пугаешься до смерти.
     Но мартышка  закричала  еще  громче и проворно полезла вверх,  к тонким
веткам, куда не может добраться Мангани, большая обезьяна.
     Мериэм  слышала,  что  кто-то  приближался,  карабкаясь  по ветвям. Она
внимательно   прислушалась:  приближались  двое  --  две  больших  обезьяны,
конечно, Корак и Акут. Для нее  Корак был тоже большой обезьяной, Мангани --
так они трое всегда называли себя. Человек был их врагом, и они  не  считали
себя больше принадлежащими к человеческому племени. Тармангани,  или большую
белую  обезьяну, как назывался  белый  человек  на их языке,  км  вообще  не
приходилось встречать. К Гомангани, большим  черным  обезьянам, или  неграм,
никто из них не принадлежал, -- так что они звали себя просто Мангани.
     Мериэм решила притвориться спящей и подшутить над Кораком. Она легла на
спину и крепок закрыла глаза.  Она слышала, как они  подходят ближе и ближе.
Они подошли к самому дереву и вдруг остановились, должно  быть, заметили ее;
но почему  они стоят так тихо? Почему Корак не здоровался с ней, как всегда?
Молчание начинало ей  казаться  подозрительным. Быть может, Корак тихо хочет
подшутить над ней?  Что же, она  перехитрит его!  Она  чуть-чуть  приоткрыла
глаза,  -- и сердце у нее замерло.  Огромная обезьяна, чужая обезьяна, какой
она никогда не видела, бесшумно подкрадывалась к ней. За ее спиной виднелась
вторая...
     С ловкостью белки  вскочила  Мериэм на ноги.  Обезьяна кинулась за ней.
Прыгая с ветки на ветку, девочка полетела по  джунглям.  За ней неслись  две
огромный  обезьяны.  Над ними,  по  верхушкам  деревьев,  с визгом  и писком
мчались мартышки, швыряя ветками в Мангани и подбодряя девочку.
     С  дерева  на  дерево  прыгала Мериэм,  стараясь держаться на тоненьких
ветках, где не могли пройти ее преследователи.  Обезьяны гнались за  ней все
быстрее и быстрее. Пальцы их  уже  не раз касались ее,  но она ускользала от
них, делая самые рискованные прыжки.
     Она постепенно пробиралась к верхушкам деревьев. Только бы ей добраться
до верхних веток, -- и она спасена! Но вдруг, после одного из самых безумных
прыжков,  ветка  под  ней  подломилась, и  она  полетела  вниз.  Ей  не  раз
приходилось падать, и она не боялась падения. Ее огорчало другое: теперь  ей
не удастся так скоро  добраться  до верхушки дерева.  Ее  падение  остановил
толстый  сук,  и   она  за   него  зацепилась;  не  медля  ни  секунды,  она
вскарабкалась на ветвь и хотела броситься дальше,  но  в этот момент грузная
фигура обезьяны спрыгнула сверху и очутилась рядом с ней. Длинная, волосатая
рука обхватила ее талию.
     Почти  одновременно  подбежала  вторая обезьяна.  Она протянула лапу  к
Мериэм,  но  ее  похититель,  крепко  сжимая  свою  добычу, оскалил  зубы  и
угрожающе  зарычал. Мериэм старалась вырваться из  цепких объятий:  она била
кулаками по  лохматой  груди, по  заросшей шерстью  щеке. Она  вонзила  свои
крепкие зубы  в  руку  чудовища. Обезьяна  ударила ее  злобно  по  лицу,  не
отворачивая  оскаленной  морды  от  своего товарища,  который,  по-видимому,
оспаривал у нее добычу.
     Обезьяне, поймавшей  Мериэм, было неудобно сражаться на шатком суку. Не
выпуская своей жертвы,  она  спрыгнула на землю. Вторая обезьяна последовала
за  ней, и  они сцепились в  яростной схватке. Девочка, пользуясь их ссорой,
несколько раз пыталась ускользнуть,  но всякий раз,  оставив  на время  свою
дуэль, они бросались за ней и ловили ее.
     Она  не раз получала удары, которые они предназначали  друг для  друга.
Наконец, она упала на траву без  чувств. А рядом две обезьяны дико  бились с
бешеным ревом.
     Над  ними  благим  матом  кричали  мартышки,  шмыгая  вверх  и  вниз по
деревьям.  Птицы с  причудливым  оперением слетелись смотреть  на  сражение.
Где-то вдали завыл лев.
     Обезьяны  катались по  земле и  рвали друг  друга  на  части.  Их  лапы
сплетались, как руки борющихся людей. Клыки разрывали мясо. Кровь стекала по
косматым телам, и земля кругом стала красной.
