ним
насмехался.
   Желая приблизиться к  ним  насколько  возможно,  прежде  чем  они  меня
заметят, я начал осторожно продвигаться вперед. Было видно, что мужчины  в
конце концов пришли к какому-то соглашению, потому что оба они, с  помощью
Файдоры, втащили сопротивляющуюся Дею Торис на палубу аэроплана.
   Здесь они ее привязали, а затем оба спустились опять,  чтобы  закончить
приготовления к отлету. Файдора вошла в небольшую каюту на корме корабля.
   Мне оставалось до них с четверть мили, когда Матаи Шанг  заметил  меня.
Он нервно схватил Турида за плечо и указал на меня рукой.
   Теперь мне нечего было скрываться, и я бешено помчался к аэроплану.
   Они удвоили свои усилия, возясь над приделыванием  пропеллера,  который
был снят, очевидно, с целью починки.
   Эту работу они закончили раньше,  чем  я  покрыл  половину  расстояния,
которое лежало между мною и ими, и оба бросились  к  веревочной  лестнице,
ведущей на палубу.
   Турид первым добежал до нее и с проворством  обезьяны  вскарабкался  на
палубу. Здесь он  нажал  кнопку,  управляющую  подъемной  силой,  и  судно
медленно поднялось вверх, однако  не  с  той  большой  скоростью,  которой
отличаются обычно аэропланы.
   Я был еще в сотне футов от них, когда увидел, что они поднимаются.
   Позади, у города, лежал могучий  флот,  огромные  дирижабли  Гелиума  и
Птарса, которые я спас в тот день от гибели; но прежде чем я  успею  дойти
до них, Турид будет уже далеко...
   В то время, как я бежал, Матаи Шанг с трудом карабкался  на  палубу,  а
над ним склонилось злобное лицо  Турида.  Вдруг  я  вздрогнул...  Веревка,
свешивающаяся с корабля, еще тянулась по земле. Только бы мне добежать  до
нее раньше, чем она поднимется слишком  высоко  над  моей  головой!  Может
быть, мне все же удастся взобраться по ней на палубу?
   А с аэропланом что-то было неладно. Во-первых, ему не хватало подъемной
силы; во-вторых, Турид уже дважды судорожно повертывал двигательный рычаг,
а аэроплан продолжал неподвижно висеть в воздухе, слегка  только  двигаясь
по течению дувшего с севера легкого ветерка.
   Матаи Шанг был теперь у  самого  шкафута.  Длинные  крючковатые  пальцы
протянулись, чтобы ухватиться за металлические поручни.  Турид  наклонился
еще ниже над своим соучастником.
   Внезапно  в  поднятой  руке  черного  блеснул  кинжал  и  опустился  по
направлению к белому лицу отца жрецов. С криком безумного страха  вцепился
святой хеккадор в руку, державшую кинжал.
   Я почти добежал  до  свешивающейся  вниз  веревки.  Аэроплан  продолжал
медленно подниматься и ветер медленно  относил  его  от  меня,  но  тут  я
случайно споткнулся на мерзлой дороге и упал, сильно ударившись головой  о
мерзлую глыбу. Веревка, конец которой как раз теперь отделялся  от  почвы,
болталась над самой моей головой, но я не мог ухватиться за нее: в  голове
шумело, и я потерял сознание.
   Вероятно, я пролежал без чувств несколько секунд. Когда я открыл глаза,
Турид и Матаи Шанг все еще боролись, а аэроплан отнесло  всего  на  двести
футов к югу; веревка была уже в добрых тридцати футах от почвы.
   Озлобленный новой неудачей, которая постигла меня в  ту  минуту,  когда
успех был почти в моих руках, я побежал вперед  и,  очутившись  под  самым
концом раскачивавшейся веревки, напряг всю силу своих  земных  мускулов  и
прыгнул.
   Прыжок оказался удачен: я схватился за веревку на фут выше ее  конца  и
крепко сжал ее. Но  обледенелый  канат  скользил  в  руках.  Я  попробовал
поднять свободную руку, чтобы ухватиться за него обеими руками, но это мне
не удалось и я соскользнул еще ниже.
   Я чувствовал, что канат  медленно  выскальзывает  из  моих  рук.  Через
минуту все, чего я достиг, было бы потеряно, но в последний момент  пальцы
мои крепко зажали узел у самого конца и больше уже не разжимались.
