"на  крючке",  прошествовала  через   все
помещение мимо печи, чана с грязной посудой и корзин с продуктами к  высокой
лестнице на второй этаж. Пришлось еще и подниматься...
   - Гражданочка!
   Уже в коридоре у каких-то дверей она соизволила удивленно обернуться.
   - Поклон вам, сыскной воевода!.. А мне-то  и  невдомек,  кто  там  позади
топает... Надо чего?
   - Надо, - кивнул я и показал пальцем: - Колечко красивое у вас, позволите
взглянуть поближе?
   - Смотрите, не жалко...  За  погляд  денег  не  возьму.  -  Она  с  самым
царственным видом сунула свою руку буквально мне под нос.
   Тонкий ободок, пятилепестковая ромашка с розовым  самоцветом  посередине,
все сходилось.
   - Нравится?
   - Очень симпатичная вещичка... Откуда оно у вас?
   - Селивестр Петрович нынче вечером и подарили, а что?
   - Это кольцо проходит  у  нас  по  ориентировке  как  украденное.  Причем
украдено именно сегодня утром, ближе к вечеру пострадавшая уже обратилась  в
отделение. Я вынужден попросить вас спуститься со мной вниз и  произвести  с
вашим хозяином очную ставку.
   - Ой, нет! - Девица сразу сдала все позиции и едва не рухнула на  колени.
- Нет, дяденька участковый, не води меня к нему! Он злой, он  страшный...  у
него тут такие дела творятся - кровь в жилах стынет! Не выдавайте меня-я! Не
пойду-у-у... боюсь!
   - Вам нечего бояться, вы под охраной милиции, - попытался успокоить я, но
Настасья уже вовсю заливалась слезами:
   - Не пойду-у! Не хочу-у! Не буду-у! Он меня  убьет...  сей  же  час,  как
увидит, так и убьет!
   Я совершенно не умею себя вести с плачущими женщинами - у меня  буквально
руки  опускаются!  Добрых  десять  минут  пришлось  потратить  на   уговоры,
успокаивания, утешения и обещания всевозможных гарантий. Когда  у  меня  уже
просто слов не было, истерика неожиданно  прекратилась,  несчастная  вытерла
нос рукавом и деловито предложила:
   - Пойдемте со мной, сыскной воевода. Тут комнатка тайная рядом...  Я  там
вам все покажу да про преступления здешние все как есть понарассказываю!
   Мы вошли в уютную,  со  вкусом  обставленную  спаленку,  освещаемую  лишь
большой лампадой под иконами в углу. Настасья почти силком усадила  меня  на
свежезаправленную кровать, отошла к дверям, убедилась, что в коридоре никого
нет, и заговорщицки приложила палец к губам:
   - Не ведаете  вы,  гражданин  участковый,  куда  попали...  Это  ж  самое
разбойничье гнездо! Много гостей в наш трактир заходит, да немногие на своих
ногах до дому возвращаются... Место это  страшное,  нехорошее!  Сколь  людей
разных здесь Богу душу отдали, только болото здешнее и знает... Зря вы  сюда
приехали, зря все разнюхиваете, все одно, кроме смерти, ничего не  сыщете...
Будь ты проклят, собака милицейская!
   Что она сделала, я не  заметил,  наверняка  дернула  какой-то  рычаг  или
наступила на секретную педаль... Кровать  резко  обернулась  вокруг  скрытой
оси, и я камнем рухнул в темноту! Мой  вскрик  заглушил  демонический  хохот
подлой бабы...
   Нет, на этом все не кончилось. Писал бы я эти строки, если бы не  остался
жив... Фортуна, везение, госпожа удача, счастливый случай, всегда  спасающий
пьяных и милиционеров, - называйте  как  угодно.  Я  зацепился  за  какой-то
шкворень в стене ремнем портупеи. Лихорадочно  нащупывая  в  полной  темноте
хоть какие-то выступы, сумел удержаться. Не видно было  ни  зги!  Внизу  мне
явно делать нечего,  поэтому,  кое-как  уняв  отчаянно  бьющееся  сердце,  я
попытался вскарабкаться наверх.  Грубые  неструганые  доски,  из  которых  и
состоял сам "колодец", имели массу щелей, с помощью  которых  очень  опытный
скалолаз мог бы рискнуть совершить восхождение. Я альпинистом не был... Но у
меня и выбора не было тоже! Либо вниз,  где  наверняка  острые  колья,  либо
наверх, в темную неизвестность. Хотя почему неизвестность? Там  должна  быть
кровать. Я карабкался до тех пор, пока не стукнулся головой о днище кровати.
