уша,
но доверчив ты, словно дитя малое, неразумное. Разве ж с русалками можно в
воду идти? Защекочут и утопят! Не от характера злобного, а натура у них
такая. Вол та, зеленоволосая, Дина, ее мать еще в младенчестве в реку
бросила, от "греха внебрачного" избавлялась. А подружка се, Уна, сама
камень на шею повесила. Из-за любви несчастной в омут головой бросилась.
Сам посуди, за что им людей любить?
  - Понимаю, - тихо кивнул я. - Ну, а ты-то кто такой будешь? На вид
ребенок, а рассуждаешь так, будто меня лет на двадцать старше.
  - Больше! Много больше, участковый, - еще шире улыбнулся он. -
Внешность-то, она ох как обманчива бывает... Ванюша-полевичок мое имя. В
поле да на дороге живу и пропитаюсь. Хороший человек пройдет - награжу,
плохой поедет - накажу.
  - Это... что-то вроде лешего или домового, только в поле? - предположил я.
  - Догадливы-ый... Время-то не тяни, глянь, полдень уже. Садись на кобылку
свою да в город поспешай. Флягу не забудь!
  - Спасибо! - Я надел фуражку, козырнул непонятному малышу и повернулся к
реке, обе русалки смотрели на меня самыми печальными глазами.
  - Вы уж извините, гражданочки, что так получилось... Честное милицейское,
как с делами управлюсь, обязательно вернусь и за воду заплачу. Нет, тонуть
я не намерен, но, может, подарок по душе каждой раздобыть сумею. - Мне -
бусы! - воскликнула Уна.
  - А мне - серьги! - тут же поддержала зеленокудрая Дина.
  - Заметано... - серьезно кивнул я. - А ты... Вы, Иван-полевик, примите мою
благодарность за своевременную помощь.
  - Ладно уж... езжай. - Малыш привстал на цыпочках и помахал мне рукой. -
Бабе Яге привет передавай, мы с ней старые знакомые.
  На обратном пути я гнал лошадь, как мог. Полная кожаная фляга болталась на
ремне через плечо и била меня по спине. Бабка просила доставить лекарство
до заката, и, хотя до города мне добираться таким темпом едва ли больше
часа, я пустил В галоп. Да мало ли чего еще подобного на пути встречается.
Ане показался бы этому многолетнему крохе "добрым дядей", так уже бы
пускал пузыри на дне речки Смородины? Нет! Надо срочно попасть домой, в
родное Лукошкино, а если куда еще и ездить, то заранее выспрашивать у Яги
все возможные сюрпризы.
  Стрелецкий конный дозор встретил меня уже за разрушенной мельницей.
  - Эгей, по твою душу посланы, батюшка сыскной воевода!
  - Что-то серьезное?! - Я привстал на стременах, резко осаживая
разгоряченную лошадь.
  - Хозяйка твоя нас за тобой погнала. Беда в отделении! Парень-то ваш
совсем сбесился! - начал старшой.
  - Митька?!
  - А кто ж? Баба Яга говорит, все в бреду метался, да вот, как на беду, в
отделение армяне Кирокосьянцы всей семьей пожаловали. Вина принесли,
яблок, персиков разных, ковер большущий в подарок. Все за "науку"
кланялись...
  - Короче! - взмолился я.
  - Чего?! А... ну, так Митька ваш как вдруг на четвереньки встал, да как
начал всех по-собачьи облаивать! Кто в смех, кто в визг, а он ведь не
шутки шутить - он кусаться начал. Армяшки из отделения как горох
посыпались! Крику на всю улицу, а сотрудник твой - ну их по двору гонять!
Рычит, у самого глаза красные, на землю пена падает, а зубами кусок штанов
чьих-то так и треплет...
  - Уволю! - сквозь зубы поклялся я, снова пускаясь вскачь. - Совсем мне
мундир милицейский дискредитировал.
  По Лукошкину мы неслись целым боевым отрядом. Из-под конских копыт с
возмущенным кудахтаньем уворачивались куры, махали вслед счастливые
ребятишки, испуганно крестились бабы, и уважительно снимали шапки мужики -
милиция едет!
  У ворот отделения нас встречала целая толпа народа. Стрелецкая сотня
Еремеева успешно отпихивала чересчур нахальных, но самые любопытные
облепили близстоящие деревья и заборы, пытаясь хоть как-то углядеть, что
творится у нас во дворе.
  - Православные, гляньте-ка, сам участковый приехал!
