л дан приказ о выступлении утром из Джельфы.
     Тарзан расспрашивал  кое-кого из солдат, но  никто не  мог ему сказать,
почему  они  ушли  и  в  каком  направлении.  Все  это  ему  не нравилось, в
особенности из-за  того, что он видел, как один из них разговаривал с Жернуа
спустя  полчаса  после  того,  как  капитан  Жерар распорядился  о  перемене
маршрута. Только Жернуа и Тарзан знали новое направление.  Солдат же  просто
предупредили, что лагерь должен свернуться рано  утром. Тарзан задавал  себе
вопрос, не сообщил ли Жернуа арабам, куда они направляются.
     Вечером в первый день перехода отряд расположился  лагерем  в небольшом
оазисе, где  стоял  "дуар" того шейха,  у которого  грабили  скот и  убивали
пастухов. Арабы  вышли из своих  палаток  из козьих шкур  и окружили солдат,
задавая  им  всевозможные вопросы  на туземном наречии, так как и солдаты  в
большинстве  были  туземцы.  Тарзан,  при  помощи   Абдула  уже   накопивший
порядочный  запас  арабских  слов,  расспросил  одного  из  молодых  арабов,
сопровождавших шейха,  в то  время как  шейх выражал  свои чувства  уважения
капитану Жерару.
     Нет, он не видел шестерых всадников,  едущих со стороны Джельфы. Кругом
много оазисов, возможно, что они  направились в один из них. Затем, в  горах
есть грабители, они часто ездят небольшими партиями на север  к  Бу-Сааду, и
даже  дальше  -- до  Омаля и Буиры.  Возможно, что  это  и  были  грабители,
возвращавшиеся к своей шайке после увеселительной поездки  в какой-нибудь из
северных городов.
     На следующий  день поутру капитан Жерар разбил свой отряд на две части,
и командование  одной  из них поручил лейтенанту Жернуа, командование другой
оставил за собой. Оба отряда должны были обыскать два противоположных склона
горы.
     -- С которым из  отрядов поедете вы, г.  Тарзан? -- спросил капитан. --
Или, быть может, вы вовсе не хотите охотиться на грабителей?
     --  Напротив, с  удовольствием,  -- поспешил  ответить Тарзан. Он искал
предлога,  чтобы остаться  при отряде Жернуа. Помощь  пришла  оттуда, откуда
меньше всего можно было ожидать, -- заговорил Жернуа.
     --  Если капитан  согласится  пожертвовать  на  этот раз удовольствием,
которое  ему доставляет общество г. Тарзана, то я сочту за честь  для  себя,
если г. Тарзан поедет со мной, --  заявил он самым дружелюбным тоном. Тарзан
нашел даже, что Жернуа немного переиграл, но,  как бы то ни было, удивленный
и обрадованный, он поспешил выразить свое согласие.
     Вот каким образом Тарзан и  лейтенант Жернуа оказались  рядом  во главе
маленького  отряда спаги.  Любезность Жернуа  была недолговечна.  Как только
отряд капитана  Жерара  скрылся из  виду,  он сделался  мрачен  и  угрюм  по
обыкновению.
     По мере  того  как  они подвигались  вперед, дорога  становилась  хуже,
постепенно поднимаясь; около полудня она привела  их к узкому ущелью. Жернуа
приказал  расположиться на отдых у небольшого  ручейка. Солдаты подкрепились
довольно скудной пищей и наполнили водой свои фляжки.
     Отдохнув около часа,  они  двинулись вдоль по ущелью и скоро выехали на
небольшую  долину,  от которой отходило несколько скалистых расщелин.  Здесь
они задержались, и Жернуа внимательно осмотрел окружающие высоты.
     --  Здесь  мы разделимся, -- сказал он, -- по каждой  из этих  расщелин
поедет одна  партия,  --  затем  он начал делить  отряд и  давать инструкции
сержантам,  которые должны были командовать  отдельными  частями, после того
обратился к Тарзану. -- Будьте любезны остаться здесь, пока мы не вернемся.
     Тарзан запротестовал, но офицер оборвал его.
     --  Какой-нибудь  партии  придется,  быть  может,  выдержать стычку,  и
присутствие гражданских лиц стесняет войска во время действия.
     --  Но,  дорогой лейтенант, --  убеждал его  Тарзан. --  Я охотно  буду
повиноваться приказаниям и сражаться наряду с  другими. Ведь  я  для этого и
поехал с вами.
