ыдливо опустив очи долу, признался я.
     Мы вновь сидели в его золотой юрте, на лице моём было написано весьма почтительное внимание, хотя в голову упорно лезли самые неподходящие мысли. Ну вроде того, как же оригинально должны были скрещиваться мои активные предки, чтобы из этого узкоглазого, плосколицего и кривоногого монгола образовался такой стройный, кудрявый, курносый и невероятно обаятельный поэт-партизан?
     - Ты что, опять отвратил свои уши, сын греха?! - гневно рявкнул старик. - Врагов пленять мало! Где пожары, где разрушения, разорённые города, горы отрубленных голов, обесчещенные женщины, толпы рабов и караваны добычи? Где всё это, говори, негодник!
     - Я не брал... - Похоже, на лице моём отразились смятение и ужас.
     Великий Чингисхан вновь сдвинул орлиные брови, но... вдруг схватился за сердце и, прерывисто дыша, откинулся на подушки:
     - Напугал тебя, да? Прости больного старика... Я вспоминаю дни моей бурной молодости, но не всегда помню... какую цену заплатил за пепел своих следов. Внемли нее, усатый потомок мой, громче всего взывает к отмщению кровь невинных! Их души вечно стоят у меня перед глазами... Прощай!
     - Хм... а полезные советы какие ни на есть?
     - Никаких нет, - отрезал кающийся сотрясатель вселенной. - Заговор плетут враги твои против имени твоего!
     - А поподробнее?
     - Позже... передам с кем-нибудь, как разузнаю... Иди, славь меня!
     "Делать мне больше нечего", - раздражённо подумал я и проснулся. Заскоки у предка - сами видите, один другого краше! Вернусь в Петербург, обязательно покажусь хорошему доктору, надо как-то избавляться от этих напористых сновидений...
     - Эй, Бедряга! А подать командиру чашу кофе и огуречного рассолу, что-то крепко мы отметили вчера наполеоновские проводы.
     Вахмистр икнул, поправил кивер с затылка на нос и молча ушёл в неизведанное по зигзагообразному направлению, потому как кофе я так и не дождался. И то верно, в ближайших сёлах ни одной приличной кофейни, кроме бурого самогона и выпить-то нечего, печально-с...
     - Опять Чингисхан приснился? - с пониманием откликнулся толстяк Макаров, оседая на бурку рядом.
     - Угу, - сумрачно буркнул я.
     - Врачу бы показаться надо.
     - Надо... после войны. Вот перебьём французов, посадим Наполеона в Петропавловскую крепость, тогда и...
     - Тогда поздно будет, - сострадательно улыбнулся он. - Кабы уже сейчас не опоздали...
     - А хочешь, новый стих прочту?
     - Не надо.
     - Да он короткий! - чуть не обиделся я. - И в тему, как раз про императора Бонапарта. "Сей корсиканец целый век грешит кровавыми делами. Ест по сту тысяч человек и......королями". Ну как?
     - Хорошо, а вот "и......королями", это что значит?
     - "....." что значит?! Какой ты недогадливый, право... Это же и всякому понятно - "и королями"
     - Что делает?
     - "....."!!! Боже, ну что тут может быть непонятного! Хороший ты человек, поручик, - агнец между своими, тигр на поле битвы. Но в поэзии - дуб дубом, никакого литературного чутья! - И, не тратя более души на приобщение товарищей своих к изящной словесности, я встал, поднимая партию к новому походу. Учитывая, какие толпы неприятеля слонялись вокруг, наиглавнейшей задачей было - никого не встретить. Поэтому направлением сошлись на Славково, вдоль речки Осмы.
     И чёрт же дёрнул именно в этих местах вновь столкнуться со старой гвардией!
     Внезапное появление наше из мест скрытного расположения вызвало большую сумятицу, - нам даже сделали честь, стреляя по нас из орудий. Говорят, Наполеона трясло от гнева при одном слове "partizan", а мой лубочный портрет висел у него в карете весь истыканный дротиками. Однако гнаться за нами не стали, что дало нам полную возможность сделать вид, будто бы мы здесь не случайно, и отступить с достоинством.
