сохранился  только  один
свидетель - думный дьяк Филимон Груздев. И его  жизнь  находится  в  большой
опасности... Однако  если  мы  попробуем  использовать  его  как  живца,  то
наверняка выйдем на истинного виновника!
   - Или исполнителя, - поправила меня бабка.  -  Главный  злодей-то,  поди,
дома сидит, паутину плетет... Но ничего, мы как веточки все обрубим,  так  и
за корень возьмемся. Небось выдернем... А ты, государь, крепись... За  отцом
Кондратом пошли, он хоть до развратников и суров, но отпевание лучше всех  в
столице разумеет. Как поет...  как  поет,  даже  у  меня,  грешницы,  сердце
замирает...
   - Нет его, к послам константинопольским в монастырь соседний  отправился,
иконы редкие для храмов принять. Раньше послезавтра его и не жди, - вздохнул
Горох.
   - Ну, тогда  отца  Евграфа  из  Иоанна  Предтечи,  тот  тоже  поп  не  из
последних...
   - Спасибо на добром слове. За  поддержку,  за  участие  опять  же,-  царь
поочередно обнял нас обоих. - Идите сами, провожать не буду. Вслед  ругаться
тоже не стану, настроение не то... Расстарайся,  Никита  Иванович,  чай,  не
забыл - завтра поутру срок!
   - Так точно, примем к сведению, -  козырнул  я  и  невольно  обернулся  к
дверям. Оттуда  давно  доносился  невнятный  шум,  постепенно  усиливаясь  и
прорываясь подозрительно истерическими  взвизгами.  Переглянувшись,  мы  все
отправились посмотреть. В тереме творилось что-то невообразимое...  Стрельцы
спешно раздували фитили, со двора слышалось  ржание  встревоженных  лошадей,
туда-сюда носились взъерошенные слуги, бояре прятались  по  углам,  со  всех
сторон летели ругань, плач, проклятия и причитания. Первым, кто хоть  что-то
смог объяснить, оказался памятный своим отношением к милиции  добрый  боярин
Кашкин:
   - Бунт, государь! Народ поднялся...
   Последние два слова прозвучали у него  особенно  высоко  и  торжественно.
Господи ты Боже! Ко всем моим проблемам вот только еще  уличных  беспорядков
не хватало... Найду зачинщиков - сам расстреляю, без суда и следствия!  Нет,
ну какого черта, в самом деле? Куда нам тут бунт? У меня дело нераскрытое...
   - Корону мне! Доспехи! Коня!  Всю  гвардию  под  седло!  Я  им  покажу...
бунтовать!!! - взъерепенился Горох. Успокаивать его сейчас  -  дело  гиблое.
Нам надо бы тихо ускользнуть и огородами добраться до отделения.  Хорошо  бы
еще и дьяка поймать по дороге, сразу  бы  и  засаду  устроили...  -  Погоди,
сыскной воевода, не убегай! - вовремя перехватил меня царь. - К  воротам  со
мной пойдешь! Мятежники небось тоже в твоем ведомстве...
   Я криво улыбнулся. Что делать, придется идти. Яга, вцепившись  в  локоть,
семенила следом, напряженно бормоча:
   - Чегой-то не пойму я, старая, отчего бунт?!  Вроде  все  так  тихохонько
было, жили себе смирно, без проблем, утром хоть бы повозмущался кто... и  на
тебе! За какие грехи тяжкие? Вроде податей немного, войны нет,  голоду  -  в
помине, веру никто не обижает, что ж метаться-то? Что-то не так... Не по уму
выходит...
   - А раньше такие бунты были? - спросил я,  припоминая,  в  свою  очередь,
исторические описания разинщины и пугачевщины.
   - При мне не было. Вот вроде при дедушке Гороха нашего  был  один,  из-за
соли. Купцы на нее дюже цену взвинтили... Ну, лихой народец подсобил, а  там
и пол-Лукошкина огнем сгорело...