     -- Я был бы рад, если бы это было так,  -- возражал Жернуа с  усмешкой,
которую он даже не старался замаскировать, и добавил коротко: -- Вы под моим
началом и останетесь здесь,  пока мы не вернемся.  Покончим.  -- И  с  этими
словами он повернулся  и ускакал во главе своего отряда. Еще несколько минут
-- и Тарзан остался один среди безлюдных каменных громад.
     Солнце  сильно  жгло,  и он  отошел под  защиту близстоящего  дерева, к
которому привязал лошадь, опустился на  землю и закурил. В душе он проклинал
Жернуа за шутку, которую он с ним сыграл.
     --  Жалкая месть,  --  думал Тарзан, но вдруг ему пришло в голову,  что
Жернуа -- не дурак и  не  станет таким мелочным способом сводить  счеты.  За
этим кроется что-то посерьезнее. С  этой мыслью он поднялся и вынул ружье из
чехла,   осмотрел   затворы  и   убедился,   что   ружье   заряжено.   Потом
освидетельствовал свой револьвер. Приняв такие предосторожности, он подробно
осмотрел  блестевшие скалы и те места, где  начинались  расщелины; он твердо
решил не дать застать себя врасплох.
     Солнце опускалось  все  ниже  и  ниже, но  не  было  никаких  признаков
возвращения отрядов. Наконец, долина погрузилась во мрак. Тарзан был слишком
горд, чтобы возвратиться  в лагерь, не  подождав возвращения отрядов спаги в
долину,  где,  как  он  думал,  они  все  должны  были  съехаться  снова.  С
наступлением темноты он чувствовал себя в большей безопасности. Он привык  к
мраку. Он знал, что его чувствительный слух  вовремя предостережет  его, как
бы осторожно к  нему ни  подкрадывались; и видит он ночью хорошо, а обоняние
предупредит  его задолго,  если только враг будет  наступать  с подветренной
стороны.
     Считая  себя поэтому  сравнительно в  безопасности,  он  прислонился  к
дереву и заснул.
     Спал  он, должно быть, несколько часов, потому  что, когда его разбудил
испуганный крик и  прыжки лошади, луна  заливала  светом всю долину, и перед
ним,  на  расстоянии  десяти  шагов, стояла причина  испуга  его  лошади, --
великолепный, величественный Нума "эль  адреа" -- черный лев, устремивший на
свою добычу взгляд  огненных глаз.  Легкий трепет радости пробежал по нервам
Тарзана. Словно двое друзей встретились после долгой  разлуки.  Мгновение он
не шевелился,  наслаждаясь  прекрасным зрелищем,  которое  представлял собой
царь пустыни.
     Но вот Нума пригнулся для прыжка. Тарзан медленно-медленно поднял ружье
к плечу. Он до сих пор не убил из ружья еще ни одно крупное животное, раньше
он действовал  копьем,  отравленными  стрелами,  веревкой,  ножом или голыми
руками. Инстинктивно  он пожалел, что у него нет с собой ни стрел,  ни ножа;
он чувствовал бы себя уверенней.
     Нума теперь совсем приник к земле, только голова приподнималась. Тарзан
предпочел бы  стрелять  немного  сбоку,  потому что знал, что может наделать
лев, если проживет хотя бы  две  минуты,  даже минуту, после  того, как пуля
попадет в него. Лошадь вся дрожала в ужасе.
     Человек-обезьяна осторожно  сделал  шаг  в  сторону. Нума проводил  его
глазами, не двигаясь. Еще один шаг, и еще один. Нума не шевельнулся.  Теперь
можно целиться между ухом и глазом.
     Он нажал курок, и одновременно раздался выстрел, и Нума прыгнул. В этот
самый момент перепуганная  лошадь сделала отчаянное усилие, привязь лопнула,
и лошадь умчалась галопом вниз по ущелью, к пустыне.
     Нет человека,  который мог бы избежать  страшных  когтей Нумы, если  он
прыгнет  с  такого  короткого  расстояния,  но  Тарзан  не  был обыкновенным
человеком.  С самого  раннего детства жестокие требования жизни приучили его
мышцы действовать с быстротой мысли. Как не был проворен "эль адреа", Тарзан
был еще проворнее, и огромный зверь,  рассчитывая  почувствовать под  своими
лапами  мягкое  тело человека, ударился  ими о твердый ствол дерева, а в это
время Тарзан,  в  нескольких шагах вправо,  выпустил еще одну пулю,  которая
заставила Нуму упасть на бок, храпя и царапая землю когтями.