     Отступая, вынужденно забрали мы сто сорок шесть человек фуражиров, трёх офицеров и семь провиантских фур с разной рухлядью. Плюс циркуляры, разосланные Бертье всем корпусным командирам, - изловить "чёрного дьявола"! По прочтении сего я окончательно принял решение немного отдохнуть и около Дорогобужа свернул на двухдневный привал. Места там тихие, охота хорошая, зайцы попадаются, тетерева разные, казаки как-то даже медведя подняли, только он злой оказался - пришлось отпустить...
     Парни нашли хорошую баньку у местного лесника, следовало перемыть едва ли не семьсот лиц рядового состава (плюс присоседившиеся пленные), а посчитайте нижнее бельё и портянки... Пишу обо всём этом не в попытках вызвать к себе жалость, а исключительно из любви к истине, не стыдясь бытописаний и суровости дней, проведённых, подобно диким зверям, в чащобе, пузом на снегу, в самых противуестественных условиях! Нет, может статься, для барсука спать под корягой и естественно, но для офицера российского - увы-с... И главное, партизанить надо летом! Не осенью, не зимой, весна тоже слякотная, а именно летом! Тут мы, конечно, не сориентировались, первый блин, как говорится.....
     Когда же партия моя после непродолжительного отдохновения наконец вышла на большую дорогу, вновь произошло происшествие, о коем стоило бы рассказать. Как я уже неоднократно упоминал (да вы и сами тому свидетели), героизм народа русского в те дни поднимался на высоту недосягаемую и являл потомкам примеры высочайшие! Однако же, дабы не грешить против правды, с прискорбием должен признать, что не все сограждане российские были готовы к великим испытаниям военного времени...
     Только-только отлегло сердце моё от гнева на изменника Тихуновича (послужившего орудием доброхотным колдовских сил императора Франции), как роковая судьба вновь подбросила нам странное злоключение... Уже иное лицо, в иной, более изощрённой ипостаси, выдвинуло препоны гусарскому духу, подставляя героев истинных под негодование неразумных народных масс. А дубина гнева народного, знаете ли, особенно не разбирает - гвоздит кого ни попадя! Дескать, ништо, потом отмолимся...

***

     Начну с того, что, идя двумя колоннами вдоль Дорогобужа на Славково, был я пару раз незаслуженно обматерен мимо проходившими крестьянами. Нет, в полный голос на нас никто не покушался (учитывая численность отряда!), но косые взгляды, но неприличные жесты, но богохульственные проклятия вослед наводили на нехорошие мысли. Либо мы действительно где-то что-то сделали не так, либо это сделали не мы, но на нас списали?! Изумление усиливалось всё чаще слышимыми обзывательствами "чёрный дьявол" и тёплыми пожеланиями, самое мягкое из коих - "чтоб ты сдох враскорячку!". Бабы выражались крепче...
     Недоумение моё росло с каждым часом, памятуя первые наезды наши, я даже посомневался: а не принимают ли нас вновь за французов?! Но, учитывая печальный опыт и крепчающие морозы, офицерскую форму не носил никто из гусар. Все поголовно в тулупах, армяках, кафтанах, шубах, бекешах и ватниках - ну вид предельно простонародный! Государеву форму оставили только казаки, да их и при большом воображении с неприятельскими егерями не спутаешь - по морде видно, где наш! А уж по запаху сивушному...
     Разрешения вопроса, а также любопытства ради бравый Талалаев с донцами заарканили одну молодуху, которая особенной скромностью не страдала и вылепила нам всю правду-матку в лицо:
     - Доколе ж ты, аспид, крещёный люд мучить будешь?! Ведь, кажись, уже всё до зёрнышка обобрал, во всей округе ни у кого живой скотины не оставил. Курей и тех до единой со двора свёл басурманскому Буонапартию на пропитание! Нет тебе ни дна ни покрышки, чёрный дьявол! Ни тебе, ни войску твоему бесовскому. Да как вас таких тока сыра земля носит, элодеи-изменники?! Ну да бог небось всё видит! Отольются вам, лиходеи, слёзыньки народные. Вот прознает царь-батюшка, он-то ужо...