   - Мрачноватая перспективка, - согласился я.
   Мы вышли на балкон третьего этажа, вглядываясь в  бунтующую  за  воротами
толпу. Мореный дуб царского забора успешно сдерживал  ее  напор,  да  и  меж
зубцов начали  высовываться  граненые  стрелецкие  пищали.  Однако  народное
восстание, видимо, захватило умы  слишком  большой  части  населения.  Всюду
виднелись зажженные факелы, люди потрясали вилами и топорами, а меж бушующих
толп горожан то тут, то там виднелись кафтаны наших  еремеевских  стрельцов.
Это уже более чем  серьезно!  Да  чтоб  Фома  Еремеев  в  нарушение  присяги
примкнул к явному бунту. .. Подобное просто не укладывалось у меня в голове.
   - Пушки тащи, пушки! Заряжай быстрее... - доносилось со двора.
   - Бабуля, побудьте здесь, я - вниз, к Гороху!
   - Куда, Никитушка, затопчут ведь в запале! - запричитала Яга,  но  я  уже
несся вниз.
   Если не успею, прольется кровь. Что бы и как бы ни было,  кто  прав,  кто
виноват, но если сейчас я не встану между народом и царем, то потом не прощу
себе никогда! Если будет это "никогда"...
   - Прибежал? - Горох встретил меня уже при полном параде,  готовясь  сесть
на боевого коня.
   - Постойте! Вы узнали, из-за чего бунт?
   - Сейчас узнаем... Как выедем, как из пушек пальнем, как...
   - Прекратить немедленно! - заорал я в полный голос  так,  что  даже  царь
опешил. - Вы что, с ума сошли?! Воевать не с кем, так на своих  же,  русских
людей бросаетесь?! Самодур!
   - Э... участковый, ты это...
   - Молчать! Самодур, тиран и деспот!
   - Но, но... я ить могу и...
   - Молчать, я сказал! И марш к  воротам!  Сначала  поговорите  с  народом,
выясните, что случилось, чего хотят, а уже потом принимайте  меры.  Вы  царь
или мясник в короне?!
   - Царь! - не на шутку обидевшись, взревел Горох. - А ну,  молодцы,  взять
этого умника да связать покрепче, чтоб думал впредь, о чем языком молоть.  И
к воротам его, за мной...
   Меня связали быстро, я не сопротивлялся. В душе билась последняя, робкая,
неосознанная надежда на то, что, может быть, все еще можно исправить.  Горох
смело полез по  лесенке  и  встал  на  собственных  воротах,  метра  на  три
возвышаясь над рокочущей толпой. При виде царя народ на мгновение примолк, а
потом раздался такой дружный рев, что ворота задрожали:
   - Верни участкового, государь!!!

   Ей-богу, Горох обалдел... Хотелось бы сказать крепче, но на службе  я  не
выражаюсь. Пришлось опустить очи долу и скромно промолчать. Двое-трое бояр в
наспех застегнутых доспехах бросились  к  царю,  вполголоса  уговаривая  его
предать меня немедленной смерти как главного смутьяна и зачинщика.  Стрельцы
опустили приклады на землю, недоуменно поглядывая друг  на  друга.  Если  бы
Горох был в сознании, то при его неуравновешенном характере мне бы  запросто
снесли башку и выкинули за ворота. Мол, просили -  получите!  Правда,  через
пять минут он бы волосы на себе рвал и попутно пообезглавил всех советчиков,
но мне от этого на небесах было бы  уже  ни  тепло,  ни  холодно...  В  этот
критический момент мою молодую жизнь спасло одно - царь  впал  в  ступор.  В
смысле застыл с распахнутым ртом и немигающими глазами.  Бояре  покричали  и
отползли. Мстить мне без прямого разрешения государя  они  не  могли,  да  и
царские стрельцы вряд ли бы  позволили.  А  народ,  раззадоренный  молчанием
властей, приободрился и ударился в требования:
   - Отдавай участкового, надежа-государь! Всем миром поляжем,  а  не  дадим
заступника нашего извести!
