да не  жить?!  А  вот
тот злодей, что кота моего при исполнении так по котелку шандарахнул,  -  на
энтом свете не жилец!
   - При исполнении.. - не сразу сообразил я. - Но там же кубок!
   На второй этаж я влетел со всей скоростью, на какую только были  способны
мои ноги. Дверь в комнату - настежь, на полу осколки от  расписного  ночного
горшка. Сколько раз говорил Яге, чтоб эту стыдобу под кровать не ставила,  -
бабка была неисправима. Улыбалась, виновато хихикая про себя,  клялась,  что
больше не будет, но каждую ночь я обнаруживал  позорный  горшок  на  том  же
месте.
   Кубка не было. Судя по грязным следам на полу, ночной  грабитель  валенок
не снимал, а нашего кота  просто  оглоушил  горшком  по  голове.  При  более
детальном осмотре я обнаружил три золотых червонца, раскатившихся по  углам,
штопаную рукавицу с левой руки и замызганный  листок  с  очередным  доносом.
Большего количества улик оставить просто невозможно, ну разве  что  паспорт.
Похоже, гражданин Груздев окончательно потерял голову...

***

   Кот Василий лежал в бабкиной комнате на коврике, весь в бинтах, мордой  в
сметане, пьяный до самого свинского состояния. Тайком от Яги  я  пронёс  ему
пузырёк с валерьянкой за счёт отделения, и он, похоже, употребил сверх меры.
Нет, не буянил, посуды не бил, блатных песен не  орал,  просто  откинулся  в
уголке и дрых без задних ног. Мы с Бабой Ягой сидели за чаем, Митька  доедал
свою кашу в сенях, через полчасика заклятие сна должно спасть  с  казаков  и
стрельцов Еремеева.
   - Бабуль...
   - Не надо, Никитушка.
   - Да я о Филимоне Груздеве, арестуем мы его сегодня же и предъявим...
   - Сам придёт.
   - Как это? - не поверил я.
   - С повинной, - ровно ответила  Яга,  и  было  в  её  спокойствии  что-то
настолько фатальное, что я бы не поставил за дьяка и ломаного гроша.
   - Вы... заколдовали кубок!
   - Вот за это тебя всегда и  ценила  -  ум  да  смекалка  в  сыскном  деле
завсегда первыми  будут.  Заколдовала  я  его,  успела,  покуда  стрельцы  с
запорожцами отношения на кулаках выясняли. Тот лиходей, кто кубок  шпионский
без спросу хоть пальцем тронет, тем же пальцем к нему и прилипнет!  Да  так,
что хоть дери, хоть ори, а только словом моим и отделишься...
   - Хм, вообще-то я против применения колдовства на службе.
   - А ежели в интересах следствия и в порядке самозащиты?
   -  Претензий  нет.  В  связи  со  сложившейся  обстановкой   вы   приняли
единственно  верное  решение,  -  подумав,  согласился  я.  -  Будем  будить
полковника или пусть отоспится?
   В горницу сунулась взлохмаченная Митькина голова.
   - Прощенья просим, батюшка Никита Иванович, а только к вам лицо  духовное
заявилось.
   - Какое лицо?
   - Ой, дюже знакомое... Аудиенции просит.
   - Аудиенция бывает у августейших особ, у нас,  в  милиции,  просто  приём
граждан, - лишний раз напомнил я. - Зови!
   Бабка неспешно встала, сходила куда-то,  вернувшись  с  тяжёлым  глиняным
горшком в руках, очень похожим на тот, которым  досталось  коту.  Угу,  всё,
конец дьяку... Филимон Митрофанович почувствовал это задницей, ибо  вошёл  с
таким выражением лица, что  христианские  мученики  в  лукошкинских  церквах
казались в сравнении с ним просто симулянтами. Обе руки дьяк вытянул вперёд,
на них лежал мешок, а под мешком...
   - Заявление в милицию имею. С повинной пришёл.
   - Мы в курсе. Заходите, гражданин Груздев, присаживайтесь.
   - Казните тело моё, а душу к престолу небесному на покаяние  отпустите...
- Дьяк садиться не стал, предпочтя бухнуться на колени.  Мешок  упал,  и  из
царского кубка  посыпались  червонцы.  На  левой  руке  алели  свежие  следы
кошачьих когтей...
   - У вас выпало что-то, подберите, пожалуйста.
   - Да ты издеваешься ли надо мной, пень участковый?! - мгновенно  вернулся
к своему привычному хамству дьяк. - Как я те подберу, коли у  меня  крюки  к
