е нравится возиться с животными, - взмолилась она. - Мне хорошо
у Молли и я не хочу менять свою жизнь.
     - Не  хочешь менять?  Да? -  передразнил он ее. Она прижалась спиной к
моему отцу,  как бы  ища защиты.  Я чувствовал,  как ее пальцы схватили мою
руку. -  Молли сама будет ухаживать за скотом. Ей не нужна помощь. А если у
нее столько скота, что она не может справиться с ним одна, значит она живет
богаче нас. Я посмотрю, может ей следует платить побольше налогов.
     - О, нет, - вскричала Хуана, испугавшись за Молли. - У нее совсем мало
скота и они едва сводят концы с концами.
     - Значит  ей не  нужна помощница,  -  сказал  Ортис.  Холодная  улыбка
скользнула по его губам. - Ты придешь ко мне и будешь у меня работать.
     И тут  Хуана удивила  меня, удивила всех и особенно Ортиса. Только что
она была  напугана и  умоляла Ортиса,  но теперь  она гордо выпрямилась, и,
вздернув подбородок, посмотрела прямо ему в глаза.
     - Я не приду, - надменно сказала она. - Я не хочу.
     Ортис раскрыл  рот от  изумления. Его  солдаты растерялись. Воцарилась
тишина. Я посмотрел на мать. Она вовсе не дрожала от страха, как я полагал.
Она тоже вскинула голову и выражала взглядом свое презрение Калькарам. Отец
стоял так,  как всегда  стоял перед Калькарами: опустив голову. Но я видел,
что он краем глаза следит за Ортисом, и пальцы его шевелятся так, как будто
сжимают горло человека.
     - Ты придешь, - сказал Ортис. Лицо его чуть покраснело от негодования.
Зачем он взглянул на меня и вышел в сопровождении двух воинов.
     
     Глава пятая
     
     Драка на базаре
     
     Когда дверь за ними закрылась, Хуана спрятала лицо в ладони.
     - О,  я везде  приношу одно  несчастье, - простонала она. - Я принесла
смерть отцу  и матери,  а теперь  всем вам, Джиму, Молли, я принесла горе и
разорение, а  может и  смерть. Но  вы не  должны страдать  из-за  меня.  Он
смотрел на  тебя Юлиан,  когда угрожал  мне. Что  он хочет сделать? Но тебе
бояться нечего,  Юлиан. Я  знаю, как исправить зло, которое принесла в этот
дом.
     Мы попытались  убедить ее, что она тут ни причем, что она нисколько не
увеличила тот  груз несчастий,  который лежит  на нас,  что  мы  попытаемся
защитить ее,  но она  только качала  головой, а  под конец  попросила  меня
проводить ее к дому Молли.
     Она была спокойна, когда мы шли, но я пытался всячески подбодрить ее.
     - Он  не может  заставить тебя работать на него, - настаивал я. - Даже
Двадцать Четыре  не осмеливаются  насильно заставлять  человека работать на
них. Ведь мы еще не совсем рабы.
     - Но  я боюсь, что он найдет способ. Я видела, как он смотрел на тебя,
мой друг. Это был ужасный взгляд.
     - Я не боюсь.
     - А я боюсь за тебя. Нет, этого не должно случиться.
     Она говорила  с такой  решительностью, что  удивила  меня.  Затем  она
попрощалась со мной и вошла в дом, закрыв за собой дверь.
     По пути  домой меня  не покидало  тревожное чувство  за  нее.  Мне  не
хотелось видеть  ее столь несчастной. Я убедился, что она очень решительна.
Даже такой  могущественный человек,  как комендант  Ортис,  и  то  не  смог
заставить ее  согласиться работать  на него.  По закону  он мог  сделать ее
своей женой,  если у  нее нет  мужчины. Но  даже в  этом случае  она  могла
сопротивляться и постараться в течение месяца найти себе мужа.
     Но я знал, что Ортис найдет способ обойти закон. Более того, мужа этой
женщины он  может арестовать  под каким-либо  предлогом, или даже просто он
найдется как-нибудь  утром с  ножом в  спине.  Только  героические  женщины
способны сопротивляться  Калькарам, а  тот мужчина, который захочет взять в
жены эту  женщину, должен  был быть  готов к самопожертвованию и без всякой
надежды спасти  свою жену.  К тому времени, как я добрался до дома, я почти
обезумел от страха за Хуану.
     Я бродил  по своей  комнате и  в душе моей зрело убеждение, что должно
случиться нечто  ужасное. У  меня перед глазами вставали страшные картины и
вскоре я  дошел до  того, что не мог противиться своему желанию увидеть ее,
убедиться, что я ошибаюсь и все в порядке.
