из
страха, что не увижу вокруг ничего, кроме тьмы. Я боюсь умереть!  Расскажите
мне, что случилось после того, как корабль затонул. Я помню все предыдущее -
ох, как бы мне хотелось позабыть это.  -  Голос  ее  прервался  рыданием.  -
Звери... - продолжила она после паузы. - И подумать только, что я собиралась
выйти замуж за одного из них - лейтенанта германского флота.
   - Когда погружалась в эту пучину, - говорила она, - то  думала,  что  уже
никогда не остановлюсь. Я не испытывала никаких особо  неприятных  ощущений,
пока неожиданно не устремилась вверх со все возрастающей  скоростью;  легкие
мои готовы были разорваться, я, должно быть, потеряла сознание,  потому  что
больше ничего не помню до того момента, как открыла глаза. Так расскажите же
мне, пожалуйста, обо всем, что произошло.
   Я рассказал ей о том, как подводная лодка стреляла по шлюпкам и обо  всем
остальном.
   Наше чудесное спасение показалось ей  ниспосланным  Провидением.  Хотя  у
меня на языке вертелся  соответствующий  ответ,  мне  не  хватило  решимости
высказать свои мысли по этому поводу. Ноб подлез к ней и сунул свой нос ей в
ладонь. Она принялась гладить его некрасивую морду, а потом прижалась  своей
щекой к его лбу. Я всегда восхищался Нобом,  но  тут  мне  впервые  в  жизни
пришла в голову мысль о том, что неплохо  бы  мне  побывать  разочек  в  его
шкуре. Я еще удивился его поведению, поскольку он  не  больше  моего  жалует
женское общество. А вот с ней - пожалуйста, чувствует себя как рыба в  воде.
Видимо, решил стать вместо  меня  дамским  угодником,  пусть  и  в  собачьем
облике.  Этот  старый  прохвост  зажмурил  глаза,  принял   самое   умильное
выражение, на которое был способен, всем своим видом выражая,  что  это  ему
приятно. Я возревновал.
   - Вам, похоже, нравятся собаки, - сказал я.
   - Мне нравится эта собака, - ответила она.
   Был ли в ее ответе намек на какую-то личную симпатию ко мне или нет, я не
знаю, но воспринял я ее слова именно так и сразу почувствовал  себя  намного
лучше.
   Одиноко дрейфуя посреди безбрежной глади, мы как-то быстро привыкли  друг
к другу.  Мы  постоянно  обшаривали  глазами  горизонт  в  поисках  дыма  от
кораблей, оценивали наши шансы на спасение; но вот стемнело, и окутавшая нас
ночь скрыла все предметы вокруг.
   Мы были голодны, страдали от жажды, холода и  неудобств.  Наша  промокшая
одежда почти не просохла, и я знал, что девушке грозит  серьезная  опасность
простудиться холодной ночью в открытой  лодке.  Пригоршнями  я  вычерпал  из
лодки почти всю воду, остатки же удалил посредством своего носового платка -
процедура весьма длительная и утомительная,  особенно  для  спины.  В  лодке
стало сравнительно сухо, и девушка смогла лечь  на  дно  шлюпки,  а  высокие
борта защищали ее от ночного ветра. Я накрыл ее  сверху  своей  еще  влажной
курткой. Но все было напрасно. При свете луны, освещавшем изящные контуры ее
тела, я увидел, что она вся дрожит.
   - Что же мне еще сделать? - спросил - Вы же  не  выдержите  всю  ночь  на
таком холоде. Вы можете что-нибудь предложить?
   Она покачала головой. - Будем переносить трудности с улыбкой, -  ответила
она, помедлив секунду. Ноблер примостился рядом со мной на  сиденье,  спиной
прижавшись к моей ноге. Я же с болью в сердце смотрел на девушку, понимая  в
глубине души, что она может не дожить до утра; да что говорить,  потрясение,
холод, пережитой ужас вполне способны убить  практически  любую  женщину.  И
пока я смотрел на нее, такую маленькую, хрупкую, беспомощную, в  груди  моей
медленно зарождалось какое-то новое чувство, которого прежде  я  никогда  не
испытывал. Я чуть с ума не сошел, пытаясь придумать способ согреть  девушку,
вернуть тепло остывающей крови в ее жилах. Я и сам замерз, хотя и позабыл об
этом, пока Ноб не отодвинулся от меня. Нога моя, к  которой  он  прижимался,
стала замерзать, и я вдруг сообразил, что в этом месте  мне  было  тепло.  И
сразу же меня озарило, как согреть девушку. Я наклонился было к  ней,  чтобы
претворить мою идею в жизнь, но внезапно почувствовал  себя  очень  неловко.
