Где-то в самых глубоких тайниках своей души я  ощущал
странную тоску по этим неведомым  врагам,  и  во  мне  проснулась  могучая
надежда, что флот вернется и потребует от зеленых воинов  отчета,  за  что
они так беспощадно и безосновательно напали на него.
   За мною по пятам - теперь это было привычное для нее место - шла  Вула,
собака, а когда я показался на улице, Сола  кинулась  ко  мне,  как  будто
давно искала меня.
   Кавалькада возвратилась на площадь - обратное  путешествие  домой  было
отложено из-за страха перед ответной атакой воздушного флота.
   Лоркас Птомель был слишком хитрым старым воином, чтобы  быть  пойманным
на открытой равнине с караваном из повозок и детей и,  таким  образом,  мы
остались в покинутом городе и опасность, казалось, исчезла.
   Когда Сола и я вышли на площадь, перед моими глазами предстало зрелище,
которое наполнило  все  мое  существо  волной  смешанных  чувств  надежды,
страха, восторга и уныния, и все же надо всем  преобладало  едва  уловимое
ощущение облегчения и радости, потому что, как раз в тот  момент,  как  мы
приблизились к толпе марсиан, мне удалось бросить  взгляд  на  пленницу  с
военного корабля, которую  несколько  зеленых  марсианок  грубо  тащили  в
ближайшее здание. Перед моими глазами  была  гибкая  девичья  фигурка,  до
мельчайших деталей подобная всем земным женщинам моей прошлой  жизни.  Она
не видела меня вначале, но как раз в тот момент, когда она  исчезла  через
портал строения, которое должно было стать ее тюрьмой, она  повернулась  и
ее глаза встретились с моими.
   Ее лицо было овальной формы и необычайно прекрасно,  каждая  черта  его
была как бы выточена и поражала своей изысканностью; глаза были  огромными
и блестящими, а голову ее, с которой  сбегали  волны  черных,  как  смоль,
волос (вьющихся) украшала странная, но красившая ее прическа. Ее кожа была
оттенка красноватой меди на фоне которой горячий румянец ее щек и рубин ее
чудесно вырезанных губ выделялись с чарующей прелестью.
   Она  была  также  лишена  одежды,  как  и  сопровождающие  ее   зеленые
марсианки.  За  исключением  украшений  очень  тонкой  работы,  она   была
совершенно обнажена, но никакие наряды не могли бы  возвысить  красоту  ее
совершенной и гармоничной фигуры. Когда ее взор остановился на мне,  глаза
широко открылись от удивления и она подала  легкий  знак  своей  свободной
рукой, знак, который,  разумеется  я  не  понял.  Только  один  момент  мы
смотрели друг на  друга,  а  затем  выражение  надежды,  радости,  которое
засияло на ее лице, когда  она  увидела  меня,  погасло,  превратившись  в
выражение крайнего отвращения, смешанного с  ненавистью  и  презрением.  Я
догадался, что не ответил на ее знак, и при всей своей неосведомленности о
марсианских обычаях, я интуитивно почувствовал, что она взывала о помощи и
покровительстве, и что мое несчастное невежество помешало мне ответить  на
ее призыв. Итак, ее поволокли в глубину заброшенного здания, и она исчезла
с моих глаз.



9. Я ИЗУЧАЮ ЯЗЫК

   Когда я пришел в себя, то взглянул на Солу, которая присутствовала  при
этой встрече и был поражен, заметив  какое-то  странное  выражение  на  ее
обычно бесстрастном лице. Я не знал, что она думает, так как  до  сих  пор
мало изучил язык марсиан; я знал его достаточно только для  удовлетворения
моих повседневных потребностей.
   Когда я дошел до входа в наше строение, меня ожидал  странный  сюрприз.
Ко  мне  приблизился  воин,  держа  в  руках  оружие,   амуницию   и   все
принадлежности подобного  рода.  Он  вручил  мне  все  это  с  несколькими
нечленораздельными словами и с выражением уважения и угрозы одновременно.
   Позднее Сола, с помощью нескольких других женщин,  переделала  все  эти
принадлежности, чтобы приспособить их к моим меньшим  пропорциям  и  после
того, как она закончила эту работу, я стал  выходить,  облаченный  во  все
военные доспехи.