   - Православные! Это же все  бояре  воду  мутят...  По  их  навету  повели
сиротинушку нашего босого, да в кандалах, да под саблями острыми, в  темницу
темную! Это все Пашка Псуров придумал,  чтоб  ему  в  аду  со  сковороды  не
слазить! А царь-то хороший... тока доверчивый...
   - Вернуть сыскного воеводу, и неча тут  тень  на  плетень  наводить!  Все
Лукошкино видело, как волокли  его  силком  по  городу  и  плетьми  хлестали
нещадно, а он, страстотерпец, только в платочек чихал... от боли немыслимой!
   - Выходи на площадь, царь! Народ тебя к ответу требует! Хоть и строг  был
Никита Иванович, а законы блюл! И мы  блюдем!  А  коли  кто  из  твоих  бояр
недоблюдет, так уж не прогневайся... мы поучим!
   Выкрики продолжали расти. В  целом  они  были  достаточно  однообразны  -
вернуть меня, восстановить работу отделения, ну и все такое...  Проявлялись,
правда, периодически мудрецы, требовавшие  заодно  перетопить  всех  бояр  в
речке Смородине, выкатить из царских подвалов бочки вина и, спалив государев
терем, отметить это дело общенародной  дискотекой.  Дураков  везде  хватает,
всерьез их, слава богу, не воспринимал никто.  Неизвестно,  сколько  времени
этот балаган мог бы продолжаться, пока какой-то шкет не  запустил  в  ворота
гнилой сливой, а попал Гороху в корону. Толпа  моментально  смолкла,  поняв,
что перешагнула все границы. Горох  автоматически  поправил  головной  убор,
икнул и очнулся:
   -  Люди  добрые!  -  Он  обратился  к  народу,  и  голос   государя   был
проникновенно величав. - Чем же я вам так не угодил? Чем обидел так, что  вы
меня за зверя лютого держите? Разве кого казнил безвинно? Разве  землю  нашу
от ворогов не защищал, живота своего не жалеючи? За что ж позорите так, люди
русские?
   Народ примолк... Случайное оружие неуверенно и виновато  прятали,  факелы
загасили, все начали снимать шапки. Горох не ломал комедию, он был предельно
искренен, и это было ясно каждому...
   - Кто сказать посмел, что я сыскного воеводу без дела обижаю?!  Да  мы  с
Никитой Ивановичем рук не покладая заботимся о вас денно и нощно. Он для вас
закон и защита. Какой отец лишит защиты детей своих неразумных?  Вы  -  дети
мои... Вот он, участковый ваш, жив-здоров!
   С меня мигом сняли веревки и споро водрузили рядом с государем.
   - Ну  что,  головы  мятежные?  До  чего  дошли  -  до  угроз  помазаннику
Божьему!!! Скажи им, Никита Иванович, друг сердешный...
   - Нехорошо, граждане, - прокашлялся я. - Царь приглашает меня к  себе  по
важному делу, а вы нас глупыми подозрениями отвлекаете. Я  очень  ценю  вашу
заботу и благодарен за теплые слова в адрес нашей милиции,  но  царя-батюшку
вы обидели зря. Обидели  очень  серьезно,  при  всех,  обвинив  в  абсолютно
немыслимых преступлениях. Стыдно, граждане... Я бы на вашем  месте  поспешил
извиниться!
   Дальше было шоу...  Весь  лукошкинский  люд  начал  бухаться  на  колени,
креститься и просить за Христа ради прощения.  Те  же  горячие  головы,  что
вопили о свободе, вине и силе народного гнева, теперь громче всех орали:
   - Прости, государь, дураков неразумных! Правь  нами  и  далее,  аки  отец
родной! Не мыслим жизни без царя, не хотим власть  иную...  Хошь,  руби  нам
всем головы, а тока не оставляй без своего светлого правления!
