и. Каждый думал о своём, в частности я - о судьбе Родины! Это вообще излюбленная тема моих размышлений, но не в глобальном плане, а, так сказать, в детализированных моментах. Например... Как нам теперь жить без князя Багратиона? Настоящий ли французский коньяк был в бутыли или всё-таки подпольного польского разлива? Уговорит Кутузов Наполеона идти старой Смоленской дорогой, даже если корсиканцу интереснее посмотреть на новую? Выхлещет Бедряга весь алкоголь в одну глотку, или боевые товарищи успеют его догнать? Лучше бы успели, а то потом его пьяного бей не бей - подлецу всё по барабану!
     О чём думала прелестная парижанка, судить не берусь, однако же должен признать, что глубокие мысли её чело не омрачали. Она шумно вздыхала, трепетала ресницами, теребила пальчиками поясок платья, гладила себя по бокам и плечам, нетерпеливо пристукивая каблучками. Но, что бы её ни тревожило, одно ясно как божий день: ей не в чем было упрекнуть русского партизана. Письма к императору остались нетронутыми, нательные драгоценности - при ней, шляпку не помяли, кучеру в рыло не насовали, а к кобылам ихним наши жеребцы и на нюх не подходили...
     - Миль пардон, месье Давидофф. - Красавица неожиданно прервала цепь моих стратегических размышлений и, проведя ладонью по колену моему, спросила:
     - Вы верите ли в судьбу? В незыблемую волю слепого Рока, в безысходную фатальность встреч, в необъяснимую предрасположенность событий...
     - Мм... скорее всего, да! - почесав в бороде, признал я. - Вот, помнится, был каверзный случай: мерин на манеже понёс! А у меня настроение эдак слегка подшофе, ибо кто ж с утра не выпимши?! Ну и не удержался в седле... Как киданёт, зараза, крупом - я через весь манеж, аки ласточка небесная, да прямо на трёх полковых конюхов лбом! Одному руку сломало, другому ногу, у третьего по сей день глаз косит, а мне хоть бы хны! Судьба-а...
     - Ах, месье, я не об этом! Хотя история ваша тоже не безнадёжна, вполне в духе господина Франсуа Рене Шатобриана, - капризно надула губки красотка. - Я же говорю о нас с вами! Ну не странно ли...
     - Странно, ещё как странно! А что именно?!
     - Не странно ли всё это?! Только представьте на мгновение: непроходимый лес, дикая страна, ужасные казаки, пальба, насилие, смерть и вдруг... вы! Мужчина, офицер, благородных кровей партизан!
     - Продолжайте, продолжайте, - невольно заинтересовался я.
     - Охотно, но давайте сначала выпьем!
     - А разве что-нибудь ещё осталось?
     - О, месье Давидофф, благовоспитанная девица всегда найдёт что выпить! - томно улыбнулась она и, двусмысленно высунув язычок, добавила:
     - Или отпить...
     Я лихорадочно похлопал себя по карманам - ни шкалика, ни походной фляги, ни полуторалитрового штофа - стыдоба. Чего ж она отпивать-то будет?! Неприятно-с... Однако раз уж дама первой предложила, как гусару отказаться - пусть сама наливает! Меж тем парижанка развернулась задом, махнув пышными юбками мне по носу и показав под сиденьем три большие зелёные бутыли.
     - Моэт! Сухое игристое, настоящий холодный кипяток. - Карету подбросило на ухабе, и француженка кокетливо покачнулась. - Ах, помогите же мне, так я могу сесть прямо вам на колени. А это будет... пикантно!
     Я послушно поймал её за талию и, невзирая на сопротивление, аккуратно усадил на прежнее место. Она что-то буркнула про недогадливых русских медведей. Наверное, видела парочку где-нибудь в малиннике, по осени они достаточно добродушны...
     - Увы, у меня всего один фужер.
     - Никаких сложностей, мадмуазель, я готов пить шампанское вино из вашей туфельки! - галантно предложил я, с опаской косясь на её несвежие сапожки.
     - Лучше прямо из бутыли, - милостиво улыбнулась пылкая девица, хлопнув пробкой в потолок. - Итак, за знакомство.
     Я залихватски запрокинул голову, безоглядно вливая в глотку почти половину искрящегося напитка. О небо, что за ощущения! Такого сорта я ещё не пробовал! Словно тысячи холодных иголочек вонзились в язык, пузырики ударили в голову, а по всему телу пронеслась неведомая доселе волна восхитительного блаженства.