   С этого дня Сола стала  посвящать  меня  в  тайны  обращения  с  разным
оружием, и я вместе с юным марсианином проводил на  площади  по  несколько
часов ежедневно, практикуясь в этом деле.
   Я еще не был искусен  в  обращении  со  всеми  видами  оружия,  но  мое
знакомство с подобного вида земным оружием превращало меня в необыкновенно
способного ученика, и я делал большие успехи.
   Моим обучением и обучением юного  марсианина  руководили  исключительно
женщины,  которые  занимаются  не  только  обучением  юношества   военному
искусству, но одновременно являются мастерами, производящими  все  изделия
промышленности, употребляемые зелеными марсианами. Они изготовляют  порох,
патроны, огнестрельное оружие - одним словом, все,  обладающее  какой-либо
ценностью, производится женщинами.
   Во  время  войны  из  них  формируется  часть  резервов  и,  в   случае
необходимости,  они  сражаются  даже  с   большей   сообразительностью   и
жестокостью, чем мужчины.
   Мужчины совершенствуются в более сложных вопросах военного искусства  -
в стратегии и маневрировании большими войсковыми частями. Они вырабатывают
законы по мере необходимости в этом, новый закон по поводу каждого  нового
казуса. Совершая  правосудие,  они  не  связаны  прецедентными  решениями.
Обычаи передаются  путем  повторения  из  века  в  век,  но  наказание  за
нарушение обычая определяет в зависимости от индивидуальных  обстоятельств
жюри из лиц, равных преступнику, и я могу сказать,  что  правосудие  редко
делает промах и только в редких случаях нарушает приоритет закона. В одном
отношении, по  крайней  мере,  марсиане  счастливый  народ  -  у  них  нет
адвокатов.
   Я не видел пленницы в  течение  нескольких  дней,  последовавших  после
нашей первой встречи, а затем видел ее только мельком,  когда  ее  вели  в
большую приемную  залу,  где  произошла  моя  первая  встреча  с  Лоркасом
Птомелем.
   Я не мог не заметить резкости и грубости, какие проявляла по  отношению
к ней стража и которые были так отличны от почти материнской  мягкости,  с
которой относилась ко  мне  Сола,  и  от  той  почтительности,  которую  я
наблюдал со стороны немногих зеленых марсиан вообще,  дававших  себе  труд
меня замечать.
   В обоих случаях, когда я видел пленницу, мне удалось уловить,  что  она
перекидывалась парой слов со своей стражей, и это убедило меня в том,  что
они могли говорить  друг  с  другом  или,  по  крайней  мере,  при  помощи
какого-то общего языка достигнуть взаимопонимания. С этим новым стимулом я
довел Солу, почти до сумасшествия своими  навязчивыми  просьбами  ускорить
мое обучение, и через несколько дней я настолько овладел  языком  марсиан,
что был в состоянии довольно сносно поддержать разговор и  вполне  понимал
все то, что слышал.
   К этому времени наша спальня, кроме Солы, ее питомца, меня и Вулы, была
занята еще тремя или  четырьмя  женщинами  с  парой  недавно  вылупившихся
юнцов. После того, как они уходили  спать,  взрослые  обычно,  прежде  чем
отправиться  спать,  в   течение   короткого   промежутка   времени   вели
беспорядочную беседу, и теперь, когда я мог понимать  их  язык,  я  всегда
внимательно слушал, хотя сам никогда не издавал ни звука.
   В ночь, последовавшую за посещением пленницей приемной залы, разговор в
конце концов коснулся этой темы, и в один момент я превратился в  слух.  Я
боялся спрашивать Солу о прекрасной пленнице, так как не  мог  не  помнить
того странного выражения, которое я заметил на ее лице после  моей  первой
встречи с заключенной. Означало ли оно ревность, я не мог бы  сказать,  но
все же, судя по земным меркам, я  находил  более  благоразумным  проявлять
полную индифферентность  в  этом  вопросе  до  тех  пор,  пока  не  выясню
отношение Солы к предмету моих забот.
   Саркойя,  одна  из  пожилых  женщин,  которая  делила  с   нами   кров,
присутствовала  в  качестве  стражницы  при   аудиенции   и   спрашивающие
обратились к ней:
   - Когда, - спросила одна  из  женщин,  -  мы  насладимся  агонией  этой
краснокожей? Или Лоркас Птомель Джед намерен держать ее ради выкупа?
