ми пальцами попытался  чиркнуть
спичкой. Сломав ее, он протя нул незнакомцу всю коробку:
   - Вот - оставьте себе, - и не оглядываясь заспешил вниз по улице. Ве-
тер не отставал. Дышал ему в затылок,  как  преследующий  добычу  хищный
зверь.
   Бифф пустился бежать. Со стены на него внезапно уставился жуткий лик:
полуоторванная афиша фильма ужасов хлопала на ветру. Под ноги подвернул-
ся выпавший из мостовой булыжник - Бифф споткнулся и едва не упал. Через
дорогу с визгом метнулась черная кошка. Впопыхах он свернул  не  туда  и
теперь наткнулся на какие-то вонючие мусорные баки. Здесь он уронил кейс
и долго шарил впотьмах, пытаясь его отыскать.
   Паническое бегство вдруг привело его на широкую улицу,  залитую  при-
вычным ярким светом. Возле Биффа притормозил шикарный лимузин:
   - Как проехать на Пикадилли, приятель?
   - Т-т-туда!
   Бифф неопределенно махнул рукой и вновь бросился бежать.
   В ушах его выл ветер. Он подталкивал в спину, дул в лицо, и Бифф, вы-
биваясь из сил, бежал и бежал, не останавливаясь, пока дверь его кварти-
ры не захлопнулась за ним. Ветер тут же прекратился.
   Тяжело дыша, Бифф стоял, прислонившись к двери. Потом, когда  убедил-
ся, что больше ему ничего не грозит, повернул ключ в замке и огляделся.
   Стояла мертвая тишина.
   И тут раздался слабый вздох. Биффу показалось, что кто-то прячется  в
дальнем углу комнаты. Вздох повторился, но уже громче, отчетливее, потом
еще и еще, по степенно становясь настоящим ветром. Затрепетали  занавес-
ки. Бифф бросился к окну и закрыл его. Ветер тут же утих.
   Снова в квартире воцарилась тишина.
   Бифф облизнул пересохшие губы. Неплохо бы промочить горло  чем-нибудь
покрепче. Но сначала - зажечь свет.
   Он подошел к столу, включил лампу и высыпал на  полированную  поверх-
ность белые листы из кейса. Мягкий свет упал на испещренные черными  за-
корючками нот страницы, озаряя знакомую комнату...
   И огромное, перекошенное лицо Дамбалы, нависающее сверху.
   Бифф завопил.
   Лицо - то самое, с медальонов, колец и ожерелий, с  ритуальной  маски
вуду - склонилось над ним. Лицо из ночных кошмаров - оно было  здесь,  в
его комнате, и оно было реальностью.
   Пальцы Биффа беспомощно заскребли по столу. Он схватил попавшиеся под
руку листы нотной бумаги и начал в отчаянии размахивать ими, пятясь  на-
зад. Лицо надвинулось, и он в испуге метнул в него одну из страниц. Губы
Дамбалы угрожающе искривились. Глаза  горели  дикой  ненавистью.  Жуткая
маска затмила для Биффа весь мир.
   В горло его вонзились когтистые лапы. Заслонившись руками,  он  попы-
тался сопротивляться, но ни один смертный не смог бы противостоять этому
безжалостному порождению мрачной преисподней.
   Комнату потряс торжествующий рев. Ноты выпали у  Биффа  из  стиснутых
рук. Он ждал удара, который лишит его жизни. Его обдало зловонным  дыха-
нием, потом рев умолк. В смертельном страхе скрючившись на полу посреди-
не комнаты, Бифф наконец отважился открыть глаза.
   Закрытая дверь почему-то стала прозрачной. Массивная  фигура  Дамбалы
удалялась по некоему коридору в пространстве, не доступном обычно взорам
непосвященных. Она все уменьшалась  и  уменьшалась,  пока  наконец  лицо
грозного бога не стало размером с лик на медальоне  -  отвратительный  и
незабываемый. И ветер умчался прочь за своим господином.
   Но с ужасающей отчетливостью Бифф понял, что Дамбала  отныне  никогда
не покинет его. Отныне это лицо всегда будет стоять у него перед глазами
- наяву и во сне.
   Предметы вокруг потеряли четкие очертания, и Бифф провалился в глубо-
кий обморок.

                                Глава 7

   - Впредь мне наука: буду знать, как воровать мелодии!
   Дерзкий, самоуверенный тон музыканта привел Фрэкклина Марша в ярость.
