оротах  да  чтоб
отделение наше милицейское под корень извести...
   - Все это эмоции, - вяло отмахнулся  я,  -  по  большому  счету  подобные
мелочи такого крутого уголовника  не  удержат.  Должно  быть  что-то  еще...
Что-то очень важное, чего мы пока не знаем, но без разрешения  этой  загадки
нам дело не раскрыть.
   - Уж и не знаю, что тебе присоветовать, касатик...
   - Да особо советовать нечего. Но если мы на время опустим  эту  тему,  то
дальнейшее развитие событий было таково... Пока  Кощей  тайно  пробирался  в
столицу, его сообщница сделала все, чтобы убрать меня с дороги. Был разыгран
целый  спектакль  с  похищенным  кольцом,  и  банда  Поганова  наверняка  бы
расправилась с нами, если бы не роковая случайность - Митька! Заметьте,  все
началось, как только мы потянули первую ниточку, ведущую к Ксении Сухаревой.
Преступница убирает случайного свидетеля  -  дворника  Николая  Степановича,
отца покойной. Поняв, что затея с постоялым двором на грани провала, она так
же легко избавляется и от Селивестра Петровича. Убежден, что без посторонней
помощи и Настасья не смогла бы от нас убежать. Дальше - все как по  маслу...
Мы движемся к цели -  противник  принимает  контрмеры.  В  дело  идут  любые
средства  -  клевета,  отравления,  засады,   народные   волнения   и   даже
стопроцентная надежда на  вспыльчивый  характер  царя.  Ей-богу,  Горох  мог
запросто казнить меня и за смерть любовницы, и при последнем бунте. На каком
этапе в игру вступил Кощей, я точно сказать затрудняюсь...
   -  Чего  ж  тут  мудреного?  Логически  мыслить  надо...   -   насмешливо
подковырнула бабка. - Как на улицах наших  маньяк  кошачий  объявился,  так,
считай, Кощеюшка с того дня и здесь.
   - Спасибо, -  даже  покраснел  я,  решение  действительно  было  чересчур
простым. - Наша беда в том, что мы вечно плетемся в хвосте  у  преступников.
Нам никак не удается их опередить...
   - Ну уж тут мне тебя и утешить нечем... Кто задним умом  крепок,  тому  в
милиции делать нечего! Сам думай давай!
   Думать я не мог. Мои  мысли  все  равно  были  заняты  образом  смешливой
черноглазой Ол„ны, моей несложившейся любви...
   - Никитушка?
   - Да?
   -  Я  вот  что  подумала,  -   Баба   Яга   опять   напустила   на   себя
торжественно-строгий вид, - ведь ежели враги наши так смерти твоей желали, а
у сподвижницы Кощеевой и шапка-невидимка была, и нож мудреный, и яды сильные
- что ж она тебе-то ничего не подсыпала?
   - Не знаю... В принципе, если судить по  тому,  как  ловко  она  отравила
троих... могла бы запросто.
   - Так, может, мы сгоряча на девушку всех собак вешаем? У нее небось  хоть
что-то светлое в душе да осталось... - И Яга начала собирать завтрак.

   Я только тяжело вздохнул. Наш  разговор  прервал  Митька,  ворвавшийся  в
горницу, как ураган Борнео.
   - Батюшка сыскной воевода, беда!
   - Я слушаю.
   - Дык... че-то спокойны вы? Я ж говорю - беда!
   - Митя, поменьше патетики, - попросил я. - И позу смени, в  такой  только
святые отцы проповеди читают. Ножки ровно, пятки вместе, носки  врозь,  руки
по швам! Вот так, теперь докладывай...
