й
стороны, Баба Яга - очень серьезный специалист в своей области. Если уж
она говорит, что надо сжечь или похоронить с колом в груди, то именно так
и надлежит сделать, не иначе! Бабка - профессионал, лично я с ней спорить
не буду, мне уже приходилось от воскресших мертвецов ладанкой отмахиваться.
  - Значит, так, ребята, - обратился я к ожидающим стрельцам, - грузите оба
тела на телегу и везите в немецкую слободу. Передадите с рук на руки.
Начальником с вами пойдет младший сотрудник. Митя, обязательно дождись
посла, перескажи ему все, что Яга советовала сделать с усопшими, и попроси
к вечеру заглянуть в отделение, мне с ним еще раз побеседовать надо.
  - Все понял, Никита Иванович, исполню справно, не извольте сомневаться...
Один вопросик можно?
  - По существу?
  - А то!
  - Валяй.
  - Вот вы у стрельца про всех, кто к порубу подходил, спрашивали... Петуха
нашего особо упомянули. Неужто подозрения у вас против него имеются?
  - Нет, - буркнул я, краснея. - Просто... был случай подвести его под
статью. Совсем, донимаешь, спать не дает...
  Митька сделал умное лицо и умчался на конюшню готовить телегу. Мы с бабкой
присели на завалинке, требовалось поговорить. Для начала я высказал свои
скромные соображения:
  - Дело становится интригующим, появились первые трупы. Совершенно
непонятно с чего... Визиты на армянский склад и в немецкое посольство
ясности не добавили. Такое, чтобы подозреваемый умер у меня в КПЗ в первый
же вечер по задержанию, - на моей памяти впервые. Как-то напрягает черный
дым, замеченный бдительным часовым. Потом еще эти мухи... Поруб все-таки
не медом намазан, да и уборная у нас в другом конце двора, с чего же им
явиться?
  - Все так, Никитушка, - мудро качала головой Баба Яга, - во всем ты в
самое яблочко метишь. Хотя сама я в этом деле ничего понять не могу, но
чую - хлопот мы с ним огребем не хуже, чем с шамаханами.
  - У меня похожее предчувствие. Так что если я правильно угадал, то версию
самоубийства мы решительно отметаем. Что-то или кто-то сумел проникнуть в
поруб, заставить охранников принять яд и исчезнуть до нашего появления.
  - Все так и было... - призадумалась Яга. - Вот только кто это - ума не
приложу. В поруб он мушкой малой проник, на то большое умение надобно. А
из поруба - дымом черным вылетел, так то вообще колдовство великое. Не с
мелкой сошкой дело имеем.
  - Может, опять Кощей за старое взялся?
  - Может, и взялся, а только Кощей на тебя взрыв строить не стал бы. Не его
это рук злодейство, не русское оно вообще, не было у нас такого...
  - Почему же не было? На первый взгляд никакого импортного колдовства не
заметно. Гномы по Лукошкину не шастают, эльфы не летают, гоблины с
топорами не бегают, даже у взрывного устройства самое что ни на есть
русское название - "разрыв-трава". Где вы тут иностранщину заметили?
  - Чую... - развела руками Баба Яга. Что тут скажешь? Еще незабвенный
Шерлок Холмс советовал не пренебрегать таинственной силой женской интуиции.

  Шмулинсон заявился сразу после обеда, на два часа раньше, чем его ждали. В
руках посох, за спиной холщовый мешок, из кармана выглядывает потрепанная
Каббала - словом, человек готов в дорогу.
  - Проходите и присаживайтесь.
  - И ви всегда так любезны после борща со сметаной, скажите на милость?
Нет, нет, я пройду и сяду, такой грех жаловаться на вашу воспитанность.
Когда ближайший этап?
  - Чего? - не понял я.
  - Ой, ну не делайте удивленное лицо! У моей Сары всегда бывает такое же,
когда я спрашиваю, где деньги? Она идет на базар, имея в кармане рубль, по
теперешним временам это - финансы! Но масло не мажется, маца пахнет
дегтем, а кукурузной каши так мало, что дети кушают ее в две ложки! "Где
деньги, Сара?" - спрашиваю я. Так вот она делает такое же лицо...
  - Гражданин Шмулинсон, я вас пригласил не шутки шутить.
  - Я жутко извиняюсь, гражданин начальник! - всплеснул руками язвительный
гробовщик. - Таки позвольте полюбопытствовать, шо вы хотели услышать
напоследок от бедного еврея?