     Я запер  дверь и  понесся к  дому Джима.  Но добежав до него, я увидел
чью-то тень,  двигающуюся к  реке. Я  не разглядел  кто это, но побежал еще
быстрее.
     Фигура появилась на высоком берегу и затем исчезла. Послышался всплеск
воды и по ней пошли круги.
     Я видел  это только  мгновение, так как я буквально взлетел на обрыв и
не задумываясь прыгнул вниз, прямо в центр расходящихся кругов.
     Я наткнулся на нее в воде, схватил за тунику, вытащил на поверхность и
поплыл к  берегу, загребая  одной рукой.  При этом  я старался  держать  ее
голову над  водой. Она  не сопротивлялась, но когда мы взобрались на берег,
она повернулась ко мне, задыхаясь от плача.
     - Зачем  ты сделал  это? -  простонала она.  - О,  зачем? Это  же  был
единственный выход!
     Она была  так несчастна...  и так прекрасна, что мне захотелось обнять
ее. И тут я понял, что люблю ее больше жизни
     Я взял  ее руки  в свои, крепко сжал их и заставил поклясться, что она
никогда больше  не повторит  своей попытки.  Я говорил  ей, что  может  она
никогда больше  не услышит об Ортисе, что самоубийство грех, что может быть
еще найдется другой выход...
     - Я  боюсь не  за себя,  - сказал  она. -  Я могу  сделать это в самую
последнюю минуту.  Но я боюсь за всех вас. Вы были так добры ко мне. Если я
сейчас погибну, вы все будете в безопасности.
     - Пусть я лучше буду в опасности, чем дам умереть тебе. Я не боюсь.
     И она  обещала мне, что больше не будет пытаться покончить с собой, до
тех пор, пока не останется иного выхода.
     Я медленно  шел домой.  Мысли мои были полны горечи и печали. Моя душа
протестовала против такого социального строя, когда можно украсть молодость
и счастье.
     Что-то внутри  меня, какой-то  инстинкт, говорил  мне, что эта девушка
предназначена мне  свыше, и теперь прихлебатели чудовищ с луны хотят отнять
ее у  меня, ограбить  меня. Моя  американская гордость  была сильна во мне,
никакие унижения и притеснения не смогли погасить ее. Я впитал ее с молоком
матери. Они  презрительно называли  нас Янки,  но мы с гордостью носили это
название. И  мы, в свою очередь, презрительно называли их кайзерами, правда
не в лицо, хотя смысл этого слова все давно забыли.
     Подойдя к  дому, я  увидел, что в гостиной еще горит свеча. Я ушел так
поспешно, что  забыл погасить  ее. Когда  я подошел ближе, я увидел кое-что
еще. Шел я медленно и мягкая пыль заглушала шум моих шагов. Я увидел в тени
стены двух человек, которые заглядывали в окно гостиной.
     Я приблизился  и разглядел на одном из них форму Каш Гвард. Второй был
одет как  и я.  По сутулой  спине и  тощей нескладной  фигуре, я узнал Пита
Йохансена. И это меня совсем не удивило.
     Я знал,  зачем они  здесь: хотят  узнать, где  отец прячет знамя. Но я
также знал,  что таким  способом они ничего не выведают. Отец знал, что его
подозревают, и  не будет  доставать его  из  тайника.  Поэтому  я  тихонько
удалился и  обошел дом  с другой  стороны. Я вошел в дом, делая вид, что не
имею понятия  о их  присутствии.Я разделся,  потушил свечу  и лег спать. Не
знаю, сколько  времени они  были здесь,  и хотя это было очень неприятно, я
был рад,  что обнаружил  слежку за  нашим домом. Утром я рассказал обо всем
родителям. Мать вздохнула и покачала головой.
     - Ну  вот, -  сказала она.  - Я  всегда знала, что рано или поздно это
произойдет. Они постепенно уничтожают всех. Теперь пришла наша очередь.
     Отец ничего  не сказал.  Он молча позавтракал, вышел на улицу и пошел,
опустив голову, как человек, у которого разбито сердце и сломлен дух.
     Мать смотрела ему вслед и затем всхлипнула. Я обнял ее за плечи.
     - Я  боюсь за него Юлиан, - сказала она. - Такие люди, как он, жестоко
страдают от  унижений и  несправедливости. Многие не принимают это близко к
сердцу, но  он гордый  человек из  благоpодного рода.  Я боюсь...  - и  она
замолчала, как  будто судорога  перехватила ей  горло. -  Я боюсь,  что  он
сделает с собой что-нибудь.
