Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
- Идите ко мне. Идите ко мне, я убью вас всех. Но
только помните, что вы нарушаете закон. У вас нет доказательств моей
виновности и вы не имеете права мучить меня.
Сержант снова прошептал что-то офицеру. Тот пробормотал что-то и
быстро вышел на улицу.
- Да, - сказал сержант. - У нас нет доказательств. И мы не хотели
причинять тебе боль. Мы хотели просто попугать тебя. Но против этого, - и
он ткнул пальцем в Сэмюэля. - У нас есть доказательства. И то, что мы
делали, делали по приказу. Держи язык за зубами, а то тебе будет хуже.
Благодари звезду, под которой ты родился, что ты не умер также, как он.
Сержант и солдаты с ним вышли. Я увидел, как они прошли по двору, а
затем раздался звук копыт лошадей. Я едва верил тому, что избежал смерти. Я
не мог понять, почему же это произошло. Причину я узнал позже и тогда это
не показалось мне чудом.
Я подошел к бедному старому Сэмюэлю. Он еще дышал, но был без
сознания. Истерзанное тело было исколото штыками, на нем зияли страшные
раны, один глаз... но зачем я буду рассказывать, что сделали эти звери со
стариком? Я отнес его в дом, положил на постель и смазал маслом его ожоги.
Это было единственное, что я мог сделать для него, так как я ничего не
знал. Теперь на земле не было врачей и не было мест, где учили лечить
людей. Оставались только те, кто еще лечил травами, делал мази из растений.
Однако им не удавалось спасти своих пациентов и поэтому мы им не доверяли.
Оказав ему помощь, я сел рядом с ним. Я хотел, чтобы он, придя в
сознание, нашел рядом с собой друга. Я сидел, и смотрел, как он умирает, и
слезы стояли у меня в глазах. Я любил старого еврея, как любили его все,
кто его знал. Это был добрый, мягкий человек. Он был добр ко всем, и даже
готов был простить врагов. Но то, что он был мужественный человек, доказала
его смерть.
Я добавил еще одну метку на своем счете к Питу Йохансену.
На следующий день мы с отцом и Джимом похоронили старого Сэмюэля.
Местные власти конфисковали весь его скудный скарб. Но я успел забрать
самое ценное - я собрал с пола обломки человека на кресте и положил их в
маленький кожаный мешочек, где он хранил это изображение.
Я отдал обломки Хуане. И когда я рассказал обо всем, она заплакала и
поцеловала эти остатки. А потом она взяла клей, который мы вываривали из
костей, и склеила изображение так, что никто не мог бы догадаться, что оно
было сломано. Когда все высохло, Хуана положила его снова в мешочек и стала
носить его на своей груди под одеждой.
Через неделю после смерти Сэмюэля меня вызвал Птав и сообщил, очень
неохотно, что тевиос решил выделить мне землю, которая граничит с участком
моего отца. И снова, когда я уходил, меня остановила его жена.
- Это оказалось легче, чем я ожидала, - сказала она. - Оpтис ссоpится
с тевиосом, так как желает иметь здесь неогpаниченные пpава. И
пpедставители тевиоса, зная, что Оpтис ненавидит тебя, pешили все же дать и
тебе землю, несмотpя на возpажения Оpтиса.
Я уже слышал о pастущих pазногласиях между Оpтисом и тевиосом, и знал,
что именно они спасли мне жизнь после столкновения с Каш Гваpд. Капитан не
pискнул наpушить законность, у него не было доказательства моей виновности
и он побоялся вызвать недовольство тевиоса.
В следующие месяцы я был занят стpоительством дома и пpиведением
участка в поpядок. Я pешил заняться pазведением лошадей и получил на это
pазpешение тевиоса - снова пpотив воли Оpтиса. Разведение лошадей не
pазpешалось частным лицам - этим занималось госудаpство, но в отдельных
случаях табуны поpучались и частным людям, хотя за властями сохpанилось
пpаво в любой момент отобpать лошадей. Я знал, что это не очень пpибыльное
дело, но я очень любил лошадей и мне хотелось иметь их, хотя бы немного. А
для жизни я pазводил бы немного овец, свиней, куpиц.
