ему способность спокойно рассуждать. Он лежал
не двигаясь и старался найти выход из своего  плачевного положения. Наконец,
он вспомнил, что  комната,  в  которой сидели лорд и леди Грейсток, когда он
покинул их, находится как раз под комнатой Джека. Он полагал, что с тех пор,
как  он отправился наверх к  Джеку, прошло довольно  много  времени: минуты,
когда он, извиваясь на кровати,  пытался  освободиться, казались ему долгими
часами, и что они за это время  могли  уйти  в другую  комнату.  Но спасение
может прийти только в том случае, если ему удастся привлечь внимание сидящих
внизу,  а  потому  он, после многих  неудачных  попыток,  повернулся в такое
положение,  что  мог стучать носком  сапога  в  пол.  Он  проделывал  это  с
короткими перерывами и, наконец, после  томительного,  бесконечного, как ему
казалось,  ожидания,  услышал шум шагов  по лестнице. Через  минуту раздался
стук  в дверь.  Мистер  Мур отчаянно заколотил сапогом  по  полу  --  другим
способом ответить он не мог. В дверь опять постучали. Опять застучал  мистер
Мур. Откроют  ли  они, наконец? С огромным трудом он пополз по направлению к
спасителям: если  бы ему  удалось на  спине  подобраться к двери, он  мог бы
стукнуть в дверь  ногой, и  его  непременно услышали бы. С той стороны опять
постучали в дверь, немного громче, и раздался голос:
     -- Мистер Джек!
     Это  был  один  из лакеев -- мистер Мур узнал его голос. У мистера Мура
чуть  не  лопнули кровяные  сосуды, так  он напрягал  все  свои силы,  чтобы
крикнуть: "Войдите!".
     Минуту  спустя человек за дверью принялся стучать  еще  сильнее и опять
назвал  имя мальчика.  Не  получив  ответа,  он  нажал ручку, и в  эту самую
секунду  внезапное  воспоминание снова переполнило ужасом сердце учителя: он
вспомнил, что, войдя в комнату, запер за собой дверь на ключ.
     Лакей еще несколько раз пытался открыть дверь, а затем ушел. Мистер Мур
лишился чувств...
     А  в  это  время Джек  мчался  к  храму своей  мечты, чтобы насладиться
добытой свободой вовсю!
     Он  попал в мюзик-холл как раз  в ту  минуту, когда  на сцене  появился
Аякс. Мальчик взял переднее место  в ложе  и  теперь,  опершись  на  перила,
следил с  затаенным дыханием за каждым движением большой обезьяны. Глаза его
были широко раскрыты.
     Человек, показывавший  обезьяну,  вскоре  заметил  в  ложе  мальчика  с
красивым возбужденным лицом; один из главных номеров представления состоял в
том,  что Аякс пускался гулять по  зрительному залу, заходил в одну,  другую
ложу, напряженно вглядываясь в  лица,  причем укротитель  обезьяны  объяснял
публике, что она повсюду ищет своего давно потерянного родственника.  Увидев
Джека,   укротитель  сообразил,  какой  произойдет  эффект,  когда  обезьяна
ввалится в ложу к красивому мальчику, и тот закричит от ужаса.
     И вот, когда обезьяну вызвали на бис, укротитель обратил ее внимание на
мальчика,  который один сидел  в своей ложе. Как молния ринулась обезьяна со
сцены  к  мальчику.   Но  надежды  дрессировщика  на  комический  эффект  не
оправдались:  мальчик не  струсил, широкая  улыбка озарила  его лицо,  когда
обезьяна подбежала  к  барьеру  ложи,  и он  бесстрашно положил свою руку на
косматое  плечо  зверя.  Обезьяна  тоже  положила  руки к нему  на  плечи  и
принялась долго и пристально разглядывать его, а он говорил ей  что-то тихим
голосом.
     Аякс  никогда  еще никого так  долго  не рассматривал.  Он был, видимо,
озабочен и возбужден, и мурлыкал, и бормотал, и визжал. Дрессировщик никогда
не  видел,  чтобы он так  обращался  с  человеком.  Обезьяна влезла в ложу и
подошла  к  мальчику  вплотную. Публика  была  в  восторге;  но  восторг  ее
утроился, когда укротитель  принялся звать Аякса обратно  на сцену: обезьяна
не хотела  уходить! Испуганный хозяин  театрика  умолял дрессировщика увести
свою обезьяну,  но когда тот попробовал вытащить ее из ложи, он был встречен
оскаленными клыками и злобным ворчанием. Публика бесновалась от радости; она
рукоплескала обезьяне, она рукоплескала мальчику, она свистала дрессировщику
и хозяину, который тоже безрезультатно старался увести обезьяну.