этому кубку проклятущему навек прилипли... Ох, не от Бога вам  этот  хоккей,
не от Господа-а!
   - Надеюсь, что суд учтёт ваше искреннее  содействие  органам,  -  холодно
заметил я, раскрывая планшетку.
   - Не земного суда страшусь, но есть и Высший Суд, наперсники  разврата...
- продолжал ерепениться дьяк. Пришлось ставить его  на  место,  в  последнее
время у меня это лихо получается.
   - Вы хотите, чтоб мы вызвали сюда отца Кондрата и он первым узнал о вашем
преступлении ради "Святых отцов"?
   Груздева перекосило. Настоятель храма Ивана Воина славился буйным  нравом
и патологической честностью. Если бы он только узнал, что его левый защитник
стырил чемпионский кубок, а ему не сказал?! Поверьте, впредь дьяк служил  бы
делу православной церкви где-нибудь на Аляске, не ближе...
   - Давайте говорить буду я, а вы меня  поправлять,  если  собьюсь?  Вот  и
отлично, начнём понемногу. Итак, во-первых, честно скажу вам в лицо -  я  не
склонен считать вас закоренелым преступником. Вы -  жертва  обстоятельств...
Волей рока вам пришлось играть в этот хоккей, который  вы  ненавидите  всеми
фибрами души. Каждый раз вы выходите на лёд, мысленно  подсчитывая  грехи  и
прощаясь с жизнью. Синяки, шишки, ушибы... в вашем гороскопе ось травматизма
проходит через ваш позвоночник, но увы... Отец Кондрат в неизмеримой гордыне
и похвальном честолюбии намерен получить чемпионский кубок  любой  ценой.  Я
думаю, именно это и толкнуло вас на преступление...
   Груздев опустил голову, его плечи  судорожно  вздрагивали,  а  засаленная
косица печально колыхалась в такт плохо скрываемым рыданиям. Нам  доводилось
видеть всякого дьяка, и в большинстве  случаев  его  образ  не  был  выписан
медовой акварелью, но - плачущий дьяк... По-моему, даже Яга  поверила,  хотя
уж она-то знает его как облупленного.
   - Кубок стоял в шкафчике у Гороха. Имея свободный доступ в помещение,  вы
наверняка могли его видеть, тем более что сам государь  не  делал  из  этого
тайны. Не хочу уточнять, какой именно бес толкнул вас под руку,  но  уверен,
без вмешательства нечистого здесь не  обошлось.  Кубок  вы  беспрепятственно
вынесли за территорию царского подворья, поставили у себя дома и, любуясь на
него  долгими  зимними  вечерами,  наверняка  страшно  мучились  угрызениями
совести...
   Гражданин Груздев изрыдал весь носовой платок, я  было  потянулся  подать
ему полотенце, но, встретившись взглядом с  Ягой,  передумал.  У  ног  дьяка
медленно накапывала лужа. Любопытный Митенька сунулся разок в двери, обомлел
и ринулся на улицу сообщать всем православным о великом чуде -  раскаявшемся
Филимоне Митрофановиче...
   Не буду утомлять себя пересказом каждой фразы в отдельности, главное, что
"на двадцатой минуте нашего "задушевного разговора"  прощелыга,  доносчик  и
скандалист раскололся, добровольно давая самые ценные показания". В целом мы
всё рассчитали правильно, процентное расхождение в  деталях  было  настолько
ничтожным, что не  заслуживало  даже  упоминания.  Оказывается,  Алекс  Борр
видел, как дьяк выбежал из царского кабинета, пряча что-то за  пазухой.  Что
именно, он догадался  быстро,  благо  город  так  "хранил  тайну"  -  слепой
заметит, глухой услышит,  а  иной  и  носом  за  версту  учует!  Австрийский
дипломат  пытался  подкупить  Груздева,  но  дьяк  ни  в  какую   не   желал
расставаться с краденым, хотя и прекрасно  осознавал  опасность  последствий
хранения такой вещи. Но покупатель не отступал, он привык добиваться  своего
любыми средствами. Замок на дьяковой избе вряд ли был произведением высокого
кузнечного ремесла. По возвращении с  очередного  хоккейного  матча  Филимон
Груздев увидел, что его ограбили.
   Десять минут спустя я попросил Ягу снять заклятие. Тяжелый царский  кубок
гулко бухнулся на пол...