   - Беда, Никита Иванович!  -  Он  выполнил  мои  указания,  но  театрально
страждущий тон не сменил. - Накатилось на нас горе великое! И на вас,  и  на
нас, и на весь наш народ разнесчастный... Вот уж  беда  пришла,  всем  бедам
беда! Сподобил Господь дожить до такого позору... И как я теперь тока  людям
добрым в глаза-то смотреть буду?! Ой, беда,  беда,  беда...  Забубенная  моя
лихая головушка! И за какие грехи-провинности такие беды на честную  милицию
с небес сыплются? Такая беда, уж такая... ровно и не  беда  обнаковенная,  а
сущая кара Божья! Вот такая вот беда, Никита Иванович...
   - Бабуля, - сдался я - он меня быстро утомляет, - дайте, пожалуйста, лист
бумаги и ручку  из  планшетки  -  я  его  просто  уволю.  За  паникерство  и
саботаж...
   - Докладываю по сути дела, - мгновенно исправился Митька, - вызывают  вас
в царский терем, ответ держать.
   - За что ответ?
   - А за то, что дьяк Филимон  да  пьянчужка  Пашка  Псуров  полчаса  назад
надеже-государю  чертежи  украденные  на   подносике,   Хохломой   писанном,
принесли! Теперича Горох вас к себе требует...
   Баба Яга аж ватрушку на пол  уронила.  Понятно,  для  нее  такой  расклад
равнозначен полному крушению  последних  надежд.  У  меня  была  иная  точка
зрения... Я не мог сделать вид, будто данное известие такое уж приятное,  но
и впадать в трагедию не имело  особого  резона.  Да,  несомненно,  если  все
сказанное нашим сотрудником - правда, то это действительно серьезный удар по
моему престижу. Ну и в моем лице соответственно удар по  всей?  лукошкинской
милиции. Таких пинков мы давненько не получали...
   - Как это произошло?
   - Не ведаю, батюшка сыскной воевода, а тока весь город  об  этом  толкует
как о чуде невиданном! Недаром мудрые люди говорят, что дуракам везет...
   - Прав он, Никитушка, - поддержала Баба Яга,  -  какая  уж  нам  теперича
разница, как энта жар-птица двум смутьянам в руки немытые запорхнула...  Для
нас с тобой одна работа осталась - замок на отделение вешать.
   - Это почему же? - встревожился Митька.
   - Да как иначе-то, башка твоя еловая...  Царь  ить  самолично  полномочия
следствию боярскому, альтернативному при всех отписал. А раз они всю покражу
возвернули, то ихняя власть и ихняя сила! Бояре на Гороха  всей  толпой  так
насядут, он и не рад будет, а  прикроет  всю  службу  сыскную,  милицейскую.
Э-эх, что говорить... Сперначала дело это наперекосяк шло,  вот  так  и  под
конец всем нам боком вышло!
   - Ой, мама дорогая-я... Да нешто и вправду  все  отделение  закроют?!  А,
Никита Иванович?
   Я молчал. Яга, резко встав, с нарочитым грохотом начала убирать со стола.
Наш парень присел в уголок у печки и, братски обнявшись  с  бабкиным  котом,
ударился в тихую-тихую панику. Через пару минут в горницу заглянул Еремеев.
   - Пойдем, сыскной воевода, государь зовет.
   - Да, помню, Митя докладывал, - очнулся я. - Идем, нам  надо  кое  о  чем
договориться на вечер.
   - О чертежах найденных слышал уже?
   - Слышал, а ты не в курсе, как они к ним попали?
   - Нет, - Фома почесал в затылке, - а только какая ж теперь разница?
   - Разница очень серьезная... Подумайте хорошенько,  могли  ли  Груздев  с
Псуровым отобрать чертежи у самого Кощея?!
   Над  моими  словами  призадумались  все,  даже  Митька.  Потом  все  трое
отрицательно покачали головами...
   - Вот именно! Я уж не знаю, какую  удобоваримую  версию  они  преподнесли
царю, но твердо убежден в одном - чертежи Кощей отдал добровольно.  Подкинул
на дорогу, подложил в карман, подбросил в окошко, как угодно...