     Укротитель  пришел в  отчаяние;  он сообразил,  что  подобное поведение
обезьяны может лишить его в будущем крупных заработков. Он кинулся за кулисы
и  вернулся в ложу с тяжелым хлыстом.  Но, когда  он  угрожающе подступил  к
Аяксу,  он встретился лицом к лицу  с  двумя врагами, вместо одного: мальчик
стоял, размахивая стулом над головой, готовый защищать своего нового  друга;
его  красивое  лицо  не  улыбалось, в серых глазах  сверкал  холодный огонь,
который заставил укротителя  остановиться. А возле него выпрямился  во  весь
рост огромный антропоид, рыча и оскаливая зубы. Что могло бы произойти, если
бы в эту минуту не выступило на сцену новое действующее лицо,  можно  только
предполагать; но  что  дрессировщик  получил  бы  жестокие  синяки,  если не
больше, было ясно написано на лицах обоих его противников.
     ***
     Дворецкий  с бледным  от испуга лицом  вошел  в  библиотеку  и  доложил
милорду, что дверь в  комнату  Джека заперта и что в  ответ на свои  стуки и
крик он слышал странный шорох, напоминающий шум тела, ползающего по полу.
     В  четыре  прыжка Джон  Клейтон  взбежал по  лестнице. Его жена и слуги
спешили  за ним. Он кликнул  своего сына громким голосом. Не получив ответа,
он напряг свои стальные мускулы и  навалился  всем  телом на дверь. Раздался
лязг железа, треск дерева -- и дверь вылетела.
     Падая,  дверь покрыла тело мистера Мура, лежавшего у порога в обмороке.
Тарзан вскочил в комнату, и через миг она осветилась электрическим светом.
     Учитель был найден не сразу, так плотно был он скрыт упавшей дверью. Но
в конце концов, его выволокли, освободили от пут и привели в чувство.
     -- Где Джек?  -- был  первый  вопрос Тарзана.  -- Кто  это  сделал?  --
испуганно  прибавил  он: его  мозг  пронзило воспоминание о  том, как злодей
Роков похитил некогда его ребенка...
     Мистер Мур медленно поднялся на ноги. Его взор  блуждал  по комнате. Он
собирался с мыслями; он припоминал все пережитое.
     -- Я прошу уволить  меня от занятий с вашим сыном, сэр! -- начал он. --
Вашему сыну нужен не учитель, а укротитель диких зверей.
     -- Где он? -- вскричала леди Грейсток.
     -- Он пошел смотреть Аякса.
     Тарзан с трудом сдержал улыбку. Убедившись, что педагог больше напуган,
чем ушиблен, он приказал подать карету и отправился в мюзик-холл.
     III
     ЗОВ ДЖУНГЛЕЙ
     В то время  как укротитель, угрожающе размахивавший хлыстом, все еще не
решался  войти  в  ложу, где его  собирались достойно  встретить  обезьяна и
маленький  лорд,  на пороге появился  высокий  широкоплечий господин. Краска
залила щеки мальчика, едва он увидел вошедшего.
     -- Папа! -- вскричал мальчик.
     Обезьяна  окинула  быстрым  взглядом   британского  лорда  и  мгновенно
прыгнула ему навстречу, выражая свой восторг диким визгом.
     Лорд,  широко  раскрыв  от  удивления  глаза,  застыл  на   месте,  как
вкопанный.
     -- Акут! -- воскликнул он.
     Мальчик растерянно переводил  взгляд с отца на обезьяну и с обезьяны на
отца. То, что произошло дальше,  заставило укротителя  застучать зубами:  из
уст  англичанина  послышались  гортанные  звуки;  человекообразное  чудовище
приблизилось к нему вплотную и что-то ласково отвечало на своем языке.
     А  в  это  время  из  глубины  кулис старик  отвратительной  наружности
пристально наблюдал за тем, что происходило в ложе; на его  искаженном рябом
лице,  нервно подергивавшемся  от  волнения, последовательно  отражались все
чувства -- от восторга до ужаса.
     -- Давно я не  видел тебя, Тарзан, -- говорил Акут. --  Теперь, когда я
нашел тебя, я пойду в твои джунгли и останусь с тобой навсегда.