     Мериэм  без  сознания лежала  на  земле. Наконец, одна  обезьяна  стала
одолевать, и  бойцы упали на землю в последний раз. Несколько минут обезьяны
лежали  неподвижно. Только одна из них встала после этих объятий;  глубокая,
кровавая рана зияла у нее на  шее. Она  принялась  медленно похаживать между
девочкой и своим поверженным врагом; она попирала его ногами, испуская дикое
ворчанье. Мартышки с визгом разбежались. Лев снова завыл вдалеке.
     Обезьяна подошла  к Мериэм и  прислушалась, дышит ли  девочка.  Девочка
была жива. Мартышки стали постепенно возвращаться; они глядели на победителя
сверху, отчаянно кривляясь и визжа.
     Обезьяна  зарычала  на  них, оскалив клыки; затем она подняла  девочку,
перекинула ее через плечо и понесла по джунглям.
     Мартышки следовали за ней.
     XI
     ЛЮБОВЬ И БОРЬБА
     Когда  Корак  вернулся  с  добычей  с  охоты,  он  услышал  над головой
тревожную болтовню мартышек. О чем они тараторят?  Что случилось?  Наверное,
какая-нибудь неосторожная обезьянка попалась в холодные объятия удава. Юноша
поспешил наверх. Мартышки -- любимцы Мериэм;  Корак всегда рад помочь им. Он
быстро скакал  по деревьям. На дереве, где был шалаш Мериэм, он положил свою
добычу  и громко  позвал девочку. Ответа не было. Он  спустился  ниже. Может
быть, девочка спряталась в нижних ветвях?
     На толстом суку,  на  котором  любила качаться  Мериэм,  одиноко сидела
Джика, прислонившись  к  стволу. Что это значит? Мериэм никогда не оставляла
свою Джику. Корак взял куклу и сунул ее за пояс. Он громче позвал Мериэм, но
Мериэм не отвечала. Визгливая стая  мартышек убегала все дальше  и дальше, и
теперь Корак едва различал их пронзительные, беспокойные крики.
     Быть может, есть какая-нибудь связь между  тревогой  маленьких  Ману  и
непонятным исчезновением Мериэм? Не дожидаясь Акута, который еще не вернулся
с охоты, Корак помчался по  ветвям догонять возбужденную ватагу мартышек. Он
догнал их скоро. Увидя Корака, мартышки  завизжали, замахали  руками и стали
указывать вниз. Он взглянул и понял причину их тревожных криков.
     Сердце  у юноши  замерло,  когда  он  увидел  гибкое  тело  девочки  на
волосатом  плече у большой обезьяны. -- Мертвая! -- с ужасом подумал он, и в
ту же секунду в  его  душе проснулось новое, незнакомое чувство. Он  сам  не
понимал, что с ним; но он чувствовал, что весь мир  заключен для него в этом
хрупком, маленьком, нежном тельце, которое так беспомощно, так жалко свисает
с могучего плеча обезьяны.
     Разве может  он жить без Мериэм?  Мериэм -- его солнце, его  луна,  его
звезды.  Мериэм умерла -- для него умер свет,  умерла ласка, умерло счастье.
Стон вырвался  из его груди. Затем  с  рычанием дикого зверя  он  как стрела
помчался за гнусным похитителем.
     При  звуке  угрожающего  рева обезьяна оглянулась. Бешенство зажглось в
глазах Убийцы, потому  что в похитителе он узнал  царя обезьян,  того самого
царя обезьян, который так  жестоко  прогнал его, сына Тарзана, когда он всею
душою желал побрататься с племенем больших человекообразных.
     Царь обезьян  положил  девочку на траву  и  приготовился биться за свою
драгоценную добычу. Он узнал  Корака и  был уверен, что  легко  справиться с
ним. Разве он  не прогнал мальчишку с  круглой поляны,  даже  не прибегнув к
зубам?  Зверь  втянул  голову  в плечи и  бросился  на гладкокожую  тварь, у
которой хватило наглости оспаривать у царя его добычу.
     Они,  как  два разъяренных буйвола, повалились на  траву в  смертельной
схватке. Корак позабыл о своем ноже: только вкус вражьего мяса, разрываемого
алчными челюстями, только  потоки горячей крови, обагряющие обнаженное тело,
могли  утолить его  бешенство. Корак-Убийца  не  знал,  что  им руководит не
мстительность,  не злоба, а более могучее  чувство -- чувство самца, который
бьется с соперником за свою самку.
