икому не говорить,
что я законнику помогаю.
  - Помощь - это когда добровольно, - подтвердил я, - а вы просто оказываете
мне некую услугу, в обмен на возврат проигранного имущества.
  - Во-во... именно так. Значит, слушай... Многое мне неведомо, а только по
лесам нашим слух ходит, будто бы вознамерилась нечисть иноземная и в наших
краях себе пристанище искать. Уж больно у них там в Европе доблестные
рыцари лютуют, вроде всех драконов подчистую извели, эльфов выжили, тролли
под землю подались, а ведьмовскому племени и вовсе на людях показываться
боязно... Инквизиция! Уловил?
  - Не совсем, - признал я.
  - А это значит, что простой народ, доселе с нечистью местной в тихом
согласии живший, пасторами своими подстрекаемый, в большую амбицию
ударился. Не хочет верить в брауни, пикси молока не оставляет, от
"маленького народца" подковами да крестом отгораживается. Оно, может, и не
так плохо, времена разные бывают. Глядишь, и прошло бы... Но люди более
злопамятны и начатого дела не бросают. Видать, уж слишком понравилось
священникам тамошним на ведьм охотиться. Решили они, что пора и на Руси
свои порядки заводить... Нечисть всякую, ну, нас то есть, поганой метлой
выгнать. А как? И удумали они штуку страшную - словом Божьим ужасно
могучего демона из самого ада заклясть! Чтоб, значит, он нас отсель
повыкидывал...
  - Нет, этого им никто не позволит! - категорически заявил я. - У нас
суверенное государство, и со всеми своими проблемами мы разберемся сами.
Ну а какое конкретно отношение все эти далеко идущие планы имеют к
нынешним лукошкинским событиям?
  - Ты че, глухой?! - даже обиделся леший. - Я тут че перед тобой полчаса
дурочку ломаю...
  - Не горячись... - успокоил друга водяной. - Он хочет сказать, что для
вызывания иноземного демона необходим священник, храм и месса. Судя по
вашим же протоколам, подозрительный пастор в немецкой слободе имеется, а
значит, имеет смысл поискать и храм. Между прочим, он должен быть черным.
По крайней мере, изнутри...
  - Черная ткань, - прозрел я.
  - Отчего нет? А для мессы им понадобится еще и человеческое
жертвоприношение.
  - Теперь дошло, участковый? - снисходительно буркнул леший. - Отдавай
добро, мы свое слово сдержали.
  - Да, пожалуйста. Хотя... мне кажется, что могли бы и так помочь. Все-таки
беда надвигается общая. И вам, возможно, небезразлична судьба будущего
России?
  - Конечно... - серьезно кивнули сказочные пенсионеры. - Только если мы б
тебе так сразу бы все и рассказали - интересу бы не было. А нам... скучно
тут. Вот и решили пошутить по-стариковски...
  - В каком смысле? - опять уточнил я.
  - Эх, молодежь... - лукаво взглянул водяной. - Ты что ж, участковый, и в
самом деле думаешь, что мы твой покер только сегодня в глаза увидели?!
  - Ладно уж, пусть идет... - добродушно усмехнулся леший.
  А я чувствовал себя так, что хоть сквозь землю от стыда провалиться.
  - Не красней ты, словно девица. Мы ведь, почитай, за картами полжизни
провели, все игры наперечет знаем... Хороший ты человек, Никита Иванович,
только доверчивый слишком, но старых людей уважил, спасибо тебе... А Яге
привет передавай, пущай заходит на огонек, клубочек-то не забудь.
  - Сп... спаси... бо за содействие... - с трудом прокашлялся я.
  - Ну, беги, беги... Вон рассвело совсем. Удачи тебе, участковый!
  Держа клубок за длинную нитку, я брел по пробуждающемуся лесу по колено в
росе и клялся сам себе самыми страшными клятвами, что никто никогда не
узнает о моей игре в карты с лешим и водяным! Порой мне даже чудился тихий
стариковский смех за спиной, но оборачиваться не хотелось. Вот таким
образом меня давно не ставили на место...

  Несмотря на несусветную рань, у городских ворот меня дожидались шестеро
стрельцов. С пищалями наперевес, видимо, заботливый Еремеев расстарался.
  - Привет, молодцы! Вы что же, всю ночь здесь куковали?
