ении серии  "убийств".  В  конце  Концов
именно Баба Яга указала на Тамтамбу Мумумбу как на специалиста в магии вуду.
И не далее как сегодня мы все имели возможность в этом  убедиться.  Так  что
кое-кто из здесь присутствующих холост только благодаря  оперативной  работе
милиции!
   Я выдохся. Бабка утирала благодарственные слезинки. Горох с Кашкиным тоже
пристыженно смолкли,  хотя  на  самом-то  деле  были  во  многом  правы.  Не
дожидаясь, пока до  них  это  дойдёт,  я  взял  Ягу  под  ручку  и  поспешил
oткланяться.
   -  Ваше  величество,  я  Попрошу  немедленно  вытиснить,  каким   образом
отравленное яблоко могло попасть к потерпевшей. По вашим словам,  она  их  в
глаза не видела. Значит, кто-то принёс, передал и объяснил, как его  следует
есть... Терем полон народу, во дворе и  всех  пристроях  постоянно  толкутся
люди. Не может быть, чтобы никто ничего не видел. Справитесь?
   - Распоряжусь, - согласно кивнул государь.
   - Ну а мы направляемся в отделение.  Огрызок  яблока  беру  с  собой,  на
экспертизу.  О  результатах  доложу  к  завтрашнему  утру.  С   телом   сами
разберётесь?
   - Не впервой, - весомо подтвердил боярин, чем заработал от Гороха мрачный
взгляд.
   Вот вроде бы и всё, надо спешить, у меня появились новые идеи...

***

   - Не пойдёт, - безапелляционно заявила Яга,  когда  я  объяснил  ей  суть
дела.
   - Но ведь с  зубом  и  кровью  получилось.  Почему  же  у  яблока  нельзя
спросить, кто его принёс?
   - Дак ведь зуб с каплей кровяною у живых людей взяты были. А яблоко  твоё
мертво давно! Бона скольким ядом его напоили, рази ж кто выдержит...
   - Значит, никак нельзя? - поник я.
   - Почему  никак?  Можно,  конечно...  Ежели  ты  чародейством  чёрным  не
побрезгуешь, душу свою бесам навек заложишь - так и у мёртвой плоти  сумеешь
все секреты выведать. Тока я на такие дела тебе не товарищ!
   Мы, неспешно беседуя, возвращались от царского двора к отделению. Темнело
рано, на перекрёстках  города  горели  сторожевые  костры,  греющиеся  рядом
стрельцы еремеевской сотни приветливо махали нам  вслед.  Ночного  нападения
никто не опасался, при таком морозе ни один  нормальный  грабитель  из  дома
носу не высунет. Мы бы  в  принципе  вполне  могли  воспользоваться  царской
тройкой, но Яга настояла на прогулке пешком  -  хоть  и  холодно,  но  можно
говорить  без  лишних  свидетелей.  Когда  бабка  успела   стать   настолько
подозрительной? Ума не приложу. Видимо, день житья в царском тереме  ей  еще
долго будет аукаться... Вот так в разговорах и шли, простудиться и  заболеть
я не  боялся  (дома  ждёт  банька  и  горячий  ужин!),  а  вопросы  решались
действительно серьёзные...
   - Хорошо, что фигурку царскую разломал,  да  не  выкинул.  Я  ить,  когда
куколки те смотрела, Гороха промеж них углядеть  не  удосужилась.  А  прочим
большой веры не дала - мало ли кто какой забавой  свою  душеньку  тешит?  Ан
вишь, как оно обернулось-то... Ведь ежели б ты, сокол,  не  успел  -  стоять
государю под венцом с негрой африканскою!
   - А по-моему, она вполне симпатичная.
   - Колдунья она! Эх, мужики, одни титьки  на...  -  философично  вздохнула
бабка, а я перевёл.
   - Вы сумеете их разрядить?
   - Кого? - двусмысленно подмигнула Яга.