   Вздохнув облегченно, я начал карабкаться вверх, к палубе корабля. Я  не
мог видеть Турида и Матаи  Шанга,  но  слышал  шум  борьбы  и  знал  таким
образом, что они все еще боролись; жрец за свою  жизнь,  а  датор  за  то,
чтобы увеличить подъемную силу аэроплана, освободившись от тяжести лишнего
пассажира.
   Если Матаи Шанг погибнет прежде, чем мне удастся взобраться наверх,  то
шансы достигнуть палубы будут очень малы. Стоит  черному  датору  обрезать
веревку, и он освободится от меня навсегда. В это время  корабль  как  раз
пролетал над краем бездонной пропасти.
   Наконец рука моя ухватилась за перила  аэроплана,  и  в  тот  же  самый
момент подо мной раздался страшный вопль. Кровь застыла у меня в жилах,  и
я с ужасом повернул глаза вниз, где  визжащая  фигурка,  перевертываясь  в
воздухе, стремительно падала в бездну.
   Это был последний полет святого  хеккадора  Матаи  Шанга,  отца  святых
жрецов...
   Когда я обернулся к палубе, я увидел склонившегося надо мной  Турида  с
кинжалом в руке. Он стоял спиной к переднему концу каюты, в то время,  как
я старался вскарабкаться на борт у кормы корабля. Между  нами  было  всего
несколько шагов. Никакая сила не могла поднять меня на палубу раньше,  чем
рассвирепевший чернокожий набросится на меня.
   Мой конец наступил. Я знал это, и если у меня еще и оставались иллюзии,
то торжествующая усмешка на злобном лице датора должна была  их  рассеять.
Позади Турида я видел Дею Торис; ее глаза были широко раскрыты  от  ужаса,
она билась в  своих  оковах,  как  пойманная  птица.  То,  что  Дея  Торис
принуждена была стать свидетельницей моей страшной смерти,  удваивало  мои
мучения.
   Я больше не пытался перелезть  через  шкафут.  Вместо  этого  я  крепко
схватился левой рукой за перила и вытащил свой кинжал.
   По крайней мере, я умру так, как жил, - сражаясь!
   Турид был уже против двери каюты, когда новое действующее лицо  приняло
участие в мрачной трагедии, которая разыгрывалась на  палубе  побежденного
аэроплана Матаи Шанга.
   Это была Файдора. - С разгоревшимся лицом и с растрепанными волосами, с
глазами, в которых явственно виднелись следы недавних слез,  непохожая  на
ту гордую богиню, какой она всегда  себя  считала,  Файдора  выскочила  на
палубу как раз впереди меня. В ее  руке  был  тонкий  стилет...  Я  понял!
Улыбаясь, бросил я последний взгляд своей возлюбленной,  взгляд  человека,
приговоренного к смерти, и смело повернул лицо к Файдоре, ожидая удара.
   Никогда не видел я это прекрасное лицо  более  прекрасным,  чем  в  эту
минуту. Казалось невероятным, что такая красота может таить в себе столько
жестокости и бессердечия. Но в этот день в ее прекрасных глазах было новое
выражение, которого я в них никогда не видел - какая-то необычная мягкость
и страдание.
   Турид был возле меня и оттолкнул ее, чтобы нанести мне первый удар.  Но
произошло то, чего я совершенно не ожидал, и произошло так быстро,  что  я
не мог сперва понять, что случилось...
   Левая рука Файдоры крепко схватила датора, державшего кинжал, а  правая
высоко поднялась, и в ней блеснуло острое лезвие.
   - Вот тебе за Матаи Шанга! - крикнула она и глубоко  вонзила  лезвие  в
грудь датора. - Вот тебе за то зло, которое ты хотел причинить Дее  Торис!
- снова острая сталь вонзилась в окровавленное тело.
   - А вот тебе еще, еще и еще, - пронзительно кричала  она,  -  за  Джона
Картера, джеда Гелиума, - и при каждом слове она втыкала свой стилет в уже
безжизненное тело датора. Затем презрительным  жестом  она  сбросила  труп
перворожденного с палубы.
   Я был так поражен трагической сценой, разыгравшейся  передо  мной,  что
потерял способность двигаться и не делал  никаких  попыток  взобраться  на
палубу. Следующий поступок Файдоры снова удивил меня - она  протянула  мне
руку и помогла подняться. Я встал на палубу, глядя на нее  с  нескрываемым
изумлением.
   Легкая усмешка мелькнула у нее на губах, но  не  жестокая  высокомерная
улыбка богини, которая была мне знакома.
