:  он  видел, что  старик
расспрашивал о чем-то черную женщину, потом черная женщина ткнула пальцем  в
направлении дерева, под которым  играла девочка. -- Наверно, это ее отец! --
думал  Корак.  --  Отец надолго уезжал из дому  и  теперь, вернувшись домой,
прежде всего спрашивает о своей маленькой дочке. Как она обрадуется ему! Как
весело  побежит  к нему навстречу, как бросится  к  нему  объятия!  С  какой
любовью прижмет ее отец к груди и будет осыпать поцелуями! -- Корак  глубоко
вздохнул. Он вспомнил о своем отце в далеком Лондоне.
     Он  взобрался  повыше на дерево. Сам он  был несчастлив, и ему хотелось
насладиться зрелищем счастья других. Что если заговорить  со стариком? Может
быть,  тот поверит добрым намерениям Джека  и разрешит ему посещать деревню?
Надо  попробовать!  Мальчик  решил,  что он  будет смирно сидеть,  пока араб
поздоровается  с дочерью, а потом слезет  с дерева  и  дружески заговорит  с
ними.
     Араб  медленно  подкрадывался  к  девочке. Ага,  отец  хочет  доставить
сюрприз  своей дочке!  Корак представил себе ее  радостный испуг,  когда она
неожиданно увидит отца! Глаза у мальчика заблестели от нетерпения...
     Старик уже стоял позади девочки; суровое лицо его не улыбалось. Девочка
все  еще  не  замечала  его. Она непринужденно болтала со своей бессловесной
Джикой.  Старик  кашлянул. Девочка  вздрогнула и  быстро  обернулась.  Корак
увидел  ее лицо, прелестное,  невинное детское  личико с  большими,  темными
глазами.  Мальчик был уверен, что это личико осветится счастьем, чуть только
девочка  узнает отца, но не счастье, а  ужас прочел  он у нее на  лице, ужас
засветился в  ее глазах,  ужас искривил  ее  рот, ужас сковал все ее  члены.
Злобная улыбка змеилась на тонких губах араба. Девочка пробовала отползти  в
сторону, но старик грубо ударил ее ногой в бок, и она упала ничком на траву;
тогда  он впился в ее тельце  своими костлявыми пальцами и принялся наносить
ей жестокие удары куда попало.
     А  над  ним,  в ветвях дерева, притаился  зверь,  там, где минуту назад
лежал улыбающийся  мальчик, зверь  с раздувающимися ноздрями  и  оскаленными
зубами, зверь, дрожащий от бешенства.
     Шейх стоял, наклонившись над девочкой, когда Убийца спрыгнул  перед ним
на землю. В левой руке у мальчика  было зажато копье, но он позабыл о копье:
его правая рука была сжата в кулак, и  в тот момент,  когда шейх выпрямился,
пораженный неожиданным появлением упавшего с неба голого  человека, тяжелый,
сокрушающий удар в нижнюю  челюсть, удар молодого гиганта, обладавшего почти
сверхъестественной силой, свалил его на землю.
     Истекая  кровью, шейх  потерял сознание. Корак  подошел к девочке.  Она
поднялась на ноги и широко раскрытыми, испуганными глазами взглянула сначала
на мальчика,  а  потом  на распростертое  тело  шейха.  Невольным  движением
покровителя Убийца обнял девочку и встал рядом  с  ней,  ожидая,  когда шейх
очнется. Они стояли минуту молча, потом девочка заговорила.
     -- Когда он встанет, он убьет меня! -- сказала она по-арабски.
     Корак  не  понял ее.  Он покачал  головой  и  заговорил с  ней  сначала
по-английски,  а  потом  по-обезьяньи.  Но  она  не  поняла  ни  слова.  Она
наклонилась  и  коснулась  рукоятки кинжала,  который  торчал у араба  из-за
пояса.  Затем она подняла над головой ручку,  сжатую  в  кулак, и  погрузила
воображаемое  лезвие себе в  сердце. Корак понял: старик очнется и убьет ее.
Девочка,  дрожа, стояла около него. Она  не  боялась его. Зачем  ей  бояться
того,  кто спас ее  от жестоких побоев шейха? Никто никогда не делал для нее
ничего хорошего. Она  посмотрела  ему в лицо: это  было юное, красивое лицо,
такое же  смуглое, как и ее лицо; ей понравилась  пятнистая  шкура леопарда,
которая покрывала  его гибкое  тело  от  плеч  до  колен;  его металлические
браслеты и запястья возбудили ее зависть. Она очень любила браслеты, но шейх
никогда не позволил ей  носить  ничего, кроме этого  единственного бумажного
платья, убого прикрывавшего ее наготу; никогда у маленькой Мериэм не было ни
красивых мехов, ни шелковых тканей,  ни драгоценных камней; а все это ей так
нравилось...