Отец дал мне немного овец и куpиц. Кое-что я пpикупил сам, а также я
купил у тевиоса двух стаpых кобыл и одного пятилетнего жеpебенка, такого
дикого, что никто не смел пpиблизиться к нему. Его даже хотели убить, но
все же я pешил пpиобpести его.
Этот жеpебец обошелся мне всего в одну овцу. Расплатившись, я взял
веpевку и пошел за жеpебцом.
Мне пpишлось долго усмиpять свиpепого звеpя, котоpый пытался укусить
меня, удаpить копытом, но в конце концов мне удалось доказать ему, что я
сильнее и он пpизнал во мне хозяина. Он даже позволил мне подойти к нему и
погладить его шею, хотя пpи этом он гpозно фыpкал и косил на меня глазами.
Вскоpе я pешил, что его уже можно вывести из стойла. На улице я снова
успокоил его затем неожиданно вскочил на него.
Он долго сопpотивлялся и делал все, чтобы сбpосить меня на землю. Но
мое искусство и моя сила взяли веpх. Жеpебец подчинился неизбежному и даже
наблюдавшие за мной Калькаpы восхищенно зааплодиpовали.
А дальше все было пpосто. Я взял его лаской, котоpое животное не знало
pаньше. Он пpизнал во мне не только хозяина, но и дpуга. Он стал настолько
послушен и ласков, что даже позволил Хуане ездить на себе.
Я любил животных, но ни одно животное я не любил так, как Кpасную
Молнию - так я назвал жеpебца.
Власти на некотоpое вpемя оставили нас в покое, так как были заняты
ссоpами между собой, Джим сказал, что есть стаpая пословица; честные люди
могут чувствовать себя спокойно, когда воpы ссоpятся между собой. Но это не
могло длиться вечно и вскоpе над нами pазpазилась гpоза.
Однажды вечеpом Каш Гваpд аpестовал моего отца за тоpговлю ночью. Они
схватили его на улице и увели, даже не позволив попpощаться с матеpью. Мы с
Хуаной были в своем доме и не знали ничего, пока мать не пpибежала к нам.
Она сказала, что это пpоизошло очень быстpо. Они схватили отца, посадили на
лошадь и ускакали галопом. Стpанно, что ни я ни Хуана не слышали стука
копыт.
Я сразу пошел к Птаву, желая узнать, почему арестовали отца. Но тот
изобразил полнейшее недоумение. От него я поехал к баракам Каш Гвард, где
располагалась военная тюрьма.
После захода солнца к этим баракам было запрещено приближаться,
поэтому я привязал Красную Молнию в лесу вблизи развалин, и пошел туда
пешком. Тюрьма представляла собой пространство, огороженное высоким
забором. По помосту вокруг забора ходили часовые, а заключенные находились
внутри. Здесь содержалось не более пятидесяти заключенных, так как это была
временная тюрьма, где находились те, кто ждал суда или же был осужден на
каторгу в шахтах. Для посылки в шахты набирали отряд в двадцать пять
человек.
Затем их вели под конвоем на шахты. Путь был очень тяжелым и почти
каждый пятый умирал во время дороги.
Хотя срок, на который люди ссылались на шахты, был маленьким, не
больше пяти лет, оттуда никто не возвращался. Работа была очень тяжелая,
условия жизни ужасные.
Я незамеченным добрался до стены тюрьмы. Все эти Каш Гвард были
плохими солдатами, ленивыми и неисполнительными. Однако я думаю, что Ярт
должен был подтянуть дисциплину в войсках, если он намеревался установить
военную олигархию.
Хотя я и добрался до стены, но окликнуть отца я не мог. Ведь любой
звук привлек бы внимание часовых. Наконец я нашел трещину в заборе и
подозвал ближайшего заключенного. Я попросил его привести сюда Юлиана
Восьмого. Вскоре он привел отца и мы поговорили шепотом.
Он рассказал, что схвачен за незаконную торговлю и что его будут
судить завтра. Я предложил ему помощь в побеге, но отец отказался, сказав,
что он невиновен, что его непременно оправдают, так как он уже несколько
месяцев не занимался незаконной торговлей.
Наверняка они просто ошиблись и его освободят утром.