     Если покороче, то при менее эмоциональном пересказе выходило, будто бы пять близлежащих деревень нещадно терроризировались бандой некого самозванца, видом и ухватками схожего со мною! Денис Давыдов, гордость и первоцвет гусарства российского, был уже трижды предан анафеме и отлучён от церкви торопливыми местными священнослужителями. Зачем, почему, за что, собственно, меня, разумеется, не спросили... Попы - они вообще никому отчёта не дают, им бы только проклинать направо-налево... Чуть что не по-ихнему - раз, и в геенну огненную на веки вечные! А там уж оправдывайся перед кем хочешь...
     Крестьянку мы отпустили с извинениями, Христом-богом божась, что мы - не те, а тех - мы ещё проучим! Сами же поскакали вперёд и, встретя ещё двух старичков у проруби, слупили с них лишнее подтверждение уже имеющейся информации. Дело казалось кислым...
     Я объявил привал и уселся в стороне поразмыслить о нерадостных перспективах. Деятельный Бедряга бегал вокруг, стрелял из тульского пистолета в воздух и нудно требовал тишины: "Давыдов думать будет!" А думы были грустные... причём почему-то не о моём преступном двойнике, а о бабах. Пардон, о женщинах! Если ещё точнее, об их катастрофической недостаточности. Французы небось возят с собой целый штат красоток-маркитанток, а мы вечно воюем с "приличествующим русским" целомудрием... тьфу! Приличных мыслей в голову не лезло, но, видно, уж само провидение заступалось за честь нашу, отводя домыслы в сторону, а реальность ставя прямиком и перед глазами!
     Откуда ни возьмись посредь бела дня вылетела верхом бешеная полусотня супостатов, одетых в мундиры разноразрядных частей неприятельской армии. Предводительствовал оными грозный всадник в чёрном чекмене, чёрной папахе, с чёрной бородой и чёрными же усами!
     - И взаправду вы, Денис Васильевич, - ошарашенно перекрестились наши, от изумления пропустив негодяев сквозь ряды свои. Однако же мгновением позже, осознав досадную оплошность, казаки вскочили на коней и прыснули в погоню. Я орал вслед, чтоб главаря взяли живьём (здесь зажарим!), и, уж надеюсь, был услышан...
     Значит, народ не соврал: чёрный дьявол действительно существует, а не померещился сдуру жителям пяти деревень разом. Что ж, злодей, решивший присвоить себе моё незапятнанное имя и опорочить непорочную славу, не получит приз за карнавальный костюм, а выступать будет разве что с песнями на паперти! Очень тихим голосом, фальцетом и с демонстрацией подлинно страдальческих увечий.
     Примерно час спустя Талалаев с молодцами доложил о поимке живьём тридцати злодеев (остальные оказались психами, проявив сопротивление). Как и предполагалось, все они были случайным сборищем всякого сброда - дезертиров, мародёров и штабных жуликов всех мастей. По-русски не понимали ни бельмеса, а по-французски говорить категорически отказывались, мотивируя тем, что принадлежали армии короля Неаполитанского. Разумеется, я, как и всякий образованный человек, неплохо владел итйлианским (си, дольче вита, аморэ, пицца, перперони, кьянти, уно моменто, кретино-идиото!), но на сей раз привычных знаний почему-то не хватало. Можно, конечно, было бы поговорить с ними "иначе", но...
     Применение пыток всегда было противно моему рыцарскому духу, хотя ходившие в лесах жутковатые слухи о Фигнере заставляли пересмотреть привычные взгляды. Действительно, стоит ли особо церемониться с теми, кто пришёл в земли наши с огнём и мечом?! "Сколько раз увидел француза, столько раз его и убей!" - не это ли должно стать девизом войны отечественной, народной войны... Нет-с, господа! Никогда русский офицер и патриот не унизит себя лишним зверством и мучительством пленного, ибо не посмеет стать вровень с истязателем и палачом...
     - Всем два раза по загривку, присоединить к французам и общим этапом в Юхнов!
     Италианцы встретили слова мои громогласным "виват!", подбрасывая в воздух шапки, обнимаясь друг с другом, сами себя старательно связывая и подмигивая моим казакам.
     О, мы их прекрасно понимали: с прибытием в благословенный Юхнов все тяготы войны кое для кого мирно заканчиваются. Для нас по прибытии туда же война, наоборот, вспыхнет с новой силой. Местные меня там ждут не дождутся...
     - Где предводитель их?
     - А за ним Храповицкий погнался, мабуть, догонит, - широко улыбнулись донцы.