  Они молча кивнули. Обвинять мужиков в невежливости не хотелось, сам
отлично знаю, как портят настроение долгие дежурства в мирное время. Я
прошел вперед, стрельцы маршировали следом. В иное время я бы обратил на
это внимание... Итак, есть версия о попытке духовного подрыва
существующего строя. С одной стороны, все варианты уничтожения нечистой
силы вроде бы должно приветствовать. (Хотя я не представляю себе, как мог
бы сдать в тюрьму ту же Бабу Ягу или подружек русалок, Ваню-полевика,
лешего и водяного. Вот Кощея - посадил бы с превеликим удовольствием!) Но
главное не в этом, а в том, что мы к себе в Лукошкино никаких "спасителей
человечества" не звали, и спасать нас от одной нечисти, вызывая для этого
другую, - не решение проблемы. Это ведь - что в лоб, что по лбу! А если
копнуть поглубже, то и вовсе...
  - Ложись! Ложись, Никита Иванович!!! - Чей-то сумасшедший крик вернул меня
в действительность.
  Чуть удивленно обернувшись назад, к сопровождающим стрельцам, я вдруг
увидел нацеленные в мою сторону стволы. Дымились фитили, лица целящихся
были искажены ненавистью, и то, что я успел вовремя подогнуть ноги, было
просто чудом...
  - Хайль дойчланд! Капут руссиш швайн-полицай!
  Грянул залп! Буквально в тот же миг - второй. Следом раздалось яростное
"Ребята, вяжи сукиных детей!", и чьи-то сильные руки помогли мне встать.
Из шестерых стрельцов, сопровождавших меня от ворот, четверо лежали на
земле, изрешеченные пулями. Двоим уцелевшим крутили руки веревками такие
же стрельцы. В пороховом дыму я с трудом отыскал Фому, в надежде получить
хоть какие-то объяснения. Старший стрелец протянул мне мою фуражку - рядом
с кокардой зияла солидная дыра от пули, палец проходил свободно.
  - Еще немного ниже, и не было бы у нас сыскного воеводы...
  - А что случилось? - наконец смог спросить я.
  - Никита Иванович, ты у нас с утречка туго соображать стал. Разуй
глаза-то, али сам не видишь?
  - Что за фамильярный тон, сотник Еремеев?! Субординацию забыли?
  - Да вот уж забыл! - неожиданно сорвавшись в крик, разошелся старший
стрелец. - Ты что ж с людьми моими делаешь, умник милицейский?! Одного
похоронили, другой по сей день в бинтах ходит, нонешней ночью сам, своими
руками шестерым ребятам глаза закрыл! Я тут никому не позволю стрельцов
гробить! Кровь людская - не водица!.. И ты, участковый, мне в этом деле не
указ!
  - Прекрати орать! - Я сгреб бледного от ярости парня и встряхнул изо всех
сил. - Что тут произошло?!
  - Пусти, воевода... Не доводи до греха!.. Вместо ответа я как следует дал
ему в грудь. Присутствующие стрельцы так и замерли... Их мрачные взгляды
не обещали мне ничего хорошего, но нападать на главу милицейского
управления они тоже не решались. Положение спасла неизвестная девица,
идущая в такую рань от колодца с полными ведрами на коромысле. Одно ведро
я успел подхватить и окатил поднявшегося стрельца ледяной водой с ног до
головы. Еремеев только крякнул... С минуту мы стояли молча, огонек
опасного русского безумства в его глазах медленно таял.
  - Прости, Никита Иваныч... Совсем голову потерял... Мало не восемь человек
за последние дни из строя вывели! Я ж как не в себе весь...
  - Ты можешь членораздельно доложить, что же все-таки случилось?
  - Могу... - кивнул он, потом повернулся к стрельцам: - Пленных - в поруб,
трупы с собой в отделение, на опознание. Охранять так, чтобы муха не
пролетела! Еще раз прости, сыскной воевода... Дозор у меня по ночи пропал.
Не явились к означенному часу. Пошли на поиски, мало ли чего... Нашли
только под утро, под мостком, всех... холодных уже. Ран на теле не видно,
от чего умерли - не разберешь. Одежду с них поснимали, одно исподнее да
кресты.
  - Что за чертовщина?.. - помрачнел я.
  - Ну, мы всю сотню срочным порядком под ружье, бабка твоя потребовала,
чтоб сию минуту к воротам бежали - у нее предчувствие. Глядим, ты идешь...
Вроде весь задумчивый, а того не видишь, что за спиной у тебя творится. Я
в голос ору! Тут они и махнули залпом. Ну, мы тоже... Дальше сам знаешь.
  - Кто они?