     Царь обезьян не рассчитал  нападения и, прежде чем он успел опомниться,
Корак сжал его в своих железных объятиях.
     Зажмурив  глаза в безумном исступлении, юноша  искал пальцами волосатую
глотку зверя.
     В эту минуту Мериэм очнулась. Широко раскрытыми глазами она глядела  на
разъяренных бойцов.
     --  Корак!  -- вскричала она. -- Корак!  Милый Корак!  Я  знала, что ты
спасешь меня! Убей его, Корак, убей его!
     Тяжело  дыша,  с горящими глазами, она вскочила на ноги  и подбежала  к
Кораку. В траве валялось копье,  брошенное Убийцей. Девочка заметила его. Не
бледнея,  наблюдала  она  эту страшную,  первобытную  схватку.  От  нервного
потрясения,  которое  она  перенесла,  когда  за  ней  гналась обезьяна,  не
осталось и следа.  Она была  возбуждена, но не  чувствовала  ни волнения, ни
страха.  Ее  Корак сражался  с  другим Мангани, который хотел ее украсть, но
Мериэм не прыгнула на дерево, чтобы издали, с высокой  ветви, в безопасности
следить  за  ходом битвы, как  поступила бы самка Мангани. Нет, она схватила
копье и, выбрав  удачный  момент, вонзила его прямо в  сердце  дикому зверю.
Корак  не нуждался в  ее помощи, так как  царь обезьян уже лежал в последнем
издыхании, с  перегрызенной  глоткой, но,  поднявшись на ноги, он  с улыбкой
поблагодарил свою союзницу.
     Какая  она  красивая  и  стройная.  Неужели  она  так  преобразилась за
несколько часов его отсутствия? Или, быть может, схватка с обезьяной сделала
его столь впечатлительным? Новая Мериэм явилась его восхищенному взору. И от
нервного напряжения он стал видеть все окружающее в ином свете. Сколько дней
прошло  с  тех пор, как он  унес маленькую арабскую  девочку  из  ее  родной
деревушки? Он не знал  этого;  в джунглях никто  не считает времени, и он не
замечал уходящих  дней.  Но теперь  он внезапно увидел,  как мало эта Мериэм
похожа на ту маленькую девочку,  которая когда-то  няньчилась с Джикой,  под
тенью высокого дерева,  у ограды селения. Наверное,  перемена совершалась  с
большой постепенностью,  если  он  так долго не замечал ее. Что же заставило
его  теперь  так внезапно  заметить  эту перемену?  Его  взгляд  перебегал с
девочки  на  тело  убитого  зверя.  И  вдруг он  разгадал  истинную  причину
похищения девочки; его глаза широко раскрылись от внезапно блеснувшей мысли,
а  затем засверкали от  ярости, когда  он взглянул  на гнусного хищника.  Он
снова посмотрел на Мериэм, и густая краска залила его щеки. Да,  конечно, он
смотрел на нее теперь другими глазами -- глазами мужчины, который смотрит на
женщину.
     Пока они стояли,  возбужденные, над трупом убитого врага, Акут вернулся
с охоты. Увидев поверженного царя обезьян, он с победным рычаньем бросился к
трупу,  вскочил на него  и  принялся  издеваться над павшим врагом, чванливо
выпячивая  грудь и  кривя свои длинные  подвижные губы; шерсть встала на нем
дыбом. Он не обращал никакого  внимания на Мериэм  и  Корака. В глубине  его
сознания  зашевелились  какие-то давно забытые ощущения, когда он  глядел на
распростертое  тело сородича и  втягивал  в себя его запах. Животная  ярость
Акута  была  только  внешним  проявлением просыпавшихся  в  нем  чувств,  но
внутренние   ощущения   старой   обезьяны   были   совсем  иные   и   притом
щекочуще-приятные.
     Запах убитой обезьяны и ее огромное волосатое тело пробудили в сердце у
Акута  страстную  тоску  по  родному  племени.   Не  одному  только   Кораку
приходилось переживать в эти минуты глубокое душевное волнение.
     А Мериэм? Мериэм была женщина... Любовь -- божественное право  женщины.
Мериэм всегда любила Корака;  но  для нее он был старшим братом -- и только.
Она не испытывала сердечного трепета. Она любила его по-прежнему, как сестра
любит  нежного  брата,  с ним  она  чувствовала  себя счастливой,  она очень
гордилась  им. Разве был  кто-нибудь в джунглях сильнее,  красивее, отважнее
его?