   - Ой, ну не тять пардон! Речь, естественно, о восковых куколках, их  надо
обезвредить Вдруг они заведены на какое-то определённое  время  и  сработают
даже в отсутствие создателя?
   - Обезврежу... Надо все фигурки с молитвой да  благословением  посередине
преломить, то, что внутрь понапихано, - вытащить да в землю закопать, а  сам
воск перетопить  и  свечей  церковных  из  него  понаделать.  Тут  уж  любое
чародейство на корню сгорит и запаху не оставит...
   - Как  считаете,  Мумумба  намеревалась  убить  всех  невест  посредством
колдовства вуду?
   - Да где уж ей... В кажной земле, Никитушка, своя  сила  волшебная,  своя
магия, своё колдовство имеется. Я вон  в  Африке  энтой  али  в  Эфиопии,  к
примеру, и слова-то  чародейского  произнесть  не  сумею.  Но  и  вона  жрец
египетский али маг халдейский у нас под Лукошкином своей ложи  поставить  не
смогёт. Разная земля и силы  разные!  Не  всякое  колдовство  в  любом  краю
прижиться умеет...
   - Но фокус с "отравленным яблоком" вполне себя оправдывает?
   - Потому и оправдывает, что наше оно, - развела руками Яга. -  А  готовит
его  иноземный  гость,  на  совесть  нечистый,  вот  и  не  совсем  так  всё
получается. Иначе б мы с тобой, милок,  давно  всех  невест  одним  поцелуем
царским на ноги поставили...
   - Ваша версия? - предложил я.
   - Да что ж далеко ходить, не так много энтих невест осталось...  День-два
ждём, та, что последняя окажется, - небось злодейка и есть!
   Может быть, это прозвучало несколько цинично, но по большому счету  бабка
права. Сразу вспомнился популярный фильм с Кристофером Ламбертом  "Горец"  -
"в конце концов остаётся один...". Ладно, шутки шутками, а дело делать надо.
Никто не позволит нам дожидаться, пока  всех  невест  складируют  в  царских
покоях. Иначе к тому времени, 1-йк мы отыщем виновных, царь уже будет  вести
войну на два... три... четыре или пять фронтов! Должен признать, что  только
сейчас эта мысль показалась мне незаслуженно лишённой пристального внимания.
   Мы все рассматривали разнообразные варианты того или иного брака  царя  с
максимальными выгодами или минимальными потерями для  блага  государства.  А
если Горох вообще не  женится,  тогда  что?  Невесты  разъедутся  по  домам,
обиженные послы объявят Лукошкину всеобъемлющее эмбарго,  и  мы  в  глубокой
луже. Плохо... Однако куда хуже, если невесты вернуться домой не сумеют.  То
есть будут лежать  между  жизнью  и  смертью,  сложенные  в  штабеля,  а  их
родственники  пойдут  на  праведный  вооружённый  конфликт.  Такое  нам   не
приходило  в  голову?  Если  во  всей  этой  белиберде  есть  хоть  какое-то
рациональное зерно, Горох на пороге Крупной дипломатической  авантюры.  Хотя
правильнее было бы сказать -  подставы!  Обычно  такими  щекотливыми  делами
занимаются специалисты внешних ведомств, но у нас  в  Лукошкине  их  нет,  и
значит, всё ложится на наши милицейские погоны.
   Вопрос прежний: кому  это  выгодно?  Подозреваемых  нет,  за  исключением
Алекса Борра. И то лишь потому, что он чем-то не угодил Кнуту Гамсуновичу да
пару раз мелькал в наших сводках. Ничего серьёзного мы  ему  инкриминировать
не можем. Хотелось бы, но увы...