   - Ты удивляешься, Джон Картер, - сказала она, -  и  не  понимаешь,  что
произвело во мне такую перемену? Я тебе скажу. Это сделала любовь - любовь
к тебе.
   Я нахмурил брови, но она подняла руку.
   - Постой, - сказала она. - Я не говорю о  своей  любви.  Это  -  любовь
твоей жены Деи Торис к тебе научила меня, чем может быть истинная  любовь,
чем она должна быть и как далека была от настоящей любви моя эгоистическая
страсть.
   Теперь я стала другой. Теперь я могла бы любить  тебя  так,  как  любит
тебя Дея Торис. Теперь мое единственное счастье в том, чтобы знать, что ты
и она снова будете вместе, потому что в ней одной  ты  можешь  найти  свое
счастье.
   Но меня  мучит  зло,  которое  я  совершила.  Много  грехов  нужно  мне
искупить, и хотя я и считаюсь бессмертной, всей моей жизни было  бы  мало,
чтобы искупить мою вину.
   Но есть другой путь к спасению, и если Файдора, дочь святого хеккадора,
согрешила, то она сегодня уже частью искупила свой грех, а чтобы ты  верил
в ее искренность, она докажет ее единственным возможным для нее  способом:
Файдора спасла тебя для другой и уходит с твоей дороги...
   С этими словами она  стремительно  повернулась  и  бросилась  с  палубы
корабля в бездонную пропасть...
   Крик ужаса вырвался у меня. Я подбежал к перилам,  желая  спасти  жизнь
той, которую еще совсем недавно с радостью видел бы мертвой. Но  было  уже
слишком поздно.
   С  глазами,  полными  слез,  я  отвернулся,  чтобы  не   видеть   конца
несчастной.
   Минуту спустя я разрезал  путы,  связывавшие  Дею  Торис,  и  когда  ее
прелестные руки обвились вокруг моей шеи и дивные губы прижались к моим, я
сразу позабыл все ужасы, свидетелем  которых  мне  пришлось  быть,  и  все
страдания, которые я перенес.



16. ВЛАДЫКА БАРСУМА

   Аэроплан, на палубе которого я очутился вдвоем с Деей  Торис,  оказался
совершенно непригодным. Резервуары с лучами подъемной силы давали  течь  и
машина делала перебои. Мы беспомощно висели над полярными льдами.
   Ветер медленно гнал корабль сперва  над  пропастью,  где  лежали  трупы
Матаи Шанга, Турида и Файдоры, а затем над низкой грядой холмов. Я  открыл
предохранительные клапаны и медленно опустился.
   Как только аэроплан коснулся почвы, Дея Торис и я  сошли  с  палубы  и,
рука об руку,  пошли  обратно  через  снежную  пустыню  по  направлению  к
Кадабре.
   Мы вошли в тот самый туннель, по которому я недавно бежал в таком диком
отчаянии. Мы шли медленно - нам нужно было так много сказать друг другу!
   Она рассказала о той ужасной  минуте,  несколько  месяцев  тому  назад,
когда дверь ее вращающейся темницы внутри храма Солнца  медленно  заходила
за стену; рассказала, как Файдора бросилась на нее с поднятым кинжалом, но
Тувия закричала, когда поняла злобное намерение дочери святого жреца.
   Это был тот крик, который звучал в  моих  ушах  долгие  месяцы.  Только
теперь я узнал, что Тувия успела вырвать кинжал у Файдоры, прежде  чем  он
коснулся Деи Торис или ее самой.
   Она рассказала мне о томительных  днях  своего  заключения,  о  злобной
ненависти Файдоры, о нежной любви Тувии. Когда мрачное  отчаяние  овладело
ими, то они обе - Тувия и она - утешались одной и  той  же  надеждой,  что
Джон Картер найдет способ освободить их.
   Вскоре мы дошли до помещения Солана. Мы продвигались  вперед  беспечно,
не принимая никаких мер предосторожности; я был уверен, что город и дворец
находятся в руках моих друзей.
   Таким образом вышло, что, войдя в комнату, мы очутились лицом к лицу  с
десятью придворными Салензия Олла. Они хотели скрыться из дворца  теми  же
коридорами, через которые мы только что прошли.
   При виде нас они остановились, и предводитель их  злобно  усмехнулся  и
воскликнул, указывая на нас:
   - Нам везет! Смотрите, вот виновник  всех  наших  бедствий!  Пусть  нас
победили, но мы отомстим за джеддака и за весь город!  Сладок  час  мести!