Упираясь  изо  всех  сил,  почувствовал,  как  она  поддается   и   медленно
поворачивается на хорошо  смазанных  петлях.  Как  выбрался  -  не  помню...
Повалившись на пол, долго не мог отдышаться. Фуражку где-то потерял...  А-а,
нет, вот  она,  родимая,  у  стенки  валяется.  Ну  все,  мирные  переговоры
кончились!  Пора  накрывать  эту  лавочку...  Прав  был   Еремеев,   здешних
преступников не перевоспитывать надо, а брать в кандалы - и на царский  суд!
Горох особо церемониться не будет... и правильно. Теперь я  на  своей  шкуре
испытал судьбу тех бедолаг, что пропали без вести, остановившись на ночлег в
каких-нибудь двух верстах от столицы! У меня хватит доказательств упечь  всю
банду на пожизненную каторгу, один "колодец смерти" чего стоит... Однако где
же остальные? Надо поднимать еремеевских стрельцов и вязать хозяина, пока не
сбежал... Я встал на ноги, отряхнулся  и  пошел  на  выход.  Дверь  была  не
заперта, спустился вниз так же, по лестнице, и через кухню... Мать  честная!
Все наши стрельцы в одном исподнем валялись прислоненные к  стеночке,  а  их
одежду и оружие уже увязывали в узлы под торопливым руководством  Селивестра
Петровича. Увидев меня, Настасья взвыла дурным голосом! Все обернулись...
   - Живо-о-ой... ишь ты! - недоуменно протянул  трактирщик.  -  Как  же  ты
выбрался, участковый? До  тебя  из  "колодца"  нашего  еще  никто  живым  не
выползал... Ну да ладно, окажу тебе, сыскной воевода, честь особую -  своими
рученьками сердце твое ретивое выну! А ну, взять его...
   Двое бандитов, засучив рукава, пошли на меня, и я лишний раз  пожалел  об
отсутствии табельного оружия. Потом  времени  на  сожаления  не  осталось...
Первого детину я попросту,  пнул  сапогом  в  пах,  жестко,  но  действенно.
Второму вывернул запястье и с размаху приложил  ребром  ладони  в  основание
затылка. Вот так, господа уголовнички! Милицию голыми руками не возьмешь...
   - А ну, все, дружно! - взревел озлобившийся главарь. - Режь его, рви его,
зубами грызи падлу участковую!
   С ножами и кастетами  на  меня  пошли  все.  В  общей  сложности  человек
двенадцать, и, будь я хоть  с  черным  поясом  по  каратэ,  -  они  бы  меня
замочили. Но в этот момент дверь в трактир распахнулась, и на пороге  возник
Стивен Сигал местного разлива из недалекой Подберезовки! Митька был  в  меру
навеселе, то  есть  еще  держался  на  ногах,  но  говорил  уже  с  заметным
спотыканием даже на коротких дистанциях:
   - Ба...тьюш...ка сыскной вое...в...да.  Чей-то  тут?!  Опять,  что  ль...
рыкитиры   всяк-кие   родную   м-милицию    забижают?!    У-у-у...    злыдни
н-невежественные! Р-руки пр...чь от Ник-киты Иваныча!
   -  Перо  под  ребро  пьяни  стоеросовой,  -  коротко  приказал  Селивестр
Петрович...
   И началось. Я, честно  говоря,  в  этом  зверстве  особо  не  участвовал,
сообразил не лезть под горячую  руку.  Видели  в  китайских  боевиках  стиль
"пьяный кулак"? Ну вот это было нечто подобное, но  с  русским  размахом  от
всей широты души! Митька вообще только мертвецов боится, а уж "выпимши"  ему
и сам черт не брат! Когда все было кончено - в трактирном зале  не  было  ни
одного целого стола, от лавок остались только щепки, от  посуды  -  черепки,
даже печь на кухне и та пострадала... На мои  плечи  легла  нелегкая  задача
связать  бессознательно  валяющихся   преступников   и   оказать   им   хоть
какую-нибудь медицинскую помощь. Митька приволок два ведра колодезной воды -
одно вылил себе на голову, из другого окатил весь  ряд  храпящих  стрельцов.
Еремееву с ребятами повезло - в квас было подмешано  лишь  быстродействующее
снотворное, а могли бы яду сыпануть... Возвращаться в Лукошкино уже не имело
смысла, поэтому я дал приказ выставить часовых и расквартироваться на ночлег
здесь. Мы проверили  конюшню,  покрепче  заперли  ворота,  забаррикадировали
входную дверь и буквально  повалились  спать.  Слишком  много  эмоциональных
потрясений за один вечерок... "Спокойной ночи".