Эти "любимцы публики" все одинаковы: их манеры вполне соответствуют  ис-
порченным вкусам их поклонников. Все  они  шарлатаны,  как  этот  доктор
Шрек.
   У них с этим Бейли много общего: оба они дурачат аудиторию. Но, похо-
же, сейчас командует Шрек..
   Поверх газеты Фрэнклин видел, как Бейли щелчком отбросил карты и, бе-
зуспешно пытаясь выглядеть беспечным, со скрытым страхом спросил:
   - Ну и как мне выпутаться из этого?
   Происходящее становилось нелепым. Старый мошеник пускал пыль в глаза,
а эти простофили неуклонно попадались на его удочку. Марш с  отвращением
подумал, что трюк даже нельзя назвать ловким.
   Пожалуй, к искусному мистификатору можно  даже  испытывать  некоторое
уважение, хотя, конечно, обязанностью критика и человека с хорошим  вку-
сом является разоблачение подобных фокусов - там, где это  возможно.  Но
такая грубая работа - грех непростительный.
   Коварный Шрек смотрел на Бейли с пророческой грустью в глазах.  Потом
он медленно приподнял следующую карту и взглянул на нее.
   Фрэнклин уже заранее знал, что старик  сейчас  сделает.  Впечатляющая
уловка - но лишь для простаков, таких легковерных болванов, как его  по-
путчики. Шрек кивнет и засунет карту в колоду, а все вокруг  проникнутся
благоговейным страхом. Если так пойдет дальше, скоро они в  руках  этого
"доктора" сделаются мягкими, как воск.
   Вот... ну конечно! Как Фрэнклин и предполагал: старик  убирал  карту,
не показав ее остальным.
   Но на этот раз его остановили. Рука Джима Даусона легла  на  запястье
Шрека:
   - Покажите карту!
   - Я не думаю...
   - Покажите!
   И Даусон силой заставил доктора повернуть руку.
   Эта была - в то же мгновение Фрэнклин узнал ее  -  тринадцатая  карта
колоды Таро - Безжалостный Жнец... Смерть.
   Надувательство продолжалось. И все же Фрэнклин с трудом подавил  неп-
роизвольную дрожь. Он заметил испуг на лицах остальных, но сердито  отб-
росил свои собственные страхи. Слишком топорно, чтобы быть правдой.
   - И наши? - выдавил похолодевший Даусон, показывая на себя и  Роджер-
са. - То же самое?
   Шрек печально кивнул:
   - То же самое.
   - Что же это значит?
   - Я скажу вам, что это значит. - Фрэнклин больше не мог сдерживаться.
- Абсолютно ничего!
   - Что придает вам такую уверенность? - спокойно спросил Шрек.
   - Чтобы колода карт предсказывала будущее? - Кусочки картона,  испач-
канные кричащими красками, грубо намалеванные картинки - неужели все они
не понимают, как абсурдно подобное предположение?  Даже  с  эстетической
точки зрения карты не представляли из себя  абсолютно  ничего.  И  чтобы
столь важные приговоры диктовались такими дешевыми поделками?
   - Вздор! - решительно произнес Фрэнклин. - Все это вздор!
   Склонив голову набок, Шрек, чем-то напоминающий дряхлую птицу,  свер-
лил критика взглядом.
   - Тогда почему, - шепот доктора был резким и пронзительным, -  почему
вы боитесь попробовать?
   - Боюсь? Вовсе нет! Но я принципиально отказываось участвовать в  ва-
шей глупой игре!
   Внезапно Фрэнклин понял, что так думают все его попутчики.  Эти  едва
заметные снисходительные усмешки, которыми оли обменялись, могли значить
только одно: обвинение в трусости. А этого вынести он не мог. Он гордил-
ся своей  репутацией  бесстрашного  критика,  не  боящегося  разоблачать
фальшивые ценности, какое бы давление на него ни оказывали.
   - Что ж, - надменно процедил он, - перетасуйте свои карты и  предска-
жите мне... судьбу.
   Сложив газету, он не сводил глаз со Шрека. Если тот прибегнет  к  ка-
кой-нибудь уловке, он тут же это заметит.
   Старик протянул ему колоду. Фрэнклин трижды ударил по  ней  пальцами.
Шрек снова перетасовал карты и выложил четыре.
   На первой был человек, облеченный властью, - Император.
   На второй - Римский Папа, выносящий приговор.
   На третьей изображена обезьянка, танцующая на Колесе Фортуны.
   На четвертой - Весы, символ Правосудия.