  - Ну, все... Теперь-то он тута порядок наведет! Сейчас уж полетят с плеч
буйны головы, пойдут плясать кнуты с нагайками, посидят молодцы по
острогам сибирским... Никитка, он на расправу крут! - восторженно вопил
какой-то мелкий старикашка, грозя кулачком неизвестно кому.
  Народ поддержал его уважительным сопением. Пока я спешивался и
проталкивался к воротам, разнообразные крики со всех сторон делались все
громче:
  - А че случилось, че случилось? Случилось че?!
  - Да Митька с милицейского двора совсем с ума спятил!
  - Так его ж намедни бомбой разорвало?!
  - Ни хрена! Взорвешь его, как же... Живой, подлец! Ничего-то ему не
делается...
  - А че случилось? Случилось-то че, православные? Скажите Христа ради, не
то помру!
  - Так я и говорю - Митька этот безбожный милицейской властью прикрывался,
а сам все армянское подворье так живьем и загрыз!
  В толпе раздались нестройные вздохи - бабы решили попадать в обморок...
  - Таки всех?!
  - Всех! И жен, и стариков, и детей малых не помиловал... А все почему?
Потому, что милиция эта - служба адова! Не от Бога она идет, а от самого
дьявола!
  - Еремеев, будь другом, поймай мне этого голосистого умника и сунь в
поруб. Мы с ним вечером разъяснительную беседу проведем, - на ходу
попросил я и шмыгнул в калитку.
  Зрелище, увиденное мной, заставило бы присесть любого, менее закаленного
оперативного работника. С одной стороны, у меня волосы дыбом встали, с
другой - вздохнуть не мог от хохота... Прямо по двору с гиканьем носилась
Баба Яга, восседающая на Митькиной спине. Она цепко держала его за
воротник и хлестала полотенцем по заднице. Митяй скакал на четвереньках с
приличной скоростью, поднимая тучи пыли и резво взбрыкивая ногами.
  - Никитушка-а-а... поберегись! - Бабка осадила скакуна прямо перед моим
носом. - Воду живую принес?
  - Угу... - едва держась на ногах, кивнул я.
  - Так давай скорей, пока я его, неезженого, держу!
  Я откупорил флягу и сунул в раскрытый Митькин рот. Он запрокинул голову и
в минуту выхлестал все. Потом скосил на меня безумные глаза, чихнул и
рухнул на живот, распластавшись, как тещин блин. Баба Яга вовремя успела
соскочить и, сделав пару неуверенных шагов, тоже ухнулась было наземь, но
я ее подхватил.
  - Неси меня в дом, участковый... - слабо простонала она. - Совсем замотал,
супостат, будто не я на нем, а он на мне ездил.
  - А... с ним как?
  - С ним? Ниче с ним теперь не сделается... Как проспится - сам прибежит.
Ох, спина, спина, спина... Замучил радикулит проклятый!..

  Гороху я отправил докладную записку, на то, чтобы сегодня еще идти во
дворец, сил уже не было. Забегал нарочный от немецкого посла, тот жутко
извинялся за ночное происшествие. По совету шибко умного пастора трупы
отравленных охранников были оставлены на ночь в открытых гробах в костеле.
Утром их, естественно, не обнаружили. Когда стрельцы приволокли обоих, то
выпиравшие клыки и острые когти у мертвецов волшебным образом исчезли. Но
посол вроде бы мне во всем верит и обязуется сегодня же вечером обоих
надлежащим образом похоронить. Правда, каким именно, деликатно
умалчивает... Если они еще раз восстанут, я этого посла первого им на
съедение суну. Итак, в деле уже три трупа. Что же такое творится?
Складывается нехорошее впечатление, будто бы кто-то задался целью
уничтожить все наше отделение. Но кому и чем мы так, насолили? Ума не
приложу...
  Вечером я поделился своими сомнениями с Ягой. Митьку перенесли в сени, и
он спал совершенно нормальным, здоровым сном. Мы с бабкой сели друг
напротив друга, ведя неспешную беседу.
  - Ты уж прости, что я тебе про русалок-то не рассказала. Все время
забываю, что ты у нас не местный. Наши-то все знают, оттого и на речку
Смородину особенных ходоков нет. А за привет от Ванечки-полевика спасибо!
Добрый он, понапрасну никого не обидит...
  - Да, мальчишка забавный... - Я крутил в пальцах деревянную ложечку,
наблюдая, как медленно перемещается в ней густая капля меда.
  - Не томи, участковый, говори прямо, что душу мучает?
  - Сомнения у меня, бабушка... Серьезные сомнения в правилыюсти всего дела.