Позволит ли она мне такие действия? Но тут я  заметил,  как  все  сильнее  и
сильнее дрожит ее тело, реагируя  на  быстро  понижающуюся  температуру,  и,
преодолев свою стыдливость, улегся рядом с  ней,  обнял  и  прижал  ее  тело
вплотную к своему.
   С  внезапным  криком  испуга  она  отстранилась  от  меня  и   попыталась
оттолкнуть.
   - Простите меня, - ухитрился проговорить я. - Это единственный способ. Вы
умрете от холода, если не согреетесь, а Ноб и  я  -  единственные  источники
тепла в наших условиях.
   Прижав ее к себе крепко-крепко, я позвал Ноба и  велел  ему  прижаться  к
спине девушки. Она больше не сопротивлялась, когда осознала  мои  намерения;
два-три раза судорожно вздохнула, потом принялась тихо  плакать,  уткнувшись
лицом мне в плечо, и, наконец, уснула.

   Глава II

   Ближе к утру я, должно быть, задремал после  мучительного  бодрствования,
которое, казалось, измерялось днями, а не часами.  Когда  я  наконец  открыл
глаза, был уже день, волосы девушки покрывали  мое  лицо,  дыхание  ее  было
ровным. Во сне она изменила свое положение, так что теперь я видел  ее  лицо
чуть ли не в дюйме от себя, а губы наши почти соприкасались.
   Разбудил ее Ноб. Он приподнялся, потянулся, покрутился и улегся снова,  а
девушка открыла глаза и встретилась со мной взглядом. В  первый  момент  она
удивилась, но постепенно припомнила происшедшее и улыбнулась.
   - Вы были так  добры  ко  мне,  -  промолвила  она,  пока  я  помогал  ей
подняться, хотя, сказать правду, я и сам не меньше нуждался в помощи -  весь
мой левый бок страшно затек и казался парализованным. "Вы были так добры  ко
мне", - вот и все слова ее благодарности,  хотя  я  прекрасно  понимал,  что
только  сдержанность  не  позволила  ей  в   полной   мере   выразить   свою
признательность за спасение в сложившейся  щекотливой,  хотя  и  неизбежной,
ситуации.
   Вскоре на горизонте мы заметили  дым,  а  через  некоторое  время  начали
различать приземистые очертания приближающегося в  направлении  нашей  лодки
буксира - одного из тех бесстрашных примеров господства Англии  на  море,  -
предназначенного для буксирования в английские и французские  порты  морских
судов. Я вскочил на сиденье и стал  размахивать  своей  мокрой  курткой  над
головой. На другое сиденье прыгнул Ноб и принялся лаять.  Девушка  сидела  у
моих ног, пытаясь разглядеть палубу приближающегося судна.
   - Они нас видят, - сообщила она наконец. - Там какой-то человек  отвечает
на ваш сигнал.
   Она была права. У меня перехватило горло от  радости.  Еще  одну  ночь  в
Ла-Манше она бы не пережила, а может, и не дотянула бы до нее.
   Тем временем буксир подошел совсем близко,  палубный  матрос  бросил  нам
веревку, а дружеские  руки  помогли  взобраться  на  борт.  Моряки  окружили
девушку поистине материнской заботой. Забрасывая нас  обоих  вопросами,  они
отвели меня в машинное отделение, а ее в капитанскую каюту. Ей велели  снять
с себя всю мокрую одежду, выложить ее за дверь для просушки, а затем залезть
в капитанскую койку и согреться. Ну а мне и говорить ничего не  требовалось.
Очутившись в тепле котельной,  я  в  мгновение  ока  сбросил  свое  одеяние,
развесил на горячие трубы и с блаженством стал впитывать всеми порами своего
тела живительное тепло душного и влажного отсека.  Принесли  горячий  суп  и
кофе. Потом все, свободные от вахты, собравшись вокруг меня, дружно помогали
мне проклинать кайзера Вильгельма и все его отродье.
   Как только одежда высохла, я поспешил облачиться в нее, поскольку в  этих
водах риск встречи с неприятелем был очень  велик,  что  я  уже  испытал  на
собственной шкуре. Тепло и чувство безопасности, уверенность в том, что пища
и отдых помогут девушке быстро забыть переживания последних  ужасных  часов,
убаюкали  меня  и  позволили  расслабиться  впервые  с  того  момента,   как
пароходный гудок разрушил мирное течение моей жизни.