   - Они решили отвезти ее с нами в Тарк и там предать ее  смертным  мукам
во время великих игр перед Тал Хаджус, - ответила Саркойя.
   - Каким образом это произойдет? - спросила Сола. - Она очень миниатюрна
и очень красива. Я надеялась, что ее будут держать ради выкупа.
   Саркойя и другие женщины недовольно  заговорили  при  проявлении  такой
слабости со стороны Солы.
   - Очень жаль, Сола, что  вы  не  родились  на  миллион  лет  раньше,  -
фыркнула Саркойя, - когда все углубления в почве были  наполнены  водой  и
люди были столь же податливы, как вещество, по  которому  они  плавали.  В
наши дни дошли до такой  степени  прогресса,  когда  такого  рода  чувства
указывают на слабость и атавизм. Было бы нехорошо для вас обнаружить перед
Тарс Таркасом подобные дегенеративные чувства, так как я  сомневаюсь,  что
он в таком случае возложит на вас серьезные обязанности матери.
   - Я не вижу ничего дурного в своем отношении к краснокожей  женщине,  -
возразила Сола. - Она никогда не приносила нам вреда и никогда бы  его  не
принесла, если бы мы попали в ее руки. Только мужчины ее племени  воюют  с
нами, и я иногда думаю, что их позиция по  отношению  к  нам  есть  только
отражение нашей по отношению к ним. Они  живут  в  мире  со  всеми  своими
соседями, кроме тех случаев, когда долг призывает их к войне,  между  тем,
как мы не поддерживаем  мира  ни  с  кем,  мы  вечно  воюем  даже  с  нами
подобными, равно как с красными людьми, и даже в наших собственных общинах
мужчины бьются друг с другом. О! Все  -  один  непрерывный  ужасный  поток
крови, начиная с того момента, когда мы пробиваем скорлупу,  до  тех  пор,
пока мы с радостью бросаемся в лоно реки сокровенных  тайн,  в  мрачную  и
древнюю Исс, которая уносит нас к неизвестному, но, по  крайней  мере,  не
более страшному и жуткому существованию. Счастлив действительно тот,  кого
встречает ранняя смерть. Говорите что хотите Тарс  Таркасу,  он  не  может
выбрать  для  меня  худшей   участи,   чем   продолжение   того   ужасного
существования, которое мы принуждены вести.
   Эта дикая вспышка со стороны Солы так сильно удивила и оскорбила других
женщин, что после коллективного выговора, сделанного в нескольких  словах,
воцарилось молчание, и вскоре все заснули. Этот эпизод, во всяком  случае,
послужил мне на пользу, так как я убедился в дружелюбном отношении Солы  к
бедной девушке, а также удостоверил в том, что мне исключительно  повезло,
что я попал в руки Солы, а не  других  женщин.  Я  знал,  что  она  хорошо
относится ко мне, а теперь, когда я открыл, что она ненавидит жестокость и
варварство, я верил, что могу положиться на нее в устройстве моего  побега
и побега узницы, если только такое в пределах возможного.
   Я даже не знал, были ли тут какие-либо  условия,  ради  которых  стоило
бежать, но я от всей души соглашался поставить на карту все среди существ,
созданных по моему подобию, чем оставаться дальше среди  отвратительных  и
кровожадных зеленых людей Марса. Но куда идти и каким образом - было такой
же загадкой для меня, как, начиная с сотворения мира, тысячелетние  поиски
вечной юности для земных людей.
   Я решил при первой возможности довериться Соле  и  открыто  просить  ее
помощи, и с этим твердым решением я растянулся на своих шелках и  мехах  и
погрузился в тот освежающий и  лишенный  сновидений  сон,  каким  спал  на
Марсе.



10. ПОБЕДИТЕЛЬ И ВОЖДЬ

   На  следующее  утро  я  спозаранку  выбрался   на   улицу.   Мне   была
предоставлена значительная свобода, и Сола предупредила меня, что  пока  я
не сделаю попытки покинуть город, я могу приходить и  уходить,  когда  мне
угодно. Однако она предостерегла меня, чтобы я не выходил безоружным,  так
как этот город, подобно другим  покинутым  городам  старинной  марсианской
цивилизации, населен большими белыми обезьянами, с которыми  мне  пришлось
столкнуться уже на второй день моих приключений.