***

   - Бабуля, я пошёл за Горохом.
   - Ох соколик... Ты уж точно ли решил, что  нам  в  это  дело  надо  такую
прорву народу заплетать? А ну как проболтается кто?!
   - Кто мог, тот давно проболтался. Я уверен, что австрийца мы сможем взять
только коллективными усилиями, а для этой цели понадобится много участников.
Не сомневайтесь, всё получится...
   Яга повздыхала лишний раз, но особо спорить  не  стала.  Закончив  запись
допроса Груздева, я пришёл к однозначному выводу - такой опытный преступник,
как Алекс Борр, никогда не даст нам повода для ареста. А значит, "повод"  мы
должны создать и предоставить сами, причём такой,  чтобы  он  никак  не  мог
отказаться...
   - Митьку отправьте за Еремеевым! - прокричал я, уже  застёгивая  тулуп  в
сенях. - Полковник, как проснётся, пусть не уходит,  ждёт  меня.  Запорожцев
своих отправит назад, а сам ждёт. Я только туда-сюда, десять минут, обернусь
быстро... Да, дьяка не выпускайте!
   - Да  уж  не  премину...  -  приложив  руку  к  сердцу,  ответила  бабка.
Пострадавший кот Васька возлежал  в  её  комнате,  утопая  в  подушках,  как
падишах, и держал на голове медную сковородку. Вроде бы  от  этого  шишка  у
него между ушей существенно уменьшилась.
   Погодка поутру была самая расчудесная, в голове роились мысли и строились
заговоры.  Солнышко  золотило  купола   церквей,   снег   хрустел   особенно
музыкально, и душа даже  требовала  некоторой  поэзии...  Однако  первый  же
встречный горожанин поставил меня, мягко говоря, в неловкое положение.
   - Доброго здоровьичка, сыскной воевода.
   - Спасибо.
   - С прибавленьицем вас!
   - Спасибо... не понял? С каким ещё прибавленьицем?
   - Да уж с каким ни есть, а всё ж приятно!  Я  пожал  плечами  и  покрутил
пальцем у виска. Следующий доброхот был ещё менее конкретен:
   - А и с радостью вас, Никита Иванович!
   - Чего именно меня "с радостью"?
   Мужик оценил юмор, сделал вид,  что  погрозил  мне  пальцем,  и,  хохоча,
двинулся по своим делам. На углу две кустодиевские  молодухи  с  коромыслами
при виде моих погон почему-то прыснули со смеху,  отвернулись  и  шушукались
так старательно, что в курсе был весь квартал:
   - Ну вот и нашему участковому счастье сквозь тучки лучиком поманило. Уж я
- то как за него переживала, ночей не спала, пирогов не ела, схудала пуда на
два!
   - А батюшка-то как меня красную да сытую  увидал,  за  ремень  схватился.
Думал, я к милицейскому удовлетворению отношение имею.  Рази  ж  нельзя  так
просто чужой радости от души посострадать?
   - Можно, Семёновна, я и сама от рюмочки не откажусь.
   По-моему, они вообще говорили о своём и тем не менее обо мне тоже!
   - Чего расшумелись, ровно сороки  брехливые?  -  прикрикнул  на  сплетниц
юркий дед в причудливо вывороченном кожушке. - Не сметь  поперёк  улицы  про
