ы начали обсуждать
планы нашего отъезда и решили осуществить его в середине  следующей  ночи,
когда обе луны будут за горизонтом. После короткого разговора о снаряжении
нам разрешили, по моей  просьбе,  удалиться,  так  как  я  не  спал  более
тридцати шести часов, а мои друзья - двадцать четыре.
     Рабы  проводили  нас  в  спальные  комнаты.  Они   были   великолепно
обставлены и располагали роскошными спальными мехами и шелками. Когда рабы
ушли,  Гор  Хаджус  тронул  кнопку,  и   комната   быстро   поднялась   на
металлических опорах  на  высоту  сорока-пятидесяти  футов,  автоматически
выдвинулась проволочная сетка. Безопасность на ночь была обеспечена.
     Следующим утром, после того, как комната опустилась на  свой  дневной
уровень, и до того, как мне было разрешено оставить ее, ко мне пришел  раб
от Мью Тала; задачей его было окрасить все мое тело в медно-красный  цвет,
как у моих барсумских друзей.  Этот  раб  снабдил  меня  такой  прекрасной
маскировкой, которая, как я хорошо знал, была существенно необходимой  для
осуществления всего моего замысла. Моя белая кожа  неизбежно  должна  была
привлечь внимание ко мне в городах Барсума. Другой раб принес доспехи  для
Гор Хаджуса, Дар Таруса и меня, а также ошейник с  цепью  для  Хован  Хью,
человека-обезьяны. То, что нам принесли, несмотря на то, что было  сделано
из прочного материала и блестяще отделано, было совсем простым,  свободным
от любых знаков различий, обозначений и званий,  цветов  какого-либо  дома
или человека. Такие доспехи обычно носят барсумские пансены,  в  сущности,
наемники, когда не находятся на службе у какой-либо  нации  или  личности.
Эти пансены, люди без родины, странствующие наемники, готовые продать  меч
тому, кто лучше заплатит. Хотя они не имеют организации,  они  управляются
суровым кодексом чести, и когда они на службе у кого-то,  они,  за  редким
исключением, верны ему. Предполагается, что в основном это  люди,  которые
бежали от гнева джеддаков или от правосудия, но среди них  есть  некоторое
количество тех, кто принял такую  профессию  из-за  любви  к  вольности  и
приключениям. Пока им хорошо платят, они - ярые игроки и известные моты, а
в результате они почти всегда без денег,  и  часто,  в  промежутках  между
стычками, изобретают странные способы для добывания средств к жизни: факт,
который придавал большое правдоподобие наличию у них дрессированной  белой
обезьяны. Это на  Марсе  не  кажется  более  удивительным,  чем  на  Земле
обезьянка или попугай у старого морского волка, только что вернувшегося из
плавания в порт.
     В этот день я оставался во дворце у принца Мью Тала  и  провел  много
времени в его обществе, который находил удовольствие расспрашивать меня об
обычаях,  политике,  культуре,  географии  Земли,  причем  со  многим   из
перечисленного, заметил я с удивлением, он был хорошо знаком. Он  объяснил
это   изумительным   развитием   барсумских   астрономических    приборов,
радиофотографии  и  радиосвязи;  последняя   была   доведена   до   такого
совершенства, что многие барсумские ученые добивались  успеха  в  изучении
нескольких земных языков, особенно урду, английского, русского  и  немного
китайского. Несомненно, эти языки первыми привлекли  их  внимание,  потому
что на них разговаривало множество людей на огромных пространствах мира  и
велись массовые радиопередачи по всему земному шару.
     Мью Тал принимал меня в маленькой аудитории своего дворца, в  которой
было что-то  от  потайных  комнат  на  Земле.  Она  имела,  надо  сказать,
вместимость  около  двухсот  персон   и   была   построена   как   большая
камера-обскура: публика сидит внутри инструмента спинами к линзе, а  перед
ней, заполняя широкий конец комнаты - огромное матовое стекло, на  которое
отбрасывается наблюдаемое изображение.
