я с немцем. Буквально через пять минут они вернулись.
Парень также шепотом доложился на ухо государю. Горох помрачнел...
  - Может быть, мы можем предложить вашему величеству обед? - неуверенно
молвил бюргер.
  Он явно не понимал, зачем царь во главе отборного стрелецкого отряда
неожиданно ворвался в слободу. Прочие немцы тоже прикрывали робкими
улыбками полное непонимание происходящего. Похоже, все планы царя
рушились, как шалашики в грозу. Он то краснел, то бледнел, но решительно
не находил, к чему придраться.
  - Пошлите двух молодцов проверить личные покои посла, - тихо посоветовал я.
  Горох быстро закивал. Пока бургомистр водил стрельцов по высокому
каменному дому, где размещалась резиденция немецкого дипломата, я сполз с
коня и деликатно поинтересовался, где здесь церковь.
  - Кирха? - вежливо переспросив, мне указали на небольшое пузатое здание в
самом дальнем конце слободы.
  Я прошелся к нему пешком. Двери не были закрыты, но внутри - ни души.
Похоже, что церковь находилась в состоянии капитального ремонта или
реставрации. Ни икон, ни скульптур, ни росписей па стенах - вообще ничего,
что бы указывало на ритуальное помещение. Есть только алтарь из грубых
гранитных плит черно-красного оттенка, и тот без креста. Хотя и никаких
намеков на присутствие иного бога тоже не было. Я обошел все здание,
изнутри оно повторяло форму пятиугольника, снаружи вписывалось в
обыкновенный квадрат. Это как-то закрепилось в моем подсознании... Беглый
обыск ничего не дал, похищенной ткани я не обнаружил, признаков
планируемой черной мессы тоже нигде не замечалось. На всякий случай я
вернулся к царю и уточнил:
  - Что там с пастором?
  - И впрямь больной, - напряженно подтвердил Горох, - стрелец говорит, так
жаром и пышет. В кровати лежит, слова непонятные бормочет, бредит...
  - Государь, беда!!! - донеслось из посольского дома.
  Переглянувшись, мы поспешили внутрь, причем бургомистр, несколько немцев и
особо любопытные стрельцы увязались следом. Поднявшись по лестнице на
второй этаж, мы ахнули, ошарашенные увиденным. Рабочий кабинет немецкого
посла был перевернут вверх дном! Шкафы взломаны, стол лежит на боку,
бумаги и грамоты разбросаны по всему полу, ковер скомкан, личные вещи
валяются где попало...
  - Ну, что ты на это скажешь, сыскной воевода?
  - Скажу, что крови нет, следов борьбы не видно. Наверняка весь этот
тарарам был произведен, как только гражданин Шпицрутенберг выехал со
двора. Здесь явно что-то искали. Потайной шкафчик, тайник в полу, сейф в
стене, но не нашли.
  - Почему ты так уверен?
  - Исходя из милицейского опыта, злоумышленники в большинстве случаев
уничтожают следы преступления. Если бы они нашли то, что хотели, то либо
убрали бы за собой, либо устроили пожар. Так избавляются от улик, метод
старый, но проверенный.
  - Ничего не понимаю... - Царь задумчиво почесал бороду. - Так ведь посол
вернется, все увидит, и уж такой шум поднимется... Знаю я его, всех тут
перепорет, а виновного найдет.
  - Значит, они рассчитывают, что он... не вернется, - неожиданно для себя
прозрел я.
  - Плохо дело. Вот что, Никита Иваныч, бери подчиненную тебе сотню и
объявляй посла в розыск. Здесь нам больше делать нечего. Больного
священника я с собой не потащу, люди засмеют. Но стражу у его постели
поставлю! Как только оклемается - да сразу ко мне на допрос.
Присутствовать будешь?
  - Нет.
  - Вот и молодец. Я сам хотел об этом попросить, а пыр...т... пыртокол я
тебе после покажу.
  Из немецкой слободы мы уезжали несолоно хлебавши, с извинениями за
беспокойство. В плане продвинутости следствия - абсолютный нуль. Человек,
которого я планировал арестовать, мечется в горячечном бреду, тащить его в
отделение в таком состоянии - и бессмысленно, и преступно. Посол никакой
разумной информации наверняка не даст, ему самому сейчас требуется помощь.
Вот тут-то я вспомнил, что забыл задать парочку существенных вопросов. Я
догнал того стрельца, что ходил к пастору:
  - Слушай, молодец, а ты не расслышал, как именно бредил этот немецкий поп?