дела  сердешные  сыскного  воеводы  языками  молоть!  Не  ровён  час,  удачу
спугнёте...
   - Дедушка, - не выдержав, развернулся я.  -  А  о  чём  это,  собственно,
речь?
   - Ни о чём,  Никита  Иванович,  ни  о  чём,  родненький!  -  Дедок  бегло
огляделся по сторонам и бросился ко мне с объятиями. - Спаситель ты наш,  до
гробовой доски  за  тебя  Христа-бога  молить  буду!  Ить  как  уважил,  как
уважил... Почитай всё Лукошкино счастьем людским накрыл!
   - Вас точно накрыло, гражданин, - попытался вырваться я. А со всех сторон
по обеим улицам бежал возбуждённый народ, хохоча и бросая вверх шапки:
   - Хватай его, братцы! На руках понесём героя народного! Да, православные,
кто языком горазд, кто задним умом крепок, а  участковый  наш  завсегда  при
любви человеческой будет! Качай его, братцы!
   Мысли были ясными, но короткими. На  два  метра  вверх  и  резко  вниз  с
замирающим сердцем, кто их там разберёт, а вдруг не поймают?!  Какая  зараза
там...  о-о-й...  чего-то  обо  мне...  у-у-х...  наговорила?   Какая   муха
во...о-о-й! - о-обще, их всех сегодня пеку... у-ух!... сала? И главное,  что
за пошлые намёки? Мама-а-а!!!
   - А ты куда шёл-то, сокол наш милицейский? - перекрывая восторженный  рёв
толпы, догадался проявить заботу дед.
   -  К  Шму...  ой!  Спасибо,  больше  не  кидайте  меня,  пожалуйста.   Я,
собственно, к Абраму Моисеевичу, по делу.
   - Арестовывать? - радостно взвизгнул кто-то.
   - Нет, по другому вопросу.
   - Погром! - задушевно вскинулось уже несколько голосов.
   - Ничего подобного! - строго откашлялся я. - С сугубо дружеским визитом.
   - Всё ли поняли, дурни еловые?! - командирским тенором рявкнул дедок. - А
ну, неси сей же миг Никиту  Ивановича  до  двора  Шмулинсонова.  Уж,  видно,
пробил страшный час, сыскной воевода самолично на  судью  хоккейного  грозой
идёт. Кому жизнь дорога, под ногами не мешайся. Не то  участковый  вместе  с
головой шапку откусит!
   - Э-э-э! Граждане, я... - Бесполезно  орать,  возмущаться,  протестовать,
доказывать иную точку зрения можно было бы сколько угодно,  но  зачем?  Кому
это надо? Мне?! Да пускай несут, ради бога! Хотелось бы только понять, с чем
связан  такой  всплеск  трудового  энтузиазма?  А  пока  впечатление  такое,
словно... упс! Словно весь город хранил страшную тайну, и, если горожане  не
могли поздравить меня в открытую, они  изо  всех  сил  делали  это  озоновым
языком. Значит, всё движется  по  плану,  все  вокруг  знают  о  возвращении
чемпионского кубка. Вот откуда все разговоры о счастье, о сердечной  радости
и о прибавлении в доме.  Всю  дорогу  толпа  под  свист,  пляс  и  балалайки
скандировала хоккейные речёвки самых любимых команд:

   Мы за думу дорогую
   Всех отделаем всухую.