   Утро  не  обрадовало  пробуждением.  Меня  тряс  за  плечо  встревоженный
Еремеев:
   - Вставай, сыскной воевода, беда!
   - Что случилось?!
   Я поднялся на ноги. В разгромленном помещении  стояло  трое  стрельцов  и
Митька. На полу у стены лежало чье-то тело. Подойдя ближе, я  узнал  хозяина
трактира. Одного взгляда на несчастного  было  достаточно,  чтобы  понять  -
Селивестр Петрович умер не своей смертью...
   - Мы-то, как на заре встали, тебя решили  не  будить,  -  тихо  заговорил
Фома. - Работничков этих ребята на двор потащили, телегу из сарая  выкатили,
думали всех в город везти. А хозяин возьми  да  и  попроси  водички  испить,
жалобно так... Ну, твой сотрудник ему  ближайшую  кружку-то  и  поднес.  Тот
только разок глотнуть успел, вздрогнул весь и головушку свесил! Мы к нему, а
он уж не дышит...
   Митька с серым лицом смотрел на меня умоляющими глазами.  Что  же  здесь,
черт  возьми,  произошло?!  Откуда  в  полностью  разоренном  зале   взялась
целехонькая кружка с водой? Я осторожно поднял ее с пола и принюхался... Так
и есть! Знакомый запах горького миндаля...
   - Тело к нам в отделение. Остальных - в тюрьму. Кружку я  беру  с  собой,
это вещественное  доказательство.  Да,  а  где  девица,  такая  смазливая...
Настасья?
   - В уборную пошла, упросила, - ответил кто-то из стрельцов.
   - Ее тоже к нам в отделение, с ней будет особый разговор,  не  забыть  бы
кольцо забрать... А здесь оставьте двоих как охрану, к  обеду  пришлем  сюда
полную бригаду с дьяком для описи и обыска.
   Место  оказалось  значительно  опаснее,  чем  представлялось  на   первый
взгляд... Собираться начали минут через  пятнадцать.  Пришлось  задержаться,
потому что эта стерва умудрилась удрать! Как? Это и мне интересно... Уборная
стояла в дальнем углу двора, у забора, за ним - тропинка в лес, отправляться
в погоню  бессмысленно...  Ничего,  объявим  в  общелукошкинский  розыск,  и
преступницу найдут быстро. Пора домой, Яга небось и так с ума сходит... Пока
то да се, короче, в обратную дорогу отправились где-то часов в девять, коней
не торопили. Гордый Митька шумно расписывал  стрельцам,  как  он  вчера,  по
ночи, жизни за милицию не пожалел! Причем  количество  врагов,  качество  их
вооружения увеличивались каждые десять минут. Все были чудовищно  свирепы  и
силы немереной, особенно  зверскими  выражениями  лиц  отличались  гражданин
Поганов и гражданка Настасья, кстати, последней почти удалось удушить нашего
скромного героя девичьей косой... Стрельцы как будто бы верили. Лично у меня
не было ни малейшего  желания  уличать  кого-либо  во  лжи.  Вполне  хватало
грустных размышлений по текущему делу... Что же я теперь скажу  Олене?  Ведь
украденное кольцо ее матери было почти у меня в руках! Я  абсолютно  уверен,
что хозяин трактира скупал краденое и презентовал  колечко  своей  служанке.
Хотя она наверняка была и сожительницей и соучастницей - недаром  так  ловко
управлялась с кроватью... Придется начинать поиски заново. Внезапно я поймал
себя на мысли о том, что совершенно не думаю об исчезнувших  чертежах.  Если
рассказ трактирщика хоть в какой-то мере содержал зерно истины,  то  следует
все силы бросить на поиски этого таинственного вора, похвалявшегося ограбить
самого царя. Единственная зацепка - его  подельники,  некий  Боров  и  некий
Свин, придется браться за них в первую  очередь.  И  наконец,  самый  важный
вопрос -  внезапная  смерть  хозяина  трактира.  Получается,  будто  кто-то,
дождавшись, пока все уснут, принес из кухни уцелевшую кружечку, налил воды и
всыпал туда цианид. Значит, бедный злодей Селивестр  Петрович  знал  гораздо
больше, чем успел рассказать. Он мог выдать того,  кто  причастен  к  смерти
дворника Сухарева, а следовательно, имеет прямое отношение  к  краже  планов
летучего корабля. Одна проблема  -  всех  разбойников,  побитых  Митькой,  я
связывал собственноручно, готов поклясться: больше на постоялом дворе никого
не было...