Какие слова он говорил?
  - Дык... он же по-немецки больше, - пожал широкими плечами стрелец. - Ниче
толком и не разобрать. Хотя... погодь, участковый, вот - вспомнил! Про мух
он что-то бормотал!..

  На полпути я козырнул Гороху и направил коня в отделение, потом Митька
вернет. Всю дорогу эти "мухи" не давали мне покоя, что-то скреблось на
самом дне памяти, но что именно? Я не забыл, как стрельцы, сторожившие
поруб с отравленными телохранителями, тоже отмечали навязчивое присутствие
мух. Но почему? При чем они здесь? Мух, комаров, мошек и прочей насекомой
братии в Лукошкине хватало с избытком. Если всерьез загружать себя
энтомологическими проблемами - свихнешься и кончишь тараканами в голове.
  Баба Яга ждала меня на крыльце вместе с Еремеевым. Это хорошо, не придется
искать его по городу.
  - Случилось чего, сыскной воевода?
  - Да. Собирай своих ребят и срочно прочеши все закоулки - из немецкой
слободы посол пропал.
  - Вот те раз! Неужто похитили?
  - Очень похоже, - кивнул я, - поскольку его телохранителей в слободе не
оказалось, можно предположить, что он с ними и исчез. Добровольно или его
увезли силой, обманом - мне неизвестно. Куда и зачем - тоже...
  - Все понял, Никита Иванович. - Старший стрелец взялся за шапку и шагнул с
крыльца на двор. - Сей же час всю сотню подниму под ружье, к вечеру твоего
немца где-нибудь да отыщем!
  - Что, Никитушка, закрутилось колесо, не остановишь? - Баба Яга подцепила
меня под ручку и ввела в дом.
  В горнице уже ждал накрытый стол, бабка у меня в этом плане очень
обязательная: война войной, а обед - по расписанию. На самом деле есть ни
капли не хотелось, а вот выговориться требовалось. Яга слушала, как
всегда, внимательно.
  - Все сходится, Никитушка... Чуяла я в этом деле чужедальний прицел,
заморскую руку, так оно на то и вышло. Подмога нам нужна, сами не
управимся.
  - Царь дает войска.
  - Толку от них... Вон посол немецкий пропал, что они, нашли его? И не
найдут.
  - Мне непонятно, зачем вообще его было похищать?
  - А ты, соколик, так уверен, что его похитили? А ну как он сам почуял
запах паленого, да и сбежал? - сощурилась Яга.
  Это уже была проверенная система: я строил версию, бабка ее разбивала. В
результате мы обычно приходили к единственно правильному решению.
  - Если он хотел бы сбежать, то почему в его кабинете все поставлено с ног
на голову? Там явно производили неквалифицированный обыск.
  - Так, может, он сам все и порушил, чтоб от себя подозрения отвести, а нас
на ложный след направить.
  - Тогда бы он подбросил нам "следы кровопролитной борьбы", - парировал я.
- А мог бы и чей-нибудь труп подложить, потом поджечь все, и мы бы
обнаружили лишь обгорелые останки "немецкого посла", а он сам спокойненько
удрал бы в нейтральную страну по фальшивому загранпаспорту. Нет, к обыску
в собственном доме он явно непричастен... Будем надеяться на еремеевских
ребят, у них с этими "телохранителями" свои счеты.
  - Дался тебе этот немец! О главном думать надо: о том, какую нечисть
иноземную нам в Лукошкино всучить вздумали.
  - Я говорил с лешим и водяным, они не знают. Предполагают, что это кто-то
очень сильный,- но кто именно...
  - Да уж эти два старых пня поперед дела и не почешутся! Им зад от сиденья
оторвать - так давиться легче. Оба уж плесенью покрылись, а кроме карт
ничего путного на уме. Они нам не подмога... Пока их самих напрямую этот
демон иноземный в мухоморы носом не ткнет - нипочем вмешиваться не станут!
  - Тогда о какой помощи речь? - поинтересовался я.
  Яга надолго замолчала.
  - Ладно, утро вечера мудренее. Скоро Митька с базара придет. Ты его
всерьез увольнять надумал?
  - Нет, пожалуй, дам последний шанс и назначу испытательный срок.
  - Оно и правильно. Дурак он, конечно, и растяпа, но ведь наш человек.
Попривыкли мы к нему, прогоним - самим же скучно станет. Ну, а пока
давай-ка поешь...
  - Да не хочу я.