  - А ты не понял? Немцы! В платья стрелецкие переоделись, а рожи бритые
куда спрячешь? Хорошо, успели вовремя - не то, быть бы тебе на кладбище, в
могилке маленькой с крестом деревянным да фуражкой милицейскою.
  - Спасибо...
  - Не за что, - буркнул стрелец, но протянутую руку пожал. - Слышь, сыскной
воевода, с четверыми мы посчитались, но неужто допустишь, чтоб эта сволота
германская и дальше наших била?! Надо сей же день жечь слободу!
  - Нет.
  - Как... нет?
  - Я сказал - нет! Не спеши, как друга прошу... Не все в этом деле так
просто. Если можешь, поверь, я найду виновных и заставлю их ответить за
погибших парней по всей строгости закона!
  Еремеев сплюнул и ускорил шаг. Я надеялся, что он меня понял. Боже мой,
каким же дураком надо быть, чтобы принять переодетых немцев за дозорных
стрельцов... Их ведь даже внешне не спутаешь. Мне ведь бросилось в глаза
их дружное марширование, в войске царя Гороха эта наука еще даже не
замышлялась. Жители немецкой слободы чисто брили лица, а стрельцы носили
усы и бороды, русские любят поболтать, а эти не сказали ни слова за всю
дорогу. Я должен был почувствовать неладное...
  Баба Яга ждала меня в тереме не в лучшем расположении духа.
  - Живой?
  - Так получилось...
  - Бедовая твоя голова, участковый... Есть хочешь?
  - Нет. Вы слышали, что произошло?
  - Про стрельцов-то убитых? Слышала... - Бабка села рядышком, сумрачно
скрестив руки на груди. - Плохо наше дело... По всем статьям плохо!
  - Да... - вынужденно признал я. - Такое впечатление, будто бы все наши
планы заранее известны противнику. Он всегда успевает ударить первым. Я
чувствую себя связанным по рукам и ногам. Ночью убито шесть человек, и
убийцы почти наверняка - те немцы, что в меня стреляли. Убежден, на
поверку они все окажутся личными охранниками посла... Если Еремеев сумеет
удержать стрельцов, если Горох не полезет засучивать рукава, если город
ничего не узнает раньше времени - у немецкой слободы есть шанс на
справедливый суд. В противном случае ее просто спалят со всем мирным
населением...
  - Про первых охранников-упырей не забывай. Если их приплюсовать да
стрельца умершего, так в деле нашем уже девять трупов обретается!
  - Есть подозреваемые...
  - И ни одной улики.
  - Есть вполне сложившаяся версия...
  - И ни одного вещественного доказательства. Какое-то время мы с Ягой тупо
смотрели в разные стороны. Перенасыщение эмоциями вылилось в равнодушную
апатию ко всему происшедшему.
  - Тут у нас за ночь-то ничего особенного не было...
  - Ага, кроме шести убитых.
  - ...но вот записочку стрельцам для тебя передали. Уж за полночь Шмулинсон
нос из дому высунул, дозор проходящий остановил и упросил вручить. Чего
ему до утра не терпелось?
  - Давайте, что там у нас... "Имею информацию и нужду в вознаграждении. Ваш
Абраша". Вот наглец... Как вам это нравится?
  - Никак... Может, выпороть его разок?
  - О-о-у... Тут такой хай поднимут - до Израиля слышно будет! Нас же потом
Тель-Авив по самую крышу нотами протеста завалит. После обеда пусть Митька
его приведет.
  - Ты решил по утречку царя навестить?
  - Да надо бы. Час-другой передремлю, и в путь, но сначала хочу рассказать
о моем разговоре с лешим. Кстати, там еще и водяной оказался...

  К обеду я встал, наскоро перекусил, отправил Митьку на базар (продуктов
прикупить, настроение народа выяснить и Шмулинсона на обратном пути
захватить), а сам направился к царю. Дело принимало слишком серьезный
оборот, и не было гарантии справиться с ним только силами работников
милиции. Я намеревался требовать у Гороха более широких полномочий с
привлечением основных сил стрелецкой гвардии. Хотя против кого конкретно
мы будем воевать - до сих пор оставалось непонятным. В прошлый раз это
были шамаханы, но их уже знали, к ним привыкли, кто появится теперь - я
даже боялся предполагать. Судя по многозначительным намекам лешего и
водяного, работа нам всем предстоит каторжная...
  Стрелецкий эскорт, следующий за мной, уже начинал изрядно раздражать.