Я сомневался в этом, но он не хотел слышать о побеге.
- Куда мне бежать? - спрашивал он. - Значит мне всю жизнь придется
прятаться в лесу. Мне никогда не удастся вернуться к твоей матери, я всегда
буду преступником.
Я думаю, что не это заставило его отказаться от побега. Он был уверен,
что в случае побега все подозрения лягут на меня и он боялся за меня. Во
всяком случае я ничего не сделал для его побега и с тяжелым сердцем и
мрачными предчувствиями отправился домой.
Все суды в тевиосе были публичными, хотя мало кто ходил на них. Но по
новым законам Ярта военные суды стали закрытыми и мой отец должен был
предстать перед таким судом.
Глава девятая
Я бью хлыстом офицера.
Прошли дни томительного ожидания, когда мы не имели никаких сведений,
ничего не слышали, ничего не знали. И вот однажды один воин Каш Гвард
постучал в нашу дверь. Хуана и я были с матерью. Мы были ошарашены такой
вежливостью со стороны Каш Гвард. Воин вошел по моему приглашению и долго
стоял, глядя на мать. Это был всего лишь юноша, высокий, крепкий, но юноша.
В глазах его не было той жестокости и тупости, которая отличала Калькаров.
Он был несомненно ни чистокровный Калькар и кровь матери возобладала в нем.
Наконец он заговорил.
- Кто здесь жена Юлиана Восьмого? - спросил он, хотя все время смотрел
на мою мать.
- Я, - ответила мать.
Юноша переступил с ноги на ногу, опустил голову.
- Мне очень жаль, - сказал он, - но я принес вам ужасную весть, - и мы
поняли, что случилось нечто ужасное.
- Шахты? - спросила мать и юноша кивнул.
- Десять лет, - сказал он так, как будто говорил о смертном приговоре.
Да так оно и было. - Ему не дали даже возможность оправдаться. Это звери,
настоящие звери!
Я не смог скрыть своего удивления при таких словах юноши и он заметил
ето.
- Мы не все звери, - поспешил сказать он.
Я начал его расспрашивать и выяснил, что он стоял часовым у дверей
суда и слышал все. На суде был всего один свидетель обвинения, а отцу не
дали возможности защищаться.
Я спросил кто же свидетель.
- Я не знаю его, - ответил юноша. - Высокий, сутулый. Мне показалось,
что его называли Пит.
Но я уже знал все. Я посмотрел на мать. Глаза ее были сухими, а лицо
приняло такое выражение, какого я никогда в жизни не видел у нее и не
предполагал увидеть.
- Это все? - спросила она.
- Нет. Не все. Мне приказано передать, что вам дается тридцать дней,
чтобы найти другого мужа. - Он сделал шаг к ней.
- Простите меня, - сказал он. - Все это жестоко, но что мы можем
сделать? С каждым днем становится все хуже. Даже среди Каш Гвард... - но он
внезапно замолчал, сообразив что говорит с незнакомыми людьми и говорит
такое, за что... Он повернулся, вышел из дома и вскоре раздался стук копыт
по дороге.
Я думал, что мать упадет в обморок. Но она не упала. Она была сильная
женщина. А в ее глазах, в которых я всегда видел любовь, сейчас засветилось
какое-то новое выражение. Они стали горькими, наполнились ненавистью. Она
не плакала - хотя лучше бы она заплакала, - нет, она громко расхохоталась.
Мне стало страшно за нее.
То, что начал говорить юноша воин, зародило во мне слабую надежду. Уж
если среди Каш Гвард зародилось недовольство... Значит настало время
восстания. Ведь даже если только часть Каш Гвард присоединиться к нам, мы
можем победить. Можем освободить пленников и основать свою республику,
подобную тем, что были на земле раньше.
О, Боги наших отцов! Тысячи раз я слышал и сам принимал участие в
обсуждении планов восстания. Я знал, что даже после нашей победы у нас не
будет идеального социального общества. Снова будут бедные и богатые,
эксплуататоры и эксплуатируемые. Но ведь счастье каждого будет в его
собственных руках. Идеальное общество это недостижимая мечта людей, его не
может быть на земле. Все это я понимал, но зато у нас снова будут
искусство, музыка, церковь, школы... У нас снова будут счастливые дни.