  - Никитушка-а-а... ну зачем обижаешь меня, старую? Ну если я тебе слово
грубое молвила, так прости, не со зла, от возрасту. Покушай хоть чего, не
мучай бабушку... А потом уж и делами займемся. Не забыл, чай, кто у нас в
порубе сидит?
  - Два пленных немца из свиты Шпицрутенберга и скрывающийся от
православного гнева богомаз Савва Новичков! Вот его-то, я думаю, давно
пора выпустить.
  - Правильно, а к злодеям этим я четверых стрельцов подсадила в охрану.
Ежели еще и их кто отравить вздумает, так стража не позволит.
  - Тогда попросите кого-нибудь, чтобы парня вывели из поруба, пусть
перекусит и отправляется домой.
  - Нечего тут всяких приваживать, - ворчливо откликнулась Яга, - не хватало
еще арестантов из КПЗ прикармливать. Пусть спасибо скажет, что мы его от
тумаков избавили.
  Новичков оказался высоким сухопарым мужчиной лет на пять старше меня.
Волосы рассыпчатые, русые, лицо простое, одет в оригинальное тряпье, но
чисто и аккуратно. Я уверен, что богомаз шил на себя сам, и должен
признать, кутюрье из него получался неплохой.
  - Вы свободны, гражданин. Впредь постарайтесь избегать конфликтов с
церковной властью. За что они вас все-таки?
  - Иконы я пишу... в новой манере... - скромно помялся художник.
  - Странно... Неужели манера настолько новая, что за нее уже бьют? -
удивился я.
  - А вот не изволите ли глянуть, батюшка сыскной воевода... - Он сунул руку
за пазуху и извлек обернутый тряпочкой сверток.
  Из него на стол высыпались плоские расписные дощечки размером в тетрадный
лист. Да... парень явно поспешил родиться. Тут был такой авангард! Куда
там бледному Пикассо в голубовато-розовом периоде... Нет, лично мне очень
даже нравилось, но и отца Кондрата я теперь тоже хорошо понимал.
Иконописными канонами здесь и не пахло. Богоматерь и младенец из
геометрических фигур, у коня Святого Георгия - пять ног, ангел с огненным
мечом - многорук, как каракурт, и такого же цвета. Вон моющийся ангелочек
в тазике - очень симпатичный получился, я бы даже себе попросил, но
неудобно...
  - А в установленных традициях творить не пробовали?
  - Отчего же, и в установленных могу, - вздохнул горе-автор, - только
скучно же, так все умеют.
  Вечная трагедия непонятых гениев. Мы пожали друг другу руки и
распрощались. Спустя недолгое время заявился Митька, Не один...

  - Здравия желаю, батюшка сыскной воевода!
  - Митя, ты кого сюда притащил?!
  - Как это кого? - даже опешил он. - Кого приказывали.
  Я тихо заскрипел зубами, прикрыв глаза и до боли в суставах сжимая кулаки.
Во дворе нашего отделения с хоругвями и иконами толпился весь святейший
синод... У всех были лица первых христианских мучеников. Но самое худшее,
что вокруг священнослужителей вальяжно расхаживал горбоносый Шмулинсон со
стрелецкой пищалью на плече. Баба Яга подошла к окошку, ахнула и тоже
схватилась за сердце:
  - Митенька... Да как же ты мог?! Кто ж тебя, дурака подберезового,
надоумил всех наших священников заарестовать?
  - Да Шмулинсон же и подсказал, добрый человек! - радостно выдохнул наш
младший сотрудник. - Я к нему пришел, как велено, за информацией. Пищаль
для солидности взял, шапку на стрелецкий манер сдвинул, а он мне вежливо
так, по-людски, говорит: "Дмитрий, ви человек умный, в милиции служите, ну
скажите ради бога, кому могла понадобиться моя черная ткань, за которую,
прошу заметить, уплачены скорбные еврейские деньги? Не говорите! Я сам вам
отвечу - тем, кому она нужна! А кому она нужна? Тем, кто ее носит! А кто в
Лукошкине носит черные одежды?" Вот тут-то меня и озарило...
  Мы с Ягой страдальчески переглянулись. Счастливый Митька, ни на что не
обращая внимания, красочно расписывал, как он самолично остановил едва ли
не целый крестный ход и очень вежливо, без угроз, как положено - граждане,
пройдемте... У меня просто не хватало слов. Если милиционеров за глаза
называют козлами, то повелось это еще со времен царя Гороха, и виноват в
этом мой старательный подчиненный, дубина!
  - Бабушка, вы не могли бы как-нибудь заманить в дом вон того картавого
"стража порядка"?