   Советуя мне не покидать пределов города, Сола объяснила, что Вула ни  в
коем случае не допустил бы это.  Она  настоятельно  рекомендовала  мне  не
возбуждать  его  гнева  и  не  подходить  слишком  близко  к   запрещенной
территории. Его характер таков, сказала она, что  в  случае  ослушания  он
вернул бы меня живым или мертвым, - "скорее мертвым" - добавила она.
   В это утро я выбрал для своих исследований  новую  улицу  и  неожиданно
очутился на краю города. Передо мной открылись низкие  холмы,  прорезанные
узкими живописными лощинами. Я жаждал  исследовать  простирающуюся  передо
мной местность, и, подобно тем пионерам, от которых я происходил,  увидеть
ландшафт, скрытый окрестными холмами, и для этого взобраться  на  одну  из
вершин, преграждающих мне горизонт.
   Мне также пришло в голову, что это отличный способ испытать Вулу. Я был
убежден, что это животное  меня  любит.  Я  видел  в  нем  гораздо  больше
признаков симпатии, чем в ком-либо другом из живых существ  Марса,  и  был
убежден, что благодарность за двукратное спасение его жизни перевесит  его
преданность  долгу,  наложенному   на   него   жестокими   бесчувственными
хозяевами.
   Когда я приблизился к городской черте, Вула поспешно побежал  вперед  и
ткнулся своим телом в мои ноги. Выражение его морды  казалось  мне  скорее
просительным, чем свирепым, он  не  обнажал  своих  больших  клыков  и  не
издавал своих ужасных гортанных окриков. Лишенный дружбы в  обществе  себе
подобных, я порядочно привязался к Вуле и Соле.
   Нормальный человек должен иметь исход для своих естественных чувств,  и
я был уверен, что не разочаруюсь в своем  расположении  к  этому  большому
зверю.
   Я никогда не гладил его и не нежничал с ним, но тут я присел на  землю,
обвил руками его мощную шею и начал поглаживать и ласкать  его,  говоря  с
ним на вновь обретенном мною марсианском языке, как я разговаривал бы дома
со своей собакой или с каким-нибудь  иным  другом  из  мира  животных.  Он
реагировал на это самым неожиданным образом.
   Разинув свою широкую  пасть,  он  обнажил  весь  верхний  ряд  зубов  и
наморщил нос так, что его большие глаза почти скрылись  в  складках  кожи.
Если вы когда-нибудь видели, как улыбается шотландская овчарка,  это  даст
вам представление о том, как исказилась физиономия Вулы.
   Он бросился на спину и  начал  валяться  у  моих  ног.  Потом  вскочил,
бросился на меня, причем опрокинул меня своей тяжестью, потом,  вертясь  и
извиваясь передо мной, как резвый щенок,  начал  подставлять  свою  спину,
чтобы я еще гладил ее.  Я  не  мог  устоять  перед  смехотворностью  этого
зрелища и,  держась  за  бока,  покатывался  со  смеху  -  первого  смеха,
сорвавшегося с моих  губ  впервые  за  множество  дней.  Действительно,  я
смеялся в первый раз с того утра, как Поуэль уезжал  из  лагеря  на  давно
неезженной лошади, и она  неожиданно  сбросила  его  вверх  тормашками  на
цветочную грядку.
   Мой хохот испугал Вулу, его прыжки прекратились, и он с жалобным  видом
подполз ко мне, тычась своей безобразной головой мне в колени. И  тогда  я
вспомнил, что обозначает на Марсе смех - муку, страдание, смерть!  Подавив
свою смешливость, я похлопал беднягу по голове и по спине, поболтал с  ним
немножко, а затем властным тоном приказал ему следовать за мной  и,  встав
на ноги, двинулся по направлению к холмам.
   Теперь между нами больше не было вопроса о власти: с этого момента Вула
был  моим  преданным  рабом,  а  я  его  единственным  повелителем.  Через
несколько минут я добрался до холмов, но  не  нашел  там  ничего  особенно
интересного. По склонам вершин  росло  множество  диких  цветов,  странной
формы и великолепной окраски, а с вершины ближайшего холма я  увидел  лишь
другие холмы, тянувшиеся к северу и вздымавшиеся гребень за гребнем,  пока
они не скрылись среди более высоких гор  вдали.  Впрочем,  впоследствии  я
узнал, что на всем Марсе было только несколько пиков, превышавших высоту в
четыре тысячи футов; впечатление импозантности было лишь относительное.