   - Дак... зачем же? - первой сориентировалась бабка.
   -  Зачем?  Хороший  вопрос...  Думаю,  что  это  значит  только  одно   -
преступникам они больше не нужны!
   Вряд ли мои товарищи по службе сразу поняли, что это означает. А  в  моей
памяти мгновенно всплыл утренний визит на двор кожевенной лавки,  высоченный
сарай и гора стружек у забора... Кощей не уходил потому, что строил корабль!
Скорее  всего,  отец  Кондрат,  уезжая,  благословил  город.  Может,  прочел
какие-то охраняющие молитвы у ворот или что еще... Гадать можно долго, я  не
силен в специфике церковных премудростей. Однако вот что важно - проникнув в
столицу,  Кощей  Бессмертный  уже  не  мог  ее  покинуть.   Неведомая   сила
божественного слова замкнула цепь и опоясала городские  стены  непробиваемой
преградой. Но злодей не был бы  злодеем,  если  бы  не  сообразил  рискнуть,
попытавшись построить летучий корабль здесь же, на месте, и вот  тогда  уйти
небом. Воспарив над  Лукошкином,  он  легко  удерет  под  облаками  в  любую
сторону, и никто не сумеет его удержать. Если чертежи ему больше  не  нужны,
то именно в преступном мозгу Кощея могла зародиться идея, как избавиться  от
такой важной улики  да  еще  и  бросить  тень  на  "беспомощных"  работников
ненавистной милиции.
   - Никитушка, - до Бабы Яги все всегда доходило в первую очередь. А может,
бабка просто умела читать мысли... - Когда ж это будет?
   - Сегодняшней ночью, днем он не посмеет, -  пояснил  я.  -  Пора  нанести
превентивный удар. Фома, возьми ребят,  пусть  ненавязчиво  патрулируют  все
улочки и закоулки, прилегающие к кожевенной лавке. Если увидишь...  Ол„ну...
В общем, ничего не говори, ни в какие разговоры не пускайся.  Это  важная  и
предельно секретная операция. К Гороху я схожу сам...
   - Ну уж нет! - Яга решительно взялась за головной платок, поправила  узел
и непререкаемо заявила: - На  царский  двор  идем  вместе.  Я  тебя,  голубя
безвинного, одного на  растерзание  боярскому  самодурству  ни  в  жисть  не
отдам... и не надейся!
   - Ладно, уговорили, - улыбнулся я, но тут подал жалобный  бас  забытый  у
печи Митька:
   - А я? Мне-то чем заняться велите? Нешто  мне  доверия  меньше,  чем  вон
стрельцу распоследнему... Их на дело берут, а я  тут  кирпичи  спиной  греть
буду? Обижаете сироту недокормленного-о-о...
   - Вс„! Без слез! - Я хлопнул ладонью по столу и постарался  говорить  как
молено мягче: - Извини, погорячился... Значит, так, Митя... для тебя у  меня
самое важное, самое сложное и самое опасное задание.
   - Ага... - счастливо разинул  рот  наш  деревенский  валенок,  Еремеев  с
бабкой отвернулись, чтобы скрыть улыбку.
   Я продолжал:
   - Тебе предстоит тайно сбегать  в  храм  Иоанна  Воина,  выяснить,  когда
вернется отец Кондрат, найти меня и доложить. Все понял?
   - Все, батюшка Никита Иванович! -  клятвенно  подтвердил  он.  -  В  храм
сбегать, про отца Кондрата спросить, вам подробно обсказать.
   - Молодец, исполняй.
   - А только вот... че ж тут опасного-то? Я шумно вздохнул и  объяснил  еще
раз для особо догадливых:
   - Если Кощей или его подручная поймут, что  мы  ищем  отца  Кондрата,  то
сразу смекнут что к чему. Они ударятся в бега, а мы  будем  вновь  разводить
руками. К тому же гонцов в этом случае обычно просто уничтожают...
