Логично, все голодные,  все
с морозу. Полковник Чорный  сидел  у  печи,  что-то  почитывая  из  бабкиной
Псалтыри. Рядышком притулился кот Васька, уже без бинтов, но всё  с  той  же
сковородкой на голове. А в углу бессознательно лежал дьяк Филимон, судорожно
подёргивая задними конечностями. На лбу несчастного зрела здоровенная шишка,
а весь пол вокруг усыпан осколками глиняного горшка...
   - Аз воздам! - значимо заявила  Яга.  -  Зато  теперича  у  меня  к  нему
претензий нет, квиты мы. Прошу к столу, гости дорогие! А там ужо и  о  делах
наших грешных побеседуем...

***

   После долгих споров согласие дали все. Или, вернее, наоборот, сначала  со
мной все согласились,  а  после  этого  ударились  в  диспут.  Каждому  была
поставлена определённая задача, и  основная  сложность  заключалась  в  том,
чтобы поступательно убедить "заговорщиков" делать  только  своё  дело  и  не
лезть помогать остальным. Для этого первое задание дали  Филимону  Груздеву,
после чего сразу же вытолкали его  за  дверь.  Потом  Шмулинсон,  потом  пан
атаман, потом Еремеев и последним - царь. Но полную картину  операции  знали
только я и Яга. Митьку вообще решили не посвящать, всё равно по ходу  влезет
и всё испортит. На  прощание  Горох  по-братски  меня  обнял,  по-матерински
перекрестил и напомнил:
   -  Густую  кашу  ты  заварил,  друг  участковый,  ажио  и  половником  не
провернёшь... Ежели хоть на  шаг  малый  ошибёшься,  весь  век  расхлёбывать
будешь. Колом да плахой тебе грозить не стану,  но  уволить  могу,  а  то  и
звезду с погон снять. Уразумел?
   - Естественно, - кивнул я. - А вот вы скажите:  почему  именно  к  Абраму
Моисеевичу прятаться побежали? Могли  бы,  раз  так  припекло,  в  отделении
отсидеться...
   - В отделении у тебя  пущай  уголовники  сидят,  -  вспыхнул  самодержец,
поправляя платок на голове. - А где бы меня, умник, бояре в  первую  очередь
искать стали? В  милиции  твоей!  Вот  и  решил  у  евреев  спрята...  тьфу!
Погостить. И погостил, а прятаться мне не от кого, я ж царь!
   - Понятно, - улыбнулись мы с Ягой. - Тогда вперёд и  действуйте  согласно
утверждённому плану.
   Когда дверь за государем захлопнулась, я нетерпеливо обернулся  к  нашему
эксперту-криминалисту:
   - Успели?
   - А то! - гордо  вскинула  бровь  бабка.  -  Каждому  в  воротник  иголку
заговорённую всунула, и не заметил никто. Теперича мы с тобой через то  ушко
игольное все слова да беседы ихние слушать сможем.
   - Идея  радиомаячков  давно  не  нова,  но  почему-то  мы  ею  раньше  не
пользовались. Вы уверены, что сработает как надо?
   - Дык сей же час и проверим, - охотно предложила Яга. - Как думаешь, дьяк
до царёва двора дошёл уже?
   - Вряд ли, но лучше подключиться заранее.
   Моя домохозяйка неспешно достала самый большой  клубок  шерстяных  ниток,
воткнула в него самую большую иглу с таким ушком,  что  у  меня  туда  палец
пролезет, и привычно-монотонной скороговоркой забубнила:

   Как слухом земля полнится,
   Так ветром слово тянется,
   У людей простых мысли сходятся.
   Вот и нам бы знать да разведывать,
   Слыхом слыхивать да прослушивать,
   Всё в уме держать не теряючи...