     Человек гладил зверя по  косматой голове; в его мозгу длинной вереницей
проходили воспоминания  давно  прошедших  дней,  и  он  переносился  в  чащу
девственного африканского леса, где  это громадное человекоподобное существо
сражалось с ним бок о бок; в его памяти вставал черный  Мугамби, потрясающий
смертоносной дубиной,  и  рядом с  ним свирепая пантера Шита  с  обнаженными
клыками и колючими усами, а затем -- страшная орда обезьян племени Акута.
     Человек глубоко  вздохнул; его вновь охватила с прежней силой тоска  по
джунглям,  которую  он считал умершей... Ах, если бы вернуться туда хоть  на
один  короткий месяц!  Снова чувствовать,  как  щекочет  листва голое  тело;
вдыхать  полной  грудью пряный  запах  гниющих растений;  улавливать  острым
слухом бесшумные шаги подкрадывающегося хищника; выслеживать добычу и знать,
что тебя выслеживает другой хищник; нападать и защищаться!  Картина была так
притягательна,  что  кровь  забурлила  у  него  в  жилах... Но рядом  с этим
видением  встало  другое  -- любимая  женщина с ласковыми глазами,  молодая,
красивая, маленький сын, друзья, дом... Он бессильно пожал плечами.
     -- Это невозможно, Акут, -- сказал он. -- Но, если ты хочешь  вернуться
в родные  джунгли, я помогу тебе. Ты не  можешь быть  счастлив здесь, а я не
могу быть счастлив там.
     Укротитель сделал шаг вперед. Обезьяна зарычала, обнажая клыки.
     -- Иди с ним, Акут, -- сказал Тарзан, -- завтра я приду навестить тебя.
     Зверь  мрачно поплелся за укротителем.  Джон Клейтон разузнал,  где  он
живет, а затем повернулся к сыну.
     -- Пойдем! --  сказал он,  и они  вышли из театра. Никто не проронил ни
слова. Когда они сели в карету, мальчик первый нарушил молчание.
     --  Обезьяна узнала  тебя, --  сказал он,  -- и вы  разговаривали между
собой на обезьяньем языке.  Откуда  это она  знает  тебя, и как ты  выучился
говорить по-обезьяньи?
     И  здесь впервые  Тарзан,  приемыш обезьяны, рассказал  сыну в немногих
словах  о годах своего детства и юности, о  том,  как он родился в джунглях,
как умерли его родители и как обезьяна  Кала, огромная самка, вскормила  его
своим молоком.
     Он  старался  описать  мальчику самыми  черными красками, как страшна и
опасна  жизнь  в  джунглях,  кишащих   дикими,   кровожадными   зверями;  он
рассказывал  об   изнурительной  засухе   и  о   дождливом  периоде,   когда
свирепствует лихорадка, о голодных временах, о невыносимой жаре; он говорил,
что там  приходится  ходить  совершенно нагим,  жить в  постоянном  страхе и
лишениях...  Изображая эту жизнь,  он нарочно выбирал такие картины, которые
должны были  производить на  всякого цивилизованного человека  самое ужасное
впечатление, надеясь, что  эти образы навсегда  уничтожат  в сердце мальчика
унаследованное им бессознательное влечение к диким лесам.
     Но как ни старался он описывать джунгли в самых мрачных красках, из его
рассказа джунгли  вставали  такими, какими  они  были для  него, -- джунгли,
бесконечно дорогие его сердцу. А кроме того, рассказывая о своей жизни среди
диких зверей, он забыл об одном  обстоятельстве, забыл о самом главном,  что
тот мальчик,  который,  застыв возле  него, с  жадностью вслушивался  в  его
слова, был сын Тарзана, человека-обезьяны...
     По   возвращении  домой   мальчика  уложили  в  постель,  освободив  от
заслуженного наказания. Джон Клейтон рассказал своей жене  обо всех событиях
этого вечера, причем не скрыл от нее, что он счел нужным познакомить сына со
своей  прошлой  жизнью  в африканских  лесах. Леди Джэн была  убеждена,  что
мальчик  все равно, рано или поздно,  узнает  истину о тех  страшных  годах,
когда  его  отец жил  жизнью  дикого зверя;  она  только  покачала головой и
пыталась утешить себя надеждой, что влечение к дикому существованию, которое
до сего времени не умерло в груди отца, не передастся его сыну.
     Тарзан, согласно  своему  обещанию,  посетил Акута на  следующий  день;
Джека он не взял с собой, несмотря на его настойчивые мольбы.