   В ту же минуту, когда карты легли на чемоданчик, Фрэнклин понял,  что
нетрудно будет придумать с их помощью историю. Слишком просто  отвлечен-
ные символы укладываются в схемы, приложимые к любой  конкретной  жизни.
Другие, возможно, с готовностью выискивают параллели между реальными со-
бытиями и этими мерзкими картами. Но он не собирается заниматься  подоб-
ной чепухой, разве что ему захочется развлечься.
   В конце концов, он был довольно известным критиком  и,  по  существу,
именно этим занимался всю свою жизнь: выискивал символы в живописных ра-
ботах и толковал их. Почему бы не попробовать с картами? Ведь это просто
игра, позволяющая всего-навсего скоротать время в поезде.
   Просто игра... причудливая сказка,  навеянная  случайным  совпадением
карт.

                                Глава 8

   Фрэнклину Маршу потребовалось меньше десяти лет, чтобы  создать  себе
замечательную репутацию.  Конечно,  его  популярность  была  значительно
меньше, чем у известного телеведущего или какого-нибудь ничтожного коми-
ка из глупых кинокомедий, но такой он и не желал. Чтобы завоевать подоб-
ную славу, необходимо было забыть о хорошем вкусе и обо всех накопленных
знаниях, отказаться от эстетических критериев, без которых жизнь  сдела-
лась бы невыносимо топлой.
   Он не был популярен даже в собственном избранном кругу профессионалов
- потому что и в мире искусства находилось немало  шарлатанов,  стремив-
шихся к легкой славе и слишком часто добивавшихся ее, а подобные типы не
жаловали неподкупных критиков с честными суждениями.
   Кстати, возможно, именно по причине собственной неподкупности  Фрэнк-
лин никогда не был женат. Женщины обычно ждут, что их похвалят, и -  как
правило - за качества, которыми они не обладают. А это противоречило его
принципам. Он не желал говорить дурнушке, что она прекрасна, или дуре  -
что она исключительно умна. Наблюдая со стороны за любовными интрижками,
он способен был оценить тонкости таких игр, но  не  мог  позволить  себе
опуститься до столь пошлого занятия. Если бы  он  когда-нибудь  встретил
женщину, столь же бесстрашно-откровенную, как  и  он,  и  не  скрывающую
собственных недостатков, - возможно, Фрэнклин и согласился бы  разделить
с нею свою жизнь. Но - увы... Как бы там ни было, он жил один и  находил
это достаточно удобным.
   Ему вполне хватало небольшого числа друзей-единомышленников, не  счи-
тавших нужным скрывать, что именно он являлся центром их  тесного  сооб-
щества. Собираясь вместе, они анализировали процессы в искусстве,  выде-
ляли тенденции и разоблачали тех интеллектуалов, которых считали продаж-
ными. Фрэнклин бы членом престижного клуба, но предпочитал держаться по-
дальше от некоторых вульгарных его членов, зная, что всегда сумеет найти
поддержку у тех, кто разделяет его собственное отвращение к наглости но-
воиспеченных выскочек.
   Он ходил на те выставки, которые выбирал сам; общался  с  теми,  кого
выбирал сам; и писал то, что считал нужным, зная, что ни  один  редактор
не рискнет отвергнуть его статьи, Фрэнклин посещал все закрытые просмот-
ры и частенько обрушивался в печати на владельцев галерей, если  они  не
желали, чтобы он окидывал критическим взглядом выставленные у них карти-
ны. Выступая по радио и телевидению, он сумел создать себе репутацию че-
ловека, наиболее свободомыслящего и наиболее язвительного в оценке  сов-
ременной живописи.
   Художники заискивали перед ним - но безрезультатно. Тогда они начина-
ли нападать на него в прессе, а в ответ он  лишь  язвительно  смеялся  и
осыпал их ворохом колючих фраз, которые потом  повторялись  в  клубах  и
выставочных залах. Они пытались игнорировать его, делая вид, что  равно-
душны к его мнению - и все равно нервно бледнели в то утро, когда в  га-
зете должна была появиться его статья с обзором текущих выставок.
   Более всего Фрэнклин Марш не выносил претенциозности.  Он  не  тратил
времени на самоуверенных молодых людей, размазывающих краски по холсту с
дерзкой решительностью и нагло воображающих, что их юношеские  пережива-
ния представляют какую-то ценность для окружающего мира.  Страшно  поду-
мать, сколько расплодилось этих дилетантов, которым явно недостает обра-
зования и интеллекта.