     - Как вам?
     - Кислятина... - честно признался я, но, дабы не обидеть даму, тут же допил и остальное. - За ваше здоровье, блистательная мадмуазель Шарлотта!
     - О-ля-ля, а вы не слишком... так быстро пьёте?!
     - Вы впервые в России, - правильно истолковав её опасения, хмыкнул я. - А мы здесь воспитаны на сорокаградусной водке, и свалить с ног гусарского подполковника слабеньким винцом французской провинции попросту невозможно, ик!
     - Что с вами? Вам дурно?!
     - Ничуть! Мне... ик! совершенно замечательно! Где тут у вас вторая бутылка? Я выпью её только ради вашего спокойствия, дабы лишний раз доказать, что я не пьян!
     - Но... месье! Шампанское коварно, если вы не сдержите коней, у нас... ничего не получится. - Интимно подмигивая, она безуспешно пыталась отобрать у меня бутылку. Легче было вырвать кость у цепной собаки... Я со всевозможной нежностью отогнул её пальчики и прицельно пустил пробку в окно, метко сбив пролетающую сороку!

***

     ... Что было дальше - помню чётко, но отстранённо, словно всё происходило вовсе даже и не со мной. В голове играл полковой оркестр, особенно трудились литавры и фанфары! Я даже абсолютно точно улавливал мелодию - Себастиан Бах. Скерцо си-минор. Там ещё такой замечательный проигрыш на клавишных...
     Шарлотта де Блэр всю дорогу чего-то старательно от меня добивалась, перейдя от трепетных полунамёков к весьма непрозрачным действиям. Прошу прощения, что вынужден говорить такое о даме, но её ручки буквально оконфузили меня, введя в совершеннейший тупик.
     Во-первых, она зачем-то пыталась отнять у меня третью бутылку пузырящегося, некрепкого, но... занятного винца. Разумеется, я этого не позволил, так как она бы непременно спьянела, а гусары не любят пьяных женщин! В утешение мне пришлось дважды продекламировать ей моё последнее стихотворение: "Стукнем чашу с чашей дружно..." - на третьем повторе бедняжка сдалась и отстала. Возможно, я слишком активно жестикулировал и размахивал шашкой в ограниченном пространстве кареты...
     Потом зачем-то попыталась стащить с меня армяк, а я сопротивлялся по причине полного нетерпения к щекотке. Далее голубоглазая недотрога взялась за мои штаны, но узел на верёвке, их удерживающей, затянулся - хоть топором руби! Топора под рукой не оказалось, а зубками она не смогла. Вот и всё их хвалёное парижское искусство... Обессиленная, красная от негодования, прелестница гневно свела брови и зарычала на меня ужасающе хриплым голосом:
     - Несчастный глупец! Ты возбудил мою страсть, не дав ей удовлетворения, а отвергать любовь Шарлотты де Блэр не смеет ни один смертный!
     - Ланфрен-ланфра, лан-та-ти-та... - едва ворочая языком, попытался пропеть я, надеясь, что родная песенка её успокоит, но увы...
     - Ты умрёшь страшной смертью, русский гусар! - Голубые глаза красавицы вдруг стали совершенно чёрными, а лицо превратилось в жуткий оскал безобразной химеры Нотр-Дама. Ей-богу, я такую на картинках видел... На пальчиках её мгновенно вырисовались длиннющие когти, из рукавов зашипели змеи, а посиневшие губки продолжали изрыгать затейливые проклятия:
     - Ты мог бы стать моим рабом, послушной машиной моей извращённой воли, слугой моей великой миссии в вашей варварской стране! Удовлетворив меня, ты мог бы подняться под рукой моей до... Но нет, пьянь российская, тебе суждено утолить лишь мой голод!
     Я почему-то решил, что сейчас она меня укусит, и инстинктивно показал даме кукиш. Она пошла пятнами, потом полосами, мелкой рябью и совсем уж было пустила дым из ушей, как вдруг карета встала.
     - Кто вы такие и куда направляетесь?!
     Вокруг зазвучала французская речь, и молодой офицер деликатно постучал в дверцу. Получается, мы уже прибыли, так, что ли? Вот ведь время пролетело! Я высунул кудрявую голову в окошко, где взору моему представились стройные неприятельские кавалеристы в зелено-серых мундирах.