     - Нет,  - ответил  я. -  Он слишком  сильный человек  для  этого.  Все
пройдет. Ведь  они ничего  не знают  и только  подозревают. Мы будем крайне
осторожны и все снова будет хорошо, если это только возможно в этом мире.
     - А  Ортис? -  сказала она,  - ничего  хорошего, пока  власть у него в
руках, не будет.
     Я понял, что она имеет в виду Хуану.
     - Он никогда не осмелится. И разве здесь нет меня?
     Она печально улыбнулась.
     - Ты  очень силен,  мой мальчик,  но что могут сделать две руки против
Каш Гвард?
     - Их достаточно для Ортиса.
     - Ты  убьешь его?  - в  ужасе прошептала она. - Но тебя же разорвут на
куски.
     - Да, но только один раз.
     
     *  *  *
     
     Сегодня был базарный день и я отправился на рынок, взяв немного сыра и
несколько шкур.  Отец не  пошел со мной. Я отговорил его, так как на базаре
наверняка будут  Сур и  Гофмейер. Один  сыр я взял как подарок для Сура. О,
Боже, как  мне не  хотелось делать это! Но отец и мать настояли на этом и я
полагаю, что  они были  правы. Жизнь  для нас и так была слишком тяжелой, и
нет смысла усугублять свои же страдания.
     На рынке  было много  народу, так  как я немного опоздал. И было много
солдат, больше,  чем обычно.  День был  теплый, первый по настоящему теплый
день, и люди сидели под навесами.
     Приблизившись, я  увидел Ортиса,  Птава, угольного барона, Гофмейера и
некоторых других. Здесь были даже жены Калькаров и их дети.
     Я увидел  жену Птава, ренегатку Янки, которая добровольно пошла к нему
в дом.  Их ребенок  девочка лет шести играла в пыли дороги в сотне футов от
них. Я едва узнал ее, но затем я увидел то, от чего у меня замерло сердце.
     Два человека  гнали небольшое  стадо  коров  и  быка.  Бык  неожиданно
рванулся и,  выскочив из  стада, бросился на маленькую беспомощную девочку,
которая продолжала играть не подозревая об опасности.
     Пастухи пытались  остановить быка,  но  их  усилия  были  тщетны.  Все
вскочили и  стали кричать  девочке,предупреждая об  опасности.  Жена  Птава
пронзительно визжала,  Ортис отдал  приказ солдатам,  но никто  из  них  не
рискнул преградить путь разъяренному зверю.
     Я был  ближе всех  к девочке,  и бросился  к ней. Но в ту же секунду в
моей голове  вспыхнула ужасная  мысль.  Это  же  дочь  Калькара!  Это  дочь
женщины, которая продала свой народ ради роскоши, богатства и безопасности.
Сколько людей  погубил отец  девочки и подобные ему? Спасли бы они мою дочь
или сестру? Все это промелькнуло у меня в голове, пока я бежал.
     Но я  не остановился.  Что-то влекло  меня ей на помощь. Может то, что
это ребенок?  Я просто  не мог  допустить, чтобы  малышка погибла у меня на
глазах.
     Я успел во время, и бык, увидев меня между собой и ребенком, взревел и
начал рыть  рогами землю,  поднимая клубы пыли. Затем он двинулся ко мне. Я
не отступил.  Я решил  вступить в бой и оттянуть время, чтобы девочка могла
убежать. Бык был огромен и свиреп, видимо поэтому его и решили продать.
     Справиться со  мной ему  не составило  бы труда, но я решил драться до
конца.
     Я крикнул девочке, чтобы она убегала, а затем мы сблизились с быком. Я
схватил его рога, когда он наклонил голову, чтобы поддать меня рогом, и изо
всех сил  стал удерживать  их. И  тут я почувствовал, что сил у меня много,
очень много.  Даже в  бою с  собаками я не использовал их до конца. К моему
удивлению мне  удалось удержать  голову быка  и я даже стал медленно, очень
медленно, поворачивать ее набок.
     Бык отчаянно  сопротивлялся и ревел. Я чувствовал, как напрягаются мои
мышцы и  понимал, что  хозяин положения  - я.  Солдаты,  повинуясь  приказу
Ортиса, бросились  к нам,  но прежде  чем они  добежали,  я  сделал  мощное
усилие. Бык  упал сначала  на одно  колено, затем  на другое, а подбежавший
сержант пустил ему пулю в лоб.