   - Так... вот оно как, значит...  Это  меня,  стало  быть,  и  изничтожить
могут?!
   - Не изничтожить, а уничтожить, Митя... - поправил я. - Во всем остальном
ты прав. Это очень горькая правда, но я надеюсь, ты нас не подведешь...
   - Не извольте беспокоиться, Никита Иванович, и вы,  бабуля,  и  ты,  Фома
Силыч... - Митька торжественно  поклонился  нам  до  земли.  -  Не  подведу,
оправдаю, все,  как  велено,  справлю.  Не  поминайте  лихом,  ежели  что...
Письмецо матушке на деревню, так, мол, и так...
   - Митька! - в голос рявкнули мы - болтуна как ветром сдуло.
   Еремеев отправил своих стрельцов  на  задание,  а  сам  проводил  нас  до
царского терема. Народ на улицах посматривал в нашу сторону сочувственно, но
помалкивал. Никого  особенно  не  радовало,  что  украденные  чертежи  нашли
боярские любимчики, но в конце-то концов  -  дело  сделано  и  главное,  что
репрессий больше не будет. Нам, как работникам милиции, ничего не  угрожает.
Ну, пожурит государь... Так не казнит ведь! Примерно с такими мыслями  и  мы
сами входили на государев двор...

   Нас ждали. Фома пожал мне руку и двинул к своим на задание, а мы  с  Ягой
были торжественно сопровождены царскими  стрельцами  на  заседание  боярской
думы. Какое-то время помурыжили у  дверей,  пока  оттуда  не  доложили,  что
государь требует... Представляю  себе,  какое  сейчас  настроение  у  самого
Гороха... На этот раз уж точно ему  не  будет  слишком  сложно  "изображать"
царственный гнев. Ну, что ж, мы сами виноваты...
   - Сыскной воевода Никита  Ивашов  с  Бабою  Ягою  по  приказу  государеву
прибыли! - громко доложили стражи, распахивая перед нами двери.
   Первое впечатление не было многообещающе радужным... Нас здесь никогда не
встречали  фанфарами,  но  сегодня  весь  тронный  зал  прямо-таки  светился
злорадными  ухмылками.  Счастливое  боярство  едва  удерживалось,  чтоб   не
пуститься в пляс в ожидании  последующего  унижения  работников  милицейских
органов. Мы шли к царю по красной дорожке, шли с поднятыми головами,  сквозь
накатывающие волны неприязни и даже не оборачивались на ехидное  шипение  со
всех сторон:
   - Вот и тебе, участковый, крендель сахарный не в то горло полез... Будешь
наперед знать, на кого зубы скалить!
   - Ужо покажет царь-батюшка ослушнику, милицейскому! Да в железа  его,  да
на дыбу, да под кнут, а там в рассол крутой, да в острог дальний...
   -  Отольются  тебе,  сыскной  воевода,  все  слезки  праведные  боярские!
Долгонько ты нас перед государем посрамлял, позором крыл,  клеветой-наветами
обливал бессовестно...
   Я не скажу, что так настроены были все. В  рядах  вечно  ссорящейся  думы
находилось несколько прогрессивных, неглупых граждан, думающих не  только  о
собственной значимости и мошне. Они сочувственно опускали глаза, но я был им
благодарен и за такую поддержку. Горох сидел на троне  сурово  и  важно.  По
лицу видно, что весь этот фарс не доставляет ему ни малейшего удовольствия и
он хочет покончить со всем  поскорее.  Надеюсь,  мой  доклад  о  Кощее  царь
все-таки успел прочесть...
   - Здравствуйте, ваше величество.
   - Здравствуй, сыскной воевода.
   - Вызывали?
   - Да уж, вызывал... - царь говорил ровно и неторопливо.  -  Что  ж  такое
творится в отделении твоем? У нас покража великая,  а  милиция  и  мышей  не
ловит?! Вон слуги мои верные за тебя твою работу выполнять вынуждены.  А  ну
подать сюда дьяка Фильку думского приказа и  Пашку  Псурова,  бояр  Бодровых
холопа послушливого!