     - Кто вы? - вновь повторили они.
     Я нетрезво икнул и широко улыбнулся в ответ. Сказать хотелось многое, слова были, но язык лыка не вязал (образно выражаясь).
     - Это русский партизан! Дени Давидофф! Хватайте его, господа! - неожиданно громко завопила мадемуазель Шарлотта де Блэр, вновь прекрасная, как в первое мгновение нашего знакомства. - Он пытался надругаться над моей честью, а его разбойники раскидали по дороге все мои лифчики-и!!!
     От таких воплей и не праведных обвинений я практически оглох и даже перестал икать. Французы задумчиво выволокли меня из кареты, осмотрели, держа на весу, принюхались, о чём-то пошептавшись меж собой, и дружно расхохотались.
     - Месть отвергнутой женщины! - кое-как уразумел я, плюхаясь задом в придорожную грязь.
     Негодующее квохтанье моей недолгой попутчицы постепенно таяло в скрипе колёс. Драгунский разъезд сопровождал маленькую карету в голубеющее на горизонте Монино.
     Один из офицеров поворотил коня, подъехал ко мне и, безапелляционно отобрав кабардинскую шашку, меня же обозвал вором! Я чуть не разревелся от незаслуженной обиды... Устыдившись поступка своего, он сунул мне в руку яблоко и, похлопав по плечу, велел прийти в село, когда захочу опохмелиться. На французском, разумеется, видимо твёрдо веря в то, что каждый сиволапый мужик просто обязан отлично понимать иноземную речь победителей!
     Глядя ему вослед, я дал себе слово непременно воспользоваться предложением и показать этим лягушатникам, кто они (так их разэдак через эдак!) есть с точки зрения русского офицера. Однако для этого надо бы сначала выбраться к своим... Ибо один я на такое не мог пойти из боязни лишить своих боевых товарищей славы в деле возвращения мне отобранного имущества!
     В изобретательном уме моём начинали уже складываться яркие полотна ужасающей мести наполеоновским захватчикам. Мало того что у меня отобрали боевое оружие, мало того что завезли невесть в какую даль и бросили одного, так они ещё и не поверили, что я - партизан! Знаменитый на всю округу Денис Давыдов! Краса и цвет русского гусарства, популярный поэт, неуловимый наездник и герой, проевший плешь местному французскому губернатору! А кроме того, ещё и...
     - Да п-плюнь ты н-н них! - хрипло и душевно посоветовал кто-то сбоку от меня. Я недоумённо выгнул левую бровь...
     - Щего, собст...вино, уставился?
     Слева, прямо посреди большой жёлтой лужи, лежал практически голый пузатый мужик в обнимку с узкогорлой греческой амфорой. Вокруг распространялся дивный запах алкоголя.
     - Чё м...лчишь, богов ник...да не видел?!
     Я отрицательно помотал головой. Язык по-прежнему не повиновался. Мужик возвёл глаза к небу, приложился к амфоре, отхлебнул, крякнул и снисходительно пояснил:
     - Бахус! Древнегреческий, позднее римский, пантеон. Бог пьян-с-тва и... ррр...звлечений! Вспомнил, а?
     Я стукнул себя по правому уху, потом по левому, потом зажмурился, попробовал ущипнуть за кончик носа - видение не исчезало...
     - Лад...на, тока для тебя о-об...я...сняю н... пальцах. Я - Бахус, твой д-дед пр...сил помощщ... мне не жалка!
     Грческий бог ещё раз прихлебнул из сосуда и закашлялся. "Закусывать надо!" - с завистью подумал я.
     - Да знаю, знаю... Маслин у вас н...нет, фиги н-не р...стут, фи-ни-ко-вы-е пальмы - т...же! Щем з...кусывать?!
     "Как же тебя развезло, о-у-у..." - Вслух я, конечно, этого не сказал, но, видимо, Бахус отлично читал мои мысли. И зачем только дедушка подсунул мне пустоголового обрюзгшего пьяницу?!
     - Тын...насебяп...см...т...ри! - даже обиделся он. - А кто... тя от верной смерти с...пс посредством трёх литров с...хого вина? Не я?!
     Так вот в чём дело! А я - то уж перепугался, что спьянел так легко и незаметно для личной сознательности. Ведь говорил же - русского гусара шампанским с ног не свалишь! Ну разве что полной бутылкой и по голове сзади... А интересно, сам-то мужичок когда успел так набраться?