Куда-то не туда мы движемся...
  - А мы и не движемся вовсе, - хмыкнула Яга. - Все на одном месте толчемся.
Как только взялись, так все шиворот-навыворот и пошло. Немцы невесть
откуда влезли, упыри понабежали, взрывы, убийства, нападения в собственном
доме... Такое творится - голова кругом!
  - И, как вы заметили, все концентрируется на одном Митьке.
  - Это... как же? - не поняла Яга.
  - А вот посмотрите... Мы отправили его на базар, поспрашивать насчет
черной ткани. Он вернулся, доложил, что ничего не обнаружил, и в тот же
вечер на нас напали. Следом очередное покушение - взрыв, ориентированный,
между прочим, именно на Митькин след. Вчерашней ночью упыри не полезли ко
мне или к вам. Они убрали стрельцов и дружно взялись за нашего
горе-сотрудника. Сегодня я сам слышал подстрекательские выкрики из толпы,
что, дескать, милиция - это от дьявола, а Митька - его слуга.
  - Поймали болтуна-то?
  - Нет, затерялся в толпе, - сумрачно вздохнул я. - Так вот, теперь я
убежден, что все события между собой очень тесно связаны и ключом ко всему
все-таки является наш герой. Видимо, вы были правы, он увидел что-то очень
важное, но сам не осознал и не понял. А тот, кто об этом знает, не хочет
ждать, пока он вспомнит... Его снова попытаются убрать.
  - Ладно, завтра с утречка с ним потолкуем. Ты сегодня-то чего еще делать
будешь?
  - Видимо, да. Послал стрельцов за Шмулинсоном. Он ведь, хитрец, ушел
вчера, так и не объяснив мне, почему рассчитался за ткань до получения
товара.
  - А... ну, вон, видать, его и ведут. - Бабка, приподнявшись, выглянула в
окно. - Свеж как огурчик, без вещей, идет в милицию как к себе домой.
  - Да что вы говорите?.. Ну, тогда зовите его пред наши грозные очи.
  Шмулинсон шагнул в горницу, фамильярно подмигивая и улыбаясь самой
покровительственной улыбкой:
  - Вине поверите, как я рад вашему лицезрению! Я таки чую, шо наше деловое
сотрудничество уже почти дает сочные плоды. - Он без приглашения уселся за
стол, по-хозяйски раздвинув локти, и, хитро сощурясь, спросил: - Сегодня
мы решаем вопрос оплаты, угадал?
  - Нет, - сухо ответил я, доставая бумагу и ручку.
  - Шо за странное слово "нет"? Я категорически не уловил его значения. А...
понял! Таки ви хотите знать, чем я располагаю, прежде чем предложить мне
свои условия? Это разумно. Мы с вами - деловые люди...
  - Гражданин Шмулинсон Абрам Моисеевич, сорока трех лет от роду, женат,
имеет троих детей...
  - Ви забыли тещу!
  - ...работает гробовщиком и портным одновременно, оказывает мелкие услуги
как ростовщик, приводов в милицию не имел, за правонарушения не
привлекался, проходит в деле о краже черной ткани как свидетель и
пострадавший. Все так?
  - В самое сердце! Именно так и не иначе, - растроганно подтвердил
Шмулинсон, - только ви забыли про тещу. Она тоже сидит на моей шее и,
представьте себе, много ест...
  - Абрам Моисеевич, - устало оборвал я, - скажите, почему вы заплатили
деньги до Того, как получили товар?
  - А то? - сразу насторожился он. - Где-то тут скрыт крупный криминал?
  - Во всем Лукошкине даже дети знают классическую формулу здоровой
торговли: товар - деньги. У вас почему-то наоборот. Отдаете деньги, судя
по указанной сумме, немалые, и спокойненько ждете целый день, чтобы только
завтра пойти на склад за получением ткани. Вас ничего не напрягает?
  - А шо такого? Нет, шо такого, ви мне скажите! Я таки весь жутко
пострадавший, а ви мне шьете дело! Нет, так у нас ничего не получится...
Вам придется искать себе другого заместителя. Рад был видеть, преисполнен
печали, буду вспоминать с щемящей болью в груди... Спешу откланяться.
  - А ну сесть! - Я хлопнул ладонью по столу так, что самовар подпрыгнул, а
перепуганный гробовщик вцепился руками в шляпу.
  Нервотрепки последних дней давали о себе знать... Яга укоризненно свела
брови, но ее глаза смеялись.
  - Итак, мне очень хотелось бы знать, какие именно причины побудили вас на
столь "странный" поступок?