   Первое, что поразило меня при въезде в город, была непривычная тишина. На
улицах не толпился народ, ставни домов закрыты, базар словно вымер, одинокие
стрелецкие наряды да случайные прохожие казались выходцами из другой сказки.
За ночь моего  отсутствия  город  сменил  лицо,  и  оно  мне  совершенно  не
нравилось... Чем ближе мы  подъезжали  к  отделению,  тем  чаще  встречались
конные группы царских стрельцов, рыскающих  в  проулочках.  Из-за  ставен  и
заборов  робко  высовывались  испуганные  лица  лукошкинцев,   люди   истово
крестились при виде нашей кавалькады и поспешно прятались вновь.  Вслед  нам
летел набирающий мощь шепот:
   - Слава тебе господи, участковый вернулся...
   Ворота в отделение нам распахивали еремеевские стрельцы, почти вся  сотня
в  полной  боевой  готовности  расположилась  на  дворе.  У  забора   стояли
бдительные часовые, у всех парней  были  зажжены  фитили,  и  выражения  лиц
говорили о готовности в любую минуту отражать от стен  милиции  неизвестного
врага. Баба Яга расхаживала меж стрельцов, выдавая каждому сухой паек в виде
большого куска пирога с капустой и пары головок чищеного лука.
   - Иди в терем, Никитушка, там поговорим. А вы, молодцы,  бдительность  не
теряйте, не ровен час, бояре и раньше двенадцати за дело возьмутся...
   Даже не пытаясь хоть что-нибудь понять, я послушно направился в  горницу,
Митька увязался следом. На этот раз Яга не стала  его  гнать,  а,  наоборот,
потребовала, чтобы мы все сели в кружок, поближе друг к другу.
   - Наперед скажи мне главное, Никитушка, чертежи царевы не отыскал ли?
   - Нет, - честно признался я, - но есть несколько вполне рабочих версий...
   - А с этим ужо погодить придется! - жестко оборвала меня Баба  Яга.  Судя
по всему, положение действительно было крайне серьезное. - Пришла  нам  всем
одна беда, откуда и ждать не ждали... Помнишь, царь-то боярам дозволил  свое
следствие вести, нашему рука об руку? Ну так вот, бояре-то и дорвались...  В
сыскном деле, слышь, ни один не волокет, так вот чего они и удумали -  Пашку
Псурова звать!
   Мне это имя ровно ничего  не  говорило,  но  Митька  отреагировал  иначе,
вытаращив глаза и хватаясь за голову:
   - Бабулечка, как же можно такое, ить он - дурак!
   Ну-у... если уж наш  Дмитрий  называет  кого-то  дураком,  то  это  очень
серьезно... Яга кивком подтвердила мои опасения и  настроилась  подоходчивее
объяснить:
   - Пашка-то сам кто - пьянь, голь кабацкая! Да только верный он холоп бояр
Бодровых, а они себя в большой силе числят... Но  ежели  Бог  кому  силу  да
положение дает, так в чем другом завсегда ущемляет. Вот и у Бодрова-старшего
своего ума отродясь не было, то жениным, то соседским побирался...  И  вишь,
как-то стукнуло ему в башку, будто пьяница придурковатый  -  на  самом  деле
святой! Юродивый! И советы его слушать надо, аки слово Господнее... Так  вот
теперь всем расследованием боярским Пашка Псуров и руководит!
   - Ну и пусть руководит, а нам-то что? - не сразу осознал я.
   - А то, Никитушка, что он себе в помощнички дьяка Филимона взял, и они на
пару за одну ноченьку весь город в подозреваемые поставили!
   Вот тут и у меня не сразу нашлись слова... Круто! Действительно  круто...
О таких прецедентах мировая криминалистика  еще  не  слышала.  Были  случаи,
хватали кого попало из подозрительных, но чтобы весь город...
   - Нынче на заре, едва петухи пропели, как  по  всему  Лукошкину  стрельцы
царские  разъезжать  стали  да  в  окна  орать:  кто  сей  же  час  чертежей
государевых не возвернет, того в темницу с пытками, на правеж!
   - Не понял... - сбился я. - Это в смысле, кто вернет - тот молодец, а кто
нет - того на дыбу?
   - Именно так! - грохнула кулачком по  столу  бабка.  -  Может,  они  чего
другое в виду имели, а только народ их по-своему понял.  Как  было  сказано,
так будет сделано! От всех улиц,  кварталов  да  артелей  избранные  люди  в
отделение пришли. Помощи и защиты просют. А дьяк Филимон  теперь  по  городу
разъезжает да стращает всех, дескать, теперь я - милиция, мой суд да дело!