Х Х Х
Я стал готовиться: переговорил со всеми, кому можно доверять и получил
от них согласие присоединиться к восставшим, когда их будет достаточно
много. Кроме того я все время был занят работой. Ведь на мне лежала забота
о двух участках земли.
Примерно через месяц я возвращался домой вместе с Хуаной. Мы ходили
искать овец, отбившихся от стада. Однако мы нашли только кости - то, что
оставили собаки от овец. Матери не было в нашем доме, хотя она обычно
проводила время у нас. Я пошел в дом отца. И тут я услышал звуки, которые
заставили меня пролететь оставшееся расстояние до дома одним прыжком.
Я ворвался в дом без стука и увидел свою мать в объятиях Пита. Она
отчаянно старалась вырваться. Но он был большой и сильный.
Он услышал меня, повернулся и, стараясь сдержать меня, одной рукой он
вытаскивал нож. Я ударил его в лицо и он отлетел в другой угол комнаты, но
тут же поднялся, сжимая нож в руке. Кровь текла у него по разбитому лицу.
Он снова пошел ко мне. Я ударил его еще раз, он снова упал, но опять
поднялся и пошел ко мне, яростно размахивая ножом. Тогда я схватил его
руку, вырвал нож. Он понял, что у него нет ни малейшего шанса против меня.
Он упал на колени и начал просить пощады.
- Убей его, Юлиан, - сказала мать. - Убей убийцу своего отца.
Меня не нужно было просить об этом. Наконец я дождался момента, когда
мог рассчитаться с этим человеком. Он плакал. Слезы текли по его щекам. Он
даже пытался выскочить за дверь, но я успел поймать его. Мне доставляло
наслаждение забавляться с ним, как кот забавляется с мышью.
Затем я позволил ему попытаться выскочить в окно, даже просунуть туда
голову, но я снова схватил его, втащил в комнату, бросил на пол.
Наконец я повалил его и наступил ногой на грудь.
- Ты убийца моего друга Сэмюэля, предал моего отца: а сейчас ты напал
на мать. Чего ты ждал, свинья? На что надеялся? Ты что сошел с ума? Ты ведь
знал, что я убью тебя! Говори!
- Они сказали, что тебя сегодня арестуют, - пролепетал он. - Они
солгали. Они сказали, что еще к полудню ты будешь в тюрьме. Черт бы их
побрал, они обманули меня.
Так вот оно что! Мне повезло, что у меня отбились овцы. Это помогло
мне отомстить за отца и защитить честь матери. Но ведь они еще придут. Я
должен торопиться. Я взял голову Пита и начал поворачивать ее, пока у него
не хрустнули позвонки. Таков был конец предателя Пита. После этого я пошел
на речку и не прячась бросил тело в воду. Мне было плевать, что меня
увидят. Меня арестуют и так. Им не нужен предлог. Но приготовил нож и
спрятал его на себе. Но они не пришли. Они солгали Питу, как лгали всем и
всегда.
Следующий день был базарным днем и днем уплаты налогов. Я пошел туда,
взяв овец и для продажи и для уплаты. Сур проходил по рынку, собирая налог.
И там где он шел, немедленно начинались и оживленные разговоры и
перебранка.
Я не мог понять, в чем дело, но долго ждать мне не пришлось: он
приблизился ко мне. Это был полуграмотный человек, не умеющий писать и
считать, так что его записи всегда были неточными. Правда каждая его ошибка
была в сторону увеличения.
Я всегда знал свой долг и всегда спорил с Суром, если тот хотел взять
с меня лишнее.
В этом месяце я должен был одну овцу, но он запросил с меня три.
- С чего бы это? - спросил я.
- Ты был должен полторы овцы, а так как с тех пор налог удвоился, ты
должен три овцы.
Теперь я понял, почему на рынке воцарился такой шум.
- Но как мы теперь будем жить, если ты забираешь все?
- Мне наплевать, будешь ты жить, или умрешь. Но пока жив, ты будешь
платить налог.
- Я дам тебе три овцы потому, что они у меня сейчас есть. Но учти, в
следующий базарный день я возьму в качестве подарка для тебя самый твердый
сыр, какой только смогу найти.