Пусть победители найдут здесь изуродованные  трупы  Джона  Картера  и  его
жены. Пусть увидят они, как умеют мстить желтые люди! Готовься  к  смерти,
Джон Картер, но, чтобы твой конец был  более  горек,  знай,  что  я,  быть
может, не приговорю Дею Торис к милосердной смерти, а сохраню ее для своей
забавы и для забавы своих приближенных!
   Я стоял у той самой стены, где находились все рычаги. Дея Торис  стояла
рядом со мной. Она взглянула на меня с удивлением:  воины  приблизились  к
нам с обнаженными мечами, а мой меч все еще оставался в ножнах, и  я  ждал
их приближения с улыбкой на губах.
   Желтые воины тоже смотрели на  меня  с  изумлением.  Моя  неподвижность
смущала их, и они остановились в  нерешительности,  опасаясь  какой-нибудь
хитрости. Когда они подошли почти  на  расстояние  меча,  я  поднял  руку,
положил ее на полированную рукоятку большого рычага и,  продолжая  зловеще
улыбаться, взглянул своим врагам прямо в лицо.
   Они стали, как один человек, бросая испуганные взгляды на меня  и  друг
на друга.
   - Стой! - завопил их предводитель. - Ты не знаешь, что ты делаешь!
   - Ошибаешься, - ответил я спокойно. - Джон Картер знает, что делает. Он
знает, что, если один из вас подступится к Дее Торис, то я поверну рычаг -
и она и я умрем вместе, но отдельно мы не умрем!
   Придворные отпрянули и несколько минут шептались друг с другом. Наконец
предводитель повернулся ко мне.
   - Ступай своей дорогой, Джон Картер, а мы пойдем своей, - сказал он.
   - Пленные не идут своей дорогой, - возразил я, - а вы мои пленные.
   Прежде чем они смогли ответить, дверь в противоположном  конце  комнаты
отворилась, и отряд желтых людей хлынул в помещение. Придворные, казалось,
вздохнули с облегчением, но скоро  их  лица  опять  омрачились:  во  главе
желтых людей шел Талу, мятежный джед Марентины. Приближенные Салензия Олла
знали, что им нечего ждать пощады от его руки.
   Талу с первого же взгляда охватил положение и улыбнулся.
   - Правильно, Джон Картер! - закричал он. - Ты обращаешь против  них  их
же силу! Какое счастье для Окара, что  ты  оказался  здесь  и  помешал  их
бегству! Это сброд величайших негодяев севера,  а  этот  -  он  указал  на
предводителя, - хотел провозгласить  себя  джеддаком  джеддаков  на  месте
убитого Салензия Олла. Если бы это случилось,  у  нас  был  бы  еще  более
гнусный правитель, чем ненавистный тиран, павший от твоего меча.
   Придворные принуждены были молчаливо покориться и  дать  себя  связать;
сопротивление не принесло  бы  им  ничего,  кроме  смерти.  Сопровождаемые
воинами Талу, мы отправились в большой тронный  зал.  Здесь  было  большое
собрание воинов. Рядом с красными людьми Гелиума и  Птарса  стояли  желтые
люди севера и черные  перворожденные,  прибывшие  ко  мне  на  помощь  под
предводительством Ксодара. Здесь были  дикие  зеленые  воины  с  высохшего
морского дна на дальнем юге и небольшие отряды белокожих  жрецов,  которые
решили отказаться от своей религии и присягнули Ксодару.
   Здесь были Тардос Морс и Морс Каяк и статный сын мой Картерис  в  своих
блестящих военных доспехах. Увидя нас, они все трое бросились к Дее  Торис
и хотя не в характере марсиан бурно проявлять свои чувства,  они  чуть  не
задушили ее в своих объятиях.
   Здесь были Тарс Таркас, джеддак тарков, и Кантос Кан, и  здесь  же  был
мой дорогой Вула, совсем обезумевший от счастья и в  избытке  своей  любви
прыгавший на меня и дергавший меня за доспехи.
   Гром приветственных  криков  огласил  зал  при  нашем  входе:  раздался
оглушительный звон металла, когда воины всех  марсианских  народов  высоко
подняли свои мечи и скрестили клинки в знак  успеха  и  победы.  Я  прошел
сквозь густые ряды ликующих воинов, джедов и джеддаков, но сердце  мое  не
радовалось. Среди этой толпы мне не хватало двух любимых лиц,  и  я  много
дал бы, чтобы видеть их в эту минуту. В тронном зале не было Туван Дина  и
его дочери Тувии.