   Я  люблю  её  слушать.  Вообще-то  такие   вещи   записывать   надо   как
представляющие фольклорную ценность. Мне самому всё  время  как-то  некогда;
Яге вроде без надобности, а серьёзных  исследователей  народной  культуры  в
Лукошкине вообще нет. И зря... Народ у нас певучий,  как  зальются  радужным
многоголосьем - сидишь у окна весь в слезах и сердце от сладкой боли  просто
места себе не находит. Или частушку  на  улице  услышишь...  Я  раньше  даже
арестовывал за особо выразительные, потом  перестал  -  хоть  и  матерные  в
большинстве,  а  всё  равно  -  поэзия!  А  порой  и  на  простую  речь  так
заслушаешься, словно кто в мороз узоры кисточкой по стеклу рисует - вроде  и
тайны особой нет, но красиво, и вдохновение какое-то нездешнее, от бога...
   - Никитушка? - Яга за шиворот выхватила меня из лирического настроения. -
Ты всё пишешь ли?
   - Что пишу?
   Бабка скорчила мне самую укоризненную рожу и покрутила пальцем  у  виска.
Так, всё понял, виноват, одну минуточку, соберусь...
   - Не удержался, ибо слаба плоть человеческая!  Грешен,  вдругорядь  украл
кубок проклятущий... Нет сил моих соблазну этому дьявольскому противостоять!
Научи, как быть? Ты, человек учёный, знаниями уваженный, умом не  обиженный,
- что присоветуешь? В милицию идтить,  сдаваться,  ал  и  евреям-ростовщикам
кубок золотой сбагрить, либо царю тайком возвернуть... Вразуми, родимый!
   - Да это же дьяк! - ахнул я, за что едва  не  получил  подзатыльник.  Яга
сурово приложила палец к губам, призывая к молчанию. Я, каясь,  повторил  её
жест...
   - Царский кубок? - с едва уловимым  акцентом  ответил  чей-то  неприятный
голос. Хоть убейте, не смогу выразительно объяснить, что мне не понравилось,
но только нота диссонанса заметно резала слух. Может быть, дело  в  какой-то
неуловимой брезгливости говорящего... - Что ж, я помогу вам. Идти в  милицию
не надо, ваш участковый  грубый  и  ограниченный  мужлан,  он  умеет  только
арестовывать. Возвратить  украденное,  конечно,  можно,  но  кому?  Русского
короля второй день  нет  дома.  Продать  евреям?  Хорошая  мысль.  В  случае
удачного торга вы получите... червонцев десять! В случае  неудачи  -  всегда
оправдаетесь перед любым европейским судом - все знают, что  еврей-ростовщик
никогда не заслуживает доверия.
   - До гроба буду Господа молить за твою доброту!  -  проникновенно  соврал
дьяк. Кто не знает Филимона Митрофановича, поверит сразу,  но  мыто  на  нём
собаку съели. Хотя как-то странно звучит, да? - Тока с чего это всего десять
червончиков?! Люди баяли, будто бы у Шмулинсона раввин гостит, аж из  самого
Харькову! Может, он и с полсотни отсыплет, кубок-то золотой да с каменьями.
   - Раввин? - На этот раз молчание  показалось  более  затянутым.  -  Евреи
любят золото, может быть...
   - Чего? Нешто ты, отец родной, ежи чего запродать  хочешь?  Так  я  мигом
обернусь, тока...
   - Может быть... - Голос перешёл на еле различимое бормотание, так что  мы
с бабкой оттопырили уши до последней возможности. - Это  может  сработать...
Отдать им всё и обвинить... Никто же не будет всерьёз разбираться, тем более
что... Значит, раввин?! Отлично, у людей такого ранга всегда есть деньги. Вы
правы, мой друг,  я  тоже  хотел  бы  кое-что  продать.  Нужда  в  свободных
средствах, привычка к широкому образу жизни, но я привык всё делать сам.  Мы
пойдём вместе.
   - Дык... как прикажешь, кормилец.