     Мью Тал облокотился на стол,  где  была  расстелена  карта  звездного
неба. Его свободная рука с указкой витала  над  картой.  Этой  указкой  он
двигал, пока не остановился на том месте, где была Земля, затем в  комнате
выключил свет. Немедленно на матовой стеклянной пластинке  показался  вид,
как будто с аэроплана, летящего на высоте тысячи футов. Это было  какое-то
странное место - заброшенная и опустошенная страна. Я видел  раздробленные
пни, аккуратное расположение которых внушало мысль о том, что  некогда  на
этом месте рос фруктовый сад, цветущий и приносящий  плоды.  Здесь  сейчас
были огромные дыры  в  земле.  Все  вдоль  и  поперек  в  паутине  колючей
проволоки. Я спросил Мью Тала, как стало возможным передать изображение  с
другой планеты. Он зажег маленькую радиевую лампочку, стоящую между  нами,
и  я  увидел  шар  -  глобус  Земли  -  и  короткую  указку   -   палочку,
зафиксированную на нем.
     - Сторона этого глобуса, которая перед тобой, представляет обращенное
к нам полушарие Земли, - объяснил Мью Тал.  -  Заметь,  что  шар  медленно
вращается. Коснись вот  этой  указкой  глобуса  в  точке,  которую  хочешь
увидеть - и ты все увидишь!
     Я двигал указку очень осторожно, и картина понемногу менялась. В поле
зрения я увидел  несколько  людей,  бредущих  через  руины.  Это  не  были
солдаты. Несколько позже я наткнулся на окопы и блиндажи - здесь  тоже  не
было солдат. Кое-где в деревнях были солдаты - французы, но  в  окопах  их
нигде не было. Не было и немецких солдат,  не  было  битв.  Значит,  война
кончилась! Я перевел указку к реке Рейн и  пересек  ее.  В  Германии  были
солдаты - французские, английские и американские. Они победили в войне!  Я
был счастлив, но все это казалось таким  далеким,  таким  нереальным,  как
будто никогда люди не сражались. Все это  было  похоже  на  иллюстрации  к
роману, прочитанному давным-давно.
     - Ты,  кажется,  очень  интересуешься  этой  страной,  -  разодранной
войной, - заметил Мью Тал.
     - Да, - сказал я ему. - Я сражался в этой войне. Возможно  был  убит.
Не знаю.
     - И вы победили?
     - Да, мои сограждане победили, - ответил я. - Мы боролись за  великие
принципы, за мир и счастье во всем мире. Надеюсь, боролись не напрасно!
     - Если ты имеешь в виду надежду, что вы сражались и победили,  и  что
настанет теперь вечный мир, то такая  надежда  тщетна.  Война  никогда  не
приведет к миру - лишь к  более  страшным  войнам.  Война  -  естественное
состояние природы: безумие бороться против нее. Мир  должен  быть  признан
лишь как время для подготовки к главному делу человеческого существования.
Не будь постоянной непримиримости одной формы жизни к другой и даже внутри
одной формы, планеты так переполняются жизнью, что она сама задушит  себя.
Мы на Барсуме  считаем,  что  долгие  периоды  мира  приносят  бедствия  и
странные болезни, убивающие больше людей, чем может быть убито  на  войне,
причем много более ужасным и мучительным путем. Это - не  наслаждение,  не
награда какого-либо рода - умереть в постели от отвратительной болезни. Мы
все должны умереть. Так давайте выйдем  и  умрем  в  великой  и  волнующей
забаве и освободим место для миллионов,  следующих  за  нами.  Мы  очищаем
Барсум. Мы не можем без войн!!!
     Мью Тал многое рассказал мне в  тот  день  о  своеобразной  философии
барсумиан. Они верили, что не может быть хорошего дела,  совершенного  без
эгоистических мотивов. У них не было  бога  и  религии.  Они,  как  и  все
образованные марсиане, верили, что человек произошел от Дерева Жизни,  но,
в отличие от большинства обитателей планеты, не верили, что  Дерево  Жизни
создал всемогущий. Они утверждали, что только неудача  есть  грех,  успех,
как бы ни был он достигнут, всегда достоин похвалы.  Однако,  как  это  ни
парадоксально,  они  никогда  не  нарушали  данного  ими  слова.  Мью  Тал
объяснил,  что  они  иногда  преодолевают  результаты  этой  деградирующей
слабости, этого сентиментального вздора, но редко.