   Это  думский  лозунг.  Не  знаю,  кто  придумал,  но  двусмысленны-ы-й...
Впрочем, народу нравилось и вслед уж вторило разухабистое:

   За ридну маги Украину
   Насуваем шайб пид спину!

   Похоже, запорожская команда с первой же игры  завоевала  симпатии  многих
фанатов. "Пид спину" - это  куда  же?!  Хм...  ну,  не  мне  учить  казачков
тонкостям элитарной поэзии. Однако круче всех  звучал  боевой  клич  "Святых
отцов":

   Перед матчем помолись
   И всё будет... хо-ро-шо!!!

   Поскольку в толпе были женщины и дети, ключевое слово стыдливо заменилось
приемлемым эквивалентом. Это правильно, я уже дважды штрафовал команду  отца
Кондрата за нецензурные выражения по ходу игры.
   ... На этот раз Шмулинсон вышел к калиточке не просто так. В  натруженных
руках многогранного гробовщика судорожно подрагивал тяжёлый дрын...

***

   - Ша, Никита Иванович, ви ещё молоды, а у меня уже  нерви!  За  несколько
последних дней милиция проявляет ко мне такое трогательное  внимание,  шо  я
начинаю впадать в подозрения - шо ви во мне нашли?! Арест,  тюрьма,  погром,
меже, до весны подышим друг на друга ровно?
   - Абрам Моисеевич, прекратите сейчас же! - как-то подрастерялся я. - Что,
участковый не имеет права просто так зайти в гости к хорошему человеку?
   - Сара! - крикнул через плечо хозяин дома. - Ты слышала? Тогда помой  уши
и иди же сюда, господин участковый повторит для тебя специально. Он пришёл в
гости! Он заглянул на огонёк, купив пряники детям и розу без  шипов  в  твою
новую вазу. Как, ты не веришь в сказки?! А я почти поверил...
   - Гражданин Шмулинсон, мне необходимо срочно поговорить с  находящимся  у
вас раввином.
   - Дети! Держите меня хором, у меня подгибаются колени и резь в  глазах...
Шо я слышу? Вам нужен раввин?! Хвала Моисею и всем пророкам, наш добрый дядя
участковый решил сделать себе обрезание! Готовьте Тору, ножи и горячую воду,
такие праздники приходят в наш дом не чаще Всемирного потопа.
   Я плюнул, отпихнул его дурацкую жердь в сторону и решительно направился к
дверям.
   - Чего ж мы молчим, православные? - глухо спросили из толпы.
   - Нельзя, евреи - богоизбранный народ! - значимо ответил, похоже, всё тот
же деловитый дедок.
   - И за милицию родную не заступимся?!
   - За неё, Царствие Небесное... - ещё раз выдал дед. Народ  посовещался  и
решил по такому делу не искушать судьбу.
   Шмулинсон, отбросив дрын, забежал вперёд, заискивающе  распахивая  передо
мной дверь:
   - Но ви ему скажите, шо я дрался, как лев! Шо ви  прорвались  с  боем,  а
меня навеки растерзал ваш Митенька (дай бог ему всего, чего успеет). Ви меня
понимаете? Как лев в бою, и с меня рыба-фиш в субботу!
   Я одарил  его  долгим  взглядом,  молча  шагнув  внутрь.  Попав  в  сени,
взвизгнул и едва не  выпрыгнул  обратно  -  всё  помещение  было  заставлено
новенькими гробами самых  траурных  моделей.  Кое-как  сохранив  милицейское
достоинство, я прошёл в горницу. Большой стол, заваленный обрезками  тканей,
неновый манекен в углу, двое чернявых мальчишек на лавке и печальная женщина
с библейскими глазами, напоёнными безысходной тоской по земле обетованной.
   - Здравствуйте, граждане. Приношу свои извинения  за  вторжение,  но  мне
срочно надо переговорить с вашим харьковским гостем.
   Все  трое  молча  повернулись  в  сторону   маленькой   комнатки   слева,