   Мы с Ягой откинулись на лавке, вытирая пот со лба. Если бы дьяк  хоть  на
мгновение потерял контроль и Алекс Борр уловил торжество в его голосе... вся
операция пошла бы коту  под  хвост!  Каким-то  невероятным  чудом  гражданин
Груздев овладел собой и достойно справился с  поставленной  задачей.  Теперь
только бы Шмулинсон с Горохом не подвели... На Абрама Моисеевича я  как  раз
мог положиться, а вот царь - натура куда как более непредсказуемая...
   - Чего ж он хочет, Никитушка?
   - Последний штрих - обратить всё в очередной еврейско-масонский  заговор,
- внятно ответил я. - Он продаёт ростовщику казацкую булаву и кубок,  а  сам
наверняка умывает руки. Ну, предварительно сообщив  куда  следует...  Особых
разбирательств действительно не было бы.
   - А мы? - возмутилась бабка.
   - Мы для него - ничто и звать нас никак! Мы  всего  лишь  милиция,  а  он
опытный дипломат, поднаторевший на липе и подтасовке. В  одном  им  допущена
серьёзная промашка - мы не просто милиция! За нами царь,  еврей,  полковник,
запорожцы и стрельцы, а это уже совсем другой расклад...  Переключайтесь  на
дом Шмулинсона!

***

   Пока бабка перестраивала "средства индивидуального слежения", я сбегал на
конюшню оторвать Митяя от расцеловывания Сивки-бурки. По-моему, он при  виде
этой красотки вообще ум потерял. Лошадь абсолютно белая, без единого  серого
пятнышка, вся из себя крепенькая такая, грива и хвост скорее каштановые, чем
бурые, глаза лиловые, большущие, с ресницами по пять сантиметров.  Митька  у
нас парень деревенский, для него лошадь - священное животное, как  корова  у
индусов. А эта к тому же ещё и кокетничала с ним напропалую...
   - Митька!
   - Никита Иванович, - укоризненно обернулся он, обнимая новую подружку  за
шею. - Что ж вы без стука-то, невежливо будет...
   - Можно подумать, у тебя здесь свидание назначено.
   - Нет, ну... мы ж тут разговариваем вроде...
   - Митя.
   - А?
   - Это лошадь, - на всякий случай напомнил я.
   -  Госпожа  лошадушка!  -  поучительно  ответствовал  он,  и   кареглазая
красавица одарила меня самым невинным взглядом. В другой  ситуации  я  бы  с
ними обоими ещё как поспорил, но сегодня каждая минута на учёте.
   - Значит, так, защитник прав животных, собирайся и дуй к Шмулинсонам. Там
для тебя очередное спецзадание.
   - А красу ненаглядную на кого ж оставить?
   - Младший сотрудник Дмитрий Лобов! - рявкнул я,  потому  что  уговаривать
его - дело  гиблое.  -  Встать  смирно!  Руки  по  швам!  И  слушать  приказ
непосредственного командования. Сию же минуту рысью выдвигайтесь  к  дому  к
Абрама Моисеевича и поступайте в личное распоряжение  раввина  из  Харькова.
Вопросы есть?
   - Никак нет, батюшка сыскной воевода! - выгнув грудь, гаркнул он.
   - Выполняйте!
   - А... это, госпожа лошадушка как же?
   - Я проконтролирую, - сквозь зубы пообещал я. Митя развернулся, стукнулся
головой о косяк и рванул с места, на ходу застёгивая тулуп.  Мне  оставалось
снисходительно  улыбнуться,  похлопывая  лошадку   по   гриве.   Сивка-бурка
добродушнейше хмыкнула и...
   Наверное, я сам виноват, не надо  было  так  близко  к  ней  подходить  и
гладить   по   холке   тоже   не   надо.   По   крайней   мере   стоило   бы
проконсультироваться у Яги, так что на коварное животное  я  зла  не  держу.