     По мере того, как я все лучше и лучше узнавал, особенно Гор  Хаджуса,
я начинал сознавать, что многое из их  подчеркнутого  презрения  к  тонким
чувствам было показным. Верно, что воспитание в течение  долгих  поколений
должно было атрофировать в некоторой  степени  эти  особенности  сердца  и
души, которые благороднейшие среди нас так высоко почитают, верно, что узы
дружбы  слабы,  что  кровное  родство   не   пробуждает   высоких   чувств
ответственности или любви между родителями и детьми. Несмотря на это,  Гор
Хаджус  был  преимущественно  человеком  чувств,  хотя,  несомненно,   мог
пронзить сердце того, кто отважился  бы  обвинить  его  в  этом,  и  таким
действием он сразу же доказал бы истинность  обвинения.  Его  гордость  за
свою репутацию, как честного и верного человека, выдавала в  нем  человека
сердца так же точно, как его попытка  поддержать  репутацию  бессердечного
человека выдавала в нем человека чувств. Во  всем  этом  он  был  типичным
представителем  тунолианской   верхушки.   Они   отрицали   божество,   но
поклонялись фетишу науки,  которой  они  позволили  овладеть  ими  так  же
пагубно, как религиозным фанатикам -  воображаемые  боги.  Итак,  со  всем
своим хваленым знанием они были разумными только потому, что  были  лишены
душевного равновесия.
     Когда день стал подходить к концу, я стал все более  беспокоиться  об
отправлении. Далеко к востоку за необитаемыми пространствами  топей  лежал
Фандал, а в Фандале - прекрасное тело девушки, которую я любил  и  которой
поклялся вернуть принадлежащее ей по праву тело.
     Кончилась вечерняя трапеза, и сам Мью Тал проводил нас в ангар  одной
из башен дворца. Здесь мастеровые подготовили для  нас  флайер,  убрав  за
день все знаки его  настоящей  принадлежности,  даже  слегка  изменив  его
линии, так, чтобы в случае нашего пленения имя Мью Тала никоим образом  не
могло  быть  связано  с  экспедицией.  Была  погружена  провизия,  включая
множество сырого мяса для Хован  Дью;  Когда  последняя  луна  исчезла  за
горизонтом и наступила темнота, скользнула в сторону панель  башни  против
носа флайера. Мью Тал пожелал нам удачи, и корабль бесшумно выскользнул  в
ночь. Флайер, как и многие его типа, был без  кубрика  или  рубки;  низкие
металлические перила увенчивали его планшир, на  палубе  были  расставлены
тяжелые рамы - за них экипаж должен был держаться или прикрепляться к  ним
посредством специальных крючков на доспехах. Низкие щиты с уклонами  назад
давали некоторую защиту от ветра. Мотор и приборы управления были вынесены
наружу,  так  как  пространство  под  палубой   было   занято   баллонами,
обеспечивающими плавучесть. В этом типе флайера  все  принесено  в  жертву
скорости, и потому на борту нет комфорта. При полете на высоких  скоростях
каждый член экипажа лежит ничком на палубе на  отведенном  ему  месте  для
поддержания необходимого порядка и крепко цепляется  за  свою  драгоценную
жизнь. Этот тунолианский аппарат не был самым быстроходным на Барсуме. Как
мне говорили, он во многом уступал кораблям таких наций,  как  Гелиум  или
Птарс, в течение столетий посвятивших себя совершенствованию флота. Но  он
был достаточно хорош для нашей цели, при выполнении которой мы  не  должны
были столкнуться с судами более высокого класса. Но для меня он был все же
слишком быстр. В сравнении с медленно плывущим  "Воссаром"  он,  казалось,
мчался как стрела, выпущенная из лука.
     Мы не потеряли времени на маневры, а врубили полный ход и направились
прямо на восток, в Фандал. Едва мы проскочили над  садами  Мью  Тала,  как
встретились с первыми приключениями. Мы пронеслись мимо  одинокой  фигуры,
парящей в воздухе. Тут  же  последовал  пронзительный  свисток  воздушного
патрульного. Ядро просвистело мимо нас, не причинив, впрочем вреда, но  мы
уже ускользнули. А через несколько секунд я увидел  внизу  и  вверху  лучи
прожекторов, шарящих в небе.
     - Патрульное судно! - крикнул Гор Хаджус мне на ухо.