     Корак  смотрел на  девочку.  Он  с  детства  относился  к  девчонкам  с
презрением;  даже мальчики,  которые  играли с  ним,  были,  по его  мнению,
маменькими  сынками. Он не знал,  что ему делать. Не оставить же ее здесь, у
старого араба, который зверски изобьет ее или, быть может, убьет! Нет! Но, с
другой стороны, может ли он взять ее с собой  в джунгли? Легко ли  ему будет
таскать за  собой по джунглям слабую, боязливую  девочку? Она будет пугаться
своей собственной тени, когда взойдет луна и выползут хищные звери, наполняя
рычаньем и воем ночную темноту.
     Несколько  минут он стоял, погруженный в раздумье.  Девочка следила  за
выражением его лица, стараясь догадаться, о чем он думает. Она тоже думала о
будущем:  она  так  боялась остаться  здесь, где ее  ожидает  ужасная  месть
злобного шейха.  Во  всем  мире  она  может  ждать  помощи только  от  этого
полунагого,  незнакомого юноши,  который так  чудесно  спустился из облаков,
чтобы спасти  ее  от  обычных  побоев. А  вдруг  ее  новый  друг  уйдет? Она
внимательно взглянула  в  его  напряженное  лицо  и  затем  подошла  к  нему
близко-близко  и  положила  свою  смуглую  мягкую  руку ему на  руку. Нежное
прикосновение  вывело его из задумчивости; он взглянул ей в глаза и обнял ее
снова, так как увидел слезы у нее на ресницах.
     --  Идем! --  сказал  он. -- Джунгли добрее  людей.  Ты  будешь жить  в
джунглях под защитой Корака и Акута.
     Слова  его ничего ей  не  сказали, но она  поняла  движение  его  руки.
Маленькая  ручка  обвилась  вокруг  его талии,  и  они направились  вместе к
изгороди.
     У дерева, с которого он впервые увидел ее, он взял ее на руки и прыгнул
с нею на нижние ветки; девочка доверчиво  прижалась к  его  могучей груди, и
рука ее, сжимавшая Джику, свисала за его спиной.
     Они  прошли  небольшое расстояние  от деревни,  когда  Мериэм  заметила
впереди страшную  фигуру  Акута. Вскрикнув, девочка  еще теснее  прижалась к
Кораку и со страхом указала пальчиком на обезьяну.
     Увидев Корака, возвращающегося с живой  ношей,  Акут решил,  что Убийца
принес пленника, и  с  рычанием кинулся к ним; хрупкая девочка способна была
вызвать  в сердце зверя не больше жалости, чем  побежденный в  бою обезьяний
самец. Она была чужая и должна быть убита. Он обнажил свои  желтые клыки при
их приближении, но, к его удивлению, Убийца тоже оскалил зубы, но не на нее,
а на Акута, и свирепо при этом зарычал.
     -- Ага! --  подумал Акут. -- Убийца достал себе  жену! -- и, подчиняясь
обычаям  своего племени, он оставил их наедине, а сам, отвернувшись, занялся
вдруг каким-то дождевым червяком, весьма аппетитным на вид. Но уголком глаза
он украдкой наблюдал за Кораком. Юноша посадил свою пленницу на большой сук,
за который она крепко уцепилась, чтобы не упасть.
     -- Она пойдет  с нами!  -- сказал  Корак  Акуту,  указывая  на  девочку
пальцем. -- Ты ее не трогай! Мы будем оберегать ее,
     Акут пожал плечами. Ему вовсе не  хотелось обременять себя заботами  об
этом человечьем детеныше. Она безнадежно беспомощна  --  он видел это  ясно:
она  боится его, боится сидеть  на  ветке. Акут  держался того  мнения,  что
беспомощных  надо истреблять. Но приходилось мириться с ней, раз этого хочет
Убийца.
     Акуту  новое  существо  совсем не  нравилось,  это он  мог положительно
утверждать. Ее кожа была лысая и гладкая, точь-в-точь как у червяка; ее лицо
нельзя было  назвать привлекательным.  Она была  далеко не так  хороша,  как
некоторые из обезьяньих  самок, которых он  приметил прошлой  ночью; вот где
настоящая красота, вот где грация и женственность! Огромный благородный рот,
милые желтые клыки и  мягчайшие усы! Акут вздохнул.  Затем  он выпрямился во
весь рост  и принялся прыгать  взад и  вперед по своей ветке, ибо даже такое
никудышное   существо,  как  эта  самка  Корака,  должно   было  оценить  по
достоинству его прекрасное сложение и грациозную осанку.