     Когда бык  перестал дергаться  в  судорогах,  подошли  Ортис,  Птав  и
другие. Я  к этому  времени уже  вернулся к  своим товарам.  Ортис окликнул
меня.  Я   обернулся,  всем   своим  видом   показывая,  что   без  крайней
необходимости не желаю иметь с ними никаких дел.
     - Иди сюда, - сказал он.
     Я приблизился на несколько шагов и снова остановился.
     - Что ты хочешь от меня? - спросил я.
     - Кто  ты? -  внимательно рассматривал  он меня.  - Я никогда не видел
таких сильных  людей. Ты  должен вступить  в Каш Гвард. Как ты относишься к
этому?
     - Я  не хочу,  - ответил  я. И тут он узнал меня, так как в глазах его
сверкнул огонь.
     - Мы  бы очень  хотели, - сказал он холодно, - чтобы такие люди как ты
были лояльны к властям.
     Он отвернулся, но затем снова взглянул на меня.
     - Смотри, юноша, используй свою силу разумно.
     - Я постараюсь.
     Я думаю, что жена Птава и он сам хотели поблагодарить меня за спасение
ребенка, но  увидев, что Ортис отвернулся от меня, они тоже отвернулись, за
что я был им очень благодарен.
     Сур и  Гофмейер рассматривали меня. Коварство и злоба были написаны на
их лицах.
     Я собрал  свои товары  и пошел  к нашему месту на рынке. Но оказалось,
что некий  Вонбулен уже занял его. По неписанному закону каждая семья имела
свое место  на рынке и мы владели этим местом уже в течение трех поколений.
Сначала  мы   торговали  лошадьми,   а  затем,   когда  лошадей  не  стало,
переключились на овец.
     Вонбулен имел  свой навес в самом дальнем углу рынка, где торговля шла
из рук  вон плохо.  А сейчас  он со  своими свиньями  и мешками  занял наше
место.
     - Что ты делаешь здесь? - спросил я.
     - Теперь это мое место, - ответил он. - Сур разрешил мне занять его.
     - Ты  уберешься отсюда. Все знают, что это место нашей семьи уже много
лет. Еще мой дед построил этот навес. Пошел вон отсюда.
     - Я  никуда не  уйду, - угрожающе сказал он. Это был огромный мужчина,
сильный и  злой. Длинные  черные усы,  торчащие наподобие  кабаньих клыков,
придавали ему свирепый вид.
     - Ты  уберешься отсюда, или я вышвырну тебя, - сказал я, но он положил
руку на дверцу, не позволяя мне открыть ее.
     Я знал,  что он очень глуп и неповоротлив. Поэтому я неожиданно ударил
его в  грудь с  такой силой,  что он  полетел прямо в загон свиней и упал в
грязь. Барахтаясь в дерьме, он поднялся на ноги, сыпя проклятиями. Я увидел
в его  глазах убийство.  А как он бросился на меня! это можно было сравнить
только с  тем, как  на меня  бросился бык,  которого я  только что повалил.
Только  Вонбулен   был  гораздо  более  злой,  чем  бык,  и  гораздо  менее
привлекательный.
     Он размахивал  своими кулачищами,  а рот его был открыт так, как будто
он намеревался  съесть меня  живьем. Но страха я не ощущал. Мне было смешно
смотреть на его злое лицо и на усы, с которых капала зловонная жижа.
     Я с легкостью парировал его первую бешеную атаку и сам нанес несильный
удар в  лицо. Я  не  хотел  сильно  быть,  мне  хотелось  позабавиться.  Но
результат оказался  неожиданным. Для  меня. И для него тоже. От моего удара
он отлетел  фута на  три, упал,  изо рта  его полилась  кровь, смешанная  с
зубами.
     Я поднял его, держа за ворот и за штаны, и швырнул на площадь, где уже
собралось много народа.
     Вонбулена не  любили в  нашем  тевиосе  и  на  лицах  людей  я  увидел
довольные улыбки.  Но были  и такие,  что не улыбались. Это были Калькары и
полукровки.
     Я увидел  все это  сразу, а  потом вернулся  к  своему  делу.  Я  стал
выбрасывать все имущество Вонбулена: свиней, мешки с зерном, какие-то тюки,
а затем  внес свои товары. И тут прибежал Сур. Он закричал, злобно глядя на
меня.
     - Что все это значит?
     - Это  значит, - спокойно ответил я, - что никто не может посягнуть на
имущество семьи Юлианов и не поплатиться за это.
     - Это я отдал ему это место. Уходи отсюда!