Он промолчал, так как боялся меня, хотя стоял в окружении солдат.
Однако лицо его стало невероятно злым. Когда он отошел от меня, я пошел к
людям, обсуждавшим новый налог. Их было человек пятнадцать и все они были
очень злы. Они спросили меня, что я думаю обо всем этом.
- Чеpт побеpи! - воскликнул я. Я думаю то же, что и всегда. Пока мы
будем пpинимать это без pопота, они будут увеличивать налоги. А сейчас
налог такой большой, что многим из нас его не выдеpжать.
- Они забpали у меня все, даже семена, - сказал один из них, - Теперь
мне нечем сеять и моя семья умрет с голоду.
- Что же нам делать? - безнадежно спросил кто-то.
- Мы можем отказаться платить налоги, - ответил я.
Они посмотрели на меня так, как будто я предложил им покончить с
собой.
- Но ведь со сборщиком ходят солдаты.
- Нас больше, чем их, - сказал я.
- Но не можем же мы сражаться против ружей голыми руками.
- Но ничего другого не остается. - Лучше умереть мужчинами от пуль, а
не от голода. Нас сто, даже тысяча человек на одного солдата. У нас есть
ножи, есть вилы, топоры, дубины. Я предпочту умереть, выпачкавшись в их
крови, чем жить так, как живем мы сейчас.
Я видел, что многие боязливо оглядываются, не слышит ли нас кто-
нибудь. Но многие слушали меня и одобрительно кивали.
- Если мы можем собрать достаточно людей, то нужно начинать! - крикнул
кто-то.
- Стоит нам начать, как к нам многие присоединяться.
- А как начинать?
Начнем с Сура. Я убью его, Птава, Гофмейера. Затем мы захватим
ближайшие дома Калькаров. Там мы сможем найти оружие. К тому времени, как
солдаты узнают о нас, мы уже соберем большой отряд. Если мы разобьем
местных солдат и займем их казармы, мы будем очень сильны. Потребуется
больше месяца, чтобы доставить сюда большое количество солдат. Некоторые из
солдат тоже перейдут на нашу сторону. И среди них есть недовольные. Так что
если мы будем отважны, то все должно получиться
Они уже слушали с интересом и даже раздались крики: - Долой Калькаров!
- Но я заставил их замолчать. - Чем неожиданнее нападение, тем больше
шансов на успех, - сказал я. - Чем больше успеха будет у нас, тем больше
людей присоединится к нам.
- Хорошо! - закричали люди. - Идем! Кто первый?
- Сур. Он в дальнем конце базара. Мы убьем его и насадим его голову на
кол. Мы понесем эту голову с собой, чтобы она вытравила страх из сердец
людей и вселяла ужас в сердца Калькаров. Головы всех убитых Калькаров мы
будем насаживать на колья.
- Веди нас, Юлиан Девятый! - раздались крики. - Мы идем за тобой!
Но не успели мы пройти и половины пути, как на рынок въехал отряд Каш
Гвард.
Мою армию нужно было видеть. Она испарилась, как туман под утренним
солнцем. Я остался один посреди площади.
Командир Каш Гвард видимо обратил внимание на толпу и ее мгновенное
исчезновение, потому что он поехал прямо ко мне. Я не хотел доставлять ему
удовольствие тем, что покажу ему свой страх, поэтому я спокойно стоял на
месте и ждал его. Голова моя была полна печальных мыслей, но я думал не о
себе, а о том, какими стали американцы. Эти люди, которые только что
разбежались, были в самом расцвете сил, но годы унижений превратили кровь
их в их жилах в воду. Они поджали хвосты и разбежались при виде горстки
плохо вооруженных недисциплинированных солдат. Ужас перед этими лунными
чудовищами разложил их полностью.
Офицер остановился передо мной и тут я узнал его. Это был тот самый
капитан, что мучил и умертвил бедного Сэмюэля.
- Что ты делаешь здесь? - прорычал он.
- Это мое дело. А ты лучше занимайся своим.
- Ты, свинья, стал слишком дерзким. Иди в свое стойло. Я не допущу,
чтобы вы собирались в толпы.
Я стоял и смотрел на него: в сердце моем горело убийство. Капи