  - Попробую, Никитушка, но со священниками уж ты будешь разбираться сам.
  - Естественно... - кисло выдавил я. Бабуля вышла на крыльцо и тихо
свистнула.
  Шмулинсон навострил уши. Яга поманила его пальцем и тихо намекнула:
  - Аванс ждет.
  Абрам Моисеевич мгновенно приставил тяжелую пищаль к забору и рысью
бросился в дом:
  - Никита Иванович, мое почтение. Штой-то ви сегодня кажетесь мне небрежно
бледным... Не заболели, часом? Я всегда говорил - берегите нервы, от них
все болезни! Ви же так окончательно посадите здоровье в борьбе с
преступностью...
  Я встал из-за стола, подошел к печке, взял ухват и передал его Яге.
  - Держите обоих на мушке. Попробуют бежать - поступайте по законам
военного времени.
  - А... я ж... я же - свой! - взвыл было Митька, но под неподкупным
взглядом Бабы Яги стушевался и притих. - Я же... свой я... милицейский...
как лучше хотел...
  - Молчи уж теперь, отступник! Подвел-таки все отделение под монастырь...
  Я еще раз поправил фуражку и с самым сокрушенным видом шагнул на крыльцо.
Псалмы и молитвы мгновенно прекратились, лица присутствующих обернулись ко
мне. Кто со страхом, кто с надеждой, а кто и покаянно ожидал последнего
решения.
  - Граждане, - прокашлялся я, - а кто тут, собственно, главный?
  - Епископ Никон в отъезде, стало быть, я за него буду, - густым басом
прогудел отец Кондрат.
  - Помню, помню, встречались. Это что же вы, батюшка, уже второй раз в
отделение залетаете?
  - Грешен...
  - Вот именно, - приободрился я. - Взрослый человек, жену имеете непьющую,
дочь-красавица вымахала, а вы? Уличные драки устраиваете, свободных
художников без суда и следствия бьете... Нарушаете, гражданин!
  - Ох... грехи наши тяжкие, - честно повесил голову отец Кондрат и
повернулся к остальным: - Братия! Зело виновен перед всеми. Это ж из-за
меня, недостойного, вас всех в отделение замели. Простите, Христа ради,
окаянного... Мой грех, мне и ответ держать.
  - Пусть Господь тебя простит, как мы прощаем, - дружно откликнулись
дьячки, монахи, попы и служки.
  У меня едва слезы не навернулись от такой трогательной картины, но
следовало довести дело до конца.
  - И вам, граждане, должно быть стыдно! Почему вы не удержали вашего
товарища от опрометчивого поступка?
  - Истинно! - крикнул кто-то. - Вяжи и нас, участковый!
  - Почему никто не приложил никаких усилий по борьбе с самими зачатками
правонарушения у отца Кондрата? Почему никто не подошел, не поговорил с
ним по-братски, по-церковному?
  - Правильно, правильно, - поддержали другие голоса. - Погрязли мы в делах
суетных и забыли о ближнем. Велика вина наша, и нет нам прощения. Все на
каторгу пойдем, веди, участковый!
  - Ну... каторга - это, пожалуй, слишком, - постарался успокоить я
разгоряченные самобичеванием головы. - Один судья над нами, имя ему -
Господь Бог. А я лишь осуществляю некоторые функции профилактики. Так что,
граждане, даете мне честное поповское, что с отцом Кондратом больше такого
не повторится?
  - Век будем Бога молить за твою милицию! - просветлел народ.
  Я тоже вздохнул посвободнее, хорошо, когда вот так удается выкрутиться.
Сицилианская защита...
  - А что, святые отцы, вы откуда, собственно, шли таким составом?
  - Да церковь новую строят на Воловьих горках, камень краеугольный освящали.
  - О! Напомнили. Раз уж вы все здесь, не откажите в маленькой услуге,
освятите отделение. Давно собирался, да все как-то в суете, в беготне...
  Как закончите - все свободны, претензий к вам больше не имею, дело на отца
Кондрата заводить не буду. По рукам?
  В общем, расстались мы друзьями. Обряд освящения проводил сам отец
Кондрат, степенный и торжественный. Он нараспев читал молитвы, помахивая
дымящимся кадилом и разбрызгивая святую воду специальной метелочкой.