     - Да-а уж... н...брался! Эт-то у нас в Гр...ции вино разбавляют во-д-дой, а тут - пф-фе... - Бахус скорчил кислую рожу и раздражённо хлопнул ладонью по мутной воде. - Проходится пить вашу... эту... местную... водку, о! Гадость... но з...тягивает.
     Ха, ещё бы! Судя по запаху, в амфоре находилась самая крутая деревенская самогонка. Неудивительно, что непривычное к таким градусам божество как последняя чушка валяется в луже...
     - И вода такая х...лодная... а-а-пчхи! Пойду я... пока н-не пр...стыл ок...н...ч...ть...но. А девке той впр...дь н-не п...падайся, второй раз я т...бя уже не спасу... Сам с усами!
     - Ой, ой, ой! Спаситель тоже мне выискался, - неожиданно громко возопил я. - Да если бы не ты, миф греческий, у меня, может, такой лямур нарисовался! Водку он нашу ругает... Пузо подбери, дегустатор!
     - В себе ли вы, Денис Васильевич?!
     Со всех сторон раздался стук копыт, и спрыгнувшие на землю казаки в мгновение заслонили от меня пьяного собеседника. Хмель исчез из головы, словно ветром сдуло. Вокруг толпились боевые товарищи мои, полные отваги и боязни за судьбу своего командира. До чего же приятно было видеть их родные небритые физиономии, искренне озабоченные тем, куда податься, ежели я, не дай бог, пропаду или загуляю. А вот Бахус куда-то пропал... Жаль, я только-только вознамерился показать древнегреческую диковинку ребятам. Но, может быть, прапрапрапрадедушка его ещё раз пришлёт? Посидели бы культурно...
     А в тот момент вся команда моя, включая битого Бедрягу, толстого Бекетова, вечно недовольного Храповицкого, верного Талалаева, услужливого Макарова и недавно прикомандированного пылкого ротмистра Чеченского, размахивая клинками и горяча коней, гневно устремила взоры свои к занятому неприятелем Монину. Я сам (вот вам крест!) никого ни к чему не принуждал! Просто... парни спросили - я ответил. Практически правду... Мадемуазель проводил, с рук на руки сдал, ни с кем не ругался, а они навалились кучей и шашку кабардинскую отобрали. Это уже Бедряга начал орать, что я дрался как зверь, порубал половину полка и свалился лишь от прямого попадания ядром в лоб! А иначе хрен бы какие французики сумели отнять именное оружие у русского офицера! Он вообще мастер сочинять: такое батальное полотно завернул - у меня только слюнки текли от зависти. Лично я так складно врать не умею, не тот талант...
     Вскочив в седло подведённого коня моего, я развернул всю партию в две колонны и, не утруждаясь разведкой, двинулся на село. Ура, ура! Неприятель бежит, вернее, бежал бы, если бы знал, что мы на него вовсю уже наступаем. Послеобеденное, по-осеннему скупое солнце старательно золотило покосившиеся избёнки Монина, где дремотно отдыхали наполеоновские мародёры. Худо-бедно, но часовых они выставить догадались, так что фактор внезапности нам выжать не удалось. Во всём прочем сражение проходило как по нотам!
     Мы грозовой тучей в триста с лишним сабель обрушились на врага, но они встретили нас дружным залпом из шести ружей. Я дал сигнал к отступлению, дабы сберечь людей. Не подумайте, что мы бежали! Перестроив колонны в казачью лаву, как божий гнев обрушились клинки наши на неприятеля. Привлечённые невнятным шумом, из изб выскочили французы, беспорядочно, но густо осыпая нас пулями.
     Не дрогнув, я поворотил отряд и, перестроив широким фронтом (эдак реденько и по одному), вновь бросился в атаку на захватчиков. Неприятель лее, бессовестным образом угрожая отнять у нас столь дорогую победу, торопливо выкатил пушки! И откатились мы с гораздо большей резвостью, ибо класть конницу под ядра - есть военное преступление, внятное даже лошадям. По счастию (издревле стоящему на стремени храбрых!), порох французский явно отсырел ввиду осенней промозглости. Видя, как враг мучается с орудиями, я повелел гнать во всю прыть и на эполетах бонапартистов ворваться в неприступное Монино.