     Хован Дью зарычал дико и потряс  цепочкой  ошейника.  Мы  мчались  на
полной скорости, веря в богов, больших и малых, молясь, чтобы безжалостные
глаза света не нашли нас. Но это случилось.  Через  несколько  секунд  луч
света упал на нашу палубу сверху и прицепился, не отставая. Патрульный бот
снижался к нашему уровню, в то же время сохраняя высокую скорость и следуя
курсом, идентичным нашему. Затем, к нашему  ужасу,  корабль  открыл  огонь
разрывными  снарядами.   Эти   снаряды   содержали   сильную   взрывчатку,
детонирующую от световых лучей, когда нарушается от удара их  непрозрачная
оболочка. Следовательно,  чтобы  снаряд  был  эффективен,  не  обязательно
прямое попадание. Если он даже чиркнет по палубе или по  корпусу  корабля,
или по чему-либо твердому около  цели,  он  причинит  значительно  больший
ущерб, сжигая целую группу людей, чем ударив в одного из них,  так  как  в
первом случае он взрывается от нарушения его  оболочки,  убивая  или  раня
нескольких. А если он входит в тело  одного  человека,  световые  лучи  не
могут достичь его, и тогда он производит разрушений не больше, чем простая
болванка.  Лунный  свет  недостаточно  силен,   чтобы   детонировать   эту
взрывчатку. Когда этими снарядами стреляют ночью, то если они  не  тронуты
мощными лучами прожекторов, они начинают взрываться  при  восходе  солнца,
делая поле битвы в этом случае опаснейшим местом,  даже  если  сражающиеся
стороны  не  находятся  больше   здесь.   Извлечение   из   тела   раненых
неразорвавшихся снарядов также влечет за собой взрыв и делает эту операцию
рискованнейшей, которая может привести к смерти и пациента, и хирурга.
     Дар Тарус, будучи у пульта управления, повернул  нос  нашего  флайера
вверх, прямо к патрульному судну, и одновременно закричал  нам,  чтобы  мы
сконцентрировали огонь на его пропеллерах. Что до меня, то я не мог видеть
почти ничего из-за ослепляющего света прожекторов, и я палил  по  нему  из
странного оружия, которое я первый раз увидел несколько часов тому  назад,
когда  оно  было  вручено  мне  Мью  Талом.   Мне   казалось,   что   этот
всепроникающий глаз представляет наибольшую опасность. Если бы  мы  смогли
ослепить его, патрульное судно утеряло бы все свои преимущества.  Итак,  я
направил оружие прямо на прожектор, нажимая пальцем на кнопку, управляющую
огнем.  Хаджус  стоял  на  коленях,  и  его  оружие  плевалось  пулями  по
патрульному судну. Руки Дар Таруса были заняты управлением,  а  Хован  Дью
сидел на корточках на носу и рычал.
     Вдруг Дар Тарус тревожно вскрикнул:
     - Разбито управление, - заорал он. - Мы  не  можем  изменить  курс  -
корабль никуда не годится!
     Почти в тот же миг погас прожектор - одна из моих пуль попала в него.
Мы были теперь совсем близко к врагам и  слышали  их  гневные  крики.  Наш
собственный   аппарат,   неуправляемый,   быстро   приближался   к   борту
неприятельского судна. Казалось, что если  мы  не  столкнемся  с  ним,  то
пройдем у него прямо под килем. Я спросил Дар Таруса, может  ли  быть  наш
корабль отремонтирован.
     - Мы могли бы починить его, если бы у нас было время, - ответил он. -
Но это заняло бы часы. Все военно-воздушные силы Тунола навалятся  за  это
время на нас.
     Дар Тарус засмеялся.
     - Ты прав, Вад Варс, но где мы найдем другой? - произнес он.
     Я указал на патрульное судно.
     - Мы не должны искать его далеко, - сказал я.
     - А почему бы и нет? - воскликнул Дар Тарус,  пожав  плечами.  -  Это
была бы прекрасная схватка и достойная смерть!
     Гор Хаджус хлопнул меня по плечу.
     - К смерти, мой капитан! - закричал он.
     Хован Дью затряс цепями и захохотал.
     Корабли близко сближались. Мы прекратили  огонь,  опасаясь  повредить
корабль, который надеялись использовать для бегства. По  каким-то  неясным
причинам прекратила огонь и команда патруля - я так и не понял, почему. Мы
двигались по линии, которая должна  была  привести  нас  прямо  на  другой
корабль. Я решил взять его на  абордаж  любой  ценой.  Я  видел,  что  его
килевые абордажные снасти свешивались с него, готовые спуститься на палубу
жертвы, когда первый из абордажных крюков уцепится за добычу.  Несомненно,
они уже поставили людей к крюкам и,  как  только  мы  очутимся  под  ними,
стальные щупальца протянутся и схватят нас,  а  команда  ринется  вниз  по
абордажным крюкам на нашу палубу.