  - А шо? Чуть шо, сразу... Я шо, нарушил? Ви, гражданин начальник, или
выдвигайте напротив меня ваши обвинения, или я склонен жаловаться
государю! - постепенно успокаивая сам себя, завернул Шмулинсон.
  - Значит, не хотите отвечать? Хорошо, я сам вам расскажу.
  - Ви? Мне? Ой, ну жутко интересно...
  - Вы заплатили Кирокосьянцу и Аксенову деньги вперед, так как были почти
на сто процентов уверены, что на складе ткани не окажется. Думаю, вам
известно имя человека, который также искал черную ткань и был готов ее у
вас перекупить. Наверняка он сначала обращался напрямую к поставщикам, но
купцы отказали. Они дорожат своим именем и не станут нарушать данное слово
из-за лишней горсти серебра. А вот вы смекнули, как на этом можно сделать
деньги... Этот некто знал, когда ткань поступит на склад, и вы это знали.
Поэтому сунули всю сумму в руки недоумевающего армянина, спокойненько
прождали целые сутки, а наутро осторожно уточнили, нельзя ли забрать
купленное? Как вы и ожидали, черной ткани на складе не оказалось!
Оставалось лишь поднять шум, обвинить купцов в прикарманивании "последних
денег бедного еврея" и получить в качестве откупного солидный куш, что вы
и намеревались сделать.
  - Ну, не... шо ви такое сочиняете? Да я ни в одном глазу... как можно?!
Такие достойные люди, а я против них...
  - Вот именно. Лукошкинские купцы славятся непререкаемой честностью в своем
бизнесе. Малейший скандал мог бы бросить тень на их репутацию... Еще
полгода назад они бы безоговорочно вернули вам деньги и щедро добавили от
себя, лишь бы не допустить такого позора. Вы ошиблись лишь в одном:
времена изменились. Теперь в столице работает милицейское отделение. И
слава Богу, купеческие головы додумались сюда обратиться... Вам ведь этого
очень не хотелось?
  По смуглым щекам горбоносого афериста текли неискренние слезы, он
аккуратно промокнул их мятым носовым платком, отступая на заранее
подготовленные позиции:
  - Ну... и шо? Где ж тут... состав преступления?
  - Мошенничество, милый друг, - охотно пояснил я, - да еще в особо крупных
размерах. Когда до купцов дойдет, как именно вы их подставили, они
обойдутся без черной ткани, от всей души украсив ВАШ гроб хоть китайской
парчой.
  - Сколько мне светит? - мгновенно прекращая слезоразлив, по-деловому
уточнил Шмулинсон.
  - Все зависит от моей доброты, но мне нужна информация.
  - Понял на раз, начальник. Пишите. За два дня до привоза ткани ко мне
подходил некий пастор Швабс из немецкой слободы. Ему срочно нужны были три
штуки черного шелка и четыре штуки бархата на нужды костела. Я охотно
согласился, можно сказать, подал руку помощи, но... мы не сошлись в цене.
Прошу заметить в протоколе, шо он обозвал меня "грязным барыгой". За шо?
Если я покупаю по одной цене, а продаю по другой - так это мой кусок
хлеба, зачем ругаться?
  - Дальше, - потребовал я.
  - Ну, он сказал, шо тогда я ее вообще не увижу. Очень неприятный человек,
ни с того ни с сего такие угрозы... Поговорив дома с Сарой, я принял
мудрое соломоново решение - заплатить вперед. Либо все тихо и я таки
получаю товар, либо его нет и я... опять не в обиде! Слушайте, ви так
молоды, у вас все впереди, а у меня больная жена, голодные дети, теща с
язвой и шумы в сердце. Я сказал чистую правду, клянусь Моисеем! Теперь я
могу поспешить откланяться?

  Когда гробовщик вышел, я тут же приказал двум стрельцам, дежурившим в
сенях, идти за ним следом, но на расстоянии, чтоб не заметил. Дело к ночи,
а гибель ценного свидетеля меня абсолютно не устраивает. Парни кивнули и
обязались бдить за "долгоносым" вплоть до самого его дома. Вообще
стрельцов в тот вечер у нас было пруд пруди. Еремеев расквартировал на
бабкином дворе едва ли не половину своей сотни. Все были суровы, собранны
и полны решимости отомстить за гибель боевого товарища.
  - Никитушка, ты бы шел спать, касатик... - начала Баба Яга, когда мы
напились чаю.
  Я выпил не меньше трех чашек, успокаивая душу после "содержательного"
допроса свидетеля.