     К вечеру затея наша увенчалась успехом! Противник организованно отступил, не имея понятия разумного боя с непредсказуемостью нашей. С того сражения поимели мы сорок две провиантские фуры, десять артиллерийских палубов под прикрытием ста двадцати шести конных егерей и одного офицера. Того самого, что свистнул у меня шашку и приглашал опохмелиться. Видели бы вы теперь этого гордого галльского петуха с потрёпанными перьями, в грязных ботфортах и с носом, перемазанным сажей! Под одобрительный гогот товарищей своих я снял с французика мне принадлежащий предмет, помахал шашкой в воздухе, запечатлев страстный поцелуй на клинке, и в великодушии русском отпустил врага восвояси! Пусть теперь побегает по лесам на ночь глядя пешкодралом...
     Отслужив поминальный молебен о благодетеле моём, князе Багратионе, и отправив новую партию пленных в Юхнов, я дал клятву - впредь самому отыскать и разгромить отряд неприятеля, посланный на поиски наши. Однако же беглая разведка окрестностей следов противника не принесла. Взамен казаками были обнаружены престранные трупы...
     В мёртвом человеке ничего такого особенного нет, за долгие военные годы мы насмотрелись всякого, но такое видели впервые. Три французских офицера, судя по верхней части мундиров - драгуны, а нижней части (пардон, я о сапогах и рейтузах...) не было вообще! Никаких ран на теле не замечено, но впечатление такое, будто кто-то высосал из несчастных всю кровь... И вот что особенно странно, следов пребывания в селе мадемуазель Шарлотты де Блэр тоже не оказалось. Тогда я ещё не знал, что судьба вновь сведёт меня с этой дамочкой и встреча сия будет роковою...

***

     Не подумайте, будто бы партизанство моё было столь безвестным, что не вызывало зависти в военной среде. Появились всякие Фигнеры, Сеславины, кто-то ещё, а уж неуловимых народных мстителей - тех и вовсе не счесть.
     Но заметил я, что некоторые партизаны, командуя частью войск, думают командовать армией и мнят себя полководцами. Вся стратегия их в том, чтобы отрезать противную партию и занимать пред ней позицию подобно австрийским методикам. Ясное дело - в конечном результате бьют их, как шавок подзаборственных!
     Надобно твёрдо знать, что лучшая позиция для партизана не лицом и, упаси господь, не тылом к врагу, а в непрестанном движении вкруг оного! Противник не ведал: кто я, где сплю, куда бегаю, с кем воюю, зачем вообще сюда припёрся и всем мешаю?! "В рыло - да в кусты!" - вот истинная сущность тактики партизана, длительным опытом подтвердившая первоначальные воззрения мои.
     А пока бедные бонапартисты бились над вопросами предыдущими, мне было легко с ними управиться. Двадцать девятого сентября партия прибыла в Андреяны, где встретил нас курьер, привезший мне разные бумаги и извещение о присовокуплении к нам казачьего Попова-тринадцатого полка. Усиленный таким образом до семисот человек, я воспрянул духом и преисполнился решимости творить воистину великие дела.
     Казаки - ребята шустрые, деловые, отважные, герои и пьяницы. Но душой словно дети малые, простые, как подберёзовики; мы сразу поладили. Одна проблема - верхом ездить не умеют! Честное слово, на лошадях сидят хуже, чем попадья на метле. Пришлось срочно учить прямо по ходу партизанствования, чем и занялся опытный в таких делах ротмистр Чеченский. Взятый с Кавказа во младенчестве и воспитанный в России, он обладал горячим нравом, бешеной отвагой и полным отсутствием чувства юмора.
     Ротмистр, обучая казаков ускоренным методом, сажал их верхом, потом подходил к каждой лошади отдельно и давал ей по заднице плетью. Та взвивалась на дыбы и, как дура, неслась вскачь, не разбирая дороги! Казак орал, молился, матерился, но если хотел жить, то из седла не падал, держась зубами. Потом все возвращались поодиночке, с бледными лицами, кривыми улыбками и ногами колесом, успешно Сдав аттестацию.
     Однако ж эта методика натолкнула меня на мысль об изобретении тактики "рассыпного отступления", которая с успехом оправдала себя при встречах с более превосходящим противником. Впредь мои отряды просто "рассыпались" в стороны и, оголтело вопя, неслись кто куда вёрст десять-двадцать, собираясь впоследствии в заранее оговорённом месте. Французы нас так далеко