  - Просто хотел поговорить...
  - Ну так разговаривайте.
  - Абрам Моисеевич! - привстал я. - Что вы мне здесь комедию разыгрываете?!
Вы не в Одессе и "Золотого Остапа" не получите, а вот за нежелание
сотрудничать с милицией...
  - Шо?! - прищурился Шмулинсон, сдвигая шляпу на затылок и оттопыривая
пальцем ухо. - Я не ослышался? Речь шла о сотрудничестве? Скажите мне, шо
я не оглох. Ви предлагаете мне сотрудничать с вами? Но, боже мой, я
категорически согласен! Шо я буду делать? Дайте же мне потрогать наш
трудовой договор, а вопросы оплаты обсудим позднее...
  - Все... - сдался я. - Ответьте мне на один вопрос, и вы свободны.
  - Всего один?! Ну, это даже как-то обидно... Ваш младший сотрудник, придя
в мой огромный дом, громко оповестил, шо меня ждет жуткий допрос со всеми
пристрастиями. Шо по моим пейсам в любом случае Магадан плачет, но
чистосердечное признание скостит лет десять, так шо к семидесяти я буду на
свободе. Сара сказала: "Абрам, сдавайся немедля! В семьдесят пять я еще не
буду сморщенной старухой. Возьми теплые носки и отправляйся, а не то
впаяют два срока". Она пожарила мне куру в дорогу...
  - Где Митька? - Я повернулся к Яге едва ли не с нервным тиком.
  - Дак со слободы немецкой не вернулся еще... - начала было моя хозяйка, но
ее прервали.
  В двери без стука вломился молодой стрелец, тот, что дежурил у входа, и,
задыхаясь, доложил:
  - Батюшка... сыскной воевода! Немцы!
  - Что орешь, как белорусский партизан?! Еще скажи - танки, мотоциклисты и
отборная дивизия СС. Если из немецкой слободы, то пропусти.
  - Да вся слобода сюда идет! Всем миром маршируют с камнями и палками.
Хотят все отделение дотла спалить!
  - Что за бред?! Где Митька?
  - Ворота бревном подпирает.
  - А... посол немецкий где?
  - К царю побег па твою милость жаловаться. Он, вишь, за ворота, а к
сотруднику твоему пастор местный пристал - скажи да скажи, зачем приходил?
Ну, он и... объяснил. Дескать, охранников ваших замели, а теперича упырями
вернули, делайте с ними что хотите. А если кто возмущение проявлять будет,
так и... в общем, по закону. Священник бледный стал, как поганка. В кирху
ихнюю забежал, начал своих скликать. Мы-то развернулись да в обрат пошли,
а смотрим, за нами вся немецкая слобода идет, с песней!
  Буквально в ту же минуту раздался грохот булыжников, брошенных в наши
ворота. Я торопливо натягивал китель, Яга взялась за ухват, а гражданин
Шмулинсон, выглянув в окошко, присел в уголке, надвинув шляпу на нос:
  - Ша, меня тут не было. Живым я больше пригожусь родной милиции...
  Мы выскочили на крыльцо. За нашим забором организованно бесновалась толпа.
Был слышен лающий голос священника, вдохновенно орущего на чистом немецком
что-то о превосходстве арийской расы. Хотя я в школе учил английский, но
общий смысл его призывов был понятен без перевода. От напирающих людей
забор буквально прогибался. Двое стрельцов, дежуривших при отделении,
выпрягли кобылу и прижали телегой трясущиеся ворота. Со всех сторон
раздавались удивленные крики народа:
  - Немчура нашу милицию атакует! Все, я полез на телегу - если их не
остановить сейчас, то горячие лукошкинцы полезут нас защищать и все
кончится грандиозной братоусобицей! Мое появление над воротами вызвало
шквал оскорблений...
  - Думкопф! Убийца! Руссише швайн! Палач! Отомстим за гибель Ганса и Жоры!
  - Граждане немцы! - заорал я во всю мощь, рискуя сорвать голос и надеясь
быть услышанным. - Вы находитесь во власти жестоких заблуждений! Ваши
действия ведут к нарушению законности и порядка! Предлагаю немедленно
разойтись по домам! На все вопросы я пунктуально отвечу перед вашим
представителем - гражданином Кнутом Шпицрутенбергом.