     Им всё в забаву, а то, что майор на подвиги нарывается и при тучности своей служит буквально "неотразимой" мишенью выстрелу пистолетному, - никому и горя нет! Пусть мы не всегда ладили, но хороший командир обязан заботиться о всех своих людях. Даже не самых лучших, даже скандальных, и вредных, и умом недалёких, и...
     Да будь он неладен, припёрся-таки! Все мои надежды справить быструю панихиду и удрать, заметая след, подавились собственными иллюзиями. На поляну гордо выехал бывший улан, а за спиной его, на лошадином крупе, сидел невысокий, гладко выбритый незнакомец в одном белье.
     - Догнал? - как можно равнодушнее спросил я. - А разнагишал зачем? Любые противоестественные связи с военнопленными строго воспрещены уставом!
     - Не догнал, - хмуро признал Храповицкий. - Вот всё, что удалось подобрать на развилке.
     К моим ногам упал чёрный чекмень, папаха и... кусок крашеной пакли, по-видимому заменявшей обманщику бороду.
     - Ушёл без коня, лесом, там верхом по сугробам - сам чёрт ногу сломит!
     - А это кто у тебя?
     - А это, позвольте представить, господа, мой давнишний знакомец ещё по детским шалостям, гренадёрского полка отставной подполковник Масленников! Был пленён французами, бежал и добирался к себе в усадьбу по мелколесью. Как видите, враги отняли у него даже штаны-с, бедолага продрог и просит рюмку водки. Я не мог отказать в такой малости своему земляку и единоверцу!
     В душе моей зародились недобрые сомнения, но терпеливость - одно из важнейших качеств успеха партизанского. Посему приказал я принять "беглеца" ласково, оказав ему всяческое расположение.
     Бывший подполковник усердию нашему явно обрадовался и, выпив рюмку, обстоятельно выпытывал у простодушного друга детства всякие разные вещи про наш летучий отряд. Даже вертлявый Бедряга смекнул что к чему, но продолжал хранить молчание. Господин Масленников же, укутавшись в поданный тулуп, вёл себя до крайности подозрительно и щедро уговаривал нас не заходить в его поместье. Дескать, там подлые французы всё окончательно разграбили, переломали, а за Славками есть чудный трактирчик, в селе Гаврюкове. Знали мы эту ресторацию, как и само село... Им всего год-два назад по специальному указу разрешили поменять одну букву в названии. Хотя прежнее было пусть неблагозвучным, но по меньшей мере честным...
     - А что, Денис Васильевич, - тихо подошли сзади Макаров с Бекетовым, - не свистнуть ли казачков да не напомнить ли кое-кому, откуда ноги растут?
     - Что-с?! - обомлел я. - Вы на кого... на отца-командира... с угрозами?
     - Хм... вообще-то мы не вас имели в виду.
     - А кого имели, Храповицкого?
     - Нет-с, и не его, - сочувственно переглянулись офицеры, прямолинейно тыча пальцами в узкую спину бесштанного подполковника.
     - Ах вон вы что... Не забывайте, господа гусары, он - дворянин, помещик и он здесь на своей земле. Отпустим с миром, а ночью явимся как снег об голову и возьмём с поличным! Есть тут одна стратегическая мыслишка на этот счёт... но мне понадобится ваша помощь.
     Отправив Масленникова домой под охраной двух донцов и увязавшегося майора, я собрал всю партию свою и раскрыл карты. Не скрывая слез гордости, скажу: все шесть с лишним сотен молодцов в единодушном порыве поклялись вернуть миру моё доброе имя! Вот об этом-то, я думаю, прапрапрапрадедушка меня и предупреждал.
     Нет, ну в самом деле, мы там воюем, живота не щадя, а тут появляются какие-то мелкопоместные проходимцы и нашей славой прикрывают свои тёмные делишки! Разбой за спиной гусара?! Ну так изменщик сегодня же на собственной шкуре познает, что такое месть поэта-партизана! "Я прижгу ему курдюк раскалённой эпиграммой!"
     Пока же, призвав на помощь всю свою фантазию, мы всей партией изобрели сложнейшую и хитроумнейшую интригу, коя обязана была завлечь мерзавца в надёжнейший капкан. А для начала дождался я возвращения Храповицкого и небрежно начал прощупывать подходящие пути:
     - А что, друг мой, так ли уж пострадала усадьба Масленниковых?