     Корак близко подошел к девушке. Новый  огонек вспыхнул в его глазах, но
Мериэм не поняла его значения. Она еще  не могла осознать, что для них обоих
пришла пора зрелости,  и не  подозревала, какую  великую перемену в их жизни
предвещает новый огонь, запылавший во взгляде у юноши.
     -- Мериэм! -- хрипло прошептал  Корак и положил сильную, загорелую руку
на  ее обнаженное плечо. -- Мериэм!  -- он прижал  ее  к груди. Она, смеясь,
подняла голову и взглянула на него,  а он  наклонился и поцеловал ее прямо в
губы.  Она  все  еще  не   понимала;  она  не  могла  припомнить,  чтобы  ее
когда-нибудь  кто-нибудь  до  сих  пор  целовал.  Ей  это  показалось  очень
приятным.  Мериэм  подумала,  что Корак хочет таким способом  выразить  свою
радость; ведь обезьяне не  удалось унести Мериэм! Мериэм тоже  была  рада, и
потому она обвила руками шею  Убийцы и несколько  раз поцеловала его. Потом,
заметив свою  куклу  за поясом у юноши, она  схватила ее, прижала к  груди и
стала осыпать ее  лицо такими же поцелуями, какими только что  осыпала  лицо
Корака...
     Корак хотел что-то сказать. Он хотел объяснить Мериэм, как он любит ее,
но он был так потрясен внезапно нахлынувшим чувством, что не мог говорить...
Да и помимо того, в лексиконе Мангани не хватало для этого слов...
     Вдруг  Акут глухо, предостерегающе зарычал. Корак оторвался от дорогого
лица. В нем сразу  проснулись привычные ощущения  дикого обитателя джунглей.
Он весь насторожился. Его ноздри втягивали воздух. Что-то случилось!
     Корак  подошел  ближе  к Акуту.  Мериэм  стояла  позади.  Все  трое  не
двигались  и напряженно вглядывались в густую листву.  Треск веток,  который
привлек  их  внимание,  слышался все  ближе и  ближе, и  вдруг  из  зарослей
выскочила большая обезьяна: увидя их, она остановилась в нескольких шагах от
места, где они стояли, и издала глухое, угрожающее  рычание: через минуту из
кустов  выскочил другой самец, а за ним стали появляться и еще самцы и самки
с детенышами  -- всего  десятка три больших человекообразных; они полукругом
обступили Мериэм, Акута и Убийцу. Это было племя убитого царя.
     Акут заговорил первый.
     -- Корак, могучий  боец, убил вашего царя! -- прорычал он,  указывая на
мертвое тело. -- Нет никого в джунглях более великого,  более сильного,  чем
Корак, сын Тарзана! Теперь Корак -- царь вашего племени. Кто из вас скажет о
себе, что он сильнее Корака?
     Это был вызов всем, кто осмелился бы оспаривать права Корака на царское
звание. Обезьяны  заволновались,  забормотали; затем молодой  самец выступил
вперед, переваливаясь на толстых коротких ногах. Он ощетинил шерсть, оскалил
зубы и свирепо зарычал.
     Это был зверь огромных  размеров, в полном расцвете сил. Он принадлежал
к тому редкостному типу обезьян, который очень высоко ценится белыми людьми.
Белые  совершают  специальные,  иной  раз   труднейшие  экспедиции  в  самые
неприступные чащи джунглей, чтобы добыть такую обезьяну. Даже туземцам редко
удается увидеть этих могучих, волосатых первобытных людей.
     Корак  выступил вперед, чтобы  грудью  встретить  чудовище.  Он  грозно
рычал.  В  его  мозгу  быстро  созрел  план  действий.  Схватиться  с   этим
здоровенным зверем  сейчас  же после трудной и ожесточенной борьбы  с  царем
Корак  не мог; у  него не хватило бы сил.  Он должен добиться  победы другим
более доступным ему путем.
     Он пригнулся  к земле,  готовый встретить врага; ему  пришлось, однако,
немного подождать: его противник для назидания  зрителей, а  также для того,
чтобы  устрашить  Корака,  счел  необходимым перечислить  все  свои  великие
подвиги,  описать  свое могущество  и  вкратце  изложить свои  намерения  по
отношению к ничтожному Тармангани, которого он  собирался примерно наказать;
окончив  свою  речь,  самец  приступил  к  боевым  действиям.  Со  скоростью
курьерского поезда он ринулся  на спокойно стоящего Корака.  Кулаки обезьяны
были сжаты, а пасть широко раскрыта. Корак не двигался, пока длинные руки не
потянулись,  чтобы  обхватить  его   стан.  Тогда   юноша  проскользнул  под
протянутыми  руками зверя, по пути нанес ему страшный удар в верхнюю челюсть
и  отскочил  в сторону, а разогнавшийся самец пролетел мимо, и его волосатое
тело тяжело рухнуло на землю.