  - Найн! Нет! Здесь и сейчас! - дружно взревели крепкие немецкие парни, а
из всех переулков, засучивая рукава, уже спешил на выручку наш народ, и
столкновение казалось неизбежным.
  - Хорошо! Я готов к откровенному разговору, но прекратите кричать все
сразу. Пусть говорит один.
  Посовещавшись, немцы выдвинули вперед маленького незаметного человечка в
коричневых одеждах католического пастора. Он говорил по-русски очень
неплохо, хотя и с явными проблемами в склонениях и падежах:
  - Мы требовать ответа за смерть двух честных солдат из охраны нашего посла!
  - Все ясно, сам факт их гибели я как начальник отделения не отрицаю.
Граждане Жуков и Гогенцоллерн были арестованы по подозрению в нападении на
работников милиции. Их доставили сюда и посадили в камеру предварительного
заключения...
  - Они ни в чем не виноваты! - перебил священник, и толпа поддержала его
согласным гулом. - Все обвинения были ложными. Мы знать этих людей как
честных немцев.
  - А им и не выдвигалось никакого обвинения. Я же сказал - задержаны по
подозрению. Степень виновности определяет суд, а мы лишь подготавливаем
материалы дела. Но сегодня утром, спустившись за ними для предварительною
допроса, было обнаружено, что оба задержанных мертвы. Причины смерти
выясняются.
  - Вы убили их! Они отравлены! Кто, как не вы, могли дать яд?!
  - А зачем? - Я перешел в наступление, упрямый немецкий пастор нравился мне
все меньше и меньше. - С какой целью милиции было травить граждан чужого
государства, даже не допросив их ни разу? Какой смысл арестовывать,
прятать в поруб, давать яд, а утром следующего дня возвращать обратно?
  - Это есть демагогия! Факт налицо - наши честные немцы мертвы!
  - Вы забодали меня вашей "честностью"! - в свою очередь взорвался я.
  Между прочим, у нас на руках были серьезные улики для предъявления обоим
очень весомых обвинений. Но кто-то не хотел, чтобы они заговорили... И уж,
будьте уверены, я выясню, кто этот "кто-то", и он получит свое на всю
катушку!
  Священник хлопал глазами, забыв закрыть рот, но не находил, что сказать.
Жители немецкой слободы тоже подуспокоились и, будучи по натуре людьми
законопослушными, перестали давить на наш забор. По центральной улице
бодро двигалась стрелецкая сотня Еремеева, а со стороны царского дворца,
громыхая, неслась карета посла.
  - Еще раз убедительно прошу всех разойтись! Обещаю, что проведу самое
тщательное расследование причин гибели ваших соотечественников. В
интересах следствия определенную информацию я не имею права открывать, но
она обязательно выведет нас на настоящих преступников.
  - Мы не верить русскому полицаю! Мы требовать казни всех служащих
отделения! Особенно тот длинный парень, что хотят надругаться над телами
наших погибших товарищей!
  - Если наш сотрудник допустил серьезные служебные нарушения - он будет
наказан по всей строгости устава.
  - Нет! Мы требовать казни всех! - продолжал бесноваться пастор, но прочие
немцы уже смущенно молчали.
  По-моему, до них стало доходить, в какую опасную игру их втягивают
яростные вопли духовного пастора. Кнут Гамсунович вылез, из карсты, резко
бросил пару коротких фраз на немецком, и вся толпа, послушно построившись
в колонну по четыре, строевым шагом отправилась восвояси. Злобный пастор
семенил в самом хвосте, что-то бормоча себе под нос.
  - Я должен просить у вас извинения, герр Ивашов, - поклонился посол. - То,
что произошло, досадная ошибка, невероятное помутнение рассудка, это
просто невероятно для немецкого народа. Мы чтим законы, уважаем порядок и
никогда бы не подняли бунта против государственной власти. Надеюсь, мы
найдем способ забыть обо всем этом за штофом хорошего шнапса и порцией
настоящих немецких сосисок с горохом.
  - Конечно. - Я помахал ему рукой. - Обещаю держать вас в курсе хода
следствия.
  - Благодарю, позвольте откланяться.
  - Куда-то спешите?
  - Пороть! - даже удивился моей непонятливости посол.
  Стало быть, сегодняшний вечер в немецкой слободе пройдет под знаком
массовой экзекуции. Ну что ж, похоже, и мне не грех перенять кое-что из
социального строя соседних держав.
  - Митька-а! А ну вылезай, мерзавец...