Даже наоборот, она наверняка хотела, как лучше... Короче, ни  с  того  ни  с
сего, без малейшего повода с моей стороны Сивка-бурка  повернула  голову,  и
мою руку затянуло в её левое ухо! Честное слово! Я бы сам не  поверил,  если
бы мне рассказали, но факт остаётся фактом - неведомая сила вроде мощнейшего
пылесоса схватила меня и затащила в лошадиное  ухо.  Что  там  было  и  как,
описать не могу, всё произошло темно и быстро. Меня почти в  ту  же  секунду
выбросило с правой стороны. После  первого  шока  я  бегло  ощупал  себя  на
предмет проверки целостности. Здесь наступил шок номер два - увидев, во  что
я  теперь  одет,  мне  захотелось  плакать.  Моя  замечательная,  разлюбимая
милицейская форма исчезла неизвестно куда.  Взамен  меня  щедро  нарядило  в
праздничный кафтан самых павлиньих расцветок, бархатные  штаны  с  люрексом,
белые сапожки со скрипом и непрактичный пояс. А на голове  высокая  шапка  с
песцовой оторочкой. Иван-царевич, чтоб его! Разбираться с лошадью единолично
я не рискнул и правильно сделал. Ну  её,  уж  слишком  заигрывающе  она  мне
подмигивала...  Встал  на  ноги  и  побежал   жаловаться   Яге.   Она,   как
отхохоталась, обещала непременно помочь, но попозже, а сейчас, дескать, пора
подслушивать героев следующего  этапа  нашей  операции.  Оказывается,  Абрам
Моисеевич идёт открывать ворота. Я послушно присел на лавочку  и  взялся  за
блокнот, изукрашенная бисерной вышивкой шапка тихо легла рядом...
   - И шо угодно двум таким многозначительным  людям  от  бедного  иудея?  -
Спутать  манеру  речи  нашего  хоккейного  судьи  просто  невозможно.   Дьяк
вклинился сразу, а вот Алекс Борр пока молчал. Может быть, почуял подвох?
   Некоторое время прошло в ничего не значащей болтовне, дежурных упрёках по
продаже Христа и сионских погромах, наконец перешли к делу:
   - Таки ви зря сюда шли! Гробы почти не покупают,  народу  чихать  на  мои
проблемы, никто не хочет умирать до весны.  Деньги  в  рост  берут  тоже  по
весне, чтоб рассчитываться по урожаю. А где он, урожай? Все думают, шо долги
еврею всегда можно погодить, и я забыл, когда ел  настоящее  коровье  масло.
Костюм-тройку никто не шьёт, были заказы от  лавочников  на  жилетки,  скока
времени они могут нас кормить?! Нет, ви попали не туда...
   - Дык что ж, христопродавец патлатый, так и не будешь  золото  покупать?!
Кровопийца-а! Талмуд тебе в рыло!
   - Ой, ну шо ви такое говорите? Пойдемте в дом, я ничего  у  вас  не  буду
покупать, но почему бы мне не помочь вам с продажей?
   - И какую же ты долю захочешь?
   - Ви опять о деньгах и деньгах... Вировняйте дыхание, мы договоримся.
   - Бабуля, они зашли в дом! - шёпотом напомнил я; наш  эксперт-криминалист
что-то мурлыкала себе под нос, увлеченно постукивая спицами. -  Бабуль!  Вам
что, не интересно?
   - Да не шипи ты, милой, они ж нас  там  всё  одно  не  слышат,  -  нехотя
откликнулась Яга. - Чего ж ради трёп всякий на уши вешать?  И  так  понятно,
справно наше дело ведут, хоть всех в штат зачисляй. А вот ужо когда государь
наш вступит, сие любопытственно будет. Ты уж кликни тогда...