     Рядом с  Акутом Тарзан увидел  владельца  обезьяны, рябого  старика,  в
котором,  конечно,  не  мог  узнать  прежнего  блестящего  Алексея  Павлова.
Растроганный жалобами своего друга  Акута,  Тарзан предложил хозяину продать
ему животное, но  Павлов  отвечал, что ему необходимо подумать,  прежде  чем
назначить цену.
     Когда  Тарзан  вернулся  домой, Джек возбужденно расспрашивал отца  обо
всех подробностях  его свидания с обезьяной и горячо просил его купить Акута
и привезти  домой. Леди Грейсток пришла в ужас от этого желания, но  мальчик
продолжал настойчиво умолять отца. Тарзан прикрикнул на него и объяснил, что
если он и хотел купить  обезьяну, то лишь для того, чтобы возвратить ее в ее
родные  леса; леди  Грейсток одобрила  эту  мысль. Джек  присмирел  и только
просил позволения посетить обезьяну, но ему в этом было отказано наотрез.
     Однако у мальчика  был адрес, данный укротителем  его  отцу; через  два
дня,  воспользовавшись  отсутствием  своего  нового воспитателя  (мистер Мур
покинул дом сейчас же после скандального  происшествия), он  выскользнул  из
дому  и, после долгих блужданий по  неизвестной  ему части Лондона,  отыскал
тесную, зловонную трущобу, где жил рябой старик, владелец обезьяны.
     Старик  сам отворил ему  дверь,  и  когда мальчик  объявил, что  пришел
посмотреть Аякса,  впустил  его  в  грязную каморку,  где  он  жил со  своей
обезьяной. В прежние времена
     Павлов был опрятен,  но десять ужасных лет, проведенных среди людоедов,
совершенно изменили его: он был  одет в грязные лохмотья, руки  у  него были
немытые, жидкие  волосы висели сальными, нечесаными прядями. В комнате царил
невообразимый беспорядок.
     Когда  Джек  вошел,  обезьяна  лежала  на  кровати,  покрытой   дырявым
зловонным одеялом и кучей какого-то тряпья. Увидев мальчика, она вскочила со
своего ложа и стремглав кинулась ему навстречу. Павлов не узнал посетителя и
испугался: ему показалось, что животное собирается наброситься на вошедшего;
он поспешил  заслонить  собой мальчика и  прикрикнул  на обезьяну,  чтобы та
вернулась в постель.
     -- Не  бойтесь, она не  обидит меня! -- воскликнул мальчик. -- Мы с нею
друзья, а еще раньше, давным давно она  была в  большой дружбе с моим отцом.
Они познакомились в джунглях. Мой папа -- лорд Грейсток. Он не должен знать,
что я пошел  сюда,  потому что мама запретила мне  навещать обезьяну; но мне
так  хотелось  видеть  Аякса! Я  дам вам  денег,  сколько  вы хотите, только
позвольте мне приходить сюда иногда и быть немного с Аяксом!
     Когда мальчик назвал свое имя,  глаза  Павлова  превратились в узенькие
щелки. После того, как он  увидел в мюзик-холле Тарзана,  в его расшатанном,
одряхлевшем  мозгу  вспыхнула  жажда  мести.  Слабым  и   преступным   душам
свойственно  винить других в тех несчастьях, которые явились  результатом их
собственной  подлости: и  вот  Алексей  Павлов начал  понемногу  припоминать
события своей минувшей жизни, и ему стало казаться,  что виновником всех его
злоключений был отец того мальчика, который  теперь так доверчиво беседует с
ним.
     В  его  мозгу тотчас  же блеснула  мысль  отомстить  Тарзану тем, чтобы
нанести удар  его единственному сыну, но как привести в исполнение свой план
и не попасться при этом самому? И вот, ясно поняв, какие широкие возможности
открывает ему случай, который привел сына его  врага  в его  конуру,  Павлов
решил на всякий случай поближе сойтись  с подростком. Стараясь быть возможно
приветливее, он  рассказал мальчику все, что знал о жизни его отца; при этом
ему удалось обнаружить, что мальчик до последнего времени  ничего не знал об
этой  жизни,  что  от него все скрывали;  он  узнал  также, что мальчику  не
разрешали ходить в  зоологический  сад и что ему пришлось тайком ускользнуть
из дому, связав своего воспитателя, чтобы взглянуть на Аякса.
     Из всего  этого Павлов понял,  как страшно  боятся  родители,  чтобы  в
мальчике  не  проснулось  то  самое  влечение к джунглям,  которое  когда-то
причинило столько страданий его отцу.