Первоначально их было всего двое, но чем дальше, тем ценнее становилась
моя голова в глазах сотника Еремеева, и теперь охрана усилилась до шести
человек. Лукошкинский народ уважительно ломал шапки, но за моей спиной не
ограничивал себя в разнообразии догадок:
  - Гля, гля... сыскной воевода со стрельцами пошел! Видать, на дело... Без
дела таким отрядом разве пойдут?
  - Ткача Шпильку заарестовывают!
  - А за что?
  - А он вчерась по пьяни отца Кондрата кобелем брюхатым обозвал!
  - Брешешь! Рази ж бывают брюхатые кобели?
  - А ты отца Кондрата видел? Ну вот и молчи...
  - Эй, сердешные, а зачем на одного ткача-то столько народу?
  - Дак он же, супостат, наверняка сопротивление милиции окажет! Я его,
аспида, знаю - так и норовит иголкой ширнуть...
  - Ох ты ж, страсти какие... Ну, храни Господь нашего участкового...
  - Бедовая голова! Поди, в шрамах весь.
  - Да уж, человек храбрости отчаянной... Митька с милицейского подворья
трепался, будто бы Никита Иванович в боях с преступностью весь как есть
израненный! А ему все нипочем - глянь, лицо бледное, гордое...
  В общем, наслушался, пока дошли. Горох только что откушал и пожелал видеть
меня сию же минуту, пока чай не остыл. Для спокойствия седобородых бояр
это звучало как "А подать каналью пред мои грозные очи!", но на самом деле
охранные стрельцы улыбались в усы, сурово сопровождая меня в царские
покои. Горох отослал всех, самолично налил мне большую чашку ароматного
чая и булькнул две ложки сахару:
  - Заморский, купцы аглицкие два мешка презентовали. Это вот "Граф Грей" с
бергамотом... Вроде зверь такой здоровенный, а?
  - Нет, - улыбнулся я, - бергамот - это растение, а зверь такой есть -
бегемот или гиппопотам.
  - Образование... - без зависти, но с легкой грустью отметил царь. - Я вот
вроде немалому обучен, а в животных не силен. Как там правильно наука эта
называется?
  - Если про животных, то зоология, а про растения - уже ботаника. А все
вместе - биология.
  - Вот, вот... и купец аглицкий тоже мне все о ценности биологического
состава толковал. Хорош чай-то?
  - Очень. А что, у купцов опытный переводчик?
  - Зачем он мне? - пожал плечами Горох. - Языкам-то мы, слава богу, с
малолетства обучены.
  - Как это? - не поверил я.
  - Ну, аглицкому, франкскому да италийскому всех царевичей учат.
Государства эти сильные, богатые, язык знать надобно. А прочие...
  - Что?!
  - Я говорю - прочие, - невозмутимо продолжал царь, - они специального
обучения не требуют, их как-то само собой знаешь. Немецкий, польский,
финский, шведский, татарский, персидский... Все соседи наши, ихней речью
поневоле говорить будешь.
  - Да вы полиглот!
  - Пылеглот?! Ну ты... это... говори, да не заговаривайся! - побурел от
обиды государь.
  - Полиглот - это уважительное звание человека, говорящего на нескольких
языках, - поспешил объясниться я.
  Горох понимающе кивнул. Лично для меня это был очередной "щелчок по носу",
чтоб не зазнавался. Я-то в глубине души считал себя в плане образования на
две головы выше любого лукошкинского ученого и... нате вам! Царь Горох
свободно владеет несколькими языками, даже не задумываясь о том, какое это
достижение. Царский рейтинг резко вырос в моих глазах...
  - Ладно, хватит чаевничать, - решил Горох после третьей чашки. - Ты ведь
не за плюшками сюда прибежал, докладывай.
  Я предельно коротко описал свою встречу с лешим и водяным и, как можно
деликатнее, о шести убитых стрельцах и перестрелке у главных ворот. Не
помогло... Знал ведь, что может случиться, по и промолчать не мог. Горох
вспылил так резко, что опрокинул стол. Медный самовар гулко бухнулся на
пол, посуда разлетелась во все стороны, роскошный ковер оказался залит
медом и вареньем.
  - Стража! Всех в ружье! Чтоб гвардия конная сию же минуту у крыльца
стояла. А ты молчи, сыскной воевода!
  - А я еще ничего и не сказал.
  - Вот и молчи!
  - Ну и пожалуйста, - отвернулся я.