     Но  бедная  маленькая Мериэм только крепче прижималась  к  Кораку; одну
минуту ей даже  захотелось обратно в деревню, где условия существования были
так знакомы и привычны. Обезьяна пугала  ее; обезьяна была слишком велика  и
имела очень свирепый  вид.  В  движениях  Акута ей  чудилась угроза:  она не
понимала, что он  хотел понравиться ей;  она не  могла знать, что узы дружбы
связывают это чудовище с богоподобным юношей, спасшим ее от шейха.
     Вечер  и ночь Мериэм  была во власти нескончаемых страхов; Корак и Акут
носились по  деревьям  в  поисках добычи и вели девочку  головокружительными
путями.  Один  раз  они  спрятали  ее  в   ветвях  дерева,  а   сами  начали
подкрадываться к оленю; ей было очень  страшно оставаться одной в населенных
чудовищами джунглях,  но ее страх  обратился в ужас, когда она заметила, как
мальчик и обезьяна прыгнули с ветвей на спину  оленя и свалили его на землю;
когда  она услышала,  как ее прекраснолицый спаситель издал  дикое  звериное
ворчанье; когда  она увидела,  как  его  белые,  крепкие  зубы  вонзились  в
трепещущее тело оленя.
     Когда  Корак  вернулся  обратно к Мериэм,  его лицо, грудь и  руки были
запачканы  кровью;  он  предложил  ей  огромный кусок теплого  сырого  мяса.
Девочка в ужасе отшатнулась от него. По-видимому, Корака очень  огорчило  ее
нежелание отведать мяса; он побежал в лес и принес ей сочных плодов. Девочка
снова  почувствовала  благодарность  и  уважение  к  своему  спасителю.  Она
наградила его  нежной улыбкой.  О, если бы она знала, что значила эта улыбка
для одинокого мальчика, жаждавшего любви!
     Когда пришло время устраиваться на ночь, Корак  был очень  озабочен: он
боялся, что  девочка  во сне упадет с  дерева; положить  ее  спать на  землю
нельзя, ее растерзают дикие звери. И мальчик уложил девочку на широкой ветке
между собой и Акутом так, чтобы она не могла упасть и чтобы ей было тепло от
их тел.
     Мериэм долго не могла уснуть: ее страшила черная бездна, разверзавшаяся
под  нею, и  косматое  чудовище, лежавшее рядом; но  в конце концов  природа
взяла верх над этими страхами, и она забылась в глубоком сне.
     Когда  она проснулась,  солнце было уже высоко  на небе. Сначала она не
могла решить, проснулась ли она или все еще грезит во сне. Ее голова сползла
с плеча Корака, и взор ее упал на волосатую спину обезьяны. Она съежилась от
страха. Затем она почувствовала, что кто-то  держит ее, и,  повернув голову,
встретила  улыбающийся  взор  юноши.  Когда  он  улыбался ей, все  ее страхи
рассеивались. Она  крепче  прижалась к нему,  чтобы быть подальше от ужасной
обезьяны.
     Корак  заговорил  с  нею  на языке обезьян. Но  она покачала головой  и
отвечала  ему  по-арабски. Арабский язык  был  также  незнаком  ему, как  ей
обезьяний. Акут сел на суку и смотрел на них. Он понимал, что говорил Корак,
а девочка  издавала  какие-то глупые  звуки, непонятные  и  смешные. Акут не
понимал,  чем она  так понравилась Кораку. Он  долго и пристально смотрел на
нее, внимательно следил  за каждым ее движением, затем почесал голову, встал
и отряхнулся.
     Девочка  опять испугалась его. Зверь видел, что она боится  его и решил
ее немножко попугать: пригнувшись к ветке, он протянул свою длинную косматую
лапу,  как бы  собираясь  схватить  ее.  Глаза  у  Акута  были  веселые:  он
забавлялся. Увлеченный своей шуткой, он не заметил, как  у мальчика сузились
зрачки, как тот втянул голову в широкие  плечи,  приготовляясь к  нападению.
Едва лапа обезьяны  коснулась девочкиной руки, как юноша внезапно вскочил на
ноги и  испустил короткое ворчание.  Перед  глазами Мериэм мелькнул  кулак и
сильно ударил по физиономии удивленного Акута. Акут перевернулся и полетел с
дерева вниз.