     Я позвал Хован Дью, и он подполз ко  мне.  Я  на  ухо  прошептал  ему
инструкции. Когда я кончил, он кивнул головой и зарычал низким голосом.  Я
сбросил крючки приспособлений,  удерживавших  меня  на  палубе,  и  пополз
вместе с обезьяной к носу, после чего я проинструктировал  Гор  Хаджуса  и
Дар Таруса. Мы были теперь почти что под палубой патрульного судна. Я  мог
видеть его абордажные крючья, приготовленные для атаки.  Наш  нос  подошел
под корму вражеского аппарата. Был близок момент, которого мы  так  ждали.
На палубе патруля уже не могли меня  видеть.  Абордажные  крючья  медленно
качались в пятнадцати футах над нашими головами. Я прошептал слова команды
обезьяне, мы пригнулись и одновременно прыгнули  на  крюки.  Это  казалось
сумасшедшим риском - неудача означала верную смерть,  но  я  понимал,  что
если один из нас или двое смогут достичь палубы корабля противника,  когда
его команда будет занята другим делом, плата за  риск  будет  оправданной.
Гор Хаджус гарантировал, что на борту патрульного  судна  не  более  шести
человек,  причем  один  обязательно  находится  у  пульта  управления,   а
остальные  поставлены  к  абордажным  крючьям.  Момент  был  исключительно
благоприятен для попытки обосноваться на палубе вражеского судна.
     Я и Хован Дью прыгнули, и фортуна  улыбнулась  нам,  хотя  гигантская
обезьяна с трудом  дотянулась  до  крюка  протянутой  лапой.  Мои  мускулы
землянина донесли меня до цели очень легко. Вместе мы  стали  подниматься,
как условились заранее - он по правому борту, я - по левому. Пусть я и был
более проворным прыгуном - Хован Дью превосходил меня в искусстве лазания.
В результате он достиг поручней и карабкался выше,  в  то  время  как  мои
глаза были еще ниже уровня палубы, что, возможно, было счастьем для  меня,
так как я случайно лез на палубу там, где один из  экипажа,  не  зная  обо
мне, стоял у абордажных принадлежностей. Не будь его внимание отвлечено  в
сторону одного из товарищей, первым увидевшего свирепую морду  Хован  Дью,
он мог бы уничтожить  меня  одним  ударом  прежде,  чем  я  даже  смог  бы
поставить ногу на палубу.
     Обезьяна появилась перед тунолианским воином и этот парень издал крик
удивления и попытался вытащить меч, но обезьяна всей громадой  надвинулась
на него, и когда мои глаза очутились вровень с  перилами,  я  увидел,  как
могучий антропоид схватил несчастного за доспехи, подтащил к краю палубы и
швырнул вниз. Моментально мы оба очутились на  палубе  и  приготовились  к
защите. Остальные члены экипажа, оставив свои места, ринулись к нам, чтобы
сбросить нас с  палубы.  Однако,  думаю,  что  вид  огромного  антропоида,
свирепость которых они  знали,  оказывал  деморализующий  эффект  на  них,
потому что они колебались - каждый, казалось, желал предоставить  товарищу
честь  первым  встретить  его  и  умереть.  Но,  хотя  и   медленно,   они
приближались. Я с удовлетворением наблюдал  эти  колебания,  так  как  они
полностью совпадали с разработанным мною планом, существенно зависящим  от
того, смогут ли достигнуть палубы патрульного корабля  Гор  Хаджус  и  Дар
Тарус, когда наш корабль подойдет  достаточно  близко  к  неприятельскому,
чтобы они могли ухватиться за абордажные крючья,  использовав  их  подобно
нам.
     Гор Хаджус предупредил меня, чтобы я уничтожил  человека  у  приборов
управления возможно быстрее, так как самым первым его побуждением в случае
нашего успеха, будет повредить их. Поэтому я ринулся на него  и  до  того,
как он успел что-либо сделать с ними, зарубил его. Теперь их было  четверо
против нас двоих,  и  мы  ждали,  выигрывая  время,  чтобы  наши  товарищи
добрались до палубы.
     Четверо двигались медлен