  Суровый товарищеский суд был устроен поздним вечером, как только я наконец
избавился от словообильного гражданина Шмулинсона. Он просто завалил меня
уговорами использовать его как "секретного сотрудника", фискала, шпиона,
соглядатая, тайного агента и разведчика. Причем зарплату требовал не
намного меньшую, чем у меня самого. Когда он стал непрозрачно намекать на
вакантную должность моего заместителя и разработчика плана оперативных
действий, Яга, не выдержав, вытолкала наглеца за дверь. Очень вовремя: еще
немного - и либо я дал бы ему пятнадцать суток за саботаж, либо мне самому
пришлось бы давать объяснения по факту причинения телесных повреждений
потенциальному свидетелю...
  После того как Яга заставила меня выпить успокаивающего чаю с медом, мы
поставили перед наши грозные очи задумчивого Митяя.
  - Бабуля, у меня на него уже просто слов не хватает. Диверсант какой-то...
За последние дни он успешно провалил три задания. Показал всему городу,
что мы интересуемся черной тканью, перепугал семейство Шмулинсонов,
спровоцировал на мятеж целую слободу! Что ты им понарассказывал?
  - Да... ничего такого... - замялся он. - Все как велено... Послу сказал,
что охранники его от перепугу ночью дуба дали, а он не понял, обиделся. К
царю жаловаться побежал.
  - С царем мне еще завтра объясняться предстоит. Какого лешего ты этому
пастору наговорил? Он же всю толпу сюда подогнал, они могли отделение по
бревнышку разнести.
  - А я че? Я ему ничего и не сказал,..
  - Врешь! - поднажал я.
  - Нехорошо получается, Митенька, - поддержала Баба Яга.
  Парень покраснел:
  - Ну... сказал я. Правду сказал! Что смертью они померли неестественной и
хоронить их надо умеючи. Кол в грудь или вообще сжечь да пепел по ветру...
А он все слушал так вежливо, кивал все... Уж когда мы за ворота выехали,
весь сыр-бор и поднялся. Я-то здесь при чем?
  - Все. Кончилось мое терпение. Увольнять его надо, и дело с концом.
  - Ты начальник, тебе видней, - неожиданно легко согласилась бабка.
  Митька переводил круглые глаза с Яги на меня, словно не верил собственным
ушам:
  - Как... это? За что же... как же так? Батюшка сыскной воевода...
Бабуленька Ягуленька... смилуйтесь!
  - С завтрашнего утра собираешь вещички, получаешь зарплату, и к себе в
деревню, - окончательно решил я. - Или мы тебя вовремя уволим, или ты, в
конце концов, все отделение под суд подведешь. Все, разговор закончен.
Всем спокойной ночи...
  Возможно, я обошелся с парнем слишком круто, но и денек выдался - сами
знаете... Я же не железный, у меня тоже нервы есть.
  Ночь была теплая, надо взять у Яги более легкое одеяло. Звезды и месяц
светили так ярко, что уснуть не было никакой возможности. Все тело
требовало отдыха, но голова принципиально оставалась холодной и ясной. Я
перевернулся на спину и, закинув руки за голову, лирично уставился в окно.
Вот она - Вечность... Проливается серебристым светом из черного муара
ночи, играет россыпью разноцветных брызг на Млечном Пути. А местные жители
называют его Лебединой дорогой, тоже красиво... Падающих звезд этим летом
много, только успевай желания загадывать. Вы не поверите, я ни разу не
загадал вернуться назад, в свое время. Именно здесь, в Лукошкине, пришло
прозрение - как все-таки прекрасна жизнь! Жизнь нормальная, человеческая,
в борьбе с врагами, в мирном быте, в праздниках и буднях, во всей ее красе
и естественности. Люди проще, значимей, ближе к земле и Богу. Никаких тебе
парламентов, импичментов, политики в общественном транспорте, американских
куриных окорочков, телевизионной рекламы... Интересно, вот ведь живут же
лукошкинские боярыни в критические дни без прокладок с крылышками? Все,
все... замолкаю, человеку моего времени только дай шанс с утра плюнуть в
рекламу - он до вечера не остановится!