     Корак  следил  за его  падением.  Вдруг  он  услышал  странный шорох  в
ближайших  кустах.  Девочка тоже  посмотрела вниз. Но она не  видела ничего,
кроме  рассерженной  обезьяны,  с   ворчанием  встававшей  на  задние  лапы.
Внезапно, как стрела из лука, куча пятнистого меха метнулась на спину Акута.
То была Шита-пантера.
     X
     ЖИЗНЬ ВТРОЕМ. -- "МАНГАНИ ИДУТ!"
     Когда  пантера прыгнула  на Акута, Мериэм вскрикнула от неожиданности и
ужаса, но  не потому, что она испугалась за судьбу обезьяны,  а  потому, что
юноша,  только  что  побивший  это  чудовище, собирался  совершить  безумный
поступок.
     Едва только появился хищник,  Корак выхватил свой нож и,  прыгнув вниз,
повис на ветвях.  В то мгновение, когда Шита готовилась вонзить свои  острые
клыки в тело обреченного Акута, Убийца вскочил ей прямо на спину.
     Огромная  кошка  была поймана в момент прыжка, когда она еще  не успела
выдрать  и  клока  шерсти  из  обезьяньей  шкуры;  с диким  воем  стала  она
кружиться, бросаться  на  спину, стараясь когтями и клыками  поймать  врага,
впившегося зубами ей в затылок и  не  перестававшего колоть  ей бок  ударами
ножа.
     Акут, услышав внезапный шум у себя  за спиной,  с необычайной ловкостью
для такого грузного зверя  вскочил на дерево рядом с девочкой;  но  когда он
увидел, что случилось, он  мгновенно спрыгнул обратно на землю.  Перед лицом
опасности, угрожавшей его товарищу, он сразу позабыл недавнюю обиду и так же
был готов без раздумья жертвовать собой ради друга, как Корак ради него.
     В результате Шита, неожиданно для себя, оказалась между двух взбешенных
зверей,  которые с остервенением  рвали ее  на  части.  Крича, ворча  и воя,
кружились  они втроем в кустах, заставляя дрожать  на  дереве  единственного
зрителя  этой  дикой  сцены, маленькую Мериэм, испуганно прижимавшую Джику к
своей детской груди.
     Нож мальчика  решил исход  сражения: пантера конвульсивно вздрогнула  в
последний раз и безжизненно растянулась в траве.  Юноша и обезьяна встали на
ноги,  и  их  взоры  скрестились над  простертым трупом врага. Корак  кивнул
головой в сторону девочки.
     -- Не трогай ее больше, -- сказал он, -- она моя!
     Акут  молчал, глядя налитыми  кровью  глазами  на труп  Шиты.  Затем он
выпрямился, поднял  взор  к небесам и  издал такой ужасный вой,  что девочка
снова вздрогнула  и  съежилась. Это  был  крик победы.  Мальчик  одну минуту
безмолвно глядел на Акута.  Затем он вскочил на дерево и поспешил к девочке.
Акут присоединился к  ним. Несколько минут он зализывал свои раны. Затем  он
отправился искать себе завтрак.
     В течение нескольких месяцев странная жизнь втроем протекала без особых
происшествий.  Вернее,  не  случалось  ничего необыкновенного  для  юноши  и
обезьяны: для  девочки это был  непрерывный  кошмар, длившийся  много дней и
недель, пока она  не привыкла  спокойно смотреть  в безглавый  лик  смерти и
перестала содрогаться  при прикосновении ее холодной мантии.  Постепенно она
выучивалась единственному способу обмена мыслями со своими друзьями -- языку
обезьян. Гораздо быстрее постигла  она искусство джунглей и, в конце концов,
часто была им полезной  -- стояла на страже,  пока они  спали,  помогала  им
находить след  зверей и т. п.  Акут  разговаривал  с ней  только  в  случаях
крайней необходимости,  но по  большей части старался ее избегать. Юноша был
всегда добр к ней и готов был переносить ради нее  какие угодно неудобства и
лишения.  Заметив,  что она  страдает от ночного холода  и сырости и  что ей
очень  неудобно  спать,  он  построил  для  нее  маленький  шалаш  в  ветвях
испанского дерева. Там маленькая  Мериэм спала в тепле, уюте и безопасности.
Убийца и обезьяна спали поблизости на голых  ветвях. Корак часто устраивался
у самого входа в шалаш, чтобы охранять свою подругу от хищных зверей.  Шалаш
был  очень высоко над  землей, и им не приходилось бояться Шиты. Но им могла
угрожать  опасность от Хисты-змеи  и от павиана, жившего неподалеку и всегда
скалившего зубы при встрече с ними.