   Отделение  встречало  нас  дружным  рёвом  соединившихся  фронтов.  Парни
бросали шапки вверх, отмечая наше примирение. Как оказалось впоследствии, за
мной из бабкиного двора безропотно ушли бы все, но начинать службу на  новом
месте, да ещё под презрительными ухмылочками царских  стрельцов,  как-то  не
улыбалось... В горнице меня ждал праздничный стол. Подтянутый  и  церемонный
кот с рушником через лапу принял у нас с Ягой тулупы и, кланяясь,  пригласил
отужинать.  Весь  дом  вылизан  так,  словно  вчерашнее   утреннее   побоище
происходило где-то в другом  месте.  Я  вымыл  руки  и  сел  за  стол.  Ага,
посуда-то вся новенькая! Значит, всё-таки было, и было всерьёз... Как только
подали пироги, в дверь деликатно постучали.
   - А-а, попрошу откушать с нами, Фома Силыч! - Бабка, оторвавшись от печи,
поприветствовала вошедшего Еремеева. Сотник чинно поблагодарил, от  горячего
отказался, но рюмочку водки (в честь конца насыщенного рабочего дня)  принял
с видимым удовольствием:
   - Какие известия от царя?
   - Да всё то же... Женитьбы не будет, государь вовремя  передумал,  а  его
темнокожая избранница решила прилечь на денёк-другой.
   - Понятно, - задумчиво крутанул ус Еремеев. -  Про  наши  новости  слыхал
уже?
   - Нет, наверное... - Я кинул взгляд на Ягу, - та тоже ничего не знала.  -
Говори, мы не в курсе.
   - Так ведь Митька твой, запорожский, вот только что  из  отделения  ушёл.
Нешто не застал вас? - удивился Фома. Мы отрицательно покачали головами. - В
общем, приглашал он всех  завтра  на  заре  к  Шмулинсонову  дому  -  погром
смотреть.
   - Че... че... чево?!
   - Погром! Вроде  как  он  с  казаками  подозреваемому  Шмулинсону  погром
учинять будет, - популярно пустился расписывать начальник охранной сотни.  -
Дело, говорит, самое православное. Он уж весь город  оббегал,  просил  быть.
Надо пойтить, а? На Запорожье вона казаки  так  важное  светлое  воскресенье
развлекаются...
   - Завтра пятница, - осевшим голосом поправил я.
   - Это что ж, не будет погрома, значит?
   - Будет! Но не Шмулинсону... Бабуля! Это всё из-за вас...  Я  ведь  хотел
его уволить?! Хотел, да?! Где он тут...
   - Не шебуршись, Никитушка, - самым медовым тоном,  успокаивая  меня,  как
ребёнка, протянула Яга. - Утро вечера мудреней будет... Завтра на 1 Зореньке
и возьмём его, тёпленького. Заодно и погром посмотрим. А то что ж, до  таких
лет дожила, - а ни одного погрома самолично не видела? Нехорошо так-то.

***

   Полночи я провалялся, представляя, какое гневное и нелицеприятное  письмо
я отправлю с утра этому полковнику Черному... Нет, что он  там  вообще  себе
навоображал, если его же  подчинённые  за  пару  дней  так  задурили  голову
сотруднику милиции! Правда, сотруднику младшего звена... и  голова  у  него,
честно говоря, такая, что задурить её ещё больше -  постараться  надо...  Но
тем не менее это не оправдание! Много чего  у  меня  в  Лукошкине  было,  но
погром... Нет, ну курам на смех! На весь  город  всего  одна  (подчёркиваю!)
еврейская семья, живут тихо-мирно, как все люди, и нате вам  -  погром!  Наш
Митяй с заезжими казаками торжественно едут громить Шмулинсона. Да  на  того
чихни хорошенько - он падает! Ладно, погромщики-умники, завтра встретимся...
Как уснул, не помню, а подняли рано.
   - Никитушка-а! - Ласковый бабкин голос пробился  ко  мне,  хотя  спал  я,
укрывшись с головой. - Вставай, касатик, завтрак на столе.
   - Ммр-р... xpp... - невнятно ответил  я,  за  окном  едва  розовеет,  под
одеялом тепло, и ни малейшего желания куда-то мотылять спозаранок.