     - Это  не твое  место, чтобы  ты распоряжался  им. Я знаю свои права и
никому не уступлю свое место без борьбы. Ты меня понял?
     Я отвернулся  от него  и снова занялся делом. На рынке больше никто не
смеялся. Все  были напуганы.  Но из толпы шагнул один человек и встал рядом
со мной, лицом к лицу с Суром. Я взглянул и увидел, что это Джим.
     Я понимал,  что дело  слишком серьезное  и сожалел  о  том,  что  Джим
ввязался в  эту историю. Никто больше не встал на мою сторону, хотя я знал,
что подавляющее  большинство здесь  ненавидит калькаров также сильно, как и
я.
     Сур был  в бешенстве.  Но он  ничего не  мог поделать. Только Двадцать
Четыре могли  отобрать у  меня место.  Он отошел  подальше и стал кричать и
угрожать мне.  Для меня  было величайшим  блаженством то  ощущение, что Сур
боится меня. Это стал счастливейший день в моей жизни.
     Я загнал  овец, а  затем взяв  сыр, позвал  Сура. Он обернулся ко мне,
оскалив зубы, как загнанная в угол крыса.
     - Ты сказал моему отцу, чтобы тебе принесли подарок. Вот он получай! -
крикнул я  так, чтобы слышали все на площади, а затем швырнул сыр прямо ему
в лицо.
     Сур упал  как подкошенный,  а окружающие его люди в панике бросились в
стороны. Я  стал спокойно  раскладывать свои товары, чтобы покупатели могли
их видеть.
     Джим долго стоял рядом, а затем сказал:
     - Ты поступил очень смело, мой мальчик. - И добавил. - Я завидую тебе.
     Я не  очень понял,  о чем  он говорит,  но предположил,  что Джим тоже
хотел бы  показать этим подонкам свою ненависть и презрение. Лично я сделал
это не  в припадке слепой ярости и не от сознания своей силы, нет. Я просто
вспомнил склоненную  голову моего отца и слезы матери. Я сделал это потому,
что я  предпочел бы умереть, если мне не дозволено ходить с высоко поднятой
головой. Я  вспомнил опущенную голову моего отца, и мне было стыдно за него
и за  себя, а  теперь я  немного искупил  свою вину. Я решил пройти по этой
жизни с  гордо поднятой головой и со сжатыми кулаками, пройти, как человек,
пусть даже путь мой будет короток.
     
     Глава шестая
     
     Суд
     
     В полдень  я увидел  небольшой отряд  солдат,  шедших  по  рынку.  Они
подошли ко мне и остановились. Сержант обратился ко мне:
     - Ты брат Юлиан Девятый?
     - Я Юлиан Девятый, - ответил я.
     - Когда  ты будешь  говорить с  братом генералом  Ортисом, тебе  лучше
называть себя  братом Юлианом  Девятым, -  рявкнул он. Ты арестован. Иди за
мной.
     - За что?
     - Если ты сам не знаешь, брат Ортис тебе скажет.
     Ну вот. Это пришло и очень быстро. Мне было жаль мать, но я был рад. А
если бы  на свете  не существовало Хуаны, я был бы вполне счастлив. Я знал,
что отец  и мать  вскоре последуют  за мной и мы все будем счастливы в том,
другом мире,  где нет  Калькаров, налогов, где царит вечная справедливость.
Но в  этом мире  существовала Хуана  и я  был  уверен  в  этом  мире,  а  в
существовании того,  другого, совсем  не был уверен, так как никогда его не
видел.
     Мне не  было смысла сопротивляться Каш Гвард - ведь в этом случае меня
просто бы  пристрелили.  А  если  я  пойду  с  ними,  то  у  меня  появится
возможность до  того,  как  меня  убьют,  прикончить  свинью  Ортиса.  Если
конечно, они  хотят убить  меня. Никто  не может, сказать, что будут делать
Калькары, за  исключением  того,  что  ничего  хорошего  ждать  от  них  не
приходится.
     Меня повезли  в штаб-квартиру  тевиоса, причем  повезли на телеге, так
что такое  путешествие даже  понравилось мне.  Мы проделали  долгий путь по
различным дистриктам  тевиоса, по  рынкам, и  везде люди смотрели на меня с
чувством жалости,  так  же  как  я  сам  смотрел  на  заключенных,  которых
проводили мимо  нашего дома.  Некоторые из  них возвращались,  другие  нет.
Никто не  знал наперед,  какая судьба  ждет их.  Не знал  и я своей судьбы.
Доведется ли мне вернуться домой? Увидеть отца, мать, Хуану?
     Наконец мы