     Тарзан сделал еще два выстрела, один за другим, и "эль адреа" затих. Не
было больше г. Жана Тарзана. Тарзан от обезьян поставил ногу на труп убитого
хищного  врага и, подняв лицо к луне, мощным  голосом бросил страшный вызов,
боевой клич  его  рода --  обезьяний самец убил свою добычу. И дикие звери в
диких  горах  приостановили  охоту  и  затрепетали  при  звуке   незнакомого
страшного голоса, а внизу, в пустыне, дети пустыни вышли из своих палаток из
козьих шкур  и смотрели на горы, спрашивая друг друга -- что за новый  дикий
зверь угрожает их стадам.
     За полмили  от долины, в которой стоял Тарзан, несколько одетых в белое
фигур, с длинными  зловещими ружьями в  руках, приостановились, услышав этот
крик и вопросительно посмотрели друг на друга. Но крик не повторился больше,
и они продолжали молча и тихо продвигаться к долине.
     Тарзан  окончательно  убедился,  что  Жернуа  вовсе  не имел  намерения
возвращаться  за ним, но не мог еще  уяснить себе, почему офицер  бросил его
здесь, откуда ему нетрудно вернуться в лагерь. Не имея лошади, он решил, что
нелепо  оставаться  в долине дольше, и направился к ущелью,  по которому шла
дорога в пустыню.
     Не успел  он  войти  в  ущелье,  как  белые фигуры  вошли  в  долину  с
противоположной стороны. В первый  момент они осмотрели котловину, скрываясь
в тени скал, но, убедившись, что нет никого, двинулись вперед.
     Под  одним  из  деревьев   они  наткнулись  на  труп   "эль  адреа".  С
подавленными восклицаниями они обступили его. Еще минута -- и они побежали к
ущелью, в которое немного раньше вошел Тарзан.
     Двигались они  бесшумно, стараясь держаться в тени скал, как это делают
люди, когда они устраивают облаву на человека.
     X
     В ДОЛИНЕ ТЕНЕЙ
     Тарзан шел по ущелью в ослепительном сиянии африканской луны, и джунгли
звали  его  и  говорили  с ним.  В  безмолвии  ночи  в пустыне,  свободный и
одинокий,  он  жил  и  ликовал.  Он  был прежним Тарзаном  от  обезьян: весь
настороженный, чтобы враг не мог  захватить врасплох, он шел легкой и гибкой
походкой, высоко подняв голову в сознании своей силы.
     Ночные голоса гор были незнакомы ему, но он ловил их слухом, как нежные
звуки  полузабытой  любви.  Некоторые  он  угадывал интуитивно, --  вот звук
совсем знакомый:  это кашляет Шита, леопард;  только странная заключительная
нота вызвала сомнение, -- то была пантера.
     И  вдруг -- новый звук, мягкий,  приглушенный, вклинился между другими.
Изо всех людей только человек-обезьяна мог различить его. Не сразу определил
его, но, наконец, понял, что это шелест  голых ног  нескольких человек. Шаги
-- за ним, неторопливые, спокойные шаги.
     Его преследуют.
     Так вот почему Жернуа оставил его в долине. Очевидно, арабы задержались
и запоздали.  Шаги  подходили все  ближе и  ближе. Тарзан приостановился и с
ружьем  наготове повернулся  к  ним  лицом.  Мелькнул белый  бурнус.  Тарзан
окликнул по-французски.  В ответ грянул  выстрел, и  Тарзан от обезьян  упал
ничком наземь.
     Арабы  не  сразу подбежали к нему; они выждали некоторое время,  но так
как их жертва не поднималась, они вышли из-за прикрытия и нагнулись над ней.
Нетрудно было заметить, что Тарзан жив. Один из арабов приставил  дуло ружья
к затылку Тарзана, чтобы прикончить его, но другой оттолкнул его. -- Награда
будет больше, если мы доставим его живым, -- напомнил он.
     Они связали ему руки  и  ноги, и  четверо арабов понесли его. Они пошли
дальше по ущелью, по направлению к пустыне, но, спустившись с гор, повернули
к  югу и  на  рассвете подошли  к тому  месту, где их  поджидали лошади  под
охраной других двух арабов.
     Теперь  они  стали  подвигаться  быстрей.  Тарзана,  который  пришел  в
сознание, они привязали к свободной лошади, очевидно, специально припасенной
на этот случай. Рана у него была пустая, пуля скользнула по виску.  Кровь не
шла  больше, но  лицо  и  платье  были  испачканы  запекшейся кровью.  Он не
произнес ни слова с тех пор, как попал в руки арабов; они, со своей стороны,
не говорили с ним, если не считать нескольких коротких приказаний.