   - Ну вставай, вставай ужо, участковый, - ещё ласковее уговаривала Яга.  -
А то, не ровён час, весь погром проспишь...
   - Бабушка, - мгновенно вскинулся я, всё вспомнив и осознав. - Ну  скажите
на милость, вот за что он так с нами? Он же знает, мерзавец, что у меня  дел
и без его погрома хоть удавись. Подождать не мог, да?
   - Кто ж его, олуха царя небесного, разберёт... - примирительно улыбнулась
Яга. - Видать, совсем невтерпёж, а может, и неспроста он энто дело затеял. У
Митеньки нашего голова шибко варит, за всем и не уследишь. Гляди в  оба,  он
ещё себя в работе секретной как пить дать проявит!
   - Вы издеваетесь?
   - Шучу, касатик, а это у нас покуда дело неподсудное. Однако и ты вставай
давай, личико своё белое умой да при параде полном вниз спускайся - я  тебя,
добра молодца, завтраком потчевать буду.
   Минут десять я затратил на всё про всё, за что  и  получил  полную  миску
рассыпчатой гречневой каши с топлёным маслом и курятиной. Яга,  как  обычно,
почти ничего не ела. Диета у неё идеальная,  продуктов  потребляет  минимум,
стройная, словно берёзка, а шустрая-а-а... Бабкиной энергии, в её  годы,  на
десяток молодых с  запасом  хватит.  Честное  слово,  я  устаю  в  два  раза
быстрее...
   - Никитушка, а ить  весёлая  зима  у  нас  в  этот  раз  вытанцовывается.
Обычно-то как - от первого Снежку и до весенней  травки  на  санях  с  горки
ездят, баб снеговых катают, ну разве ещё снежками друг Дружке  морды  мылят.
Нет, праздники зимние, само-собой, шумно да весело проходят. А тока нет того
подъёму душевного, как опосля хоккея твою! Хоть И не  люблю  я  его,  прости
господи, а душу греет... Или же вон дела наши милицейские, как ни  верти,  а
всё время коротают. Митенька, опять же, скучать не даёт...
   - Это точно, без этого массовика-затейника Лукошкино бы просто зачахло, -
встал я. - Не захваливайте  его  раньше  времени,  бабуля,  ещё  неизвестно,
понравится ли вам погром?
   - И то верно, соколик, - честно признала Яга. - Ну  дык  пошли,  что  ль,
посмотрим...
   Мы и пошли. Погодка на улице  -  загляденье!  Морозец  лёгкий,  снег  под
каблуком хрустит, как богемское стекло во время обыска, солнышко  в  небе  к
облакам ластится, а народ вокруг такой  счастливый,  такой  улыбчивый...  со
всех  концов,   словно   на   октябрьскую   демонстрацию,   стекается.   Нас
приветствовали, спрашивали, как здоровье, приглашали посмотреть  на  погром,
радовались, что нам всем по дороге. У дома Абрама Моисеевича  уже  собралась
целая толпа. Виновник торжества ещё не явился, а сам Шмулинсон,  похоже,  не
был ни напуган, ни расстроен. Он чинно беседовал  с  горожанами,  приветливо
кивал подходившим, а с капитанами хоккейных команд города  даже  обменивался
традиционным спортивным рукопожатием.
   - О, и ви тоже пришли смотреть на свежий погром? Я таки рад в вас  видеть
милицию, которая меня бережёт! Встаньте вот здесь, у крыльца,  отсюда  будет
лучше видно.
   - Не волнуйтесь, Абрам Моисеевич,  -  сурово  козырнул  я,  -  Еремеев  с
молодцами уже прибыл, мы никому не позволим тронуть вас хотя бы пальцем!
   -  Та  ви  шо?!  Ви  шо?  -  вытаращилась  на  меня   поражённая   жертва
антисемитизма. - Люди собрались, лучшие места занимали ещё с  вечера,  а  ви
хотите всё отменить?!
   - Минуточку, может, я чего-то недопонимаю...