   Горох утирал слезы умиления. Царские стрельцы  через  забор  братались  с
народом, прилюдно прося  друг  у  друга  прощения.  Слезы  радости  насыщали
воздух... Я сполз с ворот, не дожидаясь  сентиментальной  развязки  событий.
Наскоро простил  тех,  кто  меня  связывал,  -  они  очень  просили...  Яга,
спустившись наконец с высот царского терема, цепко взяла  меня  под  руку  и
повела домой. Уходили через калиточку на заднем дворе. Улицы были  пустынны.
К тому моменту, когда осчастливленный царским великодушием народ  с  песнями
пустился восвояси, мы уже дотопали до родного отделения.
   - В баню! - строго приказала Баба Яга. - Выйдешь - поговорим.  А  пока  с
себя всю энту суету да беготню не смоешь - и на глаза  мне  показываться  не
смей.
   В баньке я застал Митьку и тех четверых стрельцов, что за мной приезжали.
Ребятки, видимо, ничего не  знали  о  происходящем:  подрались,  помирились,
напарились и сели в предбанничке, расслабляясь ядреным изюмовым квасом.  Мне
тоже налили. Я посоветовал стрельцам возвращаться к начальству, а то как  бы
в рамках "бунта" их не сочли пропавшими без вести. Митяй набился мылить  мне
спину, и мы немного поговорили о дальнейших планах расследования.
   - Значится, будем ловить Настасью-воровку... Это  дело  нужное  и  вполне
понятное. А тока хорошо же она скрывается, ежели мы до  сей  поры  ее  нигде
обнаружить не сумели... Может, какая наводочка полезная образовалась?
   - Митя-я... спину мне протрешь! Разошелся  с  мочалкой,  не  такой  уж  я
грязный, кстати...
   - Ой, так я вас сейчас водичкою тепленькой... вот! Хорошо ли?
   - Хорошо-о... - блаженно вытянулся я.  -  Так  вот,  наводка  пока  одна,
искать надо не только рыжеволосую девицу с серыми глазами, но еще и...
   - А вот веничком свеженьким, березовым!
   От первых же размашистых ударов у меня так  перехватило  дыхание,  что  я
даже заорать не мог. Этот Геркулес хлестал мою бедную спину до тех пор, пока
от веника не остались одни веточки... Потом еще и облил едва  ли  не  крутым
кипятком!
   - А-а-а-а-а-а!!!
   - А  вот  и  ладненько...  -  удовлетворенно  бурчал  себе  под  нос  наш
садист-самоучка. - Вот оно и хорошо-то как... Коли так кричите, значит,  все
хвори из груди повыбегли!  Доброго  здоровьица  вам,  Никита  Иванович,  ужо
небось не чихаете!
   Я слабо замычал в ответ. Счастливый  Митяй  легко  перекинул  меня  через
плечо, вынес в предбанник, вытер полотенцами, одел и... выпустил на волю.  Я
шел к Яге та-а-акой вымытый, что, казалось, не касаюсь ногами грешной земли.
Митька топотал следом...

   После обеда я послал  стрельцов  на  поиски  дьяка.  Фома  Еремеев  лично
руководил всем заданием, необходимо было изловить гражданина Груздева тихо и
незаметно, а вот в отделение вести его с шумом  и  помпою,  так,  чтоб  весь
город знал. Это очень важно. Митька отправился на  базар,  дабы  выяснить  у
местных торговцев, кто, где и когда за последнюю пару недель покупал  черный
парик или фальшивую косу. Нам  с  Бабой  Ягой  предстояло  самое  трудное  -
спланировать всю операцию по захвату и обезвреживанию преступника...
   - Никитушка, а на то привидение, что в порубе  у  нас  сидит,  ты  совсем
поглядеть не хочешь?