занавешивающая вход ткань словно колыхнулась.
   - Выходите, ваше величество! - крикнул я. - Всё под контролем, дело почти
раскрыто, но нам нужна ваша помощь.
   - А... без меня никак? - глухо раздалось в ответ.
   - В принципе справимся и своими силами, но под вашим чутким  руководством
операция по задержанию опасного преступника всегда обречена на успех!
   Видимо, это его и добило - государь крайне падок на прямолинейную  лесть.
Горох царственно вышел из-за занавески, одетый в длинную просторную  хламиду
и в полосатом платке на непослушных  русских  кудрях.  Если  негра  нарядить
капитаном королевских мушкетёров, эффект будет  примерно  тот  же.  То  есть
еврей из Гороха никакой...
   - Корону хоть с собой захватили?
   - А как же! - Государь  сбегал  обратно  и  вернулся,  заботливо  обтирая
головной убор рукавом.
   - Давайте возвращаться, - тихо попросил  я.  -  То,  что  произошло,  мне
известно, злоумышленник нами найден, доказательства будут такие, что ни один
европейский суд не найдёт смягчающих обстоятельств. Мы  возьмём  его  завтра
же.
   - А невесты?
   -  Всё  будет  хорошо,  Яга  гарантировала.  Но  по  плану  действительно
требуется ваше участие. Пойдёмте, хватит прятаться.
   - Да с чего ты взял, что я прячусь тут?! - грозно сдвинул брови государь.
- Отдых у меня! Имею право!
   - Так вы идёте?
   - Я ж тебе говорю, бестолочь участковая, отдых  у  меня!  Но  прервусь...
ненадолго. Только чтоб тебя вразумить да в деле том точку поставить. Веди!
   - Вы оденьтесь потеплее, мороз на улице.
   Пока Горох собирался,  я  вышел  из  дому,  поднял  стонущего  в  сугробе
Шмулинсона (он изображал героическую смерть  от  Митькиных  лаптей)  и  тоже
пригласил к нам  в  отделение.  Народ  постепенно  расходился,  так  что  мы
добрались до наших ворот менее чем за час и  без  приключений.  Правда,  тот
неуёмный дед... ну, кто лез ко мне обниматься, так и остался у  Шмулинсонова
двора с пятью-шестью не  особо  далёкими  парнишками.  Они  шумно  обсуждали
еврейскую тему, и один раз на углу улицы я даже чуточку задержался послушать
их вопли:
   - А нас они и за людей не считают, мы для них - гои...
   - Бей, ребята!!!
   - Нельзя, из ихних сам Иисус Христос вышел...
   - Назад, парни!
   - Хотя он ить тока по матушке еврей, а по отцовству нет...
   - Круши, молодцы!
   - Но у них, евреев, родство-то по матери и считают...
   - Осади, братишки! Дед! Чтоб тебя... дык чё нам делать-то?!
   - А вот угостите кружечкой...
   По-моему, так всё кабаком и закончилось. В отделении  тоже  была  тишина.
Стрельцы занимались службой  согласно  штатному  расписанию.  Запорожцев  не
видно, наверняка проспались и пошли по своим делам. Митька помахал мне рукой
из конюшни, он чистил Сивку-бурку. Не считая  умения  летать  под  облаками,
прыгать через крепостные стены - лошадь вполне  заурядная.  Кобыла,  кстати,
хотя в большинстве сказок - конь... На крылечке нас встретил сотник Еремеев,
закутанного в платок государя сразу не признал, за что и схлопотал  оплеуху.
Я ещё попенял Гороху, чтоб руки не распускал, хорошо, что его в  таком  виде
детишки снежками не обкидали. Баба Яга ждала  всех  за  столом,  накрытым  в
лучших традициях русского  застолья  -  щи,  домашнее  жаркое  в  горшочках,
холодец, селёдка, капуста квашеная, сало, водка.