тан
отстегнул от седла кнут из буйволовой кожи.
     - Ты  хочешь, чтобы  я загнал  тебя? -  Ярость превратила  его голос в
крик. Он  ударил меня  - сильный  удар тяжелым  кнутом -  ударил по лицу. Я
успел схватить  кнут и  вырвать его  у капитана,  затем я схватил поводья и
хотя лошадь  старалась вырваться,  я отхлестал  капитана. Я  успел  нанести
ударов десять, прежде чем он свалился с седла на землю.
     Затем его люди набросились на меня и я упал от удара по голове. Пока я
был без сознания, они связали меня, положили поперек седла. После этого они
повезли меня  в тюрьму.  Капитан ехал рядом и все время хлестал меня кнутом
из бычьей кожи.
     
     Глава десятая
     
     Восстание
     
     Они  бросили   меня  в   огороженное  забором  пространство  и  другие
несчастные пленники  тут же  окружили  меня.  Когда  я  рассказал  им,  что
произошло, они  стали вздыхать и качать головами. За это, сказали они, ждет
смертная казнь.
     Я лежал  на земле избитый, израненный, и думал не о себе. Я думал, что
теперь произойдет  с матерью  и Хуаной.  Теперь, когда  у них  не стало  ни
одного защитника.  Эти мысли  заставили меня  забыть о своих ранах, придали
мне силы.  Я стал  обдумывать планы  бегства, безумные  планы, невыполнимые
планы бегства и мести. Причем главным была месть.
     Над головой через определенные интервалы я слышал шаги часовых. Вскоре
я уже  мог с  точностью до секунды предсказать его маршрут. Ему требовалось
минут пять,  чтобы завершить  обход. Я  лежал и  размышлял. Пока он идет на
запад, в течение двух с половиной минут он повернулся ко мне спиной.
     Я окончательно pешил попытаться выpваться отсюда и стал стpоить планы.
Но пеpебpав  несколько, я  pешил остановиться  на самом наглом. Я знал, что
шансов у  меня ничтожно  мало в  любом случае,  а если я pешусь на безумный
план, то  я по кpайней меpе быстpо узнаю pезультат: либо я сбегу, либо буду
убит.
     Я подождал,  пока в  тюpьме установится  относительная тишина. Часовой
все вpемя  ходил по кpыше в том же pитме. Я подождал, пока он пpойдет мимо,
дал ему  минуту на  то, чтобы  удалиться, и  полез на  кpышу. Я  думал, что
сделаю это  тихо, но  у часового  видимо были  уши собаки, так как сpазу же
pаздался сигнал тpевоги со стоpоны часового.
     И начался кошмаp. Часовые бегали, кpичали, в казаpмах загоpались огни,
тут  и   там  pаздавались   выстpелы,  снизу  доносился  недовольный  pопот
пленников. Но  мне уже  ничего не  оставалось, как  пpоводить свой  план до
конца, каков бы он ни был.
     Казалось чудом,  что ни  одна из  пуль не  попала в меня. Пpавда, было
темно и  двигался я  быстpо. Мне потpебовались секунды, чтобы pассказать об
этом, но  для того,  чтобы взметнуться  на  кpышу  и  спpыгнуть  на  дpугую
стоpону, мне  потpебовалось всего  доли секунды.  Я со всех ног бpосился на
восток, к  озеpу. Выстpелы пpекpатились, так как они потеpяли меня из виду.
Но я слышал шум погони за собой. Тем не менее, план мой блестяще удался и я
поздpавлял себя  с потpясающей  удачей, и  с тем, что мне удалось совеpшить
невозможное. Вдpуг  пеpедо мною  выpосла огpомная чеpная фигуpа солдата. Он
пpицелился в  меня из  винтовки. Не  говоpя ни  слова, он  нажал  куpок.  Я
услышал щелчок, но выстpела не последовало. Я не знаю, почему винтовка дала
осечку, да и вpемени интеpесоваться у меня не было, так как я сpазу пpыгнул
на него. Солдат пустил в ход штык.
     Дуpак! Но он же не знал, что пеpед ним сам Юлиан Девятый! Он попытался
удаpить меня штыком, но я легко выpвал винтовку из его pук и сpазу занес ее
над головой.  Не колеблясь  ни секунды,  я с силой опустил пpиклад на чеpеп
солдата. Как  оглушенный бык, он упал на колени, а затем вытянулся на земле
лицом вниз. Он так и не понял, что умеp.