     С  постройкой шалаша их  бродяжья жизнь окончилась.  К ночи  они должны
были возвращаться к своему дереву. Река протекала рядом; дичи, плодов и рыбы
было кругом в изобилии. Их жизнь протекала в той повседневной суете, которой
живут все дикие: они либо искали чего бы поесть, либо спали. Они  никогда не
думали о завтрашнем дне.
     Когда юноше приходила на память его прежняя жизнь  в далекой культурной
столице,  ему казалось, что  там  жил не он, а какое-то другое существо;  он
совершенно  не надеялся  вернуться  когда-нибудь в  культурные  страны. Ибо,
стараясь избегать  тех, с кем  он когда-то хотел  подружиться, он  зашел так
далеко  в  глубь  дикого  материка,  что  чувствовал  себя  теперь  навсегда
похороненным в джунглях.
     Кроме того, с появлением  Мериэм, он обрел  то, чего ему  больше  всего
недоставало в джунглях -- товарища-человека. В его дружбе с девочкой не было
никакого  оттенка чувственности: они были друзьями, товарищами -- не больше.
Они  относились друг  к  другу  как  два мальчика,  если не  считать немного
внимания и покровительства, которое инстинктивно оказывал ей Корак.
     Девочка боготворила его, как боготворила бы преданного брата. Любви они
оба не знали; но, по мере того, как  юноша становился старше, было ясно, что
и его посетит любовь, как всякого другого самца в диких джунглях.
     В  джунглях  у  них  было  много  знакомых.  Маленькие  мартышки  часто
собирались  вокруг  них поболтать и  попрыгать.  Акута они  очень  боялись и
держались от  него  в стороне. Корака они боялись меньше, но,  когда мужчины
уходили,   мартышки  подходили  к  Мериэм  близко-близко,  рассматривали  ее
украшения и играли с  Джикой, которая очень забавляла их. Девочка веселилась
с мартышками и кормила их. Они развлекали ее в долгие часы, когда Корака  не
было дома.
     Кукла  Джика совершенно изменилась с тех  пор, как  ее  маленькая  мама
покинула деревню шейха. Теперь она была  одета так же, как  и Мериэм: платье
ее составлял  лоскуток леопардовой шкуры, прикрывавший ее  с плеч  до колен.
Несколько  травинок, вставленных в сбившийся ком волос, заменяли  ей  перья.
Такие  же травинки на  руках  и ногах  служили  ей браслетами.  Джика  стала
настоящей  дикаркой. Но сердце у нее не  изменилось:  она осталась  такой же
внимательной слушательницей, как и раньше. Ее драгоценным качеством было то,
что она никогда не перебивала и ничего не рассказывала о себе.
     Сегодня  было все  так же, как всегда. В течение часа Джика внимательно
слушала Мериэм. Кукла сидела, прислонившись к стволу дерева,  а ее хозяйка с
кошачьей грацией лежала перед ней на толстой ветке.
     --  Маленькая Джика, --  говорила  Мериэм, --  наш Корак ушел  надолго.
Скучно и тоскливо в джунглях, когда с нами нет Корака.  Что он  принесет нам
сегодня? Еще один блестящий браслет для моей ноги? Или мягкий замшевый пояс,
который он отнимет у чернокожей женщины? Он говорит, что ему гораздо труднее
отнять украшения у женщины, чем у  мужчины, потому что женщин он не убивает.
Женщины  борются с ним и кричат;  на их  крики прибегают мужчины с копьями и
стрелами; Кораку приходится взбираться  на дерево. Иногда он тащит  за собой
на  дерево и женщину и там отнимает у нее украшения для Мериэм. Он  говорит,
что  негры стали бояться  его  и  когда он появляется, все  --  и мужчины, и
женщины -- прячутся в  своих  хижинах. Но он и туда  бежит  за ними и  редко
возвращается,  не  достав стрел для себя  и  подарков для  Мериэм.  Корак  в
джунглях -- могучий  владыка, это  -- наш Корак,  нет,  мой Корак, мой, мой,
мой!
     Маленькая испуганная мартышка  вскочила  ей  на  плечо  и  оборвала  ее
излияния:
     -- Спасайся скорее! -- кричала она. -- Мангани, Мангани идут!
     Мериэм  лениво  взглянула  через  плечо на суетливую нарушительницу  ее
покоя.
     -- Спасайся сама, маленькая Ману,  --  сказала она. -- Корак и Акут  --
единственные Мангани в  наших  джунглях; это  они возвращаются  с  охоты. Ты
когда-нибудь увидишь свою тень, маленькая Ману, и пере