   Стрельцы практически в ту же минуту за  шиворот  доставили  обоих.  Тощий
дьяк возбужденно вздергивал бородкой и буквально парил  над  полом  в  ритме
севастопольского вальса. Пьяненький Псуров семенил следом в драном  парчовом
кафтанишке с чужого плеча и  был  так  перевязан  бинтами,  что  походил  на
египетскую мумию. Причем добрая половина бинтов  оказалась  наспех  намотана
поверх того же кафтана... Бояре перестали шушукаться и, самодовольно выпятив
брюшки, повернулись к дьяку. Ну, тот соответственно и начал:
   - Здрав буди, царь ты  наш,  кровопиец-батюшка!  И  вам  поклон,  честные
бояре, чтоб вы опухли чохом, мироеды проклятущие!
   ...В зале минут на пять повисла гробовая  тишина.  Горох,  услышав  такое
ласковое определение в свой адрес, просто обомлел на троне. Стоящие у дверей
стрельцы закусили губы, чтоб не заржать, а боярская дума,  не  находя  слов,
уставилась на Филимона Митрофановича как на психически больного...
   -  Надежа-государь,  смилостивись,  не  охреневай   раньше   времени!   -
жалостливо пустился в объяснения бедный дьяк. - Порчу великую навели на меня
враги злобные,  неведомые...  И  не  хочу,  а  как  гляну  на  тебя,  кобеля
блудливого, так слова срамные сами с языка и сыплются! Нет в том моей  вины,
дурачинушка...
   - Точно, точно, - поддерживая напарника, встрял забинтованный  Псуров,  -
он не тока на вашу милость, но и на меня, на друга сердешного, матом лить не
брезгует! А уж про бояр твоих верных такое несет... не дай бог послушать!
   Горох  с  лязгом  захлопнул  рот,  царские  брови  гневно  выгнулись  над
переносицей,  а  глаза  стали  наливаться  кровью.  Мы  с  бабкой  незаметно
переглянулись, но вмешиваться не стали, пока...
   - Ужо дозволь мне, царь-батюшка, всю  правду  повысказать.  Филенька  мне
пособит, где надо, но говорить тока я буду.  И  как  следствие  вели,  какие
беды-напасти терпели, как милиция энта нам  вс„  палки  в  колеса  пихала  и
сколько мы от них унижений да побоев безвинно приняли,  за  твою  государеву
честь страдаючи...
   Горох  через  силу  кивнул.  Бояре  тоже  поддержали  своего  ставленника
согласованным качанием бород. Псуров приосанился и начал:
   - Всю работу черную, следственную, тока мы с Филенькой и  несли.  Милиция
подлая и пальцем об палец не ударила! Одно умели - нас  безвинных  на  улице
хватать да в поруб  холодный  прилюдно  волочить.  А  посему  позвольте  мне
сначала-то про все их злодейства правду высказать, а ужо как их в кандалах в
пыточную сведут, тут мы и о покраже все поведаем...
   - Давай! Так и  надо!  Говори,  Паша,  не  бойся!  Давно  пора  прищучить
смутьянов неуважительных! - дружно отозвалась боярская дума.
   - Цыц! - твердо ответствовал царь, и все заткнулись. - Про то, как тебя в
милиции держали, мне слушать без интересу. Сам, своими глазами на рожу  твою
красную  насмотрелся...  Каковы  в  отделении  перегибы,   по.том   подробно
обпишешь, а сейчас расскажи, как вы чертежи раздобыть сумели?
   Псуров запнулся, подтолкнул дьяка, и тот продолжил:
   - А вот вышли мы нонче, сиротинушки разобиженные, из  ворот  милицейских,
Богом проклятых, на  свободу  с  чистой  совестью.  Вс„  о  твоих,  растяпа,
чертежах и думали... Куда ж ты их, башка непутевая, засунул? Ведь  все  ноги
истоптали, ищучи... Вот Пашенька и говорит: а не пошел бы царь  наш  батюшка
в...