     Часов шесть  они ехали быстро  по жгучей пустыне, избегая оазисов, мимо
которых  проезжали. Около полудня  они приехали  в "дуар", насчитывавший  до
двадцати палаток. Тут они остановились. Пока один из арабов отпускал веревки
из волокон  растения  альфа,  которыми  Тарзан  был привязан  к седлу, толпа
мужчин,  женщин  и  детей  окружила  их.  Многие  члены  племени, женщины  в
особенности,  с  видимым удовольствием осыпали пленника бранью, а  некоторые
осмелели  до того, что  бросали в него камнями и ударяли  палками, как вдруг
появился старый шейх.
     -- Али бен Ахмед говорил  мне, --  обратился  он к  толпе,  -- что этот
человек один в горах убил "эль адреа". Чего хочет от него чужеземец, который
послал нас за ним, я не знаю, и что он сделает с ним, когда мы передадим его
ему, -- не мое дело. Но пленник -- смелый  человек, и пока он в наших руках,
с  ним должны  обращаться  с тем  уважением, которого заслуживает  тот,  кто
охотится на "большеголового царя" в одиночку и ночью, охотится и -- убивает.
     Тарзан  слышал, что человек, убивший льва, пользуется большим почетом у
арабов,  и  не пожалел,  что случай помог ему  по крайней мере избавиться от
назойливых приставаний толпы.
     Вскоре после того его отвели в палатку из козьих шкур  у верхнего конца
"дуара".  Там его накормили  и,  основательно связав,  положили  на  циновку
туземной работы в палатке.
     Больше  в палатке  никого  не  было. У  дверей непрочной темницы  сидел
страж.  Но  никаких   предосторожностей   вообще  не  требовалось,  веревки,
связывающие  Тарзана,  не поддались бы никаким  усилиям; даже  его  железным
мыщцам невозможно было справиться с ними, он в этом сразу убедился.
     Начинало смеркаться, когда несколько человек подошли к палатке  и вошли
в нее. Все были в  арабских бурнусах, но  один  из  них, подойдя  к Тарзану,
опустил складки,  закрывавшие ему  нижнюю  часть  лица,  и  человек-обезьяна
увидел искаженные злобой  черты Николая Рокова. На губах его играла скверная
улыбка.
     -- Ах, мсье Тарзан, -- сказал он, -- какая приятная неожиданность?.. Но
почему  вы  не  встаете и  не  приветствуете  гостя? -- Потом,  со  скверным
ругательством: -- Вставай, собака! -- и, отнеся назад ногу в тяжелом сапоге,
он с размаху ударил Тарзана в  бок, в голову, опять в бок. -- И вот еще, вот
еще, еще, -- повторял он. -- По удару за каждое унижение.
     Человек-обезьяна не отвечал, он  даже не удостаивал русского  взглядом,
после того как узнал  его.  Наконец, вступился шейх, остававшийся  некоторое
время немым и недовольным свидетелем низкого нападения.
     -- Довольно! -- приказал он. -- Убей  его, если хочешь, но я не допущу,
чтобы в моем  присутствии так обращались с храбрым человеком.  Я не прочь бы
развязать его, -- посмотрел бы я тогда, как бы ты ударил его.
     Эта угроза  сразу подействовала  на Рокова, у него не было ни малейшего
желания видеть Тарзана освобожденным и попасть в его сильные руки.
     -- Хорошо, -- сказал он арабу, -- я скоро убью его.
     -- Не  в пределах моего "дуара", -- возразил шейх. --  Отсюда он должен
уйти живым. Что вы сделаете с ним в пустыне, меня не касается, но я не хочу,
чтобы из-за твоей ссоры кровь француза пала на головы моего племени, -- сюда
пришли бы солдаты, перебили много  народу, сожгли наши  палатки и угнали наш
скот.
     --  Пусть  так, -- проворчал Роков,  --  я заберу его в  пустыню позади
"дуара" и там покончу с ним.
     -- Ты увезешь его на день пути от моей земли, -- твердо сказал шейх, --
и кто-нибудь из моих поедет  с тобой,  чтобы проследить, как ты выполнил то,
чего я требую, иначе -- в пустыне останутся трупы двух французов.
     Роков содрогнулся. -- Ну, так я подожду до утра. Уже темнеет.
     -- Как знаешь, -- сказал шейх. -- Но через час после восхода солнца вас
не должно  быть  в "дуаре". Я не очень-то люблю  неверных и  совсем не люблю
трусов.