   Моя утренняя прогулка имела для меня огромное значение, так как привела
меня к дружбе с Вулой, на которого Тарс Таркас  полагался,  как  на  моего
сторожа. Теперь я знал, что пленник в теории, практически я был  свободен,
и поспешил  вернуться  в  город,  прежде  чем  отступничество  Вулы  будет
замечено  его  номинальными  хозяевами.  Я  решил  не  переступать  больше
предписанных мне границ, пока не буду готов рискнуть всем, так как если бы
нас поймали, это привело бы к ограничению  моей  свободы  и,  вероятно,  к
гибели Вулы.
   Вернувшись на площадь, я в третий раз имел случай взглянуть на  пленную
девушку. Она стояла со своими стражницами перед входом в  приемный  зал  и
при моем приближении отвернулась, смерив меня надменным взглядом. Это было
сделано так по женски, так по земному, что хотя моя гордость была  задета,
сердце мое забилось чувством симпатии: мне было приятно встретить на Марсе
существо с инстинктами цивилизованного человека, хотя  они  и  проявлялись
таким обидным для меня образом.
   Если  бы   зеленая   марсианская   женщина   захотела   выразить   свое
неудовольствие или пренебрежение, она по всей вероятности сделала  бы  это
взмахом меча.
   Но так как их чувства в значительной степени атрофированы, понадобилось
бы большое оскорбление, чтобы довести их до такой ярости. Должен добавить,
что Сола была исключением. Я никогда не  видел  с  ее  стороны  каких-либо
жестоких поступков или вообще недостатка  в  приветливости  и  добродушии.
Она, действительно, была,  как  говорил  о  ней  ее  марсианский  кавалер,
прелестной противоположностью прежнего типа любимых и любящих предков.
   Видя, что пленница составляет центр внимания, я остановился  поглядеть,
что  будет.  Мне  не  пришлось  долго  ждать,  так  как  вскоре  к  зданию
приблизился со своей свитой вождей  Лоркас  Птомель.  Он  приказал  страже
следовать за ним с пленницей  и  вошел  в  приемный  зал.  Я  считал  себя
несколько привилегированной особой и был убежден, что воины не знают,  что
я понимаю их язык. Дело в том, что я просил  Солу  держать  это  в  тайне,
ссылаясь на то, что я вынужден буду разговаривать  с  людьми,  прежде  чем
вполне овладею марсианским языком. Ввиду всего этого  я  рискнул  войти  в
приемный зал и послушать, что там будет происходить.
   Совет восседал на ступеньках эстрады, а перед ним внизу стояла пленница
с двумя стражницами по бокам. В одной из женщин я узнал Саркойю  и  теперь
понял,  каким  образом  она  могла  присутствовать  здесь   на   вчерашнем
заседании, о результате которого она осведомила минувшей  ночью  население
нашего дортуара. Ее обращение с пленницей было резко и  грубо.  Держа  ее,
она впивалась своими недоразвитыми  ногтями  в  тело  бедной  девушки  или
больно щипала ее за руку. Если  нужно  было  перейти  с  одного  места  на
другое, она бесцеремонно дергала пленницу или толкала ее перед собой.  Она
словно вымещала на одном несчастном беззащитном  создании  всю  ненависть,
жестокость  и  злобу  своих  девятисот   лет,   за   которыми   скрывались
бесчисленные поколения злобных и свирепых предков.
   Вторая  женщина  вела  себя  менее  жестоко   и   казалась   совершенно
равнодушной. Оставшись под ее присмотром,  как  это,  к  счастью,  и  было
ночью, пленница не страдала от грубого обращения, так как  женщина  вообще
не обращала на нее никакого внимания.
   Когда Лоркас Птомель поднял глаза, чтобы  обратиться  к  пленнице,  его
взор упал на меня, и он с нетерпеливым жестом обратился к Тарсу Таркасу  и
что-то сказал ему. Я не расслышал ответа Тарса Таркаса, но Лоркас  Птомель
улыбнулся и больше не удостаивал меня вниманием.
   - Как тебя зовут? - обратился Лоркас Птомель к пленнице.
   - Дея Торис, дочь Мориса Каяка из Гелиума.
   - Зачем вы путешествовали? - продолжал он.
   - Это была чисто научная экспедиция, посланная  моим  отцом,  джеддаком
Гелиума,  для  изучения  воздушных  тече