   Дело меж тем развивалось, как планировали.  Шмулинсон  усадил  гостей  за
стол, щедро  предложив  холодную  мамалыгу  и  вчерашний  чай.  Потом  долго
описывал все беды еврейского народа и наконец попросил разрешения  взглянуть
на товар. Видимо, дьяк тут же поставил кубок. Абрам Моисеевич взял его, унес
в соседнюю комнату, изобразил коммерческий спор с "харьковским  раввином"  и
вынес какую-то сумму денег. Гражданин Груздев чуточку  поскандалил,  деланно
повозмущался, но, естественно, взял. Австриец, все это время  сидевший  тише
воды ниже травы, проявил себя, лишь когда дьяк, прощаясь, встал из-за стола.
   - Господин ростовщик, вы не могли бы взглянуть ещё на одну вещь?
   Судя по восхищенному  вздоху  Шмулинсона,  золотая  гетманская  булава  с
каменьями действительно того стоила.
   - Тридцать червонцев!
   - Двести.
   - Шо ви такое говорите?! Ви же режете меня без ножа на глазах у  голодных
детей и жены, которая давно забыла, шо такое новое платье! Пятьдесят, и  это
последняя цена!
   - Двести. - Борр был непреклонен, наверняка он имел обширный опыт общения
с ростовщиками и барыгами.
   - Как такое возможно? Я не понесу много всякой ответственности,  а  вдруг
она краденая?!
   - А разве это хоть когда-нибудь интересовало ваш народ?
   - О мой бедный, мои несчастный  народ,  измученный  в  рабстве  Египта  и
утомленный сорока годами прогулок в пустыне. Сто! Сто, и ни червонца больше!
   - Деньги, - неожиданно согласился дипломат Раздался грохот тяжелых  шагов
вроде  классической  походки  пушкинского  командора.  Потом  долгая  минута
тишины. Вслед за ней ти-и-хий писк Филимона Груздева:
   - Ить это ж... царь!
   - Бабуля! Царь пришёл, вы просили разбудить! -  громко  напомнил  я,  но,
прежде чем Яга оттопырила ухо, из иглы вырвался оглушительный Митькин рев.
   - Не двигаться, это арест! Все арестованы! Все, я сказал!
   Далее четыре глухих  удара.  Четыре  звука  упавших  на  пол  тел.  Дьяк,
Шмулинсон, Алекс Борр, кто же четвёртый?
   - Ну вот, теперь  и  перед  Никитой  Ивановичем  будет  чем  в  отделении
похвалиться. А раввин-то этот как на Гороха нашего похож... У-у, морда!
   Мы с бабулей вытаращились друг на друга...

***

   - Васенька, котик  ты  мой  яхонтовый,  пройдись-пробегись,  а?  Там  ить
Еремеев со стрельцами контролировать должен.
   Кот открыл один глаз, оглядел Ягу с таким видом,  словно  она  предложила
ему измену Родине, и вновь задремал, демонстративно поправляя сковородку  на
голове.
   - Что ж делать, Никитушка, - обернулась  наш  эксперт,  -  придётся  тебе
самому поспешать. На Сивку-бурку садись, она тебя вмиг к Шмулинсонову  двору
доставит!
   - А  с  правопреемниками  юридические  вопросы  утрясены?  -  поднимаясь,
напомнил я. Бабка злобно выпустила из ноздри струйку пара... - Хорошо,  еду.
Э... минуточку, но не в таком же виде?!
   - Да чем же тебе платье царское не к лицу? По мне, так и влюбиться можно,
молодец молодцом!
   - Не спорю, - охотно согласился я, - но там требуется  присутствие  очень
недоброго молодца, то есть лейтенанта милиции. Вы меня понимаете?
   - Охти ж мне, старой, забот на седую голову... - заворчала Яга,  скидывая
пуховый платок. - Ну пошли что ли, помогу тебе форму милицейскую вернуть.
   - Бабуля, имейте в виду, я к ней в ухо больше не полезу.
   - Полезешь, соколик, куда ж денешься...
   Угу, деваться действительно некуда. Пришлось зажмуриться, сунуть  руку  и
лезть. В другое ухо, естественно (переодевание осуществляется  только  таким
способом). Я чудесам давно не удивляюсь -  экстренно  выработанная  привычка
самосохранения целостности психики. Современному человеку с трезвым взглядом
на жизнь очень трудно самореализоваться в  мире  чародейства  и  колдовства.