     Роков хотел  что-то ответить, но остановился, потому что  сознавал, что
нужно  немного,  чтобы  шейх  обратился  против  него.  Они вместе вышли  из
палатки. У выхода Роков не устоял перед искушением и обернулся к Тарзану:
     --  Высыпайтесь, мсье, и не забудьте хорошенько помолиться, потому  что
вы умрете завтра в таких мучениях, что вам будет не до молитв.
     Никто  не позаботился  принести  Тарзану  поесть или напиться,  и жажда
сильно  мучила  его.  Он спрашивал себя  -- стоит ли  попросить  караульщика
принести ему воды, но  после двух-трех попыток,  не получая никакого ответа,
отказался от этой мысли.
     Далеко в горах  раздавался львиный рев. Логовища хищных зверей -- более
безопасны, чем людские жилища, рассуждал Тарзан. В  джунглях за двадцать лет
его  жизни  его  ни  разу   не   преследовали   так   неутомимо,  как  среди
цивилизованных людей,  за несколько последних  месяцев.  Никогда он не бывал
там так близок к смерти.
     Лев снова заревел,  уже ближе. В Тарзане заговорило старое, примитивное
желание ответить ему  боевым  кличем  обезьяньего  рода. Его рода? Он  почти
забыл, что  он  не обезьяна, а  человек. Он попробовал высвободиться.  Боже,
если бы он мог  вцепиться в веревки своими  крепкими  зубами. Он чувствовал,
как волна безумия заливает его мозг  по  мере  того, как  гаснет надежда  на
освобождение.
     Нума рычит,  почти не  переставая. Ясно,  что  он спускается  с  гор  в
пустыню на  охоту.  Так  рычит  голодный лев. Тарзан завидует  ему,  ведь он
свободен. Никто  не свяжет  его веревками и  не  убьет, как овцу.  Это-то  и
раздражает человека-обезьяну.  Умереть  не  страшно,  но пережить  перед тем
унижение поражения, не иметь даже возможности сразиться за свою жизнь...
     Теперь около полуночи, думал Тарзан. Ему осталось жить несколько часов.
Может быть, он  найдет все-таки способ забрать  с собой  Рокова  в неведомый
путь. Царь пустыни уже совсем близко. Должно быть, он вынюхивает себе ужин в
одном из загонов внутри "дуара".
     На  некоторое время  все затихло,  как вдруг тонкое ухо Тарзана уловило
звук медленно и  осторожно подвигающегося по земле тела, оно приближалось  к
задней стенке палатки, со стороны  гор.  Все  ближе и  ближе.  Он напряженно
прислушивался,  выжидая.  Несколько   мгновений   царило  полное  безмолвие,
странное  безмолвие,  и  Тарзан  удивлялся,  что  не слышит  дыхания  зверя,
который, наверное, пригнулся к земле у задней стенки палатки.
     Вот шевельнулся опять.  Подползает ближе. Тарзан поворачивает голову на
звук.  В палатке  темно.  Медленно  отделяется  от земли  полотнище палатки,
приподнятое головой,  потом  плечами проникшего в  палатку существа. Снаружи
проникает теперь в палатку слабый свет, там горят звезды пустыни.
     Мрачная  улыбка  заиграла  на губах  Тарзана.  По  крайней  мере  Роков
обманется  в ожиданиях. Вот то-то  будет взбешен!  И  смерть  все-таки будет
легче той, какую придумал бы для него русский.
     Полотнище палатки опустилось снова  до земли  и снова  кругом темно,  и
что-то -- неизвестно что  -- тут, в  палатке, вместе  с ним. Оно  подползает
ближе,  оно  уже  рядом.  Он  закрывает глаза  и  ждет  удара  мощной  лапы.
Повернутого вверх его  лица касается  мягкая  рука, ощупывающая в темноте, и
голос девушки едва слышным шепотом называет его по имени.
     -- Да, это я, -- шепчет он в ответ. -- Но, во имя неба, кто вы такая?
     -- Девушка  из Сиди-Аиссы, -- отзывается  она. И Тарзан  чувствует, что
она старается  освободить  его.  Вот холодная сталь  ножа чуть  резнула его.
Минута -- и он свободен!
     -- За мной! -- шепчет она.
     На четвереньках  выползают они  из палатки,  тем  же путем,  каким  она
пришла. Она  ползет дальше, совсем приникнув к земле,  пока не добирается до
кустарника. Тут она поджидает его. Он  глядел на нее молча  некоторое время,
прежде чем заговорить.
     --  Я не могу понять, -- произнес он,  наконец,  -- как вы сюда попали?
Откуда  вы  уз