   - Мой дорогой Никита Иванович, ви человек молодой, и душа у вас открытая.
Вислушайте  меня,  старого,  больного  еврея,  вам  это  будет  полезно   на
будущее... Ви думате, у меня это первый  погром?  Ха!  Да  я  встречал  свой
первый погром ещё в пять лет!  Мне  было  очень  весело,  но  мама  просила:
"Абраша, плачь! Абраша, плачь, тебе  говорят!  Это  традиция!  Видишь,  люди
стараются, а ты портишь им праздник..." С тех пор я пережил шесть  погромов,
это будет седьмой. Моя Сара  всю  ночь  репетировала  с  детьми  жалостливые
крики. Если не дать им выступить, они похоронят в себе  актёров!  Дайте  мне
слово, шо ви не будете их разочаровывать.
   - Буду! - неожиданно обозлился я. - Вы мне тут  демагогию  не  разводите!
Погром - это нарушение общественного порядка, и я, как представитель власти,
никому...
   - Никитушка, глянькосе, Митька наш с казаками пожаловал!
   Я обернулся, костлявый палец Яги обличающе  указывал  на  пёструю  группу
празднично одетых всадников. Их было немного - всего пятеро, включая  нашего
остолопа. Запорожцы неуверенно мялись в сёдлах, словно не зная, чего от  них
ждут. Народ, плотными рядами заполонивший всю улицу, разинув рты, следил  за
каждым их движением.
   Погромов до этого  у  нас  не  было,  так  что  никто  не  знал,  с  чего
начинать...  Митька,  узревший  за  спиной  ростовщика  меня  и  Ягу,   явно
перепугался, затравленно озираясь, начал по шапкам пересчитывать еремеевских
стрельцов. Насчитал около двух  десятков  и  приуныл  окончательно.  В  этот
момент к запорожцам  на  гнедой  кобыле  неспешно  подъехал  атаман  Чорный.
Свысока оглядев пожимающих плечами подчинённых, он  хмыкнул,  закрутил  усы,
бросил поводья одному из казаков и грузно сполз с седла:
   - Здоровеньки булы, пане сыскной воевода! А шо цэ туточки твориться?
   - А это погром! - с широкой улыбкой и сдвинутыми  бровями  объявил  я.  -
Ваши парни решили устроить антиобщественную акцию на  территории  вверенного
мне участка. Вы не слышали?
   - Чув, потому и прыйшов, - кисло поморщился полковник. -  Гей!  Мордашке,
Нахапнюк, Шмелько, Безрук, а ну, шо вы тут за гвалт зробыть вы ришилы?!
   - Та ничего, пане отаманэ! - слаженным хором откликнулись все четверо.  -
То он баламут кацапський нас поутру нагнав. Казав, нибы тут  погром  экий-то
буде...
   - А вы?
   - А мы шо... Пишлы подывытысь!
   - От дурни... - раздражённо сплюнул Чорный  и,  подмигнув  мне,  возвысил
голос на нашего младшего сотрудника:
   - Цэ що ж ты, бисов сын, моих хлопцев на разбой толкаешь, а?!
   - Кто, я?! - Под заинтересованными взглядами лукошкинцев Митька  вертелся
в седле, как рак на штопоре. - Пане полковнику, дак я... це ж  воны...  воны
сами казаны, шо... Все ж беды от жидов, вот я и...
   - Та, тю на него! - возмущённо открестились запорожцы. - Зовсим шуток  не
розумие...
   - Ладно, на сегодня все  свободны!  -  громко  оповестил  я,  но,  увидев
скорбное лицо Шмулинсона, не смог выдержать его умоляющего взгляда. -  Митя!
Слазь с коня. Давай быстренький погром - и по домам, у меня дел полно.
   Вконец убитый Митяй под сдержанные смешки толпы поплёлся  к  Шмулинсонову
крыльцу. Счастливый отец семейства бросился ему навстречу, пал на  колени  и
начал осторожно рвать на груди самую старую, самую грязную и самую  ненужную
из рубах. - Бей жидов, спасай  Россию...  -  тоскливо  протянул  Митька,  не
поднимая глаз и краснея, как бакен.