Сводный хор дьяконов столичных церквей старался вовсю, наш забор буквально
облепили любопытные соседи, набежавшие послушать духовное пение. В целом
все было очень красиво и впечатляюще, меня даже благословили напоследок. Я
поблагодарил всех от лица лукошкинской милиции и лично попрощался с каждым
за руку. По-моему, все ушли довольные и никаких обид на необоснованный
арест никто не затаил. На самом-то деле нам крупно повезло, что в эту
облаву не залетел дьяк Филимон думского приказа. Уж он бы не преминул
устроить такой скандальчик... Мы бы долго потом отмывали "честь мундира".
С такими мыслями я вернулся в дом и бухнулся на скамью перед нашими
пинкертонами.
  - Ну, все... сейчас я буду зверствовать.
  - Это не я! - в один голос заявили оба. Посмотрели друг на друга и тут же
добавили: - Это он!
  - Значит, так... Митьку - в поруб. Пусть заменит стрельцов, они наверняка
совсем замерзли. А с вами, гражданин Шмулинсон, мы поговорим отдельно...
  - А шо не так, гражданин начальник?! - мгновенно затараторил Шмулинсон, не
давая мне рта раскрыть. - Ежели ваш шибко умный друг не глядя сплошь
понаоскорблял духовенство, при чем здесь я? Но на всякий случай я таки
жутко извиняюсь! Ви мне не верите? Тогда спросите ваших священников, я
хоть кого-нибудь тронул? Я хоть одного застрелил для острастки? Ну, может,
погрозил пищалью, но, во-первых, не со зла, а во-вторых, я целился в
воздух! За шо ж ви на меня так пристально смотрите?!
  Я демонстративно молчал, чуть склонив голову, и разглядывал
ростовщика-гробовщика-портного самым рассеянным взглядом.
  - Ви получали мою тайную записку? О, я вижу, ви получали. Ну, и ваше
мнение? Шо, ви таки не находите, шо сказать? То есть абсолютно? Мне даже
странно... Я не жалею времени и грошей, моя жена буквально считает себя
вдовой - так редко она меня видит, дети уже не спрашивают "где наш папа?",
они глотают слезы и взрослеют на глазах. Я набит сведениями, как рыба-фиш
зеленым горошком, а ви ничего не хотите у меня спросить?! Это же
антисемитизм!
  - Никитушка, - глухо раздался за моей спиной бабкин голос, - а не вышел бы
ты на пару минут во двор? Не худо бы поруб посмотреть, подследственных
проведать... Стрельцам вон по кулебяке снеси. Для них большая честь будет,
если сам воевода-батюшка собственноручно попотчует. Выйди, а?
  Я взял фуражку, еще раз молча оглядел Шмулинсона и, сочувственно похлопав
его по плечу, покинул горницу. Дверь я прижал стоящим в сенях поленом.
Почти в ту же минуту в нее яростно забарабанили, и визгливый голос
прямолинейно сообщил:
  - Не имеете права! Выпустите меня, гражданин участковый! Я не останусь
наедине с этой сумасшедшей старухой... Она меня съест.
  - Приятного аппетита, бабушка! - громко ответил я.
  Вопли несчастного были слышны даже во дворе, но очень недолгое время.
Стрельцы, несущие охрану у ворот отделения, доложили, что новостей от
Еремеева пока не поступало. Я прошел к порубу, торжественно вручил сидящим
на бревнышке бородачам по выданной кулебяке и от лица всего отделения
поблагодарил за верную службу. Парни аж покраснели от удовольствия...
  В порубе было прохладно. Митька, скрючившись, сидел на табуреточке в углу,
а у противоположной стены в полулежачем состоянии находились две связанные
фигуры.
  - Здравия желаю, батюшка сыскной воевода!
  - Здорово, виделись... Как тут дела?
  - Спокойненько, муха не пролетывала. Мимо меня...
  - Это хорошо, мух особенно бей. Как заключенные?
  - Ведут себя тихо. Что-то лопочут по-своему, не разбери-поймешь, а более
ничем характера не проявляют.
  - Попытка к бегству?
  - Да куда ж им, сердешным? Стрельцы-то от всей души постарались - на
каждом столько узлов, сколько на жабе бородавок.
  - Угрозы, подкуп, шантаж?
  - Глазами страшно зыркают, - подумав, решил Митяй. - Денег не
предлагали... а у них есть?
  - Не знаю, спроси...
  - Зачем? - подозрительно отодвинулся он. - Мы в милиции на жалованье
состоим, нам лишнего не надо... Уж мы и в лапотках походим, а честь свою
мундирную от взяток охраним!
  - Правильно. А теперь послушай меня. Дежурство сдашь через полчаса,
заглянешь к Яге, она с тобой по-свойски потолковать хотела. И за