   Но с  августа  1914  года  мир  и  покой  стали  величиной  непостоянной.
Доказательство последовало этим же утром. Едва я успел
   облачиться в свое высохшее платье и отнести вещи  девушки  в  капитанскую
каюту, в машинное отделение поступил  приказ  "полный  вперед",  а  секундой
позже послышался звук орудийного выстрела. Мгновение спустя  я  был  уже  на
палубе и в двух сотнях ярдов от борта  увидел  вражескую  субмарину.  С  нее
передали сигнал "стоп", но капитан  буксира  не  подчинился.  Теперь  же  ее
орудие было наведено на нас, и второй снаряд поцарапал  рубку,  предупреждая
несговорчивого шкипера, что с ним не шутят и надо повиноваться.  В  машинное
отделение был отдан  приказ,  и  буксир  замедлил  ход.  С  подводной  лодки
передали приказ повернуть и приблизиться. По инерции мы  обогнали  вражеский
корабль, но буксир уже разворачивался по дуге, которая должна  привести  его
прямо к борту подлодки. Наблюдая за этим маневром и задавая себе вопрос, что
же с нами будет, я вдруг почувствовал чье-то прикосновение  и,  обернувшись,
увидел девушку, стоявшую рядом со мной. Устремленный на меня взор был  полон
печали.
   - Похоже, они задались целью уничтожить нас, а еще похоже, что это та  же
самая подлодка, которая потопила нас вчера, - сказала она.
   - Это она и есть, - ответил я. - Я хорошо ее знаю. Я принимал  участие  в
ее конструировании и сам проводил ходовые испытания.
   Девушка отпрянула от меня с возгласом ТОЛ удивления и разочарования.
   - А я - то думала, что вы американец. Я и не подозревала, что  вы...  что
вы...
   - Вы ошибаетесь, -  ответил  я.  -  Мы,  американцы,  много  лет  строили
подводные лодки для всех стран. Хотя сейчас мне  хотелось  бы,  чтобы  мы  с
отцом обанкротились еще до постройки этого железного Франкенштейна.
   Тем временем мы на малом ходу приближались к подводной  лодке,  и  я  уже
различал лица ее команды на палубе. Один из моряков буксира  приблизился  ко
мне, и я почувствовал что-то твердое и холодное  в  своей  руке  -  это  был
тяжелый армейский пистолет.
   - Держи и не зевай, - вот и все, что он сказал.
   Нос буксира был направлен  в  тот  момент  прямо  на  подлодку,  и  когда
раздалась команда "полный вперед", я мгновенно осознал неслыханную  дерзость
английского  толстяка  капитана,   решившегося   протаранить   пятисоттонную
субмарину с ее нацеленным на нас орудием. Я едва удержался от одобрительного
возгласа. Поначалу боши не поняли наших намерений. Они отнесли наш маневр на
счет неумения и принялись подавать сигналы к уменьшению скорости  и  правому
повороту.
   Мы были уже в пятидесяти футах,  когда  до  них  наконец  дошла  мысль  о
грозящей опасности. Орудийный расчет, застигнутый  врасплох,  успел  послать
один снаряд, пролетевший над нашими головами. Ноб бесновался и лаял.
   - Ну а теперь, пали! - скомандовал капитан, и в тоже  мгновение  ружья  и
револьверы осыпали  градом  пуль  вражескую  субмарину.  Двое  из  орудийной
команды  упали,  а  остальные  принялись  наводить  орудие   на   ватерлинию
приближающегося буксира. Другие члены экипажа  подлодки  стали  обстреливать
нас из ручного оружия, стараясь в первую очередь поразить рулевого.
   Я поспешно втолкнул девушку в проход, ведущий к  машинному  отделению,  а
сам сделал первый в своей жизни выстрел по бошам. Последующие  секунды  были
так наполнены событиями, что воспоминания о них сливаются в  моем  мозгу.  Я
видел, как рулевой, падая, развернул штурвал  и  как  буксир  резко  изменил
курс; припоминаю горькое осознание тщетности всех наших  усилий  из-за  того
только, что из всего экипажа именно рулевому было суждено пасть от вражеской
пули. Я увидел, как поредевший расчет субмарины  все-таки  успел  произвести
выстрел, почувствовал сотрясение  от  попадания  в  борт  и  услышал  грохот
разорвавшегося внутри носовой части буксира снаряда.