  Прав Горох, жениться мне надо. Конечно, не каждая жена сможет долго
выносить тяжести и лишения нашей службы. Но, с другой стороны, здесь всех
венчают в церкви и батюшка сразу готовит невесту к полному послушанию,
терпению и "страху перед мужем, аки страху перед Богом"! Для жены
работника милиции - в самый раз... Я вспомнил двух рослых фрейлин из
немецкой слободы. Девушки были статные, крепкие, с отменными фигурами
питерских кариатид. Может, намекнуть послу, зайти, познакомиться? Если они
там не все помешаны на чистоте арийской крови, то вполне можно и
поухаживать... На пляски народные пригласить, в трактирчике за чашечкой
свежего сбитня посидеть, по лавкам и ярмаркам прогуляться, в скомороший
балаган на вечернее представление зайти - ну, все как у людей, одним
словом. Кажется, с этими мыслями меня сморил сон. Мне снилась далекая
заснеженная Москва, Тверской бульвар, где недавно установили новый
памятник Есенину. Мы с Наташей часто сидели там на скамеечке, просто
кормили голубей, после моего дежурства...
  Я буквально подскочил, казалось, сердце сжала чья-то холодная,
безжалостная рука. Дыхание было хриплым, как после долгого бега, на лбу
выступил горячий пот... Все тихо. Вроде бы ничего не происходило, весь
терем был погружен в мирный сон, но что-то не давало мне покоя. Какой-то
липкий привязчивый страх ледяной струйкой скользил по нервам. Я достаточно
быстро учусь - пора доверять своим предчувствиям. В распахнутое окно дышал
холодный ветер, небо голубело, значит, до рассвета не слишком далеко.
Упираясь ладонями в подоконник, я посмотрел во двор и... вздрогнул. У
самого забора валялась стрелецкая шапка. Тем, кто не знаком с уставом
царской службы, этого не понять. Шапка была более чем формой одежды - она
являлась как бы символом принадлежности к своему полку, знаком, по
которому определяли своих. Каждая стрелецкая сотня имела свой цвет верха,
свой род ткани, свой мех опушки и даже свою манеру ношения - набекрень, па
затылок, на самые брови, ровно... Потерять шапку для стрельца - верх
позора! Если она бесхозно валяется у ворот, значит... Я начал лихорадочно
одеваться, потом взял подсвечник, запалил от лампадки все три свечи И
осторожно спустился вниз. На первый взгляд все было тихо. Я прошел к
комнатке Яги - из-за дверей доносился ровный присвистывающий храп, здесь
все в порядке. А вот из сеней шел неясный шум. Отодвинув засов, я на
какое-то время просто окаменел - двое уже знакомых нам охранников:
  Гогенцоллерн и Жуков - в четыре руки успешно душили нашего Митяя! В
обычном случае он бы и шестерых таких борцов заломал, но сейчас... Митька
не спасует перед любым живым врагом, а вот мертвецов боится пуще смерти.
Глаза упырей горели синим огнем, их сила явно удваивалась, мой напарник,
лежа на полу, дрыгал ногами, хрипел и кое-как отпихивался, скуля от
страха...
  - Руки вверх! Все арестованы! - не своим голосом тонко возопил я,
отставляя подсвечник и хватаясь за деревянное ведерко в углу.
  Гогенцоллерн оставил Митьку и молча повернулся ко мне. Я так огрел его
ведром по башке, что только щепки брызнули во все стороны! Упырь отлетел в
угол...
  - Ага, не нравится! Я кому сказал, что все арестованы?! Приказываю сейчас
же отпустить младшего сотрудника или...
  Перебивая мою тираду, второй охранник отставил удушение и тоже повернулся
ко мне. В ту же минуту из угла поднялся первый, и они оба пошли на меня,
вытянув вперед когтистые руки. Я тактически отступил в комнату, здесь
больше простора для маневра. Из своей комнатки выглянула Яга:
  - Чей-то ты тут, Никитушка, делаешь? Ох ты ж, страсти Господни!
Ожили-таки, кровопийцы проклятущие...
  Первого нападающего я поймал на бросок с упором ноги в живот, он перелетел
через всю комнату и сбил башкой полку с горшками. От такого грохота должно
было проснуться полквартала! Второй едва не оторвал мне рукав, но я, упав
на колено, провел прием дзюдо и, уложив противника, попытался заломить ему
руку за спину. Бесполезно! Во-первых, он не чувствовал боли, во-вторых,
сила мертвяка настолько превосходила мою, что он легко освободился. Я
отпрыгнул к Бабе Яге, старушка как раз начинала начитывать заклинание.
Двое упырей приближались с неотвратимостью бормашины в руках
врача-садиста. Я успел нагнуться и рвануть на себя пеструю дорожку, на
которой