   Я всех расспрашивал о них и, наконец,  один  желтый  пленный  рассказал
мне, что они были опознаны и захвачены начальником дворцовой стражи, когда
они пробирались к "яме изобилия".
   Мне не нужно было спрашивать, зачем шли туда  отважный  джеддак  и  его
мужественная дочь. Военнопленный сказал, что они были заключены в одну  из
многочисленных темниц, где должны были ожидать приговора северного тирана.
   Я немедленно выслал отряды, которые обыскали дворец  сверху  донизу,  и
мое счастье стало полным, когда они вошли  в  зал  под  эскортом  почетной
стражи.
   Первым движением Тувии было броситься к Дее  Торис,  и  искренность,  с
которой они обняли друг друга, была ясным доказательством их любви.
   В этом переполненном шумном зале молчаливо и одиноко стоял пустой  трон
Окара.
   Многое перевидел старый трон с тех пор,  как  на  него  вступил  первый
джеддак джеддаков, но я думаю, что никогда  не  видел  он  более  странной
сцены. Размышляя о прошлом и будущем этой изолированной расы  чернобородых
желтых людей, я видел для  них  возможность  более  светлого  и  полезного
существования в великой семье дружественных народов, которая  тянулась  от
южного полюса почти до их барьера.
   Двадцать два года тому назад  я  был  закинут  голый  и  чужой  в  этот
странный мир. Каждая раса, каждая нация вели тогда беспрерывные войны друг
с другом.
   Теперь,  благодаря  силе  моего  меча  и  преданности  друзей,  которых
приобрел мой меч, черные, белые, красные и зеленые люди стояли бок о бок и
жили в мире и дружбе. Все расы Барсума не составляли еще одного целого, но
большой шаг в этом направлении уже был  сделан,  и  если  бы  мне  удалось
присоединить к общей семье народов еще и свирепую и замкнутую желтую расу,
то я чувствовал бы, что мною совершено великое дело. Я выплатил  бы  Марсу
по крайней мере часть огромного долга, который лежал на мне за то, что  он
дал мне Дею Торис.
   Я видел только один путь к воплощению этой мечты, и только один человек
был пригоден для осуществления моих надежд. И, как всегда бывает со  мной,
я поступил так, как привык поступать в решительных случаях  -  без  долгих
размышлений и предварительных совещаний.
   Те, которым не нравятся мои планы и мой  способ  их  проводить,  всегда
могут мечами выразить свое несогласие и недовольство; но, кажется, на этот
раз не было ни одного несогласного голоса, когда я, схватив Талу за  руку,
подвел его к трону Салензия Олла.
   - Воины Барсума! - вскричал я. - Кадабра  пала,  и  вместе  с  ней  пал
ненавистный  северный  тиран.  Но  самостоятельность  Окара  должна   быть
сохранена. Красные люди управляются  красными  джеддаками;  зеленые  воины
древних морей признают только зеленого правителя,  перворожденными  южного
полюса правит черный Ксодар. И не  было  бы  в  интересах  ни  желтых,  ни
красных людей, если бы красный джеддак вступил на трон  Окара.  Среди  вас
есть воин, достойный носить древний титул джеддака джеддаков Севера.  Люди
Окара, поднимите ваши мечи в честь вашего нового правителя Талу, мятежного
джеда Марентины.
   Свободные люди Марентины и пленные Кадабры встретили радостными криками
мое заявление. Все они думали, что красные люди захотят удержать  то,  что
они захватили силой оружия, как это было  принято  в  прежние  времена  на
Барсуме. Они были уверены, что им  придется  жить  под  гнетом  иноземного
джеддака.
   Победоносные воины  из  войска  Картериса  присоединились  к  радостной
манифестации.
   Среди дикого шума и радостных криков Дея Торис и я прошли  в  роскошный
сад джеддака, расположенный во внутреннем дворе дворца. За  нами  следовал
Вула, но на резной скамейке в беседке из дивных красных цветов мы  увидели
двоих, которые опередили нас - Тувию из Птарса и Картериса из Гелиума.
   Красивая голова юноши низко склонилась над лицом прекрасной девушки. Я,
улыбаясь, взглянул на Дею Торис и, притянув ее к себе, прошептал:
   - Почему бы нет?
   Действительно, почему нет? Что значат годы в стране вечной юности?
   Мы оставались в Кадабре в качестве гостей Талу, пока  он  формально  не
был введен в управление страной, а потом отплыли на юг от ледяного барьера
со всем большим флотом, который мне посчастливилось спаст