   В те мгновения, когда происходили все эти события, я бросился  в  рулевую
рубку и, стоя над телом убитого рулевого,  изо  всех  сил  принялся  вращать
штурвал, пытаясь вернуть буксир на прежний курс, но для  выполнения  замысла
нашего капитана время было упущено. Буксир сумел  лишь  слегка  задеть  борт
субмарины. В ту же минуту прозвучал новый приказ в машинное отделение, судно
задрожало и резко замедлило ход. Теперь мне стал ясен  новый  замысел  этого
сумасшедшего шкипера, которого постигла неудача с тараном.
   Громко отдавая приказы, он первым прыгнул на скользкую  палубу  подводной
лодки, а за ним и вся его команда. Я оставил штурвал и  прыгнул  следом,  не
желая находиться в стороне от  схватки  с  бошами.  Из  машинного  отделения
выскочили механик и кочегары, и все вместе мы бросились на  помощь  экипажу,
ведущему рукопашный бой на покрывшейся  кровью  палубе  субмарины.  Ноб  был
рядом. Теперь он уже не лаял. Из люка подлодки  лезли  немцы,  чтобы  помочь
своим. Первое время громкие команды капитана  и  помощника  еще  прерывались
пистолетными выстрелами, но вскоре все так  смешалось,  что  стрелять  стало
опасно, и тогда схватка, как я уже сказал, перешла в рукопашный бой.
   Целью каждого из нас было скинуть своего противника за борт. Я никогда не
забуду дьявольской ухмылки на лице огромного прусака, с которым мне пришлось
сражаться. Он нагнул голову и, ревя как бык, бросился на меня. Поднырнув под
его распахнутые ручищи, я быстро  отступил  в  сторону,  а  когда  он  снова
развернулся ко мне, нанес ему удар в челюсть, от  которого  он  покатился  к
самой кромке палубы. Я видел его  отчаянные  попытки  сохранить  равновесие.
Мгновение он еще удерживался на  краю,  затем  с  диким  воплем  сорвался  и
плюхнулся в воду. В ту же секунду пара сильных рук обхватила  меня  сзади  и
оторвала от палубы. Как я ни сопротивлялся, я не мог ни повернуться к своему
противнику, ни освободиться от его железных объятий. Неумолимо я приближался
к кромке палубы и к смерти. Помочь  мне  было  некому  -  все  мои  товарищи
сражались каждый со своим соперником, а то и с двумя-тремя сразу.  Я  не  на
шутку испугался за свою жизнь, в ту же секунду это чувство сменилось страхом
за жизнь другого человека.
   Мой бош тащил меня к тому борту, о который все время  терся  наш  буксир.
То, что мне грозило быть раздавленным между двумя бортами, начисто  вылетело
у меня из головы, когда я увидел девушку на  палубе  буксира,  уже  ушедшего
носом в воду и вот-вот готового затонуть. А я ничего не мог поделать,  чтобы
спасти от смерти ту, которую, как я осознал, полюбил.
   Мне оставалось жить несколько секунд, когда  сзади  послышалось  рычание,
смешавшееся с криком боли и гнева тащившего меня гиганта. Падая на спину, он
инстинктивно разжал руки и освободил меня. Я свалился на него сверху, но тут
же  вскочил  на  ноги.  Единственного  взгляда  на  моего   соперника   было
достаточно, чтобы убедиться, что он уже больше не будет угрожать ни мне,  ни
кому-либо другому. Челюсти Ноба мертвой хваткой сомкнулись у него на  горле.
Я тут же бросился к тонущему буксиру. - Прыгай! - закричал я. - Прыгай! -  и
протянул навстречу девушке свои руки. С беззаветной верой в мою  способность
спасти ее, девушка прыгнула прямо на скользкую мокрую палубу подлодки. В тот
же момент корма буксира  задралась  вертикально  вверх,  и  он  скрылся  под
волнами. На долю дюйма моя рука не дотянулась до руки девушки  и  я  увидел,
как она соскользнула с палубы в воду; но до  того,  как  ее  ноги  коснулись
поверхности воды, я уже был рядом и успел схватить ее. Тонущий буксир  увлек
нас за собой, и мы вместе ушли в пучину и вместе поднялись на поверхность  в
нескольких ярдах от борта подлодки. Первое, что я услышал, был яростный  лай
Ноба, он,  видимо,  потерял  меня  из  вида  и  теперь  разыскивал.  Взгляд,
брошенный на палубу, дал мне возможность убедиться, что сражение окончено  в
нашу пользу. Горстка врагов  стояла  под  прицелами  английских  моряков,  а
остатки  находившейся  внизу  команды  по  одному   поднимались   наверх   и
присоединялись к пленным. Пока мы с девушкой плыли к субмарине,  настойчивый
лай Ноба привлек внимание моряков,  нас  заметили  и  помогли  забраться  на
палубу. Я спросил девушку, не пострадала ли она, и она заверила меня, что  с
ней все в порядке,  если  не  считать  мокрой  одежды.  Позже  мне  пришлось
убедиться, что это стройное и с виду  нежное  создание  обладает  сердцем  и
мужеством воина.