   До того как сделаться критиком, Фрэнклин сам в течение нескольких лет
занимался живописью. Но никто не понимал того, что он  делал.  Никто  не
хотел выставлять или покупать его картин. И он заставил себя поверить  в
то, что современники не доросли до его утонченной живописи и что в  этом
извращенном мире ему не найдется места до тех пор, пока весь хлам не бу-
дет выметен и не возникнет новая критика. Общественное мнение было  лож-
ным - его следовало направить по верному пути. Фрэнклин Марш решил  сде-
латься неподкупным судией, выносящим окончательный приговор безобразному
и провозглашающим прекрасную истину о том, что есть подлинное искусство.
   Конечно же, у него были враги. Он бы перестал себя  уважать,  если  б
ему не удалось их нажить. Когда-нибудь потомки посмеются над этими  бол-
ванами. Но уже сегодня он мог заставить людей хохотать над ними. Кое-кто
из художников прямо-таки напрашивался на это, и Фрэнклин был сторонником
таких показательных расправ.
   Достаточно было, например, вспомнить о таком мошеннике, как Эрик Лэн-
дор.
   Лэндор не был самонадеянным юнцом - дело обстояло  значительно  хуже.
Достигнуть сорокапятилетнего возраста и все еще продолжать в прежнем ду-
хе, не обращая внимания на советы проницательных критиков,  -  такое  не
могло сойти ему с рук.
   Пару раз Лэндор делал публичные заявления  о  "завистливых  очерните-
лях", иного и не стоило ждать от человека, столь прискорбно вульгарного.
И хотя было очевидно, кто имеется в виду, Фрэнклина это  не  беспокоило:
подобные намеки не трогали его вовсе. Но сама мысль о  том,  что  Лэндор
продолжает заниматься все той же ужасающей мазней и иногда даже  продает
ее, приводила критика в ярость.
   Любой человек с хорошим вкусом на месте Фрэнклина тоже счел  бы  себя
обязанным защитить публику от столь откровенного мошенничества.
   Одним из методов могло быть замалчивание любых выставок, которые уст-
раивали бездари наподобие Лэндора. Но этого было недосгатачно.  Публика,
завлеченная в галереи и сбитая с толку множеством направлений  в  совре-
менной живописи, могла ошибочно принять работы Лэндора за подлинное  ис-
кусство. Этого нельзя было допустить. И Фрэнклин делал все,  что  в  его
силах и даже выше его сил, чтобы обнажить убожество подобной претенциоз-
ности. Он не мог позволить себе  расслабиться.  Долг  требовал  от  него
всегда быть начеку.
   Итак, он стоял - он хорошо запомнил тот вечер (или это был вечер, ко-
торый ему еще предстояло пережить?) - перед очередным громоздким  творе-
нием Лэндора, представлявшим из себя густые потеки масляной краски,  ко-
торые топорщились на холсте, подобно алым и черным канатам, и  беседовал
с пылким юношей, одним из его поклонников, опознавшим Фрэнклина  по  фо-
тографии на книжной обложке. Юноша восхищенно внимал каждому слову свое-
го кумира, и когда во время очередной тирады Фрэнклин негодующие  возвы-
сил голос, несколько посетителей галереи  подошли  поближе  и  обступили
его.
   - Что же мы видим здесь? - с пафосом воскликнул  Фрэнклин,  повернув-
шись к холсту. Он нагнулся и внимательно изучил наиболее яркие  цветовые
пятна. - Варварство! Воистину варварство!
   Раздались смешки. Ничто так не помогает увидеть вещи в истинном  све-
те, как их высмеивание.
   Где-то хлопнула дверь. Фрэнклин усмехнулся. Почти  наверняка  это  та
самая девица, которая торчит в галерее дни напролет,  натянуто  улыбаясь
новым посетителям и пытаясь всучить им убогие каталоги.  Теперь,  несом-
ненно, она побежала донести Лэндору, что Фрэнклин  Марш  здесь  и  опять
устраивает посмешище из выставки.
   На картину упала тень: остроносая женщина  наклонилась  чуть  вперед,
явно намереваясь сделать какое-то глупое замечание. На доморощенных кри-
тиков, как и на дилетантов-художников, Фрэнклин тоже  не  любил  тратить
времени и поспешно сказал:
   - Не заслоняйте свет, пожалуйста. Мне  бы  не  хотелось  отвлекаться,
чтобы потом никто не смог упрекнуть меня в поверхностности суждений и  в
том, что я не дал себе труда составить беспристрастное мнение.