   - Берите всё! Штаны, галстук, корыто, лекала, муку для  мацы,  и  шоб  ви
жили, как я жил! - упоённо вопил Абрам Моисеевич. - Тока не трогайте жену  и
детей, у них слабое здоровье и горькая наследственность. Сара, выпускай!.  -
Из дома вылетела простоволосая, в нижней  рубашке,  жена  Шмулинсона,  гордо
выпихивая вперёд рвущихся ребятишек. Те заверещали так,  что  у  меня  разом
оглохло правое ухо...
   - Дяденьки, не бейте папу! О, и за шо нам такое горе! О, и как  мы  будем
дальше жить?! О, и почему небеса так суровы к бедным еврейским мальчикам?!!
   Чета Шмулинсонов откровенно гордилась своими детьми. Лукошкинцы  вытирали
слёзы и кое-где аплодировали. Похоже, сегодняшний погром удался на славу...

***

   - Вам слово.
   Полковник Чорный, отодвинув в сторонку чашку с  липовым  чаем,  задумчиво
потеребил кончик носа и начал:
   - Ну, пане сыскной воевода, мабуть, не та слова ты от мене слухать холив,
а тилькы шо ж теперича... Колы зараз правду  не  казаты,  то  и  дружбу  зря
шукаты! Не оправдав твой парубок нужды наши, не  сыскав  злыдня  вороватого.
Тилькы хлопцив зазря взбаламутыли...
   - А что вы скажете, бабушка?
   Яга, осуществлявшая сегодня общие функции хозяйки саммита,  поставила  на
стол  свежую  ватрушку,  важно  уселась  на  лавочку,  по-девичьи   подперев
пальчиком подбородок.
   - Ловко Степаныч, оно конечно, свою линию гнут, да тока не всякая  правда
- истина. Уж шибко поспешливо он всё на  товарища  нашего  взвалить  удумал.
Хотя, по совести ежели, то апосля вчерашнего мне энтот товарищ и не  товарищ
больше!
   - Кто ещё хочет высказаться? - для порядка уточнил я.
   Собственно, это вопрос риторический, нас в горнице  сидело  четверо,  так
что спрашивать больше некого. Ну, кроме Митьки  разумеется,  но  ему  я  дам
слово в последнюю очередь. Пока он смирненько притулился  на  табуреточке  в
углу и в разговоры старших по званию не встревал.
   -  Хорошо,  видимо,   настала   моя   очередь.   Я   не   буду   касаться
нравственно-правовых и политических последствий погрома  как  такового.  То,
что сегодня произошло у Абрама Моисеевича, иначе как театрализованным фарсом
и не назовёшь. За такой  "погром"  участникам  "Оскары"  раздавать  надо,  а
сценарий - хоть сейчас на Каинский фестиваль отправляй. Там жюри  сплошь  из
евреев, сразу первую премию получит. Но -  к  делу!  Я  хочу  знать,  откуда
вообще в мозгу этого... с позволения  сказать,  доброго  молодца  зародилась
сама идея такого увеселительного мероприятия?
   Я, наверное, на немножко вернусь назад и вкратце расскажу о том, чем  всё
закончилось у Шмулинсона. Дети отыграли свою партию,  Митька  изо  всех  сил
пытался скрыться, но супруги уверенно гоняли его по улице, падая  в  ноги  и
умоляя "ещё чуточку погремит". Лукошкинцы хохотали над ними, как малые дети.
К концу представления всех участников забросали аплодисментами и  пряниками.
Еврейское семейство было тут же приглашено в кабак, откуда, я думаю, они  ни
за что не ушел до самого вечера.
   Мне с Ягой ничего не оставалось,  как  отправиться  восвояси.  Полковника
Черного я пригласил на собеседование. Есаула "Дмитро Лыбенко"  никто  никуда
н