   - Нет! - Холоп Бодровых быстро запечатал  рот  правдолюбивому  гражданину
Груздеву . - Не так все было... Не извольте гневаться, надежа-государь,  сию
минуточку по порядку и обскажу. Как вышли, значит, мы, так и видим  -  из-за
терема милицейского змий трехголовый ползет!
   Бояре ахнули от ужаса... Горох  страдальчески  прикрыл  глаза  и  сдвинул
корону на нос.
   - А на спине у него сам  участковый  сидит,  злодей  оборотистый,  Никита
Ивашов! Улыбается-я... Да тут нас увидел, мрачнее тучи стал  и  змия  своего
наутек разворачивает. Мы глянь-поглянь, а под мышкой-то у  сыскного  воеводы
чертежики твои царские в рулончике обретаются! Тут и поняли мы, кто был  вор
неведомый... Кто в доверие к тебе без мыла втерся, кражу бесстыжую  совершил
да к врагам тайным за границу убечь собрался... Знамо дело, не стерпели  мы,
православные!
   - Не стерпели! - воодушевленно взвыв, подпрыгнул дьяк. - И впредь терпеть
не будем! А Никитку  злостного  -  в  батога!  Утопить  его,  живьем  сжечь,
колесовать, обезглавить,  в  молоке  сварить,  конями  разорвать,  медведями
заломать... Слышь ты, бадья в короне?!
   - А уж тут мы за отечество и порадели! - перехватил  инициативу  активист
Паша, ароматно дыша на всех алкогольными парами. -  Филенька  храбро  вперед
кинулся, аки сокол в чертежи царские вцепился да и отобрал! Но милиция своих
на выручку позвала - бабку  вот  энту,  колдовскую,  да  сотрудника  своего,
убийцу бессердечного. Вот тут-то и понял я, что велика Россия,  а  отступать
некуда... Закатал я  рукавчики,  перекрестился  и  пошел  в  кулачки!  Один,
супротив всех... Ибо не в силе Бог, а в правде! Ох и увечили они меня, ох  и
били, ох и мучили... Ни единой косточки целой не осталось, все  тело  ранами
кровавыми покрыто, все зубья шатаются, вся спинушка болит...  Но  успел-таки
дружок мой верный, дьяк Филенька, чертежи уворованные пред очи твои  царские
возвернуть!
   Зала взорвалась бурными, продолжительными аплодисментами. Даже мы с Ягой,
поддавшись общему порыву, слегка похлопали в ладошки... Не реагировал только
царь Горох. Бедолага так и сидел, прикрыв глаза, в  сдвинутой  короне,  явно
дурея   от   всего   происходящего.   Что   ж,   ему   можно   было   только
посочувствовать... Мы, в конце концов, разойдемся по домам, а  ему  с  этими
дураками еще жить да жить. Когда шумные восхищения деяниями двух  прохиндеев
немного стихли, государь, не поднимая глаз, тихо спросил у меня:
   - Говорить будешь?
   - Нет.

   Это было еще одно заявление с  эффектом  разорвавшейся  бомбы.  Горох  за
сегодня  уже  наверняка  утомился  удивляться,  но  тем  не   менее   честно
вытаращился в мою сторону. Баба Яга охнула и успешно провисла на моей  руке,
не касаясь лаптями пола. Зато на многих влиятельных бояр это "нет" произвело
самое благоприятное впечатление. Не  хочу  огульно  говорить  про  всех,  но
нашлись скудоумы типа Бодрова, счастливо заголосившие:
   - Вот и  сказать-то  ему  нечего!  Знает  кот,  чье  мяско  съел!  Он  же
признался, признался же, государь... Не смеет отпираться перед гне