   Группка уважительно  подалась  назад.  Подойдя  еще  ближе,  Фрэнклин
всмотрелся в картину, демонстративно переводя взгляд из одного ее угла в
другой.
   - Уже пора, - донесся до него робкий девичий голосок.
   - Даже после такого тщательного осмотра, - веско произнес Фрэнклин, -
я могу вынести только суровый приговор. Не сомневаюсь, что в этой работе
мистер Лэндор в глупости превзошел самого себя.
   В этот момент толпа расступилась, позволяя кому-то пройти. Не  оборя-
чираясь, Фрэнклин понял, что сейчас произойдет. И  застыл  в  осуждающей
позе. Подобно хорошему актеру, он знал, как следует выдерживать паузы.
   - Вам не нравится моя картина, мистер Марш?
   Неторопливо повернувшись, Фрэнклин увидел стоящего  перед  ним  Эрика
Лэвдора. Немалое удовольствие критику доставил едва заметный гнев,  тая-
щийся в этих глубоко посаженных глазах, - сдерживаемый, но все же гнев.
   - Великий художник собственной персоной, - насмешливо протянул он.
   - Меня удивляет регулярность, с которой вы  посещаете  мои  выставки,
хотя мои работы вас только раздражают.
   - Долг, дорогой мой мистер Лэндор, долг критика.  Моя  газета  платит
мне, чтобы я ходил на выставки, и я вынужден это делать,  независимо  от
того, гений художник или... шарлатан.
   - Вы чувствуете себя вправе судить?
   На секунду Фрэнклин остолбенеют, но тут же вновь  расслабился.  Итак,
Лэндор пытается задеть его. К несчастью, он не понимает, что имеет  дело
с профессионалом. Помолчав, Фрэнклин холодно сказал:
   - Не думаю, чтобы у кого-нибудь был повод усомниться в моей репутации
компетентного критика.
   - В таком случае, почему вы ни разу не посоветовали  мне,  как  изба-
виться от недостатков в моей работе?
   Фрэнклин взглянул на замершие в ожидании лица.  Что  ж,  он  отплатит
Лэндору той же монетой.
   - Единственный совет, который я могу вам дать, - бросьте это занятие.
   - Согласитесь, что, по меньшей мере, невежливо говорить такое челове-
ку, отдавшему живописи всю свою жизнь, - сухо произнес Лэндор. - И,  за-
метьте, добившемуся определенных успехов. Но я, пожалуй, последую вашему
совету, если вы убедите меня в том, что я - бездарь.
   "Эту возможность нельзя упускать!" -  мысленно  возликовал  Фрэнклин.
Его враги нечасто так подставлялись.
   - Ладно, Лэндор. Я дам вам урок азов живописи.  Обратим  внимание  на
мешанину красок, которую вы озаглавили "Туман над Атлантикой". - Он неб-
режной походкой направился к полотну на противоположной стене, и посети-
тели галереи послушно потянулись за ним.
   - Взгляните, - продолжал Фрэнклин, все  больше  воодушевляясь.  -  Ни
стиля, ни композиции, ни - что,  вероятно,  хуже  всего  -  воображения.
Просто нагромождение грязных пятен, наляпанных  без  какой-либо  созида-
тельной идеи. О чем говорит это полотно?
   - Очевидно, кое-кому это вполне ясно. Сегодня днем оно было куплено.
   - Деньги! - Фрэнклин предостерегающе поднял руку. -  Дорогой  Лэндор,
если ваше мерило - деньги, не будем тратить время. Я думал,  мы  говорим
об искусстве.
   - Признаюсь, - сказал Лэндор с притворным смирением, которое Фрэнклин
нашел отвратительным, - что похвалу критика ценю так же, как  и  коммер-
ческий успех, мистер Марш.
   - Вполне в вашем духе. - Фрэнклин окинул взглядом расплывчатые  пятна
на холсте. - Но подобную похвалу невозможно заслужить  без  определенных
усилий с вашей стороны. Я имею в виду желание создать что-нибудь  здоро-
вое - подразумевая под "здоровым" эстетическую гармонию, как раз и отли-
чающую величайшие творения прошлого и  настоящего.  Все  великое  в  ис-
кусстве создавалось людьми, лишенными амбиций,  мистер  Лэндор,  которые
старались излагать свои мысли и чувства связным языком. А дилетант,  ко-
торый наугад шлепает краски на холст - просто потому, что ему так  захо-
телось, - никогда не будет принадлежать к  этому  благословенному  сооб-
ществу.
   - Бы говорите о классической живописи, копир