   - Нет, ни капли не интересно. Я и так знаю, кто это.
   - Да кто ж?
   - Павел Псуров, - равнодушно бросил я. - Он так часто путается под ногами
у стрельцов, отираясь у отделения, что почти наверняка именно его изловили и
в этот раз. Можно подумать, парням хватать больше некого... Нравится  ему  у
нас, что ли?
   - Так ить... как же... - недопоняла бабка, - он же не привидение небось?
   - Естественно. Сколько мне помнится, привидения -  существа  эфирные,  им
еще никто руки за спину не крутил и в милицейское  отделение  не  доставлял.
Так что этот бесплотный дух вполне осязаем. Негром мы его брали, краснокожим
тоже, почему бы теперь стрельцам  не  замести  его  под  видом  заснеженного
эскимоса?
   - Все одно не верю! Давай вытащим да посмотрим.
   - Времени нет, ну его! Если настоящее привидение, то его никаким  порубом
не удержишь, а если все-таки Псуров, так пусть посидит,  пока  мы  с  дьяком
возимся...
   - Ох, Никитушка, а не мешаем ли мы этим альтернативному расследованию?  -
хитро сощурилась Яга.
   Я только хмыкнул в ответ. Время для игр в демократию прошло, сейчас  надо
просто делать свою работу. Подчеркиваю, свою! Мы  свою  знаем,  остальным  -
просьба не мельтешить...
   - Никита Иванович! Дозвольте слово молвить... - В  горницу  шагнули  двое
стрельцов нашего отделения. - Мы это вчерась на  ночь  глядя  грамотку  царю
носили...
   - Ну? - повернулись мы с бабкой.
   - Ну и к Сухаревой этой, к покойнице, тоже заходили,  предупредить,  чтоб
дома была...
   - И что?
   - Дак и... ничего вроде... - неуверенно переглянулись оба,  перепихиваясь
локтями. - Утречком на службу вышли, вас  нет,  говорят,  к  царю  повели...
Потому как Сухарева-то это... померла. Мы и... сказать не успели...
   - Чего не успели?
   - Да теперь-то чего уж... поздно теперь-то. Тока когда мы в  дверь  ейную
стучали, не одна она в доме была.
   - А с кем? - сразу напрягся я.
   - Да с подругой, видать... Мы-то внутрь не заходили, с порога слово  ваше
передали.
   А дверь незакрытая была, и девка чернявая за столом сидела.
   - Как она выглядела? Ну же, ребятушки, ведь вы видели убийцу!
   - Лица-то мы не видали... - понурились стрельцы, - спиною она  сидела,  в
окошко глядючи. Вот коса черная, и на фигуру справная девка...  Ежели  б  мы
тока знали! А то ить ищем-то рыжую...
   - Ладно, свободны... - Я вновь опустился на лавку. - Смысла  нет,  теперь
уже действительно поздно. Но кто же может так  запросто  ходить  на  царский
двор, красть, убивать людей и оставаться незамеченным?..
   - Не ведаю, сокол ты наш, не ведаю... Разве уж в этом деле без колдовства
крупного не обошлось. Это ж  надо  задумать  такое  было,  девку  подходящую
найти, чародейными силами ее оградить и нигде  не  попасться!  Ох,  кабы  не
одному Кощею такое-то по плечу...
   - Да, кстати, - вспомнил я, -  мы  напрасно  сбрасываем  его  со  счетов.
Помните, царь сказал, что отца  Кондрата  в  Лукошкине  нет?  Значит,  Кощей
вполне может появиться.
   - Не может! На дневном свете в православном  городе  все  одно  долго  не
протянет.
   - А ночью?