     - Да нет вроде... но зачем же ему было бы врать? - недовольно задрал нос наш знаменитый "путеводитель".
     Талалаев шёпотом доложил, что его донцы при разведке отметили полную неприкосновенность барского дома: все окна целы, ограда начищена, везде уют и процветание. А вот ближние сёла - и впрямь хоть шаром покати...
     - Ах полно, никто и не думает подозревать друга твоего в несчастии. От беды да от сумы в военное время не зарекаются... Но, как знать, быть может, там найдётся комнатка с ванной? Уж больно не хочется в чёрной деревенской бане с солдатнёй париться... - притворно вздохнул я, зная его слабость: он у нас известный чистюля, за компанию и в туалет не сходит.
     - Мм... думаю... как знать, может быть, и...
     - О, не омрачай чела думами, - заботливо прервал я. - Уж вечер близится, а меня самого он вряд ли примет. Провинциальные помещики порою отличаются излишней осмотрительностью (доходящей до чванства) - без протекции и на порог не пустят!
     - Это только справедливо - мало ли какой народишко из себя благородных изображает, а потом вилок серебряных недосчитаешься!
     - Разумеется, разумеется, а есть и такие, которые тайком дочкам хозяйским под столом фигуры неприличные показывают! - вспомнив собственные шалости, поддержал я.
     Храповицкий упоённо повыделывался ещё минут десять и "милостиво" согласился сопроводить меня в усадьбу на мытьё под свою "личную ответственность". Первый шаг сделан, остальное дожмём на месте...
     Уже потом, с высоты прожитых лет, неоднократно спрашивал себя я: зачем непременно надо было так всё усложнять? Не проще ли свести указанного помещика с пленёнными италийцами, кто-нибудь из них точно бы выдал злодея. Нет, не под пытками, а совершенно добровольно, достаточно было лишь пригрозить отпустить всех на свободу, дескать, уютный Юхнов вам не светит. Ведь в единый миг бы всё выложили, слово чести! Так чего ради на пустом месте из опилок ёлку строить?! Не логично-с...
     Однако же так и хочется спросить доморощенных стратегов наших: а где в том интрига? Кто сказал, кто поверил, будто бы на войне нет места веселию, озорству, шутке? Многие важные вещи должно делать из целесообразности и практичности, но тогда бы мы перестали быть русскими!
     Ибо в самых непредвиденных сюжетах исхитряется душа наша изобразить великое в смешном, а смешное - углядеть во всём великом. Потому мы и не немцы, не англичане, не шведы, что есть у нас удивительная черта - не умеем мы жить скучно! И сию загадочность иноземцам никак не понять, потому боятся они нас и... восхищаются нами.

***

     Храповицкий слово сдержал и не далее как на закате важно сопроводил "мою светлость" в заветное сельцо. Собственно, села-то там как такового и не было, так - усадьба с барским домом да три-четыре избы для прислуги. Хозяин визиту нашему показался весьма рад и с готовностью провёл к себе в кабинет, дабы продемонстрировать всю разруху.
     Мы прошли чистенькими коридорами по благородным коврам, любуясь картинами в дорогих рамах и коллекционным охотничьим оружием, развешанным по стенам, прямо в малюсенькую полутёмную комнатку. Вот тут, должен признать, мы дружно вздрогнули: внутри действительно царили разор и запустение!
     До потолка поднималась ломаная мебель, свисали полосы изорванных обоев, белели перья из перины, виднелись осколки битой посуды, и всё это покрывал столетний слой затхлой пыли. Если здесь действительно хозяйничали французы, то сделали они это ещё до рождения дедушки бывшего подполковника... Наивный Храповицкий возмущённо поцокал языком, я тоже счёл долгом сказать нечто утешительное:
     - Увы, господа, эти неприятельские мародёры порой так бесцеремонны, что просто жуть!
     - Не поверите ли, - радостно завёлся хозяин дома, - а ближайшие сёла злодеи изограбили ещё обильнее! Уж я и так, и эдак помогаю, чем могу, обездоленным, скоро самому придётся по миру идти. Так не дадите ли мне расписку?
     - В чём? - не понял я.
     - В том, что, в