   - И эту  беззаконную  бредятину  Горох  называет  "параллельным  боярским
расследованием"?! Митька, лошадей еще не расседлали? Я еду к царю!
   - И я с тобой, касатик. - Яга побежала в свою комнатку за душегрейкой.  -
Только нам поспешать надо: Пашка да Филимон народу срок до полудни дали...
   Я мало спал, очень устал за прошлую ночь и, поверьте,  заниматься  еще  и
боярскими диверсиями ни малейшего желания не было. Пусть творят, что  хотят,
у них есть на это высочайшее монаршее соизволение. С другой  стороны,  иначе
как провокацией такие действия никак не назовешь... Они явно  нарывались  на
конфликт, боярской думе было выгодно любое  столкновение  с  представителями
ненавистной милиции, и  они  специально  отдали  параллельное  расследование
заведомым придуркам, точно зная,  что  я  буду  вынужден  выступить  против!
Какая-то мышиная возня, и все так не вовремя...
   Внешне наш выезд очень напоминал хорошо организованный крестьянский бунт.
Стоило выехать  за  ворота,  как  на  всю  улицу  раздался  душераздирающий,
радостный вопль:
   - Свершилось, православные!  Сыскной  воевода  за  правду-матку  супротив
самого царя идет!
   Мы с Ягой медленно переглянулись, но возразить, попросту не успели  -  за
полусотней еремеевских стрельцов стал живенько выстраиваться  народ.  Как  я
уже упоминал, люди в Лукошкине отличаются завидной политической активностью.
Вплоть  до  самого  царского  двора   толпа   увеличивалась   прямо-таки   в
геометрической прогрессии, а  выкрики  уличных  "пророков"  становились  все
более воинственными и противоречивыми:
   - Поберегись, злодеи басурманские! Сам участковый с бабкой Экспертизою  к
царю на почестей пир едут! Ох и много народу сегодня хмельными полягут...  А
и не поднять с того хмелю смертного ни мужичка, ни бабы... Эхма, судьба наша
расейская!
   - Не робей, братва! За друганов идем  разбор  чинить!  Небось  не  ведает
государь ни ухом ни рылом, какой беспредел от его имени по стране прет!
   - Г'аждане, надо изб'ать делегатов! Опыт замо'ских ст'ан  учит  нас,  что
узу'паторы доб'овольно не отдадут нажитого на'одным го'бом... По'а  п'извать
их к ответу! Ми'ные пе'егово'ы ни к чему не  п'иведут...  Мы  пойдем  д'угим
путем!
   - Долой! Всех долой! И царя, и  бояр,  и  попов,  и...  участкового  тоже
долой! Бога - долой, всю власть долой! Сами своей головой жить будем...  Все
общее, все народное, все наше!
   Разъезды царских  стрельцов  не  то  что  нам  не  мешали,  а,  наоборот,
облегченно вздохнув, строились в колонны и  дружно  маршировали  рядом.  Как
люди военные, они предпочитали не лозунги, а песни:

   Что ни баба - королева, Тока глянешь за фасад - Раскудрить  твою  налево,
На крутой милашкин зад!

   Таким образом, наше шествие здорово походило то ли на восстание, то ли на
гулянье, но в обоих случаях  -  всенародное...  На  Гороховом  подворье  нас
встретили наглухо запертые ворота и грозные жерла пушек.
   - Фома, - я поманил к себе Еремеева, -  принимай  командование.  Окружить
весь двор по периметру тройной цепью стрельцов. Будете сдерживать нездоровый
энтузиазм трудового народа. Провокаторов и подстрекателей не лови, завязнешь
в уличных беспорядках. Лучше примечай, кто  проявлял  тараканью  активность,
потом вызовем в отделение, побеседуем...
   - Исполню, как велено, - сурово пообещал он. - А ты  что,  неужто  так  в
одиночку на царя и пойдешь?
   - Не на царя, а к царю, -  наставительно  поправил  я.  -  Мы  быстренько
переговорим, и никаких проблем не будет.
   - Бедовый ты человек, Никита Иванович... Поверь, зимой  к  медведю  легче
войти, чем к Гороху во гневе!
   - А куда деваться, долг велит, служба требует... Ты,  главное,  проследи,
чтоб народные массы не ринулись вслед за мной  рушить  "весь  мир  насилья",
ничем хорошим это не кончится.
   Потом были долгие споры с двумя лихими воеводами, чьи  стрельцы  охраняли
ворота. Один считал нужным поставить  меня  "пред  очи  государевы",  другой
уперся