  - Сейчас пойду, стрельцов дождусь только. Не век же они будут его
провожать.
  - Да уж, больше часа прошло... Вскорости должны быть. А как ты угадал про
того злодея, что тканями интересовался?
  - Про пастора? Это элементарная логика. Первые сомнения мне подбросил царь
Горох, он начал шуметь, будто евреи вечно норовят с наших купцов три шкуры
содрать. Глупости, конечно... По мне, так все хороши, но сама идея того,
что Шмулинсон знал или подозревал о краже, в голову запала.
  - Одно непонятно, зачем же пастору немецкому черную ткань красть? У них
ведь, как я помню, во всем одеянии церковном черного цвета нет. Сам в
белом платье по улицам разгуливает, служки его в коричневых рясах. При чем
же тут черное-то?
  - "Ищите причину - найдете преступника", как говорил нам полковник Шмулько.
  - Че ж тут искать? - удивилась Яга. - Преступник - пастор этот, как его...
Швабс. Заарестовывать его - и дело с концом!
  - Хорошо бы... а за что?
  - За... за... вот ведь, змей, и ухватить-то его не за что!
  - К сожалению... Что мы можем ему предъявить? Что некий Шмулинсон
бездоказательно утверждает, будто бы он, гражданин Швабс, пытался
перекупить у него черную ткань, а когда не вышло, в сердцах пообещал, что
тогда она никому не достанется? Банальнейшее брюзжание из-за
несостоявшейся сделки. Состава преступления - никакого, признаков
правонарушения - тоже. Не говоря уж о том, что немец вообще сделает
круглые глаза и скажет, что он этого еврея впервые в жизни видит! Нет...
Направление мы получили правильное, но, чтобы добиться результата, нам еще
пахать и пахать...
  - Охохо-о-нюшки, грехи наши тяжкие... - сочувственно вздохнула Яга, убирая
со стола.
  В дверь постучали, явились стрельцы, следившие за Шмулинсоном.
  - Все мирно, батюшка сыскной воевода. До самого дома проводили гробовщика
энтого.
  - В дороге ничего особенного не приметили?
  - Нет... ну, вот разве... - Говорящий замолчал, неуверенно глянул на
напарника, потом все же решился и продолжил: - Показалось мне, будто на
Гончарном переулке из-за забора человек выглядывал. Вроде вылезть
собрался, да нас услыхал... Я туда сбегал - никого. Иваныч говорит,
показалось...
  - Так... Это все? - уточнил я.
  - Вроде все, - кивнули оба.
  - Ясно. А что, молодцы, когда шли обратно, не было ли у вас ощущения, что
за вами следят?
  - Как в воду глядишь, участковый! - перекрестились стрельцы. - Только
назад повернули, а чуем, ровно в спину кто дышит. Всю дорогу со страху
оборачивались... Ну, да Бог миловал...
  - Что ж, спасибо за службу. Вы свободны, доложите Еремееву о выполнении
задания, и пусть располагает вами по собственному усмотрению. Бабуль, так
я, видимо, пойду? Время и впрямь позднее, а этот петух завтра опять ни
свет ни заря...
  - Тревога-а! - истошным мужским воплем грянуло за окном. - Тревога,
ребята, вражье!
  Я бросился к дверям первый, оба стрельца - за мной, Яга кинулась к окошку.
Во дворе горели факелы, толпились вооруженные люди, несколько человек в
середине что-то яростно рубили бердышами...
  - А ну, пропустите! Да разойдись же! Пропусти, кому говорю!
  Когда я протолкался в центр, от "врагов" осталась лишь куча мелко
нарубленных костей, плоти и тряпок, крови не было... На этот раз я узнал
бы их и без дактилоскопического анализа. Ганс Гогенцоллерн и Георгий
Жуков, бывшие охранники, неудавшиеся террористы, упыри, сегодня вечером
похороненные па кладбище иноземцев. По крайней мере, нам так было
обещано... Сейчас бессмысленно гадать, как они выбрались из могил.
Наверно, осиновых колов все-таки не вбили. О результате Яга
предупреждала...
  - Никто не пострадал?
  - Нет, батюшка участковый, - откликнулись стрельцы. - Мы на стреме были,
во всеоружии. Только эти злодеи через забор прыгнули, как мы их всем миром
- в топоры!
  - Вообще-то поступили правильно, но только в данном конкретном случае, -
напомнил я. - Это упыри, избавились от них, и ладно. А представьте, если
бы живые люди? В плен надо брать, а не за бердыши хвататься. Впредь
глядите повнимательней... Ну а за сл