     Павлов приглашал мальчика приходить к нему почаще и  сумел  расположить
его  к себе увлекательными рассказами о диких странах, с которыми он сам был
так хорошо знаком.  Часто  он  подолгу оставлял мальчика наедине с Акутом  и
после  нескольких визитов  маленького лорда  с удивлением  заметил,  что тот
свободно объясняется с обезьяной:  Джеку очень легко удалось усвоить простые
слова примитивного языка человекообразных.
     В течение этого времени  лорд  Грейсток тоже  несколько  раз высказывал
намерение  купить  Аякса  и однажды откровенно  признался,  что к  этому его
побуждает  не  только собственное  желание выпустить обезьяну  на  волю в ее
родные  леса, но также и настояние жены:  леди чрезвычайно  боится, что Джек
может  сильно привязаться  к обезьяне и  вздумает,  чего  доброго, дать волю
своим бродяжьим инстинктам и удрать  с обезьяной в Африку.  Тарзан объяснил,
что страсть к дикой жизни сильно повлияла и на его собственную жизнь.
     При этих  словах  русский  с трудом сдерживал улыбку: он вспомнил,  как
полчаса назад, будущий лорд Грейсток, достойный сын своего отца, дурачился с
Аяксом на грязной постели, проявляя чисто обезьянью ловкость.
     Во время  разговора с  Тарзаном в голове у Павлова  созрел определенный
план  действий:  за  баснословную  цену  он согласился  продать  обезьяну  и
обязался,  по получении  денег,  отправить ее в Дувр на судно, которое через
два дня отходит на юг, в Африку.
     У Павлова было  две причины принять  предложение Клейтона. Прежде всего
для него теперь  было  особенно существенно получить кругленькую  сумму, так
как обезьяна с недавнего  времени перестала служить источником дохода. С тех
пор как Акут нашел Тарзана,  его никакими  средствами  нельзя было заставить
выступать  на подмостках. Со  времени  своего приезда  в  Лондон,  обезьяна,
очевидно,  сильно  тосковала по родным джунглям  и,  если  она  до  сих  пор
позволяла выставлять себя перед тысячами любопытных  зрителей, то, казалось,
лишь  потому, что она  старалась отыскать своего давно  утраченного друга  и
господина. Теперь, когда она его нашла, у нее не  оставалось желания знаться
со  стадом  обыкновенных  людей.  Никакими убеждениями нельзя было  добиться
того, чтобы обезьяна хотя бы на минуту показалась на подмостках мюзик-холла.
Павлов  попробовал  принудить ее  к этому силой, но в результате он  едва не
распрощался  с жизнью; на  его счастье рядом оказался Джек Клейтон, которому
разрешали навещать  обезьяну в ее  артистической уборной  в  мюзик-холле: он
мгновенно  бросился  на  помощь  русскому и предупредил  жестокие  намерения
зверя.
     Помимо  денежных  расчетов,  в  сердце  Павлова  жили  мечты  о  мести.
Претерпевая неудачи и несчастья, он все пламеннее  мечтал отомстить Тарзану,
которого считал их  виновником.  Его  последняя  неудача,  неудача  немалая,
заключалась в отказе  Аякса зарабатывать для хозяина деньги.  Эту неудачу он
всецело  приписывал  Тарзану: он уверил себя, что человек-обезьяна  надоумил
своего дикого друга отказаться выходить на сцену.
     Врожденная злобность  и коварство Павлова  усугублялись немощностью его
умственных и  физических  сил,  расшатанных нуждой и  страданиями. Холодная,
расчетливая,  изощренная  мстительность  Павлова прежних  дней выродилась  в
нервную,  ворчливую злобу умственно дефективного человека. Но тем  не менее,
созданный  им план был так удачен, что  совсем не вязался с предположением о
слабости  его умственных  способностей. Прежде всего, этот план  обеспечивал
ему изрядную сумму денег; он получал их от  лорда Грейстока за обезьяну,  да
еще, вдобавок, за ее  отправку; затем он жестоко  мстил ненавистному Тарзану
через его обожаемого сына. Последняя часть плана, правда, отличалась  грубой
жестокостью  --  ей  недоставало  той утонченности, которой  в доброе старое
время блистали искусные  проделки  Алексея Павлова,  работавшего  тогда  под
руководством такого  виртуозного преступника, как Николай Роков, но зато она
вполне освобождала Павлова от