Приходится либо игнорировать, либо воспринимать как данность и ставить  себе
на службу. Я предпочитаю второй вариант...
   - Форма не мятая, пуговки блестят, сапожки дёгтем натёртые, -  пристально
оглядела меня бабка, помогая подняться с пола. - Бона с рукавичек  соломинки
отряхни, портупейку поправь, да и в путь! Спаси уж там, кого успеешь...
   Я вывел Сивку-бурку во двор. Восхищённые стрельцы  помогли  управиться  с
седлом, поддержали стремя и раскрыли ворота.
   - Поехали!  -  крикнул  я,  подобрав  поводья  и  тронув  лошадиные  бока
каблуками.  Не  знаю,  что  навоображала  о  себе  эта  скотина,  но  тонкую
стервозность своего нрава она  продемонстрировала  сразу  же.  Во-первых,  в
ворота она не пошла, ей это неинтересно - она их перепрыгнула!  Может  быть,
кому-то это покажется весело, но лично мне  прыжки  на  три  метра  вверх  и
приземление вниз счастья никак  не  добавили.  Я  клацнул  зубами,  едва  не
прикусив язык, а вдохновлённая кобыла двинула в  галоп.  Нет,  пусти  её  по
городу, мы бы весь народ потоптали на фиг...  Лошадь  была  умной,  подобные
мысли ей в голову не приходили, она перемещалась длинными балетными прыжками
совсем не в ту сторону,  куда  мне  было  надо.  Я  плюнул  на  горделивость
посадки,  на  прямую  спину  и  прижатые  локти,  бросил  поводья,  обхватив
Сивку-бурку за шею и молясь не потерять фуражку. Ага... именно фуражка сразу
же и слетела где-то в районе Колокольной площади...
   - Гляньте, православные, милиция в небесах скачет! - Снизу, задрав головы
и придерживая шапки, на меня откровенно любовался народ. - Безмерной  отваги
человек наш Никита Иванович! Я б так сигать не рискнул, у меня голова  одна,
и мозги в ей имеются...
   Вот так или примерно так меня  приветствовали  в  разных  концах  города.
Отвечать "здрасьте" я не  успевал,  а  госпожа  лошадушка  резвилась  вовсю,
упоённо катая меня туда-сюда.
   - Лю-ди-и! Какое чудо великое в  облаках  образовалось  -  не  иначе  сам
Егорий Победоносец на белом коне рыщет, дракона ищет! Вот тока чего  верещит
так жалобно, непонятно...
   Я не верещал! Я пытался объяснить этой длинногривой дуре, что мы уже  два
раза пролетели мимо дома Абрама  Моисеевича.  А  нам  именно  туда  и  надо!
Бесполезно... Может быть, она застоялась без дела, может быть, ей в  конюшне
скучно,  может,  просто  обрадовалась  возможности  показать  себя  во  всей
красе... не знаю. Пока ясно одно - мы прыгаем...
   - Ой, мамочки! Чё деется, чё деется... Мне участковый  при  всех  фуражку
именную на маковку бросил! Отметил,  стало  быть...  Мамань,  а  чё  бы  это
значило? Да ну? Ой, маменька, какое ж мне счастье великое  привали-ло-о-о...
на сороковом году!
   Я закусил губу и, рискуя жизнью, поймал  болтающийся  повод.  Сивка-бурка
изумлённо покосилась на меня фиолетовым глазом. Казалось,  её  дико  удивило
моё желание взять свою судьбу в свои же руки. Вроде как ей я не доверяю... В
результате пятиминутной борьбы эта кобыла обиделась и, не споря ни  на  что,
поставила меня на место. В смысле, вернула во двор родного  отделения.  Баба
Яга снисходительно поглядывала на меня в окошечко:
   - Накаталось, дитя малое?
   - Бабул