  о  колючий  кустарник,  и грудью пошел  на деревню.  Он  без
малейшего  усилия прошел сквозь ограду. Чернокожие мирно отдыхали  у  дверей
своих хижин; с громкими воплями помчались  они к воротам. Тантор погнался за
ними.  Он  ненавидел  людей  и  думал,  что Корак идет  убивать  этих гадких
двуногих.
     Но Корак остановил слона и  направил его  к высокой полотняной палатке,
которая возвышалась в центре лагеря. Там он найдет Мериэм и ее похитителя!
     Мальбин лежал у входа в палатку, в гамаке, под сенью небольшого навеса.
Раны мучили его и не давали ему заснуть. Он сильно ослабел от потери  крови.
Услышав испуганные крики  людей и увидев бегущих воинов, он  приподнялся  на
своем ложе, чтобы  посмотреть, в чем дело. В  эту минуту из-за угла  палатки
показалась огромная голова Тантора. Слуга Мальбина, не чувствовавший никакой
привязанности к своему господину, при  виде ужасного зверя  вскочил и убежал
прочь. Мальбин остался один, больной и беспомощный.
     Слон  остановился  в двух шагах от  раненого  шведа. Мальбин  застонал.
Спасения нет, он  прикован  к  постели! Швед  лежал неподвижно, глядя широко
открытыми  от  ужаса  глазами  в маленькие,  налитые  кровью глазки могучего
зверя, и ожидал немину