   Мы присоединились к своим как раз в тот момент, когда старпом подсчитывал
потери. Нас осталось десять человек, не  считая  девушки.  Отважный  капитан
буксира погиб вместе с еще восемью моряками. Мы  же  уничтожили  шестнадцать
немцев и девятерых взяли в плен, включая командира. Его помощник был убит.
   - Неплохая работа, - сказал  старпом  Брэдли,  закончив  подсчет.  -  Вот
только плохо, что шкипера потеряли, - добавил он. - Прекрасный был  человек,
просто замечательный.
   Ольсон, механик буксира, стоял  рядом  с  Брэдли  и  со  мной.  -  Да,  -
согласился он, - работа - лом, а вот куда мы  дальше  пойдем  со  всем  этим
добром?
   - Отведем субмарину в ближайший английский порт, - ответил  Брэдли,  -  а
потом сойдем на берег и получим по ордену Виктории, - закончил он, смеясь.
   - А как же ты править будешь? - спросил Ольсон. - Нельзя же доверять этим
бошам.
   Брэдли почесал голову.
   - Пожалуй, что ты прав, - признался он. - Да и я ни хрена не разбираюсь в
подводных лодках.
   - Зато я разбираюсь, - заверил его я. - Об этой субмарине я  знаю  больше
ее капитана.
   Оба изумленно поглядели на меня, и мне пришлось вновь все  объяснить  им,
как до этого девушке. Брэдли и Ольсон были страшно  довольны.  Меня  тут  же
произвели в капитаны, и  первое,  что  я  сделал,  это  спустился  вместе  с
Ольсоном вниз  проверить,  все  ли  в  порядке  с  машинами  и  нет  ли  где
спрятавшихся бошей. Немцев внизу не оказалось, что же  касается  механизмов,
все было в рабочем состоянии.  Я  приказал  всем  спуститься  вниз,  оставив
одного наблюдателя. Допросив  пленных,  я  обнаружил,  что  все  они,  кроме
командира, были согласны вернуться на свои посты и помочь довести  судно  до
английского  порта.  Я  склонен  подозревать,  что  их   вполне   устраивала
перспектива провести остаток войны в английском лагере для  военнопленных  и
не подвергаться  более  опасностям  и  невзгодам,  которые  они  уже  успели
испытать. Капитан же бошей твердо заявил, что не собирается  сотрудничать  с
нами.
   Таким образом, нам не оставалось ничего другого,  как  посадить  его  под
замок. Мы уже собирались осуществить  это  решение,  когда  вниз  спустилась
девушка. Со времени нашего абордажа ни она, ни офицер  еще  не  видели  друг
друга. Я поддерживал девушку во время спуска по трапу и продолжал держать ее
руки, хотя в этом уже не было необходимости, когда она повернулась и в  упор
посмотрела на немца. Оба издали возгласы удивления и разочарования.
   - Лиз! - вскричал он и шагнул к ней.
   Глаза девушки  расширились,  в  них  появилось  выражение  ужаса,  и  она
отшатнулась. Вслед за тем она  гордо  выпрямилась,  вскинула  голову  и  без
единого слова повернулась к нему спиной.
   - Уведите его, - приказал я двоим конвоирам, - и заприте.
   Когда его увели, девушка посмотрела мне в глаза.
   - Это и есть тот самый немец, о котором я говорила. Его зовут  барон  фон
Шенворц.
   Я только кивнул в ответ. Так вот кого она любила! А может в глубине  души
она до сих пор его любит? Тут же  во  мне  вспыхнула  безумная  ревность.  Я
возненавидел барона фон Шенворца с такой силой, что она переполнила все  мое
существо.
   Но мне недолго пришлось предаваться чувству ненависти; из  верхнего  люка
показалось лицо наблюдателя, который передал, что прямо по курсу  виден  дым
на горизонте. Я немедленно поднялся наверх вместе с Брэдли.
   - Если это свой, - сказал он, - вступим в переговоры, ну  а  если  нет  -
потопим. Как, капитан?
   - Согласен, лейтенант, -