     Звуки погони  приблизились и  снова  началась  стрельба.  Видимо,  они
заметили меня.  Я услышал  звук конских  копыт справа и слева. Они окружали
меня с трех сторон, а впереди находилось большое озеро. И вот я уже стою на
краю водопада,  а позади слышу торжествующие крики преследователей. Они уже
поняли, что мне не уйти от них.
     Им казалось,  что все кончилось. Но я не стал дожидаться их. Я прыгнул
вниз, в  холодные воды  озера. Не  поднимаясь на  поверхность, я  поплыл  к
северу.
     Я с  самого детства  проводил в воде большую часть лета и она для меня
была родной  стихией. Но  они не  знали этого  и решили,  что  я  предпочел
покончить с  жизнью, чем  снова  попасть  в  тюрьму.  Именно  на  это  я  и
рассчитывал.
     Правда, я  знал, что  для очистки  совести они  обыщут оба  берега,  и
поэтому я  еще долго  плыл,  не  выходя  на  берег.  Я  держался  на  таком
расстоянии, чтобы меня было не разглядеть с берега. Наконец, когда я решил,
что опасность миновала, я повернул на запад.
     Мне повезло.  Я попал  прямо в устье реки и поплыл по ней. Однако я не
рискнул доверить себя земле, пока не проплыл за развалины старого города.
     Наконец я  выбрался на северный берег реки и поспешил вверх по течению
в направлении  моего  дома.  Через  несколько  часов  я  уже  встретился  с
обеспокоенной, ожидающей  меня Хуаной.  Она уже  знала,  что  произошло  на
рынке. К  этому времени я уже полностью обдумал все свои действия и сообщил
о  своих   намерениях  Хуане   и  матери.  Им  ничего  не  оставалось,  как
согласиться, ибо остаться здесь значило обречь себя на верную смерть. Я был
удивлен, что  за ними еще не пришли, но это могло случиться в любую минуту,
так что нельзя было терять времени.
     Быстро собрав все необходимое, я достал из тайника Знамя и спрятал его
на себе.  Все было  готово. Мы  пошли в  стойло, взяли Красную Молнию, двух
кобыл и  трех лучших  молодых овец.  Хуана и  мать сели  на лошадей.  Перед
каждой я  положил связанную  овцу, а  третью с  собой  на  Красную  Молнию.
Жеребец был  удивлен таким  странным седоком  и еще долго удивленно фыркал,
кося глазом на меня.
     Мы разогнали овец, чтобы те затоптали наши следы и поехали в лес, мимо
дома Джима и Молли. Однако мы не рискнули заехать и попрощаться с ними. Мне
не хотелось накликать на них неприятности. Мать ехала со слезами на глазах.
Ведь она прощалась с родным домом, с добрыми соседями, которые были для нее
как родственники. Но она была мужественная женщина, как и Хуана.
     Ни та,  ни другая  не пытались  отговорить меня  от безумного бегства.
Напротив, они старались подбодрить меня. Хуана положила руку мне на плечо и
сказала:
     - Если бы ты умер, я бы тоже умерла, но не осталась жить в этом мире.
     - Я  не умру,  - ответил  я, -  пока не  сделаю то,  что  мне  суждено
сделать. А после этого, если я умру, я буду счастлив тем, что оставил землю
после себя такой, что на ней смогут жить свободные люди.
     - Аминь, - прошептала Хуана.
     Этой ночью  я оставил  их в  развалинах старой  церкви, которую сожгли
Калькары. Я  обнял их  - свою  мать и свою жену, - и поехал на юго-запад, к
угольным шахтам.  Насколько я  знал,  они  находились  милях  в  пятидесяти
отсюда. Я  знал, что  должен найти  русло старого  канала, проехать по нему
миль пятнадцать-шестнадцать, затем повернуть на юг, обогнуть озеро и я буду
у цели.
     Я проехал  всю ночь.  Наступило утро  и я  укрылся в  лесу, чтобы дать
отдых себе и лошади. Я не предполагал путешествовать больше недели и думал,
что после  моего возвращения  и нашей  победы  мы  будем  жить  свободно  и
счастливо.
     Мое путешествие  оказалось менее богато происшествиями, чем я думал. Я
проезжал мимо  больших разрушенных  городов и селений. Самым древним из них
был огромный  Джолиет, покинутый  жителями пятьдесят  лет  назад  во  время
эпидемии чумы.  Большая часть  моего пути  пролегала по  густому лесу,  где
иногда встречались большие поляны, которые вряд ли были творениями природы.