     Взбешенный зверь взметнулся,  чтобы  мгновенно вскочить  на  ноги. Пена
покрывала  его  губы;  маленькие глазки налились  кровью;  кровавая  слюна с
храпом  вырывалась из его пасти. Но Корак стоял над поверженной обезьяной, и
в ту секунду, когда  косматая морда поднялась  над землей,  нанес ему второй
удар. Зверь снова упал в траву.
     Опять и опять  пробовал подниматься с  земли самец,  но  снова  могучий
кулак  Тармангани  опрокидывал  его  на  землю. Слабее и  слабее становились
усилия зверя. Кровь залила ему лицо и грудь. Багровый поток хлынул из носа и
изо рта. Толпа, которая раньше подбадривала его сочувственным ревом,  теперь
осыпала  его  издевательствами.  Симпатии его сородичей  перешли на  сторону
Тармангани.
     -- Ка-года? -- спросил Корак, еще раз опрокидывая на землю самца.
     Опять упрямый самец попытался подняться на ноги. И еще раз могучий удар
поверг его обратно в траву.
     --  Ка-года?  --  спросил  Корак.  Это  значило  на  обезьяньем  языке:
сдаешься?
     Одну минуту зверь лежал неподвижно,  тяжело  дыша. Потом с искривленных
губ слетело единственное слово: ка-года.
     --  Вставай и убирайся  к  своим! -- сказал Корак. -- Я не  желаю  быть
царем того племени, которое  когда-то прогнало меня.  Идите своей дорогой, а
мы  пойдем своей. Быть может, мы  будем  друзьями, но быть вашим царем  я не
желаю.
     Старый самец медленно приблизился к Кораку.
     -- Ты убил нашего царя,  -- сказал он. -- Ты победил того,  кто  мог бы
сделаться  нашим царем.  Ты из  милости  сохранил ему  жизнь.  Кто же  будет
управлять нами?
     Корак указал на Акута.
     -- Вот ваш царь! -- сказал он.
     Но  Акут  не  хотел  расставаться с  Кораком,  хотя  его  очень  тянуло
вернуться  к  родному народу.  Он  стал упрашивать  Корака поселиться  среди
обезьян.
     Юноша молчал. Он думал  о Мериэм. Где ей будет лучше? Где она  будет  в
большей  безопасности? Если Акут уйдет  к обезьянам, Кораку придется одному,
без посторонней помощи охранять  Мериэм.  Это  очень трудно.  Если, с другой
стороны, он и Мериэм присоединятся к обезьяньему племени, разве сможет Корак
спокойно  уходить  на  охоту, оставляя Мериэм  одну среди  человекообразных?
Обезьяны не умеют сдерживать свои дикие страсти. Какая-нибудь самка может из
ревности  воспылать  злобой к  стройной  белой девушке  и  убить ее во время
отсутствия Корака.
     -- Мы будем жить по  соседству,  недалеко от  вас,  --  наконец  сказал
Корак. -- Когда  вы перекочуете  на новое  место, я  и Мериэм  перекочуем за
вами. Мы  всегда будем устраиваться поблизости от  вас. Но жить среди вас мы
не
     будем.
     Акут не  соглашался. Ему  не хотелось расстаться с Кораком.  Он наотрез
отказался вернуться к  родному народу;  но  когда он  увидел,  как последняя
обезьяна  исчезает в густых ветвях, когда  он увидел нежные взгляды, которые
бросила  на  него  молодая самка  убитого  царя, голос  крови  заглушил  все
остальные  чувства, и, бросив прощальный  взгляд на  любимого  Корака,  Акут
ринулся за красивой самкой в темные заросли первобытного леса.
     ***
     Когда Корак ушел из негритянской деревни по окончании своей хищнической
экспедиции, вопли  обобранной  им жертвы и  прочих  женщин и детей заставили
встревоженных  воинов бросить  рыбную ловлю и  охоту и поспешить в  деревню.
Бешенство  овладело  дикарями,  когда  они  узнали,  что белый дьявол  опять
ворвался в их хижины, до смерти перепугал их жен, украл стрелы, снял с одной
из женщин дорогие украшения и разграбил склады съестных припасов.
     Они испытывали суеверный ужас перед этим лесным духом, который охотился
в сопровождении огромной обезьяны;  но  их  злоба  была так велика,  что они
побороли  свои  страхи и решили отомстить ему и навсегда избавить джунгли от
его зловредного присутствия.
     Через несколько минут два де