  - Нет уж, ты скажи! - мгновенно завелся царь, пока стрельцы носились
туда-сюда, выполняя монаршие указания. - Ты мне сейчас скажи, что я тут
законы нарушаю, презумпции невиновности всякие... Мне немчура будет в
столице моих же людей душить, а я их дипломатической неприкосновенностью
потчевать, да?!
  - Ну, гвардию-то зачем? Арестовать надо всего одного человека. Посол
наверняка окажет всестороннее содействие, немцы чтут порядок.
  - Вот я им для порядку и... - Горох сунул мне под нос внушительный кулак.
- А ты, милиция, если еще хоть слово вякнешь супротив моего самодурства -
со службы разжалую! Сам буду воров ловить... Куда как интереснее, а ты за
меня будешь перед боярами с умным видом сидеть...
  - Ладно, - не стал спорить я, - но перед тем, как меня переведут на новую
должность, позвольте съездить с вами на дело. В качестве стороннего
наблюдателя, в последний раз...
  - В последний, говоришь? - на секунду задумался государь. - А, поехали,
черт с тобой! Только смотри, под горячую руку не лезь и в методы мои не
вмешивайся!
  - Упаси бог...
  Я и в самом деле близко не собирался вмешиваться в его действия.
Во-первых, это со всех сторон глупо. Он - царь, творит что хочет,
ограничений - практически никаких. Отделение курирует самолично, если ему
так уж взбрело покомандовать - пусть развлекается. Во-вторых, мне
действительно интересно посмотреть, как будет реагировать пастор Швабс,
поняв, что его действия возбудили подозрения не только у скромного
лейтенанта милиции, но и у самого государя. Пока Горох спешно облачался в
боевые доспехи, я спустился вниз, попросил конюха предоставить мне лошадь
и вместе с гвардейцами дождался выхода начальства. Затрубили трубы, забили
барабаны, и мы, кавалькадой в пятьдесят всадников, бодрой рысью тронулись
в сторону немецкой слободы. Я держался рядом с Горохом, с левой руки, так
ему было удобнее разговаривать.
  - Арестуем всех! Ну, не всю слободу, конечно, а всех, что у посла в
охране. Руки крутить я уже навострился... Сейчас мы всех преступников в
два счета переловим!
  Немцы встретили наш отряд недоуменно-вежливо, ворота раскрыли, не
дожидаясь просьб или требований, но Кнут Гамсунович навстречу почему-то не
вышел...

  - Перекрыть все выходы и входы! В оба глядеть за смутьянами! При попытке
сопротивления - руки за спину и в тюрьму! - раскомандовался царь Горох, не
слезая с белого, празднично наряженного жеребца. - Где посол? Подать его
сюда!
  Все немцы, находившиеся в данный момент в слободе, побросали работу и
выбежали поглазеть на неожиданное вторжение. Мужчины и женщины, старики и
дети, в аккуратно отглаженных костюмчиках, без тени страха и без слова
упрека, позволили конным гвардейцам взять себя в кольцо и лишь доверчиво
смотрели на царя, что-то тихо шепча по-немецки. Никто и не думал
сопротивляться... Всадники смущенно ђрзали в седлах и старались ободряюще
улыбаться, а Горох все продолжал бушевать, хотя уже и не столь уверенно:
  - А ну, который тут пастор Швабс? Выходи ответ держать за дела свои
злодейские... И посла, посла мне наконец найдите!
  - Великий государь, - на хорошем русском ответил один пожилой бюргер,
делая шаг вперед, - я исполняю обязанности бургомистра в нашей небольшой
колонии. Господин посол должен был быть у вас во дворце, он уехал еще
ранним утром.
  - Не было у нас вашего Шпицрутенберга. Если б явился, мне б враз доложили.
Хватит врать, тут он небось... Пусть лучше сам выйдет, пока мои ребята
здесь все закоулки не обыскали.
  - Как будет угодно вашему величеству, - послушно поклонился немец.
  По его лицу было ясно, что он не лгал. Видимо, посол со свитой и вправду
куда-то уехал утром. В слободу они не возвращались, в царские палаты не
заезжали, тогда где они? Горох тоже мужик неглупый, оставив на потом
вопрос поиска посла, он переключился на пастора.
  - Увы, преподобный отец Швабс очень болен, - покачал головой бургомистр. -
Он второй день лежит не вставая. Если вашему величеству угодно, я провожу
вас к нему.
  Царь кивнул одному из стрельцов, что-то приказал сквозь зубы, и тот,
спешившись, отправилс