Изредка мне  попадались высокие  башни,  где  прежние  жители  этой  страны
запасали корм  для скота  на зиму.  Эти башни были сделаны из бетона и мало
пострадали от времени. Но природа уже заявила на них свои права. Башни были
обвиты виноградной лозой от основания до верхушки.
     Проехав Джолиет,  я спросил  дорогу у  людей, работающих на полях. Это
были бедные  несчастные люди,  потомки богатых  и мужественных американских
фермеров.
     Утром второго дня я увидел впереди забор, которым были окружены шахты.
Даже издалека  я  понял,  что  это  хлипкое  сооружение  и  только  часовые
удерживали  пленников   внутри  огороженной   территории.  Правда,   многие
умудрялись бежать  и тогда  за ними  охотились,  как  за  зверями.  Местные
фермеры всегда  сообщали о них властям, так как комендант тюрьмы разработал
коварный план,  по которому  за каждого  бежавшего заключенного  он  казнил
одного фермера.
     Я прятался  до ночи,  а потом  приблизился к  забору, оставив  Красную
Молнию в  лесу. Добраться сюда было просто, так как все пространство вокруг
забора было  заполнено густыми  кустами. Из  своего  укрытия  я  рассмотрел
часового -  высокого, сильного,  но  наверняка  неуклюжего  парня,  который
прохаживался, опустив голову. Наверняка он наполовину спал.
     Забор был  невысоким. Я  слышал голоса  заключенных и начал потихоньку
посвистывать, чтобы привлечь внимание одного из них.
     Мне показалось,  что прошла целая вечность, пока мне это удалось, но и
после этого  заключенному понадобилась  уйма времени,  чтобы понять, откуда
доносится звук.  В конце концов он подполз к забору и попытался рассмотреть
меня в щель. Но было темно и он ничего не смог увидеть.
     - Ты янки? - спросил я. - Если да, то я твой друг.
     - Я  янки, -  ответил тот.  - А  ты думал,  что здесь  могут оказаться
Калькары?
     - Ты знаешь заключенного по имени Юлиан Восьмой?
     Он подумал и сказал:
     - Мне кажется, я слышал это имя. Что ты хочешь от него?
     - Поговорить. Я его сын.
     - Подожди,  -  прошептал  он.  -  Я  попробую  найти  его.  Он  где-то
поблизости.
     Мне пришлось  дожидаться десять  минут,  пока  я  услышал  за  забором
знакомый голос.
     - Я здесь, отец.
     - Юлиан,  сын мой,  - он  старался подавить  рыдания. - Что ты делаешь
здесь?
     Я быстро рассказал ему свой план.
     - Здесь есть люди, которые поддержат меня?
     - Не  знаю, - ответил он. Я различил нотку безнадежности в его голосе.
- Они  хотели бы,  но их  тела и дух сломлены. Я не знаю, хватит ли у людей
мужества. Подожди,  я поговорю  с некоторыми.  Они честные  люди, но сильно
ослабли от непосильной работы, от голода, от избиений.
     Я прождал добрую половину часа, пока он вернулся.
     - Некоторые  помогут сразу,  другие  -  в  том  случае,  если  попытка
увенчается успехом.  Ты думаешь,  что стоит  рискнуть?  Ведь  если  попытка
провалится, нас всех убьют!
     - Но что такое смерть после таких страданий?
     - Конечно,  но даже  червь, насаженный  на крючок,  вертится  на  нем,
сражаясь за  свою жизнь.  Возвращайся, сын мой. Мы ничего не сможем сделать
против них.
     - Я не уйду, - прошептал я. - Я не уйду.
     - Я  тебе помогу,  но не  могу сказать  ничего о  других.  Может,  они
помогут, а может и нет.
     Мы долго  говорили, умолкая,  когда часовой  приближался к  нам.  И  в
моменты тишины  я слышал  возбужденный шепот заключенных. Видимо, весть обо
мне уже  пронеслась по  всей тюрьме.  Может это  поднимет их  дух, пробудит
мужество? Если да, то успех восстания обеспечен.
     Отец рассказал  мне все,  что мне  нужно было  знать -  о расположении
тюрьмы, казарм солдат, количестве их - всего пятьдесят солдат охраняли пять
тысяч человек!  До каких  глубин унижения  опустились мы, американцы! Всего
пятьдесят солдат охраняют пять тысяч заключенных!
     После этого  я начал приводить свой план в действие. План безумный, но
именно это  и сулило  успех. Когда  часовой приблизился  ко мне  и повернул
обратно, я  прыгнул из  кустов и схватил его за горло. Схватил теми руками,
что свернули  шею быку. Борьба была короткой. Он умер и я тихо опустил его.