   - Ночью... может, - теперь уже призадумалась Баба Яга. - А ведь и  верно,
ночью - может! Не везде - от  храмов  да  церквей  подалее,  но...  Вот  кто
настоящий маньяк и есть! Из черных  кошек  он  зелье  шамаханское  варит,  а
прочих по ночам забавы ради бьет! Головами кошачьими пропитается...
   - Чем?!
   - Мозгом, - пояснила Яга. Я даже не попытался это представить -  стошнит.
- Стало быть, рискнул-таки Кощей самолично в столицу заявиться! К отделению,
знамо дело, близко не подходил, я б  его,  ирода,  сразу  учуяла.  Небось  в
гостях у сообщника своего тайного хоронится. Днем спит да  козни  строит,  а
ноченькой темной на прогулки свою светлость выводит.
   - Очень опрометчивое решение... - поддакнул я, - в одном городе нам двоим
тесно. И уйти придется ему! Если  бы  только  как-то  выяснить,  у  кого  он
снимает квартиру?
   - А ежели всех... обыскать, повально?
   -  Долго,  хлопотно  и  не  даст  стопроцентного   результата.   Остается
надеяться, что он клюнет на нашу приманку с дьяком...
   - Клюнет! Уж он такого не оставит...  последний  свидетель,  как  же  его
живого отпустить? А тока как же ты его, Никитушка, под арест брать будешь?
   - Я убежден, что сам Кощей на  серийные  убийства  не  разменивается.  Он
наверняка пришлет своего напарника или  напарницу...  Если  возьмем  их,  то
захват Кощея в его тайном убежище днем будет только вопросом времени.
   - Опасное это дело...
   - У нас все дела опасные.
   - И то верно, - согласилась Баба Яга.
   Мы помолчали, философски обдумывая проблемы бытия.
   - Слышь, Никитушка, а зачем ему чертежи-то царские сдались?
   - Летучий корабль - штука стратегического значения. Если построить  целую
эскадру, то можно любой город забросать сверху  бомбами.  А  может  быть,  и
наоборот, он похитил их только из-за того, что боится, как бы  наши  летчики
не сровняли с землей его Лысую гору.
   - Тогда чего здесь торчит? Ему ж с чертежами без оглядки бежать надо!
   - Ну, так ведь на воротах таможня лютует, ибо царский указ еще  никто  не
отменял. И потом,  у  него  появилась  реальная  возможность  разделаться  с
ненавистным ему отделением милиции руками местных жителей. Чей  только  гнев
на нас не пытались спровоцировать за это время - и царский,  и  боярский,  и
разбойничий, и даже народный!
   - Вс„ так, Никитушка, вс„  так...  -  покивала  Яга.  -  Ой,  глянь-кась,
кажись, дьяка ведут?
   Действительно, по нашей улице строевым шагом двигался десяток еремеевских
стрельцов, с почетом  волокущих  надсадно  вопящего  Филимона.  Не  ругаться
бедный дьяк не мог,  заклинание  действовало  исправно,  но  мат  был  очень
сдержанным. Видимо, гражданину Груздеву никак не хотелось, чтобы в отделение
его доставили  добровольцы  из  народных  дружинников.  Просто  потому,  что
стрельцы без приказа по шеям дают редко, а вот рядовые лукошкинцы...
   - Давайте  его  сюда,  сразу  объясним  ситуацию  и  попросим  помочь,  -
предложил я.
   Соратник Пашки Псурова не был даже связан,  а  потому  держался  гордо  и
вызывающе. У меня на этот раз не оказалось ни малейшего желания  выслушивать
грубости, я прямо предупредил дьяка, чтоб рта не раскрывал, и начал:
   - Гражданин Груздев  Филимон  Митрофанович,  мы  искренне  просим  у  вас
прощения за необоснованное задержание. Никаких претензий  на  данный  момент
милиция к вам  не  предъявляет.  Даже  наоборот,  мы  хотим  предложить  вам
некоторое сотрудничество.  Дело  в  том,  что  благодаря  вашему  доносу  вы
оказались ед