Затем я  быстро переоделся  в его  форму и пошел по его маршруту. Пошел так
же, как  он, опустив  голову. Дойдя  до конца, я подождал другого часового,
который, дойдя  до конца,  повернул и  я тут же опустил приклад винтовки на
его голову. Он умер еще быстрее, чем первый.
     Я взял  его винтовку  и амуницию  и опустил  вниз,  в  ожидающие  руки
заключенных. После  этого я  пошел вдоль  забора, убивая  часовых одного за
другим. Их было пятеро. Так что пять добровольцев-заключенных переоделись в
форму солдат  и вооружились.  Все было  сделано тихо и незаметно. Следующим
этапом было  дежурное помещение.  Здесь тоже все было просто. Пятеро спящих
солдат умерли, так и не поняв, в чем дело.
     И мы  двинулись к  казармам. Наше нападение было внезапным, так что мы
не встретили  сопротивления. Нас  было пять  тысяч против сорока солдат. Мы
обрушились на них как дикие звери, мы стреляли их, кололи штыками, душили и
рвали на куски голыми руками. Все было кончено. Никто не убежал. Теперь все
поверили в успех восстания, сердца заключенных наполнились мужеством.
     Те, кто переоделся в форму Каш Гвард, сбросили ее. Мы не хотели ходить
в одежде  ненавистных угнетателей.  Не теряя  времени мы оседлали пятьдесят
лошадей и  на каждую лошадь село по два вооруженных человека. Сто всадников
- и  остальные пешком  - двинулись  на Чикаго.  На Чикаго!  - таков был наш
лозунг.
     Мы двигались  осторожно, хотя  мне потребовалось  много  труда,  чтобы
утихомирить их,  так опьянил  их первый успех. Ехали мы медленно, так как я
хотел, чтобы  к Чикаго  подошло как  можно больше  людей, и мне не хотелось
загонять лошадей. Все же они несли непомерный груз.
     Некоторые отсеивались  по пути. Одни от слабости физической, другие от
страха. Чем ближе мы подходили к Чикаго, тем больше таяло мужество в людях.
Одна мысль о Калькарах и Каш Гвард приводила их в дрожь. Я не знаю, могу ли
я осуждать  их, ведь  когда человека ломали в течение нескольких поколений,
только чудо может вернуть ему человеческое достоинство.
     Когда мы  подошли к разрушенной церкви, где я оставил мать и Хуану, со
мной было всего две тысячи человек. Остальные разбежались по пути.
     Отец и  я не могли дождаться момента, когда мы увидим своих любимых, и
поэтому мы  ехали впереди  всех. Но  вот мы  у цели.  Перед нами  были  три
мертвых овцы  и женщина с ножом в груди - моя мать! Она была еще в сознании
и при  виде нас  глаза ее  засветились счастьем.  Я смотрел  вокруг,  боясь
увидеть Хуану, и боясь не увидеть ее.
     Мать  едва  могла  говорить  и  отец  взял  ее  голову  в  свои  руки,
опустившись  перед   ней  на  колени.  Слабым,  прерывающимся  голосом  она
рассказала обо всем, что произошло. Они жили спокойно, пока их не обнаружил
большой отряд Каш Гвард во главе с самим Ортисом. Они схватили женщин, но у
матери был нож, спрятанный в одежде, и она ударила себя, чтобы избежать той
судьбы, что ожидала ее. У Хуаны ножа не было и Ортис увез ее с собой.
     Я видел, как мать умерла у отца на руках. Я помог отцу похоронить ее и
рассказал обо  всем подоспевшим людям, чтобы они знали, на что способны эти
звери. Но они и так хорошо знали, они сами достаточно страдали.
     
     ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
     
     ПАЛАЧ.
     
     И мы  двинулись дальше. Сердца мое и моего отца были наполнены горечью
и ненавистью.  мы шли  к рынку,  но по  пути зашли  в дом Джима. Он пошел с
нами. Молли  заплакала, когда  услышала о  том, что  произошло с  матерью и
Хуаной. Но  она справилась  с собой  и благословила  нас на  битву. Слезы и
гордость были в ее глазах.
     - Пусть Святые помогут вам!
     Джим попрощался с ней и сказал:
     - Пусть нож всегда будет при тебе, девочка.
     Еще раз  мы остановились  у нашего  дома. Там  отец  выкопал  винтовку
солдата, которого он убил прошлой зимой, и дал ее Джиму.
     Мы шли  вперед и  наши силы  таяли. Ужас  перед Каш  Гвард был слишком
силен в  людях. Они  впитали его  с молоком матерей. Я не хочу сказать, что
они были  трусами, но  сейчас  они  поступали,  как  трусы.  Они  настолько
привыкли бояться Каш Гвард, что не могли преодолеть свой страх сейчас. Ужас
перед Калькарами  стал для  них столь  естественным, как отвращение к змеям
или крысам.
     День был базарным и народ толпился на рынке. Я разделил своих людей на
два отряда,  по пятьсот  человек в  каждом, чтобы  мы могли окружить рынок.
Среди нас  почти не  было местных,  поэтому я приказал не убивать никого из
гражданского населения.
     Вскоре люди  на рынке  увидели  нас  и  не  могли  прийти  в  себя  от
изумления. Никогда  в жизни  они не  видели простых  людей вооруженными,  а
некоторые из  нас даже  были  на  лошадях.  Перед  домом  Гофмейера  стояла
небольшая кучка  солдат. Они  увидели наш  отряд, тогда  как  второй  отряд
приближался с  другой стороны. Солдаты вскочили на лошадей и поехали к нам.
Я выхватил  Знамя и  подняв его  высоко над  головой, погнал вперед Красную
Молнию, крича:
     - Смерть Каш Гвард! Смерть Калькарам!
     И тут  Каш Гвард  поняли, что перед ними находится вооруженный отряд и
они пожелтели  от страха.  Они повернули  коней, чтобы бежать, но увидели с
другой стороны  второй отряд.  Народ на  рынке  пришел  в  себя.  Радостное
возбуждение охватило людей. Они кричали, смеялись, плакали...
     - Смерть  Каш Гваpд! Смерть Калькарам! Знамя! Люди пробивались ко мне,
ловили кусочек  ткани, прижимали  его к  губам. Слезы  текли по их щекам. -
Знамя! Знамя! Знамя наших отцов!
     И перестрелка  не успела кончиться. Один из Каш Гвард проехал ко мне с
куском белой  ткани в руку. Я сразу узнал его. Это был тот самый юноша, что
приезжал к  моей матери  сообщить о  судьбе отца.  Тот самый,  что  выражал
недовольство действиями своих начальников.
     - Не  убивай нас,  - сказал  он. - Мы присоединимся к вам. И многие из
Каш Гвард последуют нашему примеру.
     Так что  на рынке  к нам  присоединилось десять солдат. Из одного дома
выбежала женщина,  неся голову  человека на короткой палке. Она выкрикивала
слова ненависти  к Калькарам.  Это было  общее для нас чувство. Ненависть -
вот что  объединяло нас всех в одно. Когда она подошла ближе, я увидел, что
это жена  Птава, а  на палке  она держит  голову Птава.  Это  было  начало,
маленькая искра,  от  которой  вспыхнул  пожар.  С  криками,  хохотом,  как
безумные, люди бросились к домам Калькаров и началась резня.
     Радостные крики  победителей смешались  с визгом  их  жертв.  Наступил
праздник мести.  Не один  раз я  слышал имя  Сэмюэля Мозеса. Люди мстили за
него и за многих друзей и родных.
     Деннис Корриган,  который освободился  с каторги,  был с  нами.  Бетти
Уорт, его жена, нашла его здесь с руками, красными от крови врагов по самые
локти. Она  уже не  предполагала увидеть  его живым когда-нибудь, и сейчас,
когда услышала  историю его  освобождения, она  пробилась ко  мне и чуть не
стянула меня  с лошади,  желая обнять  и расцеловать.  Так велика  была  ее
радость.
     Люди, увидев  ее радость  и услышав  ее крики, тоже окружили меня. Они
кричали, обезумев  от счастья. Я пытался их успокоить, так как понимал, что
это далеко  не конец,  что главные  испытания впереди.  В конце  концов мне
удалось обеспечить  относительную тишину.  Тогда я  сказал им, что пока для
радости нет  особых причин,  что мы  выиграли только маленькую битву, и что
нам нужно  трезво обдумать  план наших  дальнейших действий,  если мы хотим
победить.
     - Помните, - говорил я, - в городе есть еще тысяча вооруженных воинов,
которых нам  нужно победить.  А затем  Двадцать Четыре  пошлют на  нас  еще
больше. Они  не захотят  отдавать нам  эту  территорию,  и  если  мы  хотим
победить  окончательно,  нам  нужно  отобрать  всю  страну,  от  океана  до
Вашингтона. А это потребует не один месяц. И даже не год.
     Они успокоились,  и мы  стали готовиться к нападению на казармы